Путь Принятия Тени. Том 2

В первой главе: 

По Сеньке и шапка. Самый лучший выбор. Вьетнамские флешбеки.

Глава 1. Бремя выбора

Пока они шли по Лесу Теней, прошло еще несколько циклов его неестественного дыхания. Стало отчетливо видно, что волны духовной энергии расходились от одного центра – то, что подпитывало эту агонию, находилось впереди.

Они шли в полной тишине, приглушенные гнетущей атмосферой. Изредка под ногами со стеклянным хрустом ломались колючие черные кустарники, стелившиеся по земле. На мелкой сухой пыли, похожей на пепел, оставались их следы, медленно заполняемые густым молочным туманом. На своем пути они пересекли ручей, неподвижный и черный – ни малейшего блика света, только абсолютная, светопоглощающая чернота. От воды исходил легкий запах озона и остывшего металла.

Именно в такой обстановке они и нашли его.

Цзюнь Ухэн сидел в неглубоком гроте, скорчившись, словно стараясь занять как можно меньше места. Он был безучастен ко всему, живое воплощение истощения. Когда они приблизились, он медленно поднял голову. Его глаза были пустыми, в них не было ни страха, ни любопытства – лишь всепоглощающая, бездонная усталость. Его губы едва дрогнули, выдохнув шепот, больше похожий на предсмертный хрип:

– Убейте меня…

И в этот самый момент Лес Теней сделал свой «вдох».

Воздух сгустился до состояния жидкого стекла, его стало невозможно вдыхать. Свет померк, будто кто-то задул единственную свечу во вселенной. Тени налились свинцовой тяжестью и поползли по земле, живые и враждебные.

Цзюнь Ухэн вдруг судорожно выгнулся в неестественной, сокрушающей позе, будто невидимый великан наступил ему на грудь. Раздался глухой хруст – то ли костей, то ли самой реальности. Его глаза закатились, оставив лишь белые, невидящие щели. Из его горла вырвался не крик, а низкочастотный стон, от которого задрожала земля и заныли зубы.

И начался мучительный, неконтролируемый «выдох».

Это была не энергетическая волна – это было разрушение самого пространства.

Для Хань Фэна это ощущалось как внезапный, леденящий душу сквозняк пустоты, заставляющий инстинктивно рвануться к мечу Пылающий Судья, но рука двигалась мучительно медленно, словно сквозь плотный сироп.

Для Линь Юя мир на мгновение провалился в абсолютную тишину, а затем его накрыло чувство чудовищного, невыразимого одиночества и тоски, вывернувшей душу наизнанку. Он физически почувствовал, как меркнет его собственная энергия, словно ее высасывают через тысячи невидимых игл.

Для Сюэ Лэна это было похоже на удар током и ослепительную вспышку одновременно. Его темная природа встрепенулась от узнавания родственной, но чудовищно искаженной силы. Он почувствовал не страх, а жадный, животный азарт и жгучую зависть. Такая сила… и она пропадает зря!

От волны искаженной праны камень под их ногами покрылся паутиной трещин и рассыпался в мелкий песок. Сам воздух застыл, горький и металлический на вкус.

Они не успели ничего сделать. Они могли только ощутить на себе всю мощь этого выброса – слепой, безразличной и абсолютно разрушительной силы, которой был наделен несчастный человек в гроте. Это длилось вечность и мгновение одновременно. А когда волна прошла, они стояли среди еще более состаренного и разрушенного пейзажа, чем раньше, потрясенные до глубины души.

Цзюнь Ухэн лежал без сил, тихо рыдая в пыли.

Глядя на него, Линь Юй почувствовал боль этого несчастного, сломленного человека, как свою собственную. В попытке понять, какая рана исказила дар Цзюнь Ухэна, и хотя бы на миг облегчить его страдания, Линь Юй медленно подошел. Соблюдая дистанцию, он присел рядом и тихо, с бездонным участием, сказал:

– Я чувствую твою боль. Позволь мне попробовать ее унять.

Цзюнь Ухэн вздрогнул – он так давно не слышал доброго слова, и на секунду его глаза наполнились слезами и призрачной надеждой. Линь Юй, не обращая внимания ни на Хань Фэна, чья рука замерла на рукояти Пылающего Судьи, ни на язвительное, готовое взорваться любопытство Сюэ Лэна в глубине сознания, закрыл глаза. Он направил поток своей чистой, целительной энергии навстречу одиночеству Цзюнь Ухэна. Он не пытался сломить его дар, а лишь жаждал залатать клочок израненной души, даровав ей драгоценную передышку.

