Шепот чужих душ

Глава 3

Я открываю глаза. И вот он – мой персональный ад, который пунктуально приходит каждую ночь. Знакомый до тошноты, до дрожи в кончиках пальцев сон, который я выучила наизусть. Ледяная поляна под лунным светом. Но сегодня что-то не так. Воздух гуще, тяжелее. Холод не просто пробирает – он въедается в кости, замораживая саму душу. Каждая деталь настолько реальна, что я начинаю сомневаться, сплю ли я вообще.

И снова она. Гигантская шахматная доска, вырастающая из-под ног. Холодный мрамор, проникающий сквозь кожу. Я на своей белой клетке. Я – Белая Королева. И я – заложница. Только на этот раз во мне нет обречённости. Вместо неё – дикий, почти истеричный азарт. Я не просто жертва, я игрок, который ищет лазейку в правилах.

На противоположном конце доски, на месте Чёрного Короля, всё так же дрожит фигурка Макса. Но сегодня вокруг него не просто дымка. За ней – силуэт. Знакомый. Мой мозг лихорадочно перебирает файлы. Где я его видела?

И вот они, моя свита. Три Игрока. Гигантские, как горы, теневые силуэты. Но сегодня я не просто чувствую их – я всматриваюсь. Пытаюсь разглядеть хоть что-то за этой тьмой. По ту сторону, за их спинами, мелькают другие тени, словно огромный театр теней, где разыгрываются сотни таких же партий.

Первый Игрок шагает вперёд. Запах холода, пыли и тлена. Запах гробницы. И тут меня прошибает ледяным потом узнавания. Этот холод. Эта властная, давящая аура. Герман. Мой мозг кричит, что это невозможно, что это просто игра воображения, подстраивающая сон под реальность. Но я знаю. Чувствую. Неужели он – один из них? Один из моих мучителей? Он делает свой ход, и вокруг меня вырастают стены. Но теперь это не просто мрамор. По ним бегут тускло светящиеся руны, а сквозь кристальный потолок на меня на мгновение смотрит пара пылающих красных глаз. Его глаз. Стены начинают гудеть, давить на уши, на мозг.

Второй Игрок. Запах увядающих роз и сладкой гнили. Его шёпот, обещающий свободу, звучит в голове. И в этом голосе тоже что-то до боли знакомое, но я не могу ухватить, что именно. Он делает свой ход – стена рушится, открывая путь, устланный мерцающими иглами, которые шепчут соблазны. В руке – отравленный ключ. Но сегодня на нём узор – увядшая роза, обвитая змейкой. Я не отбрасываю его. Я сжимаю его в руке, взвешиваю, изучаю. Ищу двойное дно в этой лжи.

Третий Игрок. Гроза, озон и раскалённая сталь. Никаких обещаний. Только путь – узкая тропа к Максу над бездной, заполненной холодным синим пламенем. Но в этот раз я не просто смотрю с ужасом. Я вглядываюсь. Ищу подвох. И я чувствую, как этот путь тянет меня, как неизбежность. Где-то за пределами доски слышится лязг мечей, предвестник битвы. И я, собрав всю свою волю в кулак, делаю то, чего не делала никогда. Я разрываю невидимые цепи и шагаю к этой тропе.

Но они не дают. Все трое делают ход одновременно. Меня начинает рвать на части, и это не метафора. Темница сжимается, руны пульсируют красным. Ключ обжигает ладонь. Синее пламя лижет пятки. Я не успела.

Я просыпаюсь в холодном поту, сердце колотится в рёбрах, как пойманная птица. Моя комната. Моя кровать. Но всё кажется чужим, поддельным. Воспоминания о вчерашней бойне, о Германе, о Дмитрии, о моей собственной, вырвавшейся на волю силе, наваливаются, смешиваясь с кошмаром, и я больше не понимаю, где заканчивается сон и начинается реальность.

Картинки вчерашнего дня проносятся в голове, как трейлер к паршивому боевику. Утро. Я смеюсь над Кролем, мы едим оладушки. А потом – бесконечная гонка: универ, шиномонтаж… и пропажа брата. Заброшенный цех, два мужика, похожих на героев готического романа, дикая драка. И моя… сила? Это же была я, да? Я не сошла с ума и не придумала себе суперспособность, чтобы справиться со стрессом?

Я сажусь на кровати, виски ломит. Силы вроде вернулись, но тело всё ещё ватное, как после гриппа. Сердце ноет тупой, занозистой болью. Его здесь нет. Он не разбудит меня своим смехом. В обычный день я бы уже носилась по дому, как заведённая белка: завтрак, глажка, уборка. Но сейчас… в этом нет смысла. Дом опустел. Из него будто высосали всю жизнь, оставив только стены и мебель. Это больше не дом. Просто коробка.

