Хозяйка разорённого поместья Эшворт-холл

Глава 8. Завещание

Слова Дарены всё ещё звенели в ушах, когда я, отбросив всякую осторожность, бросилась вверх по лестнице. Ноги сами несли меня к покоям барона, сердце колотилось не от физической нагрузки, а от отчаянной надежды, что это ошибка, что он ещё дышит, что ещё не поздно…

Дверь в спальню была приоткрыта. Я влетела туда, не постучавшись, и чуть не сбила с ног миссис Крейн. Старуха на удивление шустро для своего возраста вскочила со стула и раскинула руки, перекрывая мне дорогу к отцу.

– Нельзя! – прошамкала она полубеззубым ртом, её морщинистое лицо исказилось в жуткой гримасе. – Леди Дарена строго-настрого велела никого не пускать! Особенно вас!

Я остановилась, тяжело дыша. Посмотрела на сиделку. Не мигая. Так, как смотрела на подчинённых, плохо выполнивших задачу.

– Прочь, – не сказала, прошипела я.

Не знаю, что старуха увидела в моих глазах, но, вздрогнув, попятилась в сторону. Её руки опустились вдоль тела, и она, бормоча что-то неразборчивое себе под нос, отвернулась.

– Вот и умница, – кивнула я и решительно прошла к кровати.

Барон лежал неподвижно под тяжёлым покрывалом. Даже в смерти его лицо сохранило следы долгих страданий. Жёлтая, словно пергамент, кожа туго натянулась на скулах, щёки запали, закрытые глаза глубоко ушли в глазницы. Редкие седые волосы прилипли к черепу. Сейчас он выглядел ещё хуже, чем прошедшей ночью, словно Костлявая хотела показать, как сильно страдал этот некогда полный энергии человек.

Дрожащей рукой я прикоснулась к его запястью, ища пульс. Кожа была холодной, восковой на ощупь. Никакого движения, никакого тепла. Я приложила ухо к его груди и тоже тишина.

Он действительно был мёртв.

Я опустилась на колени рядом с ложем, всё ещё сжимая безжизненную ладонь. В горле встал ком, глаза защипало от непрошеных слёз. Не успела. Всего несколько часов… Если бы я пришла сюда вчера днём, а не ночью. Если бы вылила яды раньше. Если бы…

– Простите меня, – прошептала я. – Я не успела.

Организм барона, изнурённый месяцами лежания и постоянным отравлением, просто не выдержал. Нет гарантий, что он выжил бы, вмешайся Айрис неделю назад, или даже две. Но это знание не облегчало груз вины.

– Что ты тут делаешь?! – резкий голос ворвался в мои мысли, возвращая меня в неприглядное настоящее.

Я обернулась. В дверях стояла Дарена, на ней было строгое чёрное платье – быстро же она переоделась! – но лицо выражало вовсе не скорбь, а едва сдерживаемую радость вперемешку с направленной на меня со злостью.

– Убирайся немедленно! – прошипела она.

Я неторопливо поднялась, расправила плечи и без страха посмотрела ей в лицо.

– У меня такое же право находиться здесь, как и у вас, – мой голос звучал удивительно спокойно, хотя внутри всё кипело. – Он мой отец. И я намерена проститься с ним, как подобает дочери.

Дарена злобно оскалилась:

– Был, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – А теперь его нет. И я полноправная хозяйка Эшворт-холла. Я приказываю тебе убраться из этой комнаты и из этого крыла!

Интересно. Откуда такая уверенность? Неужели она знакома с содержанием завещания? Эта мысль холодной волной прошлась по позвоночнику.

– Это мы ещё посмотрим, – парировала я, стараясь не выдать своих переживаний и тревог. – Насколько мне известно, права наследования определяются завещанием. А оглашение оного состоится после похорон. Так что ваши притязания, мадам, несколько преждевременны.

Левая щека Дарены нервно дёрнулась, на скулах проступили красные пятна гнева.

– Похороны состоятся через два дня, – выплюнула она. – А теперь вон! И чтобы на глаза мне больше не попадалась.

Я вышла с высоко поднятой головой, хотя ноги подкашивались от слабости и напряжения. Спустилась на первый этаж и вскоре оказалась на улице. Мой котелок с ухой никто не тронул, явно всем не до него. Перехватив тару поудобнее, снова вернулась в дом и поднялась в свою каморку.

Только оказавшись за закрытой дверью, позволила себе выдохнуть. Прислонилась спиной к обшарпанным доскам и устало прикрыла, горевшие огнём, веки. Руки мелко дрожали, в висках стучало.