Но светлая прана Линь Юя, едва коснувшись океана горечи внутри Цзюнь Ухэна, не исцелила – она ошпарила. Эффект был точь-в-точь как если бы в чашу с концентрированной кислотой плеснули чистой воды. Боль и отчаяние, усиленные присутствием чужеродного света, рефлекторно, с яростью раненого зверя, выплеснулись наружу.

Раздался не стон, а короткий, горький выдох – будто у Цзюнь Ухэна вырвали клок души. Вокруг него на мгновение сгустился мрак, втянувший в себя последние проблески света, и воздух стал вязким, как деготь. Линь Юй побледнел и отшатнулся, словно от удара кинжалом в сердце, чувствуя, как черная боль жалит его изнутри.

Его попытка не просто не удалась – она усилила мучения Цзюнь Ухэна, грубо напомнив ему о том свете, которого он никогда не сможет коснуться. Линь Юй стоял, белый как снег, и беззвучно шептал одними губами, подводя горький итог:

– Я… я не могу. Его боль… она съедает все на своем пути. Она… живая.

Сюэ Лэн нетерпеливо оттеснил обессилевшего Линь Юя вглубь их общего сознания. С трудом сдерживая азартную дрожь, он мысленно бросил: «Хватит ерундой страдать! Дай-ка я посмотрю на этот уникальный механизм». Хань Фэн заметил, как глаза их общего тела вспыхнули холодным, хищным блеском, а Сюэ Лэн полностью погрузился в изучение феномена.

Его внутренний взор, отточенный годами манипуляций с духовной энергией живых и мертвых, впился в энергетическую структуру Цзюнь Ухэна. То, что предстало перед его духовным зрением, заставило его мысленно присвистнуть от изумления и восхищения.

Перед ним разверзлась картина, достойная безумного замысла самого Старейшины Илина – не просто аура, а инженерная катастрофа божественных масштабов.

Над Цзюнь Ухэном зияла исполинская воронка, невидимая для обычного глаза. Она работала как ненасытный насос, втягивая мутные потоки темной энергии со всех уголков леса, словно черпая саму суть несчастья из мироздания. Процесс был неукротим и пассивен, как дыхание спящего титана.

Внутри тела картина становилась еще более чужеродной. Вместо привычных меридианов раскинулась агрессивная сеть – словно корни ядовитого древа проросли сквозь энергетическую плоть, подменив ее собой. Черные, колючие каналы пульсировали, перегоняя густую, как смола, энергию скорби.

В самом центре, в области даньтяня, зияла не тьма, а ее источник – сгусток абсолютного поглощения. Не ядро, а нарыв. Он пульсировал в такт «дыханию» леса, и с каждой пульсацией по черным каналам пробегали новые трещины – признаки чудовищного внутреннего давления. И с каждым толчком пульс нарыва и пульс Леса Теней совпадали все точнее, входя в роковой резонанс, наращивая грядущий выброс, как струны лютни перед разрывом.

Особое внимание Сюэ Лэна привлекли узлы в сети – примитивные предохранительные клапаны, где энергия закручивалась в смертоносные вихри. Они срабатывали при переполнении, порождая «выдохи», но были слепы и неуправляемы, как удар молнии.

– Идеальный шторм, – охрипшим голосом констатировал Сюэ Лэн. – Вход открыт настежь. Выход – только через аварийный сброс, который крушит все вокруг. Он не хозяин дара – его сосуд-носитель. Лечить это – все равно что вычерпывать ложкой океан, в который непрерывно льют новые воды. Бесполезно.

Но там, где Линь Юй видел трагедию, Сюэ Лэн увидел вызов.

– Гениально… и до безобразия расточительно, – прошептал он, и в его голосе звучал неподдельный восторг. – Он не использует силу… он просто по ней течет!

Увидев хищный блеск в глазах Сюэ Лэна, Хань Фэн молниеносно обнажил Пылающего Судью. Лезвие замерло в готовности парировать удар – неважно, от кого он последует: от несчастного в гроте или от одержимого в теле друга.

А в глубине их общего сознания Линь Юй замирал в растущем ужасе. Он всем существом ощущал бушующие эмоции Сюэ Лэна, чувствовал леденящую душу радость от увиденного кошмара, и это наполняло его холодным страхом и сострадательной болью за обоих – и за жертву, и за палача, не видящего границ.