Я заставляю себя встать. План. Мне нужен план. Первое: позвонить в школу. Боже, как же больно это осознавать. «Мой брат не придёт». Почему? Потому что его похитили какие-то сверхъестественные мафиози? Дрожащими руками я набираю номер его классной.

Короткий разговор. Я вру, что он заболел. Что я ещё скажу? «Извините, его, кажется, украл монстр, так что он пропустит математику»? Потом – полиция. Перед подработкой. И вот тут начинается самое интересное. Рассказывать ли им о том, что было в цеху? О двух мужчинах, один из которых – ходячий ураган, а второй – профессиональный охотник на ураганы? Не знаю почему, но от одной мысли о Германе по спине бежит холодок. Если я скажу про него хоть слово, я подпишу себе приговор. А мне сейчас нужно жить. Ведь от этого зависит жизнь моего брата.

После долгой внутренней борьбы я решаю: о драке – ни слова. Скажу, что была там, видела следы, но никого не нашла. Да, так будет лучше. Сейчас главное – обезопасить себя. Без меня его никто не найдёт.

Я подхожу к зеркалу. На меня смотрит измождённый призрак с синяками под глазами. Отлично. С таким видом меня в полиции примут за наркоманку и отправят в диспансер, а не на поиски брата. Значит, план «Б».

Я достаю косметичку. Сегодня я буду не просто Алисой. Я буду человеком, которого воспринимают всерьёз. Тон, консилер, тушь. Мои и без того большие глаза становятся огромными, выразительными. Кожа – не бледная и уставшая, а фарфоровая, как у дорогой куклы. Мои мятежные волосы я не стягиваю в узел. Я достаю плойку и превращаю хаос в аккуратные, салонные локоны. Дорого. Аккуратно. Презентабельно.

Я смотрю на себя в зеркало. На меня смотрит сильная, уверенная, собранная женщина. Маска надета. Можно идти в бой.

Открываю шкаф и понимаю, что мой гардероб кричит: «студентка на грани нервного срыва с сомнительным вкусом». Ничего из этого барахла не создаст образ девушки, чьи проблемы решают по щелчку пальцев. Значит, остаётся только один путь. Самый страшный. Шкаф моей матери.

Это сложнее, чем выйти на бой с монстром. После её смерти я ни разу не открывала его. Это было святилище. Запретная территория. А до этого я таскала оттуда вещи с наглостью пирата. Глубокий вдох. Скрип петель. И он – запах её духов, который, казалось, въелся в каждую вещь.

Взгляд сразу цепляется за него. Маленькое чёрное платье. Её священный Грааль стиля. «У каждой приличной девушки должно быть такое», – говорила она. Что ж, мам, ты победила. Я сдаюсь. Твоей неприличной дочери срочно нужно маленькое чёрное платье, чтобы этот мир её не сожрал. Я стягиваю его с вешалки. Там же – высоченные каблуки. Оружие массового поражения на шпильках.

Подхожу к зеркалу. И у меня непроизвольно открывается рот. Из зеркала на меня смотрит… не я. А какая-то опасная, дорогая кукла с огромными глазами, в которых можно утонуть. Идеальная фарфоровая кожа, безупречные локоны. «Ну, пусть только попробуют мне отказать, – проносится в голове злобная мысль. – Я им эти шпильки…» Делаю глубокий вдох, успокаиваясь.

Паспорт, документы брата – свидетельство о рождении. Всё летит в мамину сумочку. Реквизит для роли. Хватаю ключи. По пути залетаю на кухню и запихиваю в рот кусок вчерашней пиццы. Той, что я купила для него. Горький, холодный ком подступает к горлу. Сглатываю его вместе с остывшим сыром и выхожу.

Участок встретил меня запахом казённой безнадёги и дешёвого кофе. На входе – вечный дежурный, который, не отрываясь от кроссворда, просто махнул пальцем в сторону коридора. Стук моих каблуков по затёртому линолеуму звучал как вызов.

Я расправила плечи. Время для представления. Дверь кабинета я не открыла – я её взяла штурмом. Без стука. Уверенно, будто в моей жизни закрытых дверей не существует. Внутри – полумрак, стол, проигравший войну с бюрократией, и выгоревший дотла мужчина лет сорока за ним.

