По воле чародея

Дочь мельника

22 года спустя…

Лето. 1665 г. от Рождения Солнца

Тринадцатый день месяца Жнивня, как теперь называли август, выдался особенно жарким.

Люди в городах и сёлах, на хуторах и в деревнях работали на износ. Они жили и трудились на поросшем лесами севере и на плодородном солнечном юге, у Поморья на западной земле шляхтичей и в Кровяных горах на востоке. Славенские народы разговаривали на разных, но похожих языках, поэтому понимали друг друга и благодаря общей земле составляли единый живой механизм. Мир, в котором они жили, словно представлял собой огромные часы, а каждое его существо – крохотную шестерёнку. Многие купцы и ремесленники в последний месяц лета готовили повозки и отправляли товары в столицу или в ближайшие слободы, где на рынках можно было получить неплохую выручку.

Как и во все времена, крестьяне жили самой обычной трудовой жизнью.

Простые люди, не понаслышке знакомые с домовыми, лешими и водяными, колдовства и чародейской науки своих господ всё же чурались. Порой матери рассказывали детям сказки, где волшебство обретало добрый облик и обязательно одолевало зло. Однако на исповеди служители храмов Единого часто отчитывали глупых баб за то, что они забивают детям головы всякой ерундой. Чудеса и творящие их волшебники, как гласила Священная Летопись, противоречили законам Божьего Слова.

Помимо суеверных старушек и безумных фанатиков, так утверждал король Леош, который, как поговаривали, сам добился захвата Славении при помощи магии. Осторожные люди нелестно отзывались о новой власти, правда, между собой. Те, что были умнее, ругали короля – иноземца и узурпатора – только мысленно. Легче других приходилось зажиточным крестьянам, обосновавшимся близ столицы, слобод, посадов – словом, тех мест, в которых неутомимо кипела жизнь и налаживались торговые связи. Через многие поселения пролегали тракты, ведущие прямиком до столицы – Славенска.

Один из таких трактов проходил и через Южную Полесовку – вольную деревеньку, окружённую густым лесом. Она располагалась на границе юго-западной части Славении. Деревней она была маленькой, неприметной. В ней не выстроили даже часовни, потому жителям в святые дни приходилось ездить в город, чтобы посетить храм. Паломникам везло больше: свернув на земли юго-запада, из Полесовки по тракту можно было за несколько дней добрести до великого Милградского монастыря. И всё-таки жители деревеньки по-настоящему гордились тем, что рядом пролегал основной торговый путь в столицу – сердце Славении.

Чуть в стороне от деревни возвышалась ветряная мельница, редкая в этих краях. К диковинной «матушке» прилегали её «дети»: сарай, амбар, курятник, хлев и хозяйский дом. Создавалось впечатление, будто все эти постройки жили собственной загадочной жизнью. Крепкая бревенчатая изба отличалась от белых мазанок, разбросанных по Полесовке. Она выделялась, как и её обитатели, и тем больше возбуждала зависть и неприязнь деревенских. Мельник и его дочка родились далеко, на вольном севере, и свой традиционный уклад менять не стали. Отца с его девчонкой опасались, считали колдунами, но терпели из-за добротной муки, из которой получался вкусный мягкий хлеб.

С Настасьей, дочерью Мелинара, деревенские общались редко, в основном они вели дела с её отцом. Полесовцы отчаянно верили, что златовласая девушка – чародейка, так как однажды увидели чудо: Настя умудрилась исцелить человека от хвори словами. А кто умеет исцелять не молитвой, но заговором, тот способен и порчу навести. Настасья давно привыкла к одиночеству, нелепым слухам и грубым словам. Ими её награждали соседи, пусть даже ничего страшного она и не делала. Деревенским казалось странным, что девка с лёгкостью могла читать закорючки на бумаге и пересказывать бесовские сказки единственному другу – мальчику Данилке.

В тот день ребята спрятались от жалящего солнца в тени под крыльями ветряной мельницы. Друзья сидели и слушали, как скрипят тяжело вращающиеся лопасти. Они договорились почитать очередную сказку, взамен Данилка пообещал подсобить в работе.