Ум Сюэ Лэна уже лихорадочно проектировал решение. Он не собирался лечить душу – он намеревался перепрошить систему.

– Ладно, несчастный, давай попробуем по-взрослому, – Сюэ Лэн потер руки, словно собираясь за дело. – Сначала создадим искусственный сток. Перенаправим поток мимо этого ядра-нарыва, сбросим давление… Потом – заглушка на воронку, взять всасывание под контроль… А уж потом… – его глаза блеснули, – потом можно будет заставить этот насос качать целенаправленно.

Пальцы сложились в сложную мудру. На несколько мгновений показалось, что схема работает – искаженная аура Цзюнь Ухэна дрогнула и стала слабеть.

– Ну, что? Видели? – торжествующе бросил Сюэ Лэн, кинув взгляд на Хань Фэна. В его голосе звучало ликующие «я же говорил!».

Но система, бывшая плотью и духом человека, восприняла вторжение не как ремонт, а как атаку.

Раздался не хлопок, а оглушительный рвущий звук, будто лопнула сама ткань реальности. Из тьмы в груди Цзюнь Ухэна выстрелил сгусток искаженной, черно-лиловой энергии – не «выдох», а полноценный, яростный взрыв.

Хань Фэн, уже стоявший наготове, рывком бросился вперед. Пылающий Судья взвыл в его руке, описывая в воздухе ослепительную дугу. Меч встретил сгусток с оглушительным лязгом, и клинок на мгновение почернел, покрываясь патиной скверны. Отраженная вспышка врезалась в землю, оставив после себя дымящуюся воронку, от которой пахло серой и пеплом. Хань Фэн отшатнулся, его рука онемела от удара, а по лезвию Пылающего Судьи поползли дымящиеся черные прожилки. Он почувствовал, как леденящий яд пытается просочиться в его собственную духовную энергию.

Наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь прерывистыми, беззвучными рыданиями Цзюнь Ухэна.

– Я БЫЛ ПРАВ! – голос Хань Фэна прозвучал хрипло от сдерживаемой ярости. Он не сводил с Цзюнь Ухэна горящего взгляда. – Он – ходячая катастрофа! Ты это видел?!

– Я… я почти это сделал! – воскликнул Сюэ Лэн, но его голос, обычно такой уверенный, предательски сорвался. Он пытался стоять прямо, но его руки мелко дрожали.

– Он просто не выдержал мощности моего вмешательства! Слишком хрупкая система!

Но это была ложь, которую он отчаянно твердил самому себе. Глубоко внутри, под маской бравады, клубилась ледяная, тошная паника. Он не просто ошибся. Он едва не погубил их всех, и самое ужасное – он до конца не понимал, почему его безупречный план дал такой сокрушительный сбой.

– Я вижу единственный путь – заключить Цзюнь Ухэна в изолированной от духовной энергии пещере, вдали от людей, – холодно, с ледяной прямотой воина, привыкшего принимать тяжелые решения, заключил Хань Фэн.

Затем его взгляд упал на сгорбленную фигуру, и голос смягчился, в нем прорвалась та самая боль, которую он обычно хоронил за строгостью:

– Это единственный способ остановить истечение темной праны. Ты будешь жить. И больше никому не навредишь.

Цзюнь Ухэн медленно поднял на него взгляд. В его глазах не было ни надежды, ни страха – лишь пустота абсолютной капитуляции. Он тихо выдохнул, и это прозвучало как приговор самому себе:

– Я согласен. Заприте меня. Я не хочу никого больше видеть. Я не хочу никому вредить.

Тяжелое молчание повисло в воздухе, густое, как смог. Казалось, решение принято. Но оно не принесло облегчения, а лишь усугубило гнетущую тяжесть.

И тут тихо, почти беззвучно, заговорил Линь Юй. Он не смотрел ни на кого, его взгляд блуждал по стенам грота, испещренным свежими, дымящимися шрамами от недавнего выброса.

– А его дар? – его голос был шепотом, полным щемящей жалости. – Он останется с ним. Он будет копиться в одиночестве… в тишине… без выхода. Что будет, когда эта чаша переполнится?

Он наконец перевел взгляд на Хань Фэна, и в его глазах стояла не упрек, а ужасающая ясность.