Барон мёртв. Единственный человек, который хоть как-то мог защитить меня в этом враждебном мире, ушёл. И теперь я осталась совсем одна. Против Дарены с её прихвостнями, против Колфилда с его долговыми обязательствами, против всего света.

Что же делать? Бежать? Но куда идти девушке без денег, связей и рекомендаций? На улице меня ждёт либо голодная смерть, либо что похуже. Остаться и дождаться поверенного? Должен же он прибыть на похороны, чтобы огласить завещание… Лишь бы в нём не было того, на что открыто намекнула стерва-мачеха.

Взвесив все за и против, решила не спешить. Скоро всё станет ясно.

Едва забрезжил рассвет, как весь дом пришёл в движение. Я проснулась от шума голосов, скрипа половиц, стука дверей. Вскоре явилась Энни с кувшином свежей воды для меня и каким-то свёртком. Перед сном девушка ко мне не заходила, вероятно, помогала либо на кухне, либо ещё где.

– Тело барона уже обмыли и обрядили, – сообщила она, помогая мне привести себя в порядок. – Положили в гроб. Джон уже отправился с грустной вестью по соседям. И ещё, миледи, – Энни ткнула пальцем в рулон, – леди Дарена велела передать вам это, чтобы вы не посрамили память отца, так она сказала, – служанка попыталась сымитировать голос мачехи, получилось похоже, и я невольно улыбнулась.

Я развернула ткань. Простое чёрное платье из недорогой шерсти. Не новое, со следами незначительной починки на подоле и рукавах, но чистое. По крайней мере в таком не стыдно показаться гостям.

День выдался пасмурным, тяжёлые, свинцовые тучи нависли над поместьем, словно само небо облачилось в траур. К обеду из ближайшей деревни прибыли крестьяне: женщины отправились на кухню, чтобы помочь с поминальной трапезой, а мужчины взялись сколачивать из досок грубые столы и лавки, надо же людям где-то присесть и поесть.

Два дня спустя, ближе к полудню прибыли первые гости. Кареты подкатывали к крыльцу одна за другой, скрипя рессорами и поднимая облака пыли.

Дамы в чёрных нарядах и полупрозрачных вуалях, мужчины в тёмных сюртуках и цилиндрах. Все с подобающими случаю скорбными лицами.

Я стояла в стороне, наблюдая, как Дарена встречает прибывших. Она играла роль безутешной вдовы с таким мастерством, что невольно хотелось зааплодировать. Всхлипывания, прикладывание кружевного платочка к сухим глазам, дрожащий голос – всё было продумано до мелочей.

Тут я ощутила на своём затылке чей-то пристальный взгляд. Медленно обернулась. Пожилой джентльмен, невысокий, сухощавый, с аккуратно подстриженными седыми бакенбардами внимательно меня рассматривал. Ему было лет семьдесят, не меньше. Удивительно добрые карие глаза смотрели с искренним сочувствием из-под густых белых бровей.

Старик медленно подошёл ко мне, опираясь на резную деревянную трость с серебряным набалдашником.

– Леди Эшворт, – его голос был спокойным, с лёгкой хрипотцой. – Позвольте выразить мои искренние соболезнования. Ваш отец был достойнейшим человеком. Наши семьи соседствовали многие годы, и я всегда восхищался честностью и добротой Тобиаса. Вы потеряли прекрасного отца и наставника.

– Благодарю вас, милорд… Простите, я недавно ударилась головой, и память сейчас сильно меня подводит, я не помню вашего имени.

– Сожалею, здоровье следует беречь. Меня зовут Гораций, барон Колфилд. Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь обращаться.

С этими словами он отошёл, оставив меня в полном недоумении.

Это тот самый человек, который дал барону заём под залог поместья?!

Тот, кто должен был забрать Эшворт-холл через год?! Либо я что-то не так поняла, либо здесь кроется какая-то тайна.

Внешность и правда бывает обманчивой. Вместо алчного ростовщика я беседовала со старичком, похожим на любимого дедушку из детских сказок.

Я проследила за ним и заметила, как он обошёл Дарену, не проявив к ней ни малейшего интереса. Впрочем, и она, казалось, его не замечала, полностью погружённая в свою роль безутешной супруги.

Интере-е-есно… Обдумаю увиденное на досуге, тут что-то явно не так.

