По воле чародея

– Здесь сорок рублей, – сказал резчик. – На чёрный день откладывал, вот, видать, он и наступил.

– Я не возьму, – Мелинар сложил монеты обратно и подвинул свёрток хозяину.

Тот настойчиво возвратил.

– Ох, ёжики-спички, не смей со мной ссориться! Куда ж ты денешься, друг мой любезный? Возьмёшь-возьмёшь. Гроб я себе уже давно сколотил, похоронить, думаю, люди найдутся, так что эти деньги вам сейчас нужнее. Не думай о возврате. Забудь! И не радуйся раньше времени, братец-мельник, здесь не хватает шестидесяти рублей, потому будем думу думать, как быть. Дочку твою отправим в деревню, пока остальное собирать будем. Может, и продашь муку, кто знает…

– Я останусь с отцом! – решительно заявила Настасья и добавила, что чародей может нагрянуть в любой момент, хотя не знает название деревни.

– Хорошо, что не знает. Деревень в округе много, да и мельниц тоже. Но с батюшкой ты не останешься, а поедешь домой. Сейчас, дорогая, придётся послушать старших, – Любор наигранно развёл руками, мол, что уж тут поделать? – Я отвезу вас завтра с Данилкой. Благо, мой ослик ещё в силах доехать до Полесовки. И помните, пожалуйста, помните: что бы ни случилось, вы всегда можете искать убежище у меня.

Мелинар, обойдя стол, со слезами крепко обнял Любора. Не так уж много лет они были знакомы, но мельник каждый раз убеждался, с какой осторожностью и любовью сам Единый выстругал душу резчика.

* * *

Едва забрезжил рассвет, Любор усадил ребят в повозку, запряг серого ослика Ишку, служившего ему без малого двадцать лет, и они отправились в путь. Мелинар с сорока рублями остался в столице торговать на свой страх и риск.

За время поездки никаких происшествий не случилось. Настасья постепенно успокоилась, перестала оборачиваться и пугаться собственной тени. Поначалу ей казалось, будто за ними по пятам скачет на вороном коне пан Вишнецкий, но это были всего лишь фантазии. Данилка же погрузился в думы о своей захворавшей матери. Мальчонка лихорадочно размышлял, как помочь и маме, и подруге. Но что он мог сделать? На работу его никто не возьмёт, слишком мал, идти подмастерьем к кузнецу желания не возникало. Захарий Настю обижает, а Данилушка с обидчиками не дружит.

Когда друзья приехали в Южную Полесовку, Любор подозвал к себе Данилку и отдал ему свёрток со склянками.

– Лекарства мамке отдай, – велел он и погрозил пальцем: – Да не говори от кого, скажешь, сам заработал в столице, сам купил у лекарей.

Любор знал, что делает. Овдовевшая крестьянка после смерти своего Некмира, пусть и зажила легче без постоянных побоев, но еле сводила концы с концами. При жизни супруг, как помнил Любор, нещадно сёк Данилушку за любую провинность и лихо пропивал деньги. На чёрный день у семьи никогда ничего не оставалось.

Любор не встретился с мамой Данилки, видно, не хотел видеть, насколько она побледнела и исхудала от болезни. Он помог, чем мог.

Перед отъездом дядюшка Любор строго наказал Насте ждать отца и не выезжать за пределы Полесовки без надобности.

* * *

Несколько дней не появлялся дома мельник. Настасья долго волновалась за отца, но работа отвлекла от мрачных дум. Девочка перестала отсчитывать дни календаря до следующего четверга. Перестала думать, сколько заработал батюшка в столице и дали ли ему возможность торговать.

Из собственных запасов Настасья собрала в котомку зерна, муки, сыра и хлеба, принесла угощение в жилище доброй соседке. Она помогала матери Данилки, пока мальчик носил воду, топил печь и работал на огороде. Настя кормила Лисавету, поила, выхаживала, пробовала утешить. Бывало, читала молитвы над болящей, обращаясь к иконе Единого, озарённой огоньком лампадки в красном углу избы.