– Сегодня мы запрем его здесь… а через год, десять, пятьдесят лет… накопленная энергия не просто вырвется. Она снесет полгоры. Или того хуже – разорвет завесу между мирами. Мы просто отложим проблему, делая ее глобальной катастрофой.

Осознание этой горькой истины – что даже милосердное, на первый взгляд, решение ведет к гибели – повисло в воздухе. Они стояли на краю пропасти, и все мосты были сожжены.

Именно в эту звенящую пустоту безысходности и рухнули слова Сюэ Лэна, острые и беспощадные, как обломок стекла:

– Хватит мух ловить! Есть только два варианта. Мы его прикончим и положим конец его страданиям. Или его дар достается мне! Третьего не дано!

Прежде чем кто-либо успел отреагировать на этот шокирующий ультиматум, Сюэ Лэн резко развернулся к Цзюнь Ухэну:

– В этом теле, – он ткнул пальцем в свою грудь, – нас уже двое. Мне нужен сосуд. А твой дар… я с ним справлюсь. Я не позволю ему растекаться, как это делаешь ты.

Цзюнь Ухэн медленно поднял на него истощенное лицо. В его глазах не было надежды, лишь горькое, до дна испитое понимание.

– Вы думаете, я живу здесь, потому что меня изгнали? – его голос был тихим, как шелест сухих листьев. – Я пришел сюда сам. Это… справедливо. Каждый раз, когда я видел, как гибнет урожай, как болеют дети… я знал, что это я. Эта боль… она должна быть и моей. Здесь, в этом лесу, она всегда со мной. Это – мой приговор.

Он перевел взгляд на Сюэ Лэна, и в его пустых глазах вдруг вспыхнула последняя искра чего-то, похожего на интерес.

– Я хочу перестать причинять боль. Я соглашусь… если это даст гарантии. Железные. Что мой дар будет под контролем. Что он не поразит ни одного невинного. – он помолчал, собираясь с силами. – Клятва. Не на словах. На крови и душах. Чтобы нарушившего ждала участь хуже смерти.

– Сюэ Лэн! – голос Хань Фэна прозвучал как удар хлыста. Он шагнул вперед, его лицо было искажено яростью и отвращением. – Ты предлагаешь стать новым носителем этой чумы? Добровольно? Это безумие!

– А твой вариант лучше, праведник? – язвительно парировал Сюэ Лэн, но в его глазах читалась не шутка, а холодная решимость. – Убить его? Или запереть, чтобы через десять лет он взорвался и унес половину Поднебесной? Да, я предлагаю взять эту силу. И да, мне потребуется клятва. Не только ему, – его взгляд скользнул по Хань Фэну и Линь Юю, – но и вам. Вы будете моими смотрителями. А я… я буду инструментом. Опасным, но контролируемым. Это меньшее из зол, и ты прекрасно это понимаешь.

Все взгляды – и мысленный взгляд Сюэ Лэна из глубины сознания, и обычные взгляды Хань Фэна и Цзюнь Ухэна – обратились к Линь Юю. Он молчал, разрываясь между состраданием к Цзюнь Ухэну, жаждущему покоя, и леденящим ужасом перед перспективой передачи такой силы в руки Сюэ Лэна. Но в глубине души он знал: другого пути у них действительно не осталось.

– Это действительно меньшее зло, – произнес Линь Юй медленно, и в его голосе звучала не просто печаль, а тяжесть принятия неизбежного. – Изолировать Цзюнь Ухэна – значит обречь его на одиночество, которое все равно завершится мировой катастрофой. Стать его убийцами? Или… дать его душе шанс на чистый путь? Добровольная жертва не калечит душу, в отличие от насилия.

Пока он говорил, в глубине их общего сознания Сюэ Лэн замер, слушая его слова о «шансе». Эти слова странным эхом отозвались в его собственной, самой главной надежде, которую он не смел высказать вслух. Возможность видеть… Если я смогу поглощать несчастья… смогу ли я поглотить и его несчастье? Эта мысль стала для него не просто спасением, а навязчивой идеей, окончательно склонившей чашу весов.

Хань Фэн молчал, но внутри него бушевала буря: «Лучше эта сила будет у того, кого мы знаем и кто связан клятвой, чем она будет уничтожать деревни по всему свету. Я не доверяю Сюэ Лэну. Но я доверяю нашему договору… и своему мечу. И я должен обезопасить Линь Юя от дальнейшего слияния с ним любой ценой».