Похоронная процессия двинулась к небольшому фамильному кладбищу за церковью. Гроб несли шестеро крепких мужчин. Дарена шла сразу за ними, громко рыдая и покачиваясь так, что её приходилось поддерживать мадам Лафорт. Я скромно пристроилась позади.

Могила была уже выкопана, глубокая яма в сырой земле. Священник читал молитвы, пока гроб медленно опускали на верёвках.

Дарена первой подошла к краю ямы, театрально всхлипывая, бросила горсть земли на крышку гроба. Звук вышел глухим, неприятным.

Затем настала моя очередь. Я, взяв в руку холодную, сырую землю, прошла вперёд.

– Прощайте, отец, – прошептала и разжала пальцы.

После нас потянулись соседи, друзья покойного и слуги.

Мачеха же продолжала свой спектакль, причитая и заламывая руки. Рядом со мной кто-то тихо хмыкнул. Это был средних лет джентльмен в чёрной шляпе-трилби.

– Прошу прощения, – прошептал он, заметив мой взгляд. – Просто я знал барона Тобиаса много лет. Он заслуживает более… искренней скорби.

После погребения все вернулись в дом на поминальную трапезу. Стол был накрыт скромно: горячая похлёбка, холодная говядина, ветчина, хлеб, сыр, эль и простое красное вино. По меркам аристократии – более чем скудно, но большего обветшавшее поместье позволить себе не могло.

Гости не задержались. Откушав положенное, выразив соболезнования «безутешной вдове» и бросив любопытные взгляды на молчаливую меня, они поспешили покинуть этот дом, пропахший бедностью и безнадёгой.

Ушли почти все, кроме одного джентльмена и его охранников.

Это был мистер Освальд Уэлс, поверенный. Невысокий, сухощавый господин лет шестидесяти, в безупречно сидящем на нём тёмно-бордовом камзоле, с очками на длинном носу. Всем своим видом он излучал достоинство и неподкупность служителя закона.

– Леди Дарена, леди Айрис, – обратился он к нам официальным тоном, – прошу вас пройти в кабинет покойного барона для оглашения его последней воли.

Мачеха, холодно кивнув, с видом королевы, идущей на коронацию, пошла первой. Я последовала за ней, стараясь унять дрожь в коленях.

Мы расположились на стульях перед массивным столом. Мистер Уэлс сел в кресло хозяина, достал из кожаного портфеля несколько документов. Сначала он внимательно оглядел нас обеих поверх очков, а после заговорил:

– Итак, приступим…

«Я, барон Тобиас Эдвард Эшворт, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, сим завещаю…»

Он читал медленно, чётко произнося слова. И с каждой фразой мир вокруг меня менялся.

«…всё моё имущество, включая поместье Эшворт-холл, прилегающие земли общей площадью в три тысячи акров, деревни Брамблтон и Миллбрук, лесные угодья, водяную мельницу и все строения, а так же все доходы с оных, завещаю моей приёмной дочери, леди Айрис-Мари Эшворт…»

Я не удержала шокированного вздоха, не веря тому, что услышала. Всё? Мне? Но почему?

«…До достижения ею возраста девятнадцати лет назначаю её опекуном лорда Найджела Льюиса, человека безупречной репутации…»

Лорд Льюис? Кто это?

«…Моей супруге, леди Дарене Эшворт, завещаю городской дом на Мейфэр-стрит в Торнтоне со всей обстановкой и ежемесячное содержание в размере ста серебряных крон на срок в один год с момента моей смерти. По истечении года или в случае повторного замужества, в зависимости от того, что наступит ранее, выплаты прекращаются…»

Дом и содержание – очень неплохо, но ничто по сравнению с целым поместьем. Правда, Эшворт-холл почти разорён, и тут уже спорно, что лучше.

«…Сие завещание составлено мною в присутствии достойных свидетелей и по доброй воле. Да хранит вас всех Господь. Подписано и скреплено печатью…»

Тишина, воцарившаяся в кабинете, была оглушительной. Я сидела, не в силах пошевелиться, пытаясь осознать услышанное. Дарена же…

– ЭТО ОБМАН!!! – взвизгнула она, вскакивая. Её красивое лицо исказилось от ярости, превратившись в уродливую маску. – Подделка! Фальшивка! Я требую проверки! Мой муж никогда бы… Он обещал мне сразу после свадьбы, что оставит всё мне!

– Миледи, – холодно прервал её мистер Уэлс. – Документ заверен личной печатью Его Светлости герцога Торнтона. Сомневаться в её подлинности бессмысленно.