– И вот храбрый царевич, истоптав семь пар железных сапог и обойдя тридевять земель, достиг подземного мира и очутился во владениях Аспид-Змей, что пленил возлюбленную…

Сказку для названого брата Настасья читала громко, с выражением. Шум работающего механизма внутри мельничного амбара норовил заглушить звонкий голос.

– Насть, а зачем проклятому Змею человеческая девица? – поинтересовался Данилушка.

Настасья запнулась, собралась было что-то ответить, но не успела.

– Настька! Настька-а! Где ты там, куда подевалась? – раздался зычный молодой голос. – Выходь!

– Боже, опять он! – Настасья резко захлопнула книжку со сказками.

Местный кузнец уже в который раз звал дочь мельника замуж, всячески пытался ухаживать, но тем самым лишь больше отталкивал Настасью. До смешного простой была причина её отказа: кузнеца она не любила.

– Веник мокрый принести? – озорно улыбнулся Данила, прищурившись от яркого солнца, слепящего глаза.

Горе-жених успел поднадоесть и ему. Кроме матушки, у коей своих хлопот хватало, единственная подружка теперь могла позабыть о Даниле, стоило ей пойти под венец.

– Не надо, сама с этим нахалом разберусь, – бойко ответила Настя.

Девочка побежала к дому так быстро, что пшеничные кудри выбились из косы.

Возле сруба горделиво стоял Захарий – парень высокий, загорелый, мускулистый, красавец на всю Полесовку! Сын умелого кузнеца, не просто подмастерье, а настоящий знаток своего дела! Многие девицы давно заприметили его себе в женихи, а он, каков негодяй, выбрал худощавую нелюдимую ведьму.

«Как будто девок других в деревне не сыскать!» – ворчал его недовольный отец, но Захария убедить ему не удалось. К тому же союз сына кузнеца и дочери мельника даровал бы неплохой доход, если учесть, что у Мелинара ловко спорилось торговое дело. Вероятно, потому, несмотря на звание «колдуньи», женихи всё же выстраивались в очередь и стремились добиться согласия своенравной девчонки.

Кузнец застыл в тени дома. За спиной он что-то держал.

– Здравствуй, цыплёнок, – парень неуверенно, по-глупому улыбнулся, на измазанном сажей лице блеснули серебристо-чистые глаза.

Настя молча попыталась отойти в сторону, но Захарий оказался настырным – придержал её за рукав.

– Да погодь ты отказываться, дурёха! Я ж правда люблю тебя, вот чем хочешь поклянусь! Даже прелесть одну тебе изготовил, во, глянь! – Он показал спрятанный подарок.

Настасья равнодушно поглядела на тончайшую работу, выкованную из металла.

– Прости, хлопец, не хочу. Девиц в Полесовке полно, к ним и сватайся, – мельникова дочка тяжело вздохнула и будто нечаянно обронила: – Хотя, кто твой подарок примет, цветок-то из металла, неживой он…

Захарий помрачнел от её слов. Покачал головой, словно убеждая себя самого в том, что промахнулся в выборе.

– Вот, значит, як… Ну смотри, ещё аукнется тебе, ещё пожалеешь, шо не приняла моё предложение! Но напоследок я всё-таки тебя поцелую!

Пощёчина обожгла кузнеца, стоило ему только шагнуть навстречу. Захарий зашипел, отпрянул от девушки, точно его обдали кипятком. В порыве ярости Настя успела коснуться его руки, и с её пальцев сорвалось лёгкое белое пламя.

– Ведьма! – закричал Захарий, схватившись за ужаленное огнём место. – Змея подколодная! Чёрт бы тебя забрал! Убереги Единый от силы нечистой!

Настасья замерла в растерянности. Магия угасла так же быстро, как и проснулась. Для создания настоящей катастрофы неумелой волшебнице всегда хватало мгновения, но как исправлять ошибки, никто подсказать не мог.

– Прости меня… – зашептала она. – Прости-прости-прости, я не хотела! Это вышло случайно!

Девочка в ужасе смотрела на кузнеца, от боли вопящего на всю деревню. В голове мелькнула мысль помочь. Может, удастся исцелить его? Волшебная сила, дарованная свыше, иногда приносила пользу, но владеть ей Настя не умела. На правом запястье девочки сверкал крохотный знак в виде солнца, точно такое же изображение украшало кулон, висевший на шее. Сейчас символ на руке слабо светился.