Данилушка поил маму лекарствами, что дал ему Любор, но той лучше не становилось.

– Как ты думаешь, матушка выздоровеет? – спрашивал Данилка, когда Лисавета наконец засыпала под монотонное пение молитв.

– Я чаю, всё будет хорошо, она поправится, – отвечала Настасья без особой уверенности.

Она хотела помочь Лисавете магией, но как нарочно ничего не выходило! Она от всего сердца желала выздоровления, но с пальцев не слетало солнечных искр. Ничего. Когда сердце требовало чудес, их не случалось.

«Я не волшебница и никогда ею не стану. Зачем стараться, если не умеешь управлять своей Силой? Лучше бы Мать-Природа не награждала меня таким даром, я неумёха. Я не хочу обладать этим проклятым даром!..»

Так думала Настасья, запястье её жгло огнём, кулон на шее слабо светился. Почему мать передала дочери сей талисман перед тем, как погибнуть? Наследственный ли у них дар?.. И что замыслил этот господин Вишнецкий, зачем она ему? Много вопросов вертелось в голове девушки, но задавать их было некому.

Через три дня Лисавета пошла на поправку. Жар спал, вернулся аппетит. Друзья не прекращали заботиться о ней. К вечеру, правда, радостные новости сменились горем. Возвратился из города Мелинар. Завидев, в каком состоянии появился он рядом с околицей Настя охнула. Отец, весь избитый, грязный, будто кубарем скатился в овраг, вёл под уздцы хромающего коня, что тащил за собой пустую повозку.

– Ограбили, – выдохнул Мелинар и сел обессиленный прямо на землю. – Все шестьдесят рублей, которые сумел набрать… У меня всё получилось! Видать, чары негодяя иссякли, и я смог продать муку, и тут!.. – мельник зарыдал, отчаянно забив кулаками по траве.

Перед его глазами возникла сцена в лесу, когда на него набросился неизвестный, избил и, выхватив кошель, скрылся в чащобе.

Настасья попросила рассказать, как выглядели бандиты.

– Разбойник как разбойник, замазюканный, здоровенный, я не помню… Он был один… Что я теперь скажу Любору? Что мы будем делать, Настя?.. – Тут Мелинар внезапно рассвирепел и замахнулся на дочь, закричав от горя: – Всё из-за тебя! Если бы ты вышла замуж, мы бы не нуждались в деньгах! Если бы ты не была такой дерзкой, быть может этот пан не стал бы нам вредить!

Дочь отшатнулась. Батюшка всегда обращался с ней мягко. Но возмущаться она не стала, понимая, что не зло он на неё выплёскивает, а отчаяние.

– Не горюй, тятя. Тебе надо отлежаться. Найдём мы деньги, найдём… Надо верить! И потом, ведь есть Зорянка. Она нас прокормит! – Анастасия тщетно пыталась успокоить отца, имея в виду их добротную корову, живущую в хлеву.

Единственная, но такая незаменимая, самая настоящая кормилица. К тому же, помимо коровы оставались ещё и куры. Рано горевать! Скоро их страдания прекратятся, надо просто подождать.

– Верить и ждать, говоришь? Хах, вот по-другому запоёшь, когда к нам заявится этот проклятый лиходей! Захарий бы обеспечил тебя и меня, такой хороший парень, он бы защитил нас, была бы ты его женой, а ты… Эх, погубишь меня, погубишь…

Разом потерявший надежду на лучшее и веру в Единого, Мелинар махнул рукой и ушёл, понурив голову. Данилушка нахмурился, задумчивым взором проводил отца Насти.

– А где твой горе-женишок прохлаждается, Насть? – спросил он. – Где он, когда тебе плохо? Дня два как должен был вернуться! Во дурак!

Настасья задумалась.

* * *

– Неправильно всё это, он же старик, а я ему синяк поставил. Ему и так хорошенько досталось от псов государевых.