Его усталый взгляд скользнул по мне и задержался на ногах в изящных туфлях. Момент! Я, картинно приподняв бровь, переставила ногу вперед. Простое движение, но в этом кабинете оно прозвучало как выстрел. Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

– Здравствуйте, – прохрипел он, отставляя кружку.

Я села напротив, выложив на стол документы. Его пальцы лениво поползли по страницам.

– Вас зовут?..

– Алиса, – мой голос ровный, холодный. – Мой брат, Максим, вчера не вернулся домой.

Он чуть наклонился вперёд.

– Ваш брат – ребёнок одинокий? Родителей нет?

Сердце пропустило удар, но маска не дрогнула.

– Мамы с папой с недавних пор нет в живых, – отчеканила я, выпрямив спину. – Мы живём вдвоём.

Следователь пожал плечами и усмехнулся без тени веселья.

– Значит, без присмотра. Ясно. Хорошо. Я заведу дело. Рассказывайте подробности: во сколько, где, кто…

Его тон изменился. Он перестал видеть во мне капризную девчонку и увидел… проблему, которую нужно решить. В этом затхлом кабинете, посреди чужих трагедий, зажглась моя личная, маленькая искра надежды. Теперь они не смогут это игнорировать.

Воздух в кабинете следователя был таким спертым, что, казалось, его можно резать ножом и намазывать на хлеб. Я, лучшая актриса этого захолустного театра, сидела на жестком стуле и скармливала ему выхолощенную, безопасную для здоровья версию вчерашнего вечера. Про тренировку Макса, проколотые шины и про то, как я в панике бегала к заброшенной фабрике. Упомянула следы, но умолчала о главном – о тенях, о борьбе, о монстрах в кашемировых пальто. Рассказать об этом – всё равно что прийти в зоопарк и добровольно залезть в клетку к тиграм.

Следователь лениво постукивал ручкой по столу, его тяжелый взгляд буравил меня насквозь.

– У вас часто прокалывают колеса? – его голос прорезал тишину.

– Нет, впервые, – я сглотнула, чувствуя, как во рту образовалась пустыня.

Он наклонился ко мне, и в его глазах вспыхнул нездоровый интерес.

– А вы не думаете, что это было спланировано?

Одно слово. А в голове уже разворачивается целый триллер с плохим концом.

– Не думаю, – отрезала я, вкладывая в голос весь холод, на который была способна. – Кому нужны сироты?

Уголок его рта дрогнул в усмешке.

– Вот это вы зря, – протянул он. – Ладно, поезжайте домой, мы найдем вашего брата. Живым или…

– Живым! – струна, натянутая до предела, лопнула. Слово вырвалось из меня, как выстрел. Боль, ярость, всё, что я так тщательно прятала за маской фарфоровой куклы, хлынуло наружу. Я вскочила, опрокинув стул. Не помня себя, вылетела из кабинета, вложив в хлопок дверью всю свою ненависть.

В гулком коридоре я прижалась к холодной стене, пытаясь затолкать сердце обратно в грудную клетку. «Живым или…» Эта фраза пульсировала в висках. Они не будут его искать. Не так, как я. Для них он – очередная папка. А для меня – всё. «Кому нужны сироты?» – мой собственный вопрос прозвучал издевкой. Именно потому, что мы одни. Идеальная мишень.

Хватит. Хватит слабости. Я знаю то, чего не знают они. Я видела то, о чём умолчала.

Рука сама нашла телефон. Карта. Заброшенная фабрика. Эта точка на окраине города теперь была единственной нитью. Я вылетела из душного участка, вдыхая прохладный воздух. Решение созрело. Я вернусь туда.

Машину я не вела – я летела, вжав педаль в пол. Мысли о том, чтобы переодеться из этого нелепого платья, смыть с себя чужую роль, казались кощунством. В ушах звенело одно: найти, найти, найти.

Подъехав к ржавым воротам, я усмехнулась. Ночью это было логово монстра. Днём – просто унылый, гниющий труп индустриальной эпохи. Страх уступил место холодной решимости. Я проскользнула в знакомый лаз и тут же вскинула голову, ища то самое окно.

Окно на третьем этаже.

Первая мысль: «Ого, я вчера была так напугана, что не заметила, как взлетела на третий этаж?» А вторая мысль ударила, как молот. Третий этаж. Он, будучи раненым, выпрыгнул из окна третьего этажа. Законы физики, очевидно, решили взять отгул. Он должен был лежать внизу живописной кучкой сломанных костей. Но его не было.

Я подошла к стене и носком туфли начала разгребать битое стекло. И увидела их. Несколько темно-бурых, почти черных капель на асфальте. Его кровь.