Мачеха открыла рот, закрыла, как рыба, выброшенная на берег. В её глазах полыхнула такая ненависть, что мне стало не по себе.

– Это всё ты! – она повернулась ко мне, и я невольно вжалась в кресло. – Ты даже не дочь ему, приблудившаяся! А я родная жена! Столько лет за ним ухаживала, а когда он заболел, вовсе не отходила от его постели, сама лекарства давала.

– Достаточно! – повысил голос поверенный. – Леди Дарена, вы забываетесь. Завещание составлено по всем правилам, оно неоспоримо. Примите это как данность.

И повернулся ко мне, его суровое лицо чуть смягчилось.

– Леди Айрис, лорду Льюису уже отправлено сообщение о смерти барона Эшворта. Он прибудет сюда сразу, как сможет, чтобы выполнить последнюю волю лорда Тобиаса. А теперь позвольте мне откланяться.

Мистер Уэлс спокойно встал и собрал документы.

– На этом моя миссия завершена. Доброго вам вечера, дамы.

Мужчина вышел, оставив нас вдвоём. Какое-то время мы молчали, глядя друг на друга. Потом Дарена медленно шагнула ко мне. Её движения были странно спокойными, размеренными, но в глазах плясало безумие.

Она наклонилась к самому моему лицу, от неё пахло приторными духами и… страхом? Яростью?

– Не радуйся раньше времени, девочка, – её голос был обманчиво мягким, но каждое слово сочилось ядом. – Как думаешь, если с тобой что-то случится, кто ближайший родственник и кому всё останется?

Холодок страха пробежал по позвоночнику, но я не я буду, если позволю этой гадюке меня запугать. И пусть сейчас во мне всего сорок с лишним килограммов, и рост – метр с кепкой, в душе я всё та же Алина Орлова. Поэтому я, прижавшись своим лбом к её, стала медленно подниматься.

Мачеха буквально обалдела от эдакой наглости, поспешно сделала два шага назад, прервав контакт, тем самым давая мне больше места для манёвра и больше воздуха.

– Где пять тысяч, которые отец взял в долг? – не этого вопроса ожидала мачеха, вовсе нет. – Ты ведь знаешь, где они, не так ли? – продолжала наседать я, уже нисколько не боясь эту стерву и убийцу.

– Аха-ха-ха! – принуждённо расхохоталась та. – Нет их. Всё потрачено!

Я прищурилась. Навряд ли она скажет правду, сила точно не на моей стороне. Пока не на моей.

– Чтобы завтра утром тебя здесь не было, – отчеканила я. – Выметайся из моего дома.

– Да как ты смеешь… – ахнула она, не веря своим ушам.

– По закону ты тут отныне никто, – терпеливо повторила я, кивнув на копию завещания, оставленную нотариусом на столе. – Пошла вон!

Дарена шокированно распахнула глаза, её высокие скулы пошли алыми некрасивыми пятнами, она резко выдохнула и, так ничего мне больше и не сказав, разъярённой фурией устремилась на выход.

Дверь за ней закрылась с такой силой, что задрожали оконные стёкла. Я осталась одна.

Медленно вдохнула, выдохнула, разжала стиснутые в кулаки ладони, и взглянула на портрет барона Тобиаса, висевший на стене напротив. С полотна на меня смотрел человек средних лет с добрыми глазами и печальной улыбкой.

– Спасибо, – прошептала я. – Я не подведу вас. Обещаю.

Дом полон людей, крестьяне всё ещё не покинули особняк, и, тем не менее, сегодняшнюю ночь я вместе с Энни проведу на чердаке, нельзя давать этим тварям и шанса причинить мне вред.

Медленно подойдя к окну, уставилась невидящим взором на подъездную аллею перед особняком. Карета нотариуса как раз тронулась с места. Сумерки неумолимо сгущались, послышалось пение цикад. Меня же мучили вопросы, ответов на которые я пока не находила.

Зачем Дарене эти заболоченные, заложенные земли?

Куда она подевала пять тысяч крон? По её виду становилось ясно – она точно их потратила. На что?

И злодей ли лорд Колфилд?

Мысли перескочили на неведомого опекуна. Что от него ждать? Будет ли он защищать мои интересы?

У меня ведь всего год, чтобы всё исправить и сохранить свой дом.

Тряхнув головой, сама себе решительно кивнула: я проектировала дамбы и укрощала реки; неужели я не справлюсь с проблемами болот и ненавистью одной озлобленной дамочки?

Справлюсь. Просто обязана.