– Ты всё сделал правильно, коваль, – ухмыльнулся Вишнецкий, забирая из рук Захария добытый грабежом кошель с монетами.

Чародей и кузнец устроили небольшой привал на берегу реки, протекающей вдоль леса. Коней привязали к берёзам, а сами сидели на траве и перекусывали купленной в Славенске выпечкой.

– За разбойника себя выдал, – качал головой Захарий, не прожёвывая мясной пирог, а глотая и давясь. – А если… Ик!.. Если он меня узнал? Ик!

Властош следил прищуренным взглядом за солнечными зайчиками, весело прыгавшими по речной ряби.

– Не узнал, не волнуйся, – волшебник налил из жбана в кружку квас и сделал глоток. – У мельника не должно быть денег, иначе как, по-твоему, мы с ним совершим сделку? Ничего, осталось недолго. Скоро я навещу твою невесту. Ты ведь хочешь, чтобы она была твоей, правда, Захарушка?

Кузнец энергично закивал:

– Хочу, пан! Больше всего на свете! Только, вот… Мне кажется, нечестно всё это.

– Нечестно получать отказы да оплеухи. Ты достоин лучшей девушки, а влюбился в эту замухрышку.

– Нет, не называйте её так! – встрепенулся кузнец, даже подскочил от негодования. – Я ведь её люблю, и она полюбит меня!

Властош взглянул на него с горькой улыбкой, щурясь от слепящего солнца. Решив, что пришло время, пан поднялся с земли, вытащил из-за пояса кинжал. Следовало провести один ритуал, чтобы замарашка поняла, с кем имеет дело. Слегка припугнуть.

– Что вы собрались делать? – спросил встревоженный Захарий.

– Давай без вопросов. Подстрели птицу, любую, лучше – рябчика. И принеси его мне.

Властош взял с земли отломленную ветвь, закрыл глаза, сосредоточился, зашептал заклинание. Захарий увидел, как по рукам колдуна пробежали сверкающие зеленоватые искры. Чародей поморщился от тянущей изнутри боли. Минуло мгновение, ветка начала преображаться, и спустя секунды на её месте возник арбалет. Создавать вещи на основе природных элементов магическая наука считала самым сложным разделом, но Вишнецкий подобному хорошо обучился. И всё же на лбу его проступил пот, а суставы ломило, как если бы их сжимали тисками. Волшебник прислонился к берёзе, запрокинул голову, мысленно прося помощи у хозяина леса. Рук пан не чувствовал, дыхание его сбивалось.

Коваль с изумлением таращился на оружие. Едва не осенил себя божием знамением, но вовремя остановился и неуверенно молвил:

– Мы ж перекусили, пан колдун… Куда ж пузо-то больше набивать?

– Я разве сказал, что рябчик для еды нужен? – усталым голосом отозвался тот. – Делай, что велено.

Шляхтичу нестерпимо хотелось добавить слово «холоп», но следовало держаться. Кузнец подчинился, взял в руки арбалет.

– Я помогу вам, помогу, – повторил Захарий. – Забирайте всё, что хотите, а Настенька влюбится в меня по уши. Вы ведь поможете? Птицу подстрелить для любовного ритуала вам надо, я угадал?..

– Конечно, – Властош, вновь почуявший в теле силы, кивнул.

Вдохновлённый мечтаниями, Захарий направился в лес. Вишнецкий насмешливо посмотрел ему вслед.

* * *

Анастасия проснулась до того, как начало светать. Расчесала и заплела волосы, повязала косынку, надела сарафан поверх рубахи и отправилась доить Зорянку. Молоко коровушки славилось на всю деревню, но то было раньше. Никто не знал, как отнесутся к мельнику и его дочке соседи после козней пана. Настя старалась верить в лучшее. Всё наладится. Торговля вновь пойдёт в гору. Мелинару опять разрешат продавать муку на Красных рядах, а сама Настя заживёт своей обыкновенной жизнью за работой, но без особых хлопот, временами читая добрые сказки.