И тут же мысленно дала себе пощечину. Полиция? Анализ ДНК? Серьезно, Алиса? На них надеяться нельзя.

Опустившись на колени в своем маленьком черном платье, я подобрала самый острый осколок с засохшей каплей. В маминой сумочке нашелся прозрачный файлик. Осторожно, стараясь не раскрошить хрупкую улику, спрятала её. Это было начало. Моего собственного расследования. И теперь они точно пожалеют о том дне, когда решили встать у меня на пути.

Темный проем входной двери смотрел на меня, как открытая пасть. Ну, привет, старый друг. Я тоже не очень-то рада тебя видеть. Воздух внутри был густым, как кисель, замешанный на запахе сырого бетона, ржавчины и застарелого ужаса, который, казалось, въелся в сами стены. Фирменный коктейль этого заведения. Воспоминания о вчерашней ночи нахлынули не картинками, а физическими ощущениями – фантомной болью в мышцах и эхом криков в ушах.

Ноги, эти предатели, вспомнили вчерашний марафон и решили объявить забастовку, превратившись в вату. Тело вопило: «Разворачивайся и беги, идиотка!». Но упрямство, замешанное на чистом отчаянии, оказалось сильнее. Я вцепилась в холодный, ржавый поручень, как в последнюю надежду, и потащила своё паникующее тело наверх. Шаг. Ещё шаг. Каждый – маленькая война с собственным инстинктом самосохранения. «Давайте, ноги, не подведите, – шипела я про себя, – вчера вы меня сюда принесли, сегодня – вернёте обратно. Желательно, в целости».

И вот я наверху. На третьем этаже царил почти благоговейный покой. Будто ураган, пронёсшийся здесь, был перфекционистом и аккуратно расставил весь хлам по своим местам. Пыль танцевала в косых лучах света, пробивающихся сквозь выбитые окна.

И тут у меня внутри всё не просто оборвалось – оно рухнуло в ледяную пропасть.

В самом центре этого хаоса, в столпе света из того самого разбитого окна, стояла фигура. Спиной ко мне. Высокий, статный, с неестественно прямой спиной. Он разглядывал что-то на полу.

Мне не нужно было видеть его лицо. Моё тело узнало его раньше, чем мозг. Тот самый холод, сковавший вчера конечности, вернулся. Фирменный паралич от Германа. Это был не логический вывод, а животный, первобытный вопль внутри, который оглушал, не издав ни звука: Он.

Ну конечно. Кого ещё я ожидала здесь увидеть?

Он медленно повернулся. В его движениях не было ни грамма удивления – только холодная, выверенная механика робота-убийцы из фантастического боевика. Свет из окна очертил его профиль и упал на пол, высветив тёмные пятна его крови на пыльном бетоне.

– Ты вернулась, – его голос был ровным, безэмоциональным, как у навигатора, констатирующего факт. – Ожидаемо, но глупо.

Страх ледяными тисками сдавил горло. Все инстинкты орали: «Беги!», но ноги, похоже, решили пустить корни в этом проклятом цеху. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Где мой брат? – вопрос сорвался с губ, как рычание, – резкий и хриплый.

Герман не ответил. Он сделал шаг в мою сторону, и скрип стекла под его ботинком прозвучал в мёртвой тишине, как выстрел. Его взгляд был нечеловеческим. Он не смотрел – он сканировал, оценивал, заносил данные в протокол.

– Ошибка номер один: вернуться на место преступления, – произнёс он, будто диктуя лекцию. – Ты привлекаешь ненужное внимание. Ошибка номер два: ты говорила с полицией.

Это была не догадка. Он знал.

– Я спрашиваю, где мой брат! – выкрикнула я, чувствуя, как страх уступает место кипящей, безрассудной ярости. – Я оставила им твою кровь! Тебя найдут!

На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Этот файл? – он едва заметно кивнул в сторону моей сумочки.

Меня прошиб холодный пот. Как?!

– Полиция – это медленный и неэффективный инструмент. Угрозы не представляет. А вот ты… – ещё один шаг, и дистанция стала опасно короткой, – ты – неконтролируемая переменная. Это необходимо исправить.

– Не подходи! – прошипела я, отступая, пока не впечаталась спиной в холодную стену. Отлично, загнала себя в угол.

– Твои эмоции – это сбой в системе, – продолжил он своим монотонным голосом. – Страх, привязанность, гнев. Всё это делает тебя уязвимой и предсказуемой. Мы это устраним.

– Ты больной ублюдок!

«Я должна бороться. Даже если это будет последнее, что я сделаю.»