– Захарий, я не…

– Да шоб те покоя не видать, нечистая! Шоб тебя Аспид унёс в мир свой подземный!

– Уйди прочь, дурак! Вон убирайся от моей сестрицы, пока не поколотил! – тонкий ребячий голосок отвлёк Захария.

Выставив вперёд мокрый веник, Данилушка встал на защиту Насти, заслонив её собой. Кузнец оторопел, но хлёсткий удар всё-таки отрезвил его, заставив плюнуть и помчаться прочь от проклятой мельницы.

Настроение подпортилось изрядно и у Насти, и у Данилушки, и у мельника, вскоре пришедшего домой.

– Опять отказы, опять обиды! Опять эти… чары. О, Единый, за что! – всплеснул Мелинар руками.

Человек он был невысокий, под стать дочке, с приятными чертами безбородого, морщинистого лица. Он постоянно появлялся в подпоясанной рубашке-косоворотке, сшитой на северный манер, в добротных полотняных штанах, в лаптях, запылённых мукой и в мятой шапке. Мельник до сих пор не привык носить одежду южан – лёгкие шаровары, шапки-колпаки, широкие яркие пояса… Нет, он по-прежнему отдавал предпочтение родному костюму.

– Это вышло у Насти случайно, – вступился Данилка, попытавшись оправдать подругу.

– Да леший с ним, с кузнецом, авось проживём как-нибудь без него, – отмахнулся Мелинар.

Они с дочкой присели на траву под вращающиеся крылья мельницы.

– Высечь бы тебя за неумение сдерживаться! – Отец сделал вид, что замахнулся, но не ударил.

Настя крепко к нему прижалась, уткнулась в грудь, всхлипнула. Солнышко на запястье перестало жечь кожу, магия, бушевавшая где-то внутри, утихала. К объятиям присоединился и Данилка. Гневался Мелинар недолго. Не он виноват, что дочь его языческие боги даром волшбы наградили. Или – наказали?.. Только высшие силы то ведают. Мельник быстро умел остывать. Отцом он был мягким, для виду иногда показывал строгость, чтобы соседи не засмеяли, но хорошо понимал родную девочку. Он не знал, как ей справляться с даром, но догадывался, каково жить с тем, кого не любишь. Он-то женился в своё время по любви и овдовел, когда Настасье не исполнилось и десяти лет. Семья Мелинара не родилась в Полесовке, они жили на севере, за непроходимыми лесами – там, куда ещё не распространился закон крепостного рабства. После гибели Светланьи, матери Настасьи, им пришлось покинуть родные края.

Благодаря таланту Мелинара, смекалке и хорошему другу из столицы, они нашли пристанище в Южной Полесовке. Они, вольные северяне, всегда казались жителям этих земель странными, а про дочку мельника, ведавшую колдовство, местные так и вовсе боялись говорить. Только Данилушка и его мать Лисавета по-дружески относились к чужакам. Настя твёрдо помнила наставления отца, что прошлое ушло да быльём поросло, но порой из головы приходилось выбрасывать тяжёлые воспоминания и жить настоящим. Читать иногда сказки и справляться с рвущейся наружу ненавистной магией.

Успокоившись, отец поинтересовался, как обстоят дела с мукой. Задумчивая Настя ответила не сразу.

– Почти все мешки собраны, батюшка, – вытирая слёзы, сказала она наконец. – Не серчай на меня.

– Не серчаю, девонька. Ты не виновата. Завтра Медовый праздник, в столице весело. Ты же знаешь, что я хотел отправиться туда торговать. Поедешь со мной, милая? Погостим три дня у Любора. По городу погуляешь, пряников сладких отведаем.

Настасью его слова обрадовали, и она согласилась: хоть что-то отвлечёт от тревожных мыслей. Напросился в поездку и Данилушка. Названая сестрица оставлять друга скучать в деревне в канун праздника не собиралась.

– Тогда беги к мамке, скажи, что завтра с утра с нами едешь, – сдавшись, выдохнул мельник.

Крестьянский мальчишка, визжа от восторга, помчался домой.

Мелинар взглянул в лицо Настасьи. Девчушка внимательно рассматривала языческий символ солнца, висящий у неё на груди рядом со звездой – символом Единого.