Глава 9. Утро

Ночь на чердаке выдалась беспокойной. Я не рискнула остаться в своей каморке, слишком опасно. Потому вместе с Энни схоронилась в пыльном царстве забытых вещей.

Мы устроились между старыми сундуками, укрывшись найденным вчера плащом. Энни, дрожа, прижалась ко мне справа, а слева я положила нож, на всякий случай.

Рёбра ныли, но я, сцепив зубы, терпела. Голод тоже, увы, никуда не делся. И ко всему этому добавлялись страх и тревога, выматывая куда сильнее всего прочего. В голове крутились одни и те же мысли, не давая мне покоя.

Энни уснула почти сразу, как только мы устроились. Её дыхание выровнялось, стало глубоким и спокойным. Перед сном мы успели поговорить о завещании. Девушка искренне радовалась за меня, хотя в её глазах плескался страх за будущее.

– Миледи, вы теперь хозяйка, – шептала она. – Это же чудо!

– Да, Энни, чудо, – ответила я. – Но теперь мне предстоит долгая борьба. И я не уверена, что выйду победительницей.

– Вы непременно победите! – убеждённо прошептала служанка. – Вы изменились, миледи, стали куда сильнее, смелее. Прежняя вы бы просто плакали и молились. А теперь… теперь вы боретесь.

Эти слова согрели душу, но не прогнали тревогу. Я лежала с открытыми глазами, глядя в темноту под крышей и считая удары собственного сердца.

Чердак жил своей ночной жизнью. Стропила поскрипывали под порывами ветра, где-то в углу шуршали мыши. Внизу, в доме, тоже время от времени раздавались звуки: тяжёлая поступь, скрип половиц, приглушённые голоса. Кто-то не спал. Гарета? Жюли? Или сама Дарена бродила по коридорам в поисках исчезнувшей меня?

Каждый шорох заставлял вздрагивать, пальцы сами тянулись к рукояти ножа. Я дремала урывками, проваливаясь в беспокойный сон, полный фрагментарных видений: то я снова падала с дамбы, ловя ртом воздух и понимая, что это конец; то передо мной возникало восковое лицо барона с запавшими глазами и синеватыми губами; то Дарена наклонялась надо мной с торжествующей усмешкой, а за её спиной маячила огромная фигура Жюли с занесённым над головой кнутом.

Где-то далеко прокричал петух, возвещая о скором рассвете. Я больше не могла терпеть, томясь неизвестностью. Осторожно высвободившись из-под руки Энни, поднялась и, обходя сундуки, подошла к маленькому слуховому окну.

Стекло было покрыто толстым слоем пыли и паутины. Я провела по нему ладонью, счищая грязь, и прижалась лбом к холодной поверхности. Внизу расстилалось поместье, окутанное предрассветной дымкой. Дорога, ведущая к воротам, терялась в молочном тумане.

«Приедет ли? – думала я, сжимая пальцами узкий подоконник. – Поверил ли мне вчера? А если нет, что тогда?»

За спиной зашуршало. Энни тоже проснулась, села, потирая глаза.

– Миледи? – её голос был хриплым со сна. – Вы чего так рано встали?

– Тревожно мне, Энни, – ответила я, не отрываясь от окна.

Девушка поднялась, отряхнула платье от пыли и подошла ко мне.

– Вы хоть немного поспали? – в её голосе слышалось беспокойство.

– Да, но как-то урывками, – я потёрла ноющие от боли глаза. – Слишком много мыслей не дают мне покоя.

Помощница понимающе кивнула и тоже выглянула наружу:

– Думаете, поверил?..

– Не знаю…

Мы стояли молча, вглядываясь в туманную даль. Небо на востоке постепенно светлело, из чернильного превращаясь в тёмно-синее, затем в жемчужно-серое. Первые лучи солнца ещё не показались, но уже обозначили своё приближение розоватым свечением у горизонта.

Мир просыпался. В саду запели птицы, сначала робко, отдельными трелями, потом всё громче и увереннее, сливаясь в радостный утренний хор. Роса превратила траву в серебристое море, искрящееся в слабом свете. Туман медленно отступал, поднимаясь клочьями и растворяясь в воздухе. Лето дарило этому миру особенную мягкость. Воздух был напоён ароматами трав, цветов и влажной земли. Даже сквозь щели чердачного окна я чувствовала эти запахи. Солнце наконец-то показалось из своего домика, и его лучи окрасили облака в нежные оттенки розового, персикового и золотого. Небосвод над горизонтом вспыхнул, словно кто-то распахнул ворота в райские чертоги.