– Эй, Настёнка! – моросящую утреннюю тишину прорезал весёлый голосок. От испуга Настасья чуть не обронила подойник. В тревоге оглянулась и спокойно выдохнула: к ней вприпрыжку бежал босой мальчик.

– Данилка! Напугал!

– Что, думала пан чародей явился по твою душу? Ха-ха! – Данилка рассмеялся и вдруг резко повалил девочку наземь, бодаясь головой, щипая и щекоча.

Настасья невольно расхохоталась. Радость наполнила её сердце. Словно маленький братик Данила часто так «нападал» на неё.

– Данилка, мы же всех разбудим! Даже петухи не пропели! Хочешь, чтобы вся деревня… ха-ха! Прекрати!

Мальчонка упорно продолжал щекотать подружку:

– И пана разбудим! Придёт, чтобы заколдовать нас, но я ему покажу! И дядя Мелинар покажет!

Она так желала поверить его словам.

Над ними раскинулось небо. Бледно-серое, плавно переходящее в светло-голубой оттенок. С востока начинали пробиваться первые лучи солнца.

– А ты почему так рано прибежал? – Настасья встала, повернулась к мальчику.

– С радостной вестью, Насть! Матушке уже совсем хорошо! Передаёт большое спасибо! Говорит, если бы не ты, и дядя Любор, и твой тятенька, то Единый ещё вчера её душу бы к себе забрал. Теперь я знаю, вы никогда не подведёте.

Настасья не стала спрашивать, что такого сделал Мелинар для Лисаветы, но кивнула. В конце концов, именно он, как глава семьи, разрешал делиться продуктами с соседями.

– Без матери жизнь несладка, – произнесла Настя, с любовью глядя на названого братца. – Но я благодарю Небеса, что они оставили мне отца. И тебя в придачу.

– Жаль, тот господин не знает, что такое любовь. Упрям, як баран! Так южане говорят.

Настя слабо засмеялась:

– Он лишь злой колдун, соколёнок. Им не дано ни любить, ни сострадать. Он живёт по другим законам, если, конечно, не сам их придумывает.

– А мы пошутим над ним как следует! Разрушим к чертям его планы! – с восторгом предложил Данилка.

Настасья с улыбкой глядела на мальчишку. Даже прикрыла глаза от удовольствия, слушая речи маленького бойкого полководца. Ах, чувствовать бы только запах утренней росы и слушать трель просыпающихся птиц. Забыть о несчастьях, о бедах, о жестоких людях, обо всём большом и пугающем мире. Хоть на время.

– Эх, Настя! – тоненький голос вернул девочку в реальность. – Я тебе помогу, сам всё сделаю, Зорянку подою! Лучше иди поспи чутка! Я же мужчина! Взрослый уже!

Данила довольно грозным тоном велел Насте отдыхать, хотя со стороны вышло слишком забавно. Настасья не сдержалась от смешка.

Братец убежал, а Настя прикрыла глаза. Босые ступни ощущали мокрую траву, руки девушка закинула за голову, сладко потянулась. Чувство безграничной свободы захлестнуло душу.

И тут… Воздушное блаженство сменилось чёрным язвительным голосом, прозвучавшем в голове:

«Я найду и тебя, девочка моя, и твоего отца. Я не отступлюсь от своего. Возможно, я предложу тебе ещё кое-что, только не спеши отказываться сразу, Анастасия… Я всегда получаю то, что хочу».

Раздался крик. Не в мыслях, в реальности.

Настасья вскочила, стрелой помчалась в хлев: именно там кричал и рыдал Данилка.

Забежав внутрь, дочь мельника успела зажать рот ладонями, чтобы не завопить подобно мальчонке. В загоне на сене лежала корова. Откинув голову назад, она пронзительно мычала в предсмертной агонии. Рядом с умирающей Зорянкой стояло наполненное до краёв ведро с молоком. Данилка не успел бы её подоить. Откуда здесь молоко?..