– Испугалась, радость моя? – тихо спросил отец. – Думы тяжкие головушку одолевают, чую. Не проведёшь старика, как ни старайся.

Настя промолчала, пожала хрупкими плечами. Дочь с отцом ещё долго сидели в обнимку под мельницей, молчаливо слушали скрип её крыльев да безмятежное щебетание птиц. А потом вдруг обрушилась тишина. Это безмолвие напугало девочку. Тревожное чувство стиснуло сердце. Тишина казалась напряжённой, такой, словно вскоре должно было что-то произойти. Что-то неожиданное. Переломное. По крайней мере, в сказках затишье всегда предшествовало буре.

Уехали они рано, когда солнце ещё не проснулось. Мельник приготовил повозку, свалил туда мешки с мукой и зерном, запряг коня, верно служившего ему много лет, взял с собой Настю с Данилкой, и они отправились в путь.

Долгая дорога предстояла из Южной Полесовки в столицу. За такое время можно было пропеть весёлые песни, прочесть интересную сказку и минимум трижды встретить чёрную кошку, сулящую по местным поверьям, вот удивительно, но – удачу. Однако в пути прошло уже два часа, а кошку путники так и не повстречали, да и задорные песни разом забылись. В воздухе висело странное напряжение. Несмотря на солнечный просвет в кронах елей, по главному тракту расползался туман. Холод вынудил Настю пожалеть о том, что не взяла с собой шерстяной плащ.

– А горе-женишок тоже в Славенск поехал?

Вопрос Данилки слегка развеял промозглую тишину, нарушаемую лишь скрипом колёс и ржанием гнедого коня.

Настасья посмеялась:

– А то, как же! Поехал-поехал, куда он денется! В кузнице будет подрабатывать весь праздник по наставлениям своего тятеньки. – Она вздохнула и ненароком обронила: – Небось, всем растреплет, как я его обожгла, да скажет, будто нарочно.

– Ну, ты-то сама не лезь особо на рожон, – посоветовал сидящий на козлах, Мелинар. – Кузнецы по обыкновению не болтуны. Однако ежели станет приставать, то будет иметь дело со мной. Орлик, родной мой, чуть быстрее, мы должны успеть к открытию ярмарки, но-о!

Мелинар хлестнул вожжами гнедого, и тот ускорил шаг. Настасья же с тревогой подумала, что если отец решит заступиться за неё, то проиграет и, не дай бог, получит взбучку. Отец худощав, и хоть вовсе не слаб, драться ему будет тяжело. Да, лучше лишний раз на глаза Захарию не попадаться, оскорблённый мужчина в гневе всякое может вытворить.

– Кстати, золотце моё, – обратился Мелинар к девочке. – Много не трать, тем паче на книги. Ладно бы рубли в кармане моём дырявом звенели, так нет! – одни медные гривнушки остались, а цены растут. Как сведём концы с концами зимой?

Анастасия понимающе кивнула:

– Я бы не стала, тять, да и денег у тебя не взяла бы. Последнюю книжку со сказками сгрызли голодные мыши. Они, как и наши соседи, видно, не особо жалуют истории о волшебниках.

– Эх, вот ведь разбойники! Им только дай волю! Проклятые грызуны, – крякнул весело Мелинар, и больше разговоров от них Полесье не слышало.

Многовековой лес хмурился. Давил, с неохотой пропуская путников. Едва слышно шелестели листья. Песню, понятную только ему самому, тихо насвистывал ветер. Казалось, время замерло, застыло, и только приглушённый палой листвой топот копыт напоминал о жизни. Настасья молча сидела в повозке, подогнув колени. Вскоре она задремала вместе с Данилой, утонув в колючем, но приятном сене. Вечность прошла во сне, в реальности – всего четверть часа, меньше, чем горит лучина.

Сон приснился странный, жутковатый. Будто кузнец в отместку за отказ поджёг мельницу и смеялся. А вокруг горящих построек бегал, звал на помощь Мелинар, у которого сзади развевался мышиный хвостик, а на голове появились серые ушки. И рядом с ним трусило много-много испуганных мышей…

– Пожар, отец! Горим! Мельница горит! Мель-мельница! – закричала Настасья и… проснулась.