– Линь Юй, ты прав, – тихо сказал Хань Фэн, и в его голосе не было тепла, только холодная тяжесть принятой ответственности. – Мы не можем убить невинного. Единственный путь – принять его жертву. И взять на себя бремя контроля. Но только через клятву. Я становлюсь твоим смотрителем, Сюэ Лэн.

– Хань Фэн, я верю, что мы можем дать ему этот шанс. Я чувствую, что он сможет направить этот дар…

– Я согласен не потому, что доверяю тебе, – Хань Фэн перебил его, и его взгляд стал ледяным. – А потому, что доверить этот дар тебе – меньшее из зол. Но если ты хоть на йоту выйдешь из-под контроля… – Он не договорил, но его пальцы сжали рукоять Пылающего Судьи так, что костяшки побелели. Готовность исполнить угрозу была красноречивее любых слов.

Сюэ Лэн встретил его взгляд. Его ответ прозвучал с непривычной, почти пугающей искренностью, рожденной не только азартом, но и отчаянной, тайной надеждой:

– Я научусь это контролировать! Я сильнее него. Я не дам этой силе пропасть зря. Я обещаю. А свои обещания я всегда выполняю.

И в тот самый миг, когда эти слова повисли в воздухе, для Хань Фэна мир сузился до точки.

«…свои обещания я всегда выполняю…»

Голос Сюэ Лэна смешался с другим, навсегда врезавшимся в память – с тем самым, что холодно и четко произнес когда-то: «Я сказал, что убью – значит, убью. До последнего человека. А свои обещания я всегда выполняю».

Слова Сюэ Лэна прозвучали как взрыв. Перед его внутренним взором, будто живые, встали кровавые тени Монастыря Белых Снегов. В горле мгновенно пересохло, а в висках застучал молот. Он почувствовал привкус крови и пепла на языке – тот самый, что был в воздухе его монастыря в тот день.

Это длилось одно сердцебиение, одно мучительное, бесконечное мгновение. Стиснув зубы до хруста, Хань Фэн подавил в себе этот взрыв ярости и горя. Он не позволил ни единой мышце дрогнуть на своем новом, чужом лице. Но рука, сжимавшая рукоять Пылающего Судьи, задрожала от напряжения. Он кивнул, и это был не знак согласия, а акт невероятного волевого усилия.

– Тогда мы начинаем, – его голос прозвучал чужим и пустым. – Готовь клятву.

***

Во второй главе: 

Кто кого привязал? Клетка или защита? Коварный план для всеобщего блага. И конечно же: «поживем, увидим».

***

Глава 2. Цена нового начала

Из грота был виден лес. Зеленоватый свет, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, постепенно померк. Теперь единственным источником освещения стали гигантские бледные грибы, растущие у подножия деревьев. Их шляпки мерцали призрачным фосфоресцирующим светом.

Стены грота тоже были усыпаны гроздьями мелких грибов, которые отбрасывали мертвенный свет на трех людей, находящихся здесь.

Цзюнь Ухэн тихо, но уверенно озвучил свое главное и неизменное условие:

– Я добровольно передам свой дар только при условии, что мой дар никогда не должен причинять вред людям. Нарушившего должна ждать участь хуже смерти.

– Клятва? Легко. Я и не собирался тратить силу на кого попало. Ни один невиновный не пострадает. – легко отозвался Сюэ Лэн, слегка почеркнув слово «невиновный». – Если он не будет напрямую угрожать мне. И тем, кто рядом со мной.

Услышав уточнение про «невиновных» в разговор резко вступил Хань Фэн:

– Доверить тебе это – безумие! Твои понятия о «виновности» слишком широки. Клятва должна включать условие: мы, Линь Юй и я, становимся твоими Смотрителями. Наше слово – закон в вопросах применения силы против невинных. Наш приказ остановиться – обязателен.

Сюэ Лэн буквально физически ощутил, как в его душе закипает ликующий, черный восторг. Идеально. Они сами предложили надеть на себя поводок. Глупец-праведник, так жаждущий контроля, даже не понял, что это я его к этому подтолкнул.

Он резко вскинул голову, и на его лице – их лице – расцвела гримаса подлинного, некогда привычного бешенства.

– Чтобы вы на меня намордник надели? Ни за что!