Настасья в ужасе подняла глаза на стену. На брёвнах отчётливо алела надпись. Это был древнеславенский язык, написанный заковыристыми буквами глаголицы. Магический язык Настя не знала, но, что поразительно, смогла тотчас перевести и верно прочитать фразу, которую некто написал кровью.

«Зажди мянэ. По дэшчу у чацвер» – безмолвно прочла Настасья.

– Что сие значит, Настён? – спросил Данилка, не смея оторвать горестного взора от коровы, уже переставшей дышать.

– «Жди меня после дождичка в четверг».

Данилка дёрнул обомлевшую от страха девчушку и указал на ведро с молоком. Белая жидкость на глазах начала краснеть.

Настя не сдержалась и вновь пронзительно завопила, когда увидела, что молоко обратилось кровью.

Предсказание чародея

Пришла беда – отворяй ворота.

Русская народная поговорка

После смерти Зорянки минуло несколько дней. Дела семьи мельника становились хуже. Настасью изводил страх: помимо коровы, померли куры, в зерне завелись черви, механизм мельницы поломался. Всё происходило быстро. Резко. Беспощадно.

Соседи по-прежнему сторонились жилища на окраине деревни, чурались его обитателей. В каждой хате шёпотом сказывали, будто Мелинар и его дочурка страдают от того, что водят дружбу с бесами. Верными друзьями «прокажённых» оставались только Данила да его матушка. Настасья искренне радовалась за Лисавету, потихоньку идущую на поправку, но саму её терзали тревожные мысли. Чёрное колдовство пана принесло свои плоды: чего только стоило ведро с кровью вместо молока! Чародей потешался весьма изощрённо. Ужас перемешивался с унынием, а надежда на лучшее таяла, подобно тонкой свечке, поставленной перед сумрачным ликом Единого. Настасья с замиранием сердца ждала четверга.

… Время близилось к ночи. При мигающем, неровном свете лучины Настя варила щи, но гремела посудой так сильно, что взбесила даже домового, пытавшегося уснуть за печкой.

Девочка наливала яблочное повидло в деревянную миску, и, когда отвернулась, домовой в отместку подсыпал в него соль. Настасья то и дело поглядывала на окно. Батюшка вернётся голодный и наверняка с не особо хорошими новостями. Предчувствие не подвело: ворвавшись в избу, где у печи копошилась Настя, мельник с раздражением кинул на пустой стол мешочек с пятью рублями и одним алтыном. На каждом рубле красовался профиль короля Леоша. Настя с Данилкой всегда удивлялись: как, имея столько подбородков и такие румяные сытые щёки, прелестное личико государя умещалось на монетах? Зато его советник, коему выпала честь увековечить себя на алтыне, смотрелся вполне лаконично, хоть в профиль и походил на индюка.

– Что это? – спросила Настасья, покосившись на деньги.

И тотчас ощутила на себе гневный взгляд отца.

– А за сколько, по-твоему, можно было продать мясо коровы, которую даже не забили?! – Мелинар с такой силой стукнул кулаком по столу, что монеты подпрыгнули и со звоном покатились по столешнице. Настасья молча следила за отцом, тот неразборчиво ругнулся и направился в погребок.

Вернувшись из голбца, Мелинар поставил на стол бутыль самогона, хранимого на крайний случай.

– Мы скоро по миру пойдём, я, ты… – причитал он. – У нас не останется ничего. Ни-че-го! Понимаешь?! Ни муки! Ни зерна! Ни нашей мельницы! – каждую фразу он завершал, отхлёбывая дурманящее питьё прямо из горлышка бутыли.

Больно было видеть это Насте. Отец изменился. Кажется, только вчера в нём текла сама жизнь! Но сейчас он умирал на глазах, таял подобно свече.