Он подошёл вплотную. Я инстинктивно взмахнула рукой – удар, пощёчина, что угодно. Моя ладонь встретила его грудь, как бетонную плиту. Боль пронзила запястье. Он даже не качнулся.

Его холодные пальцы перехватили моё запястье – не больно, но с силой стального капкана.

– Физическое сопротивление. Типичная реакция, – констатировал он, разглядывая моё лицо с отстранённым любопытством учёного, изучающего редкое насекомое. – И бесполезная.

Он отпустил руку, но тут же его пальцы коснулись моей шеи. Я зажмурилась, ожидая хруста позвонков. Но он лишь прижал два пальца к пульсирующей артерии.

– Сердцебиение учащённое. Выброс адреналина, – он смотрел мне прямо в глаза, и от этого взгляда становилось холоднее, чем от его прикосновения. – Ты пойдёшь со мной. Это единственный шанс, что твой брат останется жив.

Он убрал руку. Я судорожно втянула воздух, который обжёг лёгкие.

– Что… что тебе от меня нужно?

– Мне? – в его голосе впервые проскользнуло что-то похожее на эмоцию – ледяное недоумение. – Мои потребности не имеют значения. Имеет значение только функция. Твоя новая функция, – пауза, тяжёлая как могильная плита. – Ты больше не Алиса, студентка с проблемами. Ты – мой актив. И с этого момента ты выполняешь мои приказы.

Он не ждал ответа. Для него моё согласие было лишь ещё одним параметром, который он уже учёл. Развернувшись, он пошёл к выходу, оставив меня прижатой к стене, раздавленной и опустошённой. Ненависть к нему была безграничной. Но страх за Макса был ещё сильнее.

Глава 4

Резкий, до боли знакомый звук заведённого двигателя заставил меня сорваться с места. Моя машина! Да что это за день открытых дверей?! Ярость захлестнула меня, но на полпути к выходу я замерла. Стоп. Ключи. Рука сама нырнула в сумочку, пальцы нащупали холодный металл. Ключи были на месте. И тут в голове пронеслась ледяная, как его прикосновение, мысль: для этого ублюдка вообще существует что-то невозможное?

Эта машина была последним, что связывало меня с отцом. За рулём мог сидеть только он. Даже меня, свою дочь, он пускал за руль с видом человека, одалживающего реликвию. А теперь в неё лезут все кому не лень, оскверняя своим присутствием мои воспоминания.

Выскочив из цеха, я увидела картину, подтвердившую худшие опасения. У моего старенького внедорожника, с безупречной осанкой аристократа, стоял Герман. За рулём моей машины сидел какой-то незнакомый тип. А чуть поодаль, отбрасывая хищную тень, стоял его автомобиль – дорогой, чёрный, идеально отполированный гроб на колёсах.

Герман кивнул в сторону чёрного седана. Это был не жест, а приказ.

– Садись.

– А может, я хочу на своей поехать? – вырвалось у меня. Строптивость – это всё, что у меня осталось.

Он даже не удостоил меня взглядом.

– Мой человек отгонит твою машину к дому. Ты едешь со мной.

Это был не просто приказ. Это был щелчок замка. С этой секунды я – пленница.

Не дожидаясь ответа, которого и не требовалось, Герман подошёл к седану и открыл передо мной пассажирскую дверь. Движение было на удивление галантным. Ну конечно, манеры у моего личного тюремщика должны быть безупречными.

Я молча, как робот, села на мягкое кожаное сиденье. Дверь захлопнулась с глухим, дорогим звуком, отрезая меня от мира.

Мы ехали в абсолютной, давящей тишине. За окном мелькал лес, а я чувствовала, как с каждым километром тает последняя надежда на спасение. Машина свернула на едва заметный просёлок, и лес сомкнулся вокруг нас. Наконец, сквозь сосны проступил свет. Посреди идеального газона стоял дом. Вернее, не дом, а манифест. Стеклянный куб, прочерченный линиями тёмного металла. Холодная, безупречная геометрия, похожая на своего хозяина.

Герман остановил машину и вышел. Я последовала за ним, чувствуя себя песчинкой на фоне этого монумента. Внутри дом оказался ещё более ошеломляющим и безжизненным. Огромное пространство, панорамные окна, минимум мебели. Стерильная роскошь, от которой хотелось выть.

– Это твоя комната, – его голос эхом разнёсся по пустому холлу.

Комната была продолжением дома. Большая кровать, встроенный шкаф, стеклянная дверь в ванную. И снова – огромное окно с видом на лес. Золотая клетка.