После недолгого притворного раздумья он добавил:

– Хорошо, допустим. Но только при одном условии! Вы даете клятву – твердую клятву! – не бросать и не изгонять меня, пока мой дар не будет обуздан. Если вы отвернетесь от меня – разделите мою судьбу. И еще одно: вы не вмешиваетесь в мои методы выживания и борьбы с реальными угрозами. Таков мой ультиматум!

В глубине их общего сознания оценив хитрость Сюэ Лэна, Линь Юй едва заметно улыбнулся, и его улыбка осталась невидимой для Сюэ Лэна.

В обсуждение мягко вступил Линь Юй:

– Это разумно. Это даст тебе опору, Сюэ Лэн, а нам – уверенность. – и, чтобы сгладить острые углы возникшего напряжения, Линь Юй дополнил. – Но мы должны клясться не из страха, а из ответственности. Мы помогаем тебе нести это бремя, а ты позволяешь нам помочь. Это договор, а не тюремный надзор.

Линь Юй почувствовал, как по их общей связи от Сюэ Лэна донесся короткий, обжигающий импульс чего-то похожего на удовлетворение. А от Хань Фэна – волну тяжелой, но твердой решимости. Он стоял между ними, как живой мост, и впервые этот мост казался не хрупким канатом над пропастью, а каменной кладкой.

Линь Юй с твердой уверенностью обратился ко всем:

– Это не убийство и не вечное заточение. Это единственный шанс для души Цзюнь Ухэна обрести покой, не разбившись на осколки. Мы спасаем его душу.

Хань Фэн замер на мгновение, его взгляд был устремлен внутрь себя, будто взвешивая на невидимых весах душу Сюэ Лэна и свою готовность нести этот крест. Воздух сгустился.

– …Принимаю, – его голос прозвучал с той самой стальной простотой, что защищала справедливость и помогала укреплять стены Монастыря Белых Снегов. – Я стану твоим Смотрителем. Но знай: мой долг – не только контролировать. Он – и в том, чтобы остановить. Если ты сорвешься… я исполню его до конца.

– Пусть сам Лес Теней станет свидетелем нашей клятвы и скрепит ее. – тихо, но четко произнес Цзюнь Ухэн. Его собственный голос звучал как скрежет камня, освобожденного после векового заточения.

Воздух в гроте словно застыл, превратившись в густое желе. Давление Леса Теней стало почти осязаемым – казалось, древний дух этого места прильнул к стенам пещеры, жадно ловя каждое слово. Грибы, освещавшие пространство своим призрачным светом, внезапно погасли, погрузив все в почти абсолютную тьму. На мгновение время, казалось, остановилось, а затем тусклые огоньки вновь робко замерцали, будто не решаясь нарушить повисшее напряжение. Лес Теней словно затаил дыхание, ожидая дальнейшего развития событий.

По жесту Сюэ Лэна, он, в одном теле с Линь Юем, Хань Фэн и Цзюнь Ухэн – провели лезвием по ладони. Капли крови, густые и почти черные в этом свете, упали на каменный пол грота, и капля крови Линь Юя, едва коснувшись камня, раздвоилась – словно отражая две души, делящие один сосуд. Одна из них был подобен капле лавы, а вторая – как чистый свет.

Кровь не растекалась, а собралась в четыре темных зеркала, отражающих призрачное свечение грибов.

Сюэ Лэн начал первым, его голос был резким, как удар стали о камень. Он говорил свои условия, и с каждым словом его кровь на камне начинала подергиваться инеем: «…силу не на невинных… слушаться Смотрителей…».  На этих словах Сюэ Лэн мысленно усмехнулся:  «А потом объясню, что был прав именно я».

Морозный узор, словно ледяная паутина, медленно расползался по одной из двух капель крови – той самой, что образовалась из сущности Линь Юя и хранила в себе след души Сюэ Лэна. Ледяные кристаллы оплетали каплю замысловатой сетью, сковывая ее движение, но не в силах погасить внутренний огонь. Сквозь прозрачную, застывшую пленку морозного плена продолжала пульсировать багровым светом заключенная в ней энергия – яркая, живая, неукротимая, словно сердце, бьющееся под защитой ребер.

В сознании Сюэ Лэна слова клятвы впечатались как ледяные руны. Он чувствовал, как привычный, яростный огонь его души сжимается в кулак, обретая четкую, сдерживаемую форму. Это было мучительно и… интересно. Новая головоломка.