– Меня мало того что не пускают продавать на рынок в городе, так теперь ещё и гонят из наших деревенских рядов, кто плюнет, а кто на смех подымает! – продолжал сетовать мельник. – Какими гривнами мне налоги платить, дочка?! Ни один сосед в деревне не поможет нам, потому что боится! Мы сдохнем нищими, если так продолжится!

Настасья с горечью глядела на батюшку. Если бы она могла, она бы повернула время вспять. Сделала бы хоть что-нибудь, лишь бы предотвратить все эти ужасы. Она бы отговорила отца ехать на ярмарку в тот день, она бы не столкнулась в лесу, а затем в городе с паном, она бы…

– Я знаю, что виновата, тять, – сокрушённо молвила Настя. – Прости меня. Надо было мне до встречи с чародеем успеть обручиться, тогда, может, судьба повернулась бы к нам светлой стороной.

– Вот именно! – воскликнул Мелинар, делая ещё один добрый глоток. Спиртное обжигало горло, вызывая кашель и слёзы. – Знаешь… Дело даже не в колдуне и не в его бесовских проделках, а в тебе, в твоём упрямом характере! И я не про пана сейчас, а про женихов, которым ты отказывала! Захарий теперь, верно, и не посмотрит в нашу сторону. Старый я дурак, по мягкости сердца поддавался тебе, о чём сожалею. И вот, пожалуйста: мы нарвались на шляхтича, который скоро уничтожит всё, что нам дорого. Всё из-за тебя! Ты не думаешь о семье!

Настасья смотрела в пол, молча сносила обидные слова. Будто и не отец говорил. Словно его кто-то неведомый подбивал на ссору.

– Прекрати пить, пожалуйста, – наконец взмолилась Настя.

Она осторожно попыталась отобрать у него бутылку, но получила пощёчину. Девочка не вскрикнула, но отошла в сторону, держась за покрасневшую щёку, глаза налились слезами. Полное безмолвие воцарилось в избе. Казалось, тишина продолжалась целую вечность, пока мельник не сказал более спокойным голосом:

– Завтра пойду, попробую продать сдохших кур бабке Феодосье. Аспид проклятый, в такую даль придётся переться, чтоб грош-другой выручить.

– Завтра четверг, отец. Тот шляхтич сказал…

– И что? Фиг ему с маслом, а не деньги! У нас их и нет. Ежели заявится, не убьёт же он нас в самом деле, хотя… – мельник горестно рассмеялся. – В любом случае, ты сама виновата. Покойной ночи!

Спать он ушёл с бутылкой в руках. Настасья присела за стол, подняла взгляд на окно. За мутными стёклами виднелась уже неработающая матушка-мельница. Настасья опустила голову на скрещенные руки и зарыдала.

* * *

На следующий день над Южной Полесовкой висело золотое царское солнце. Данилушка, который сутками сидел с матерью, завидовал детям, что выбегали из домов, играли в салки, лапту и горелки. Крестьянские ребята смеялись, водили хороводы, радовались летней погоде, удивительно лёгкой, не такой знойной, какая обычно бывает в августовские дни.

Мелинар отправился к Феодосье ближе к вечеру, когда солнце утратило дневной жар, дети разбежались по хатам и небо резко посерело. Настасья долго не хотела отпускать отца. Она ходила взволнованная и вздрагивала при любом шорохе.

На деревню надвигалась с запада огромная серая туча, предвещая дождь. Сердце Насти гулко застучало. Дрожащие пальцы осенили грудь божественным звёздным знамением. Когда тёмное полотно сплошь заволокло вечернее небо, в вышине прогрохотал гром. Настасья отчего-то позабыла все молитвы и побежала греть самовар. Батюшка же вернётся, а чай не приготовлен, да и кашу можно на оставшемся от Зорянки молоке сварить! Надо заняться делом, а не метаться по дому во власти тревожного ожидания.

Когда в печь был отправлен горшочек каши, Настя снова застыла в задумчивости. На столе трепетал огонёк каганца, непогода за окном разгулялась, по избе пугающе полз мрак. Настасья зажгла ещё одну лучину. Поглядела вокруг и медленно подошла к сундучку, стоявшему под образом Единого в красном углу. В сундуке хранились материнские вещи. Приданое, которое пока девочке не пригодилось. Среди рушников, полотенец и ожерелий жила там тряпичная безликая куколка в алом сарафане. Головку куколки украшал миниатюрный кокошник. Здесь на юге кокошников не носили, это праздничный головной убор северян. Сама игрушка не была волшебной, но сил придавала. Закрыв глаза, Настя с любовью прижала к груди свой оберег.

Хотелось заткнуть уши. По окну хлестали тяжёлые капли дождя. Казалось, ещё немного – и они попросту выбьют стёкла. Настя старалась пересилить волнение. Как там отец? Доберётся ли до дома в такой ливень? Девочка дрожала, но ледяной страх вгрызся в душу, лишь когда ветер, со свистом распахнувший дверь, задул лучину и каганец[2]. Светлица погрузилась во тьму. Настасья пошарила по карманам, оглядела избу и поняла, что нечем зажечь огонь. Домовой будто нарочно спрятал огниво!

– Что же ты так меня не любишь, нечистый?..

Домовёнок мог бы ответить: «А потому, что рисованным доскам кланяешься, меня угощать забываешь, шумишь да баклуши бьёшь!», но смолчал. Показываться он не желал. Особенно этой юной никчёмной ведьме.

Настасье пришлось отложить куколку на стол и отправиться за огнивом, которое мельник хранил в сарае. Выйдя на улицу, Настасья туда и направилась сквозь жестокий ливень, но… застыла на полпути. До её слуха донеслось мычание умирающей Зорянки. Что за чертовщина? Скованная ужасом, Настя осторожно заглянула в хлев. Она ждала увидеть море крови, призрак их кормилицы или новые надписи на стенах, но ничего подобного там не было. Стойло как стойло, опустевшее и тоскливое, только сено валяется.

Настя выдохнула, поцеловала нательную звёздочку Единого и пошла обратно в дом, совсем позабыв об огниве. Дождь затихал. Промокшая до нитки, она торопливо зашла в сени. И вскрикнула. В почти непроглядном мраке на фоне серого распахнутого окна неподвижно стояла фигура высокого человека. Вспышка молнии озарила её на секунду. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть нежеланного гостя.

– Вы!..

– Я, – господин Вишнецкий скривил губы в усмешке. – Ох, ты испугалась? Бедняжка. Ну право, не стоит. Не стоит бояться, ты ведь знала, что я приду. И не притворяйся, милая, будто не ждала меня.

Она хотела было ответить, что не ждала никакого гостя, но сжала зубы. В конце концов, это ведь неправда. Разумеется, она думала о нём и знала, что он приедет. Чувствовала.

– Помнишь, я пообещал навестить тебя после дождичка в четверг? Забавно, но всё так и случилось. Я держу обещания. – Властош повернулся к окну. Сверкнувшая молния осветила серебро длинных волос. – Хотя дождик скорее напоминает настоящий ураган. Холодно нынче было ехать к вам, плащ пришлось новый прикупить. Мой любимый в муке кое-кто испачкал… Одна очень глупенькая, наивная девочка. – Маг поёжился и вновь повернулся к застывшей Настасье.

– Кто помог вам найти нашу деревню? – тихо спросила она.

– Зов сердца привёл к тебе, – Властош негромко рассмеялся и добавил: – Ты забыла огниво, душа моя. Ну ничего, мы это исправим. – Он вскинул руки. – Запалиш свитло!

Щёлкнули пальцы под волшебные слова, блеснули ослепительные искры. Вспыхнуло сами собой несколько лучин, зажглись лампадка перед иконой и масляная лампа, висящая на крюке возле окна. Настасья протёрла глаза от яркого света, стараясь скрыть удивление. Не каждый день видишь чудеса.