Виола

Выход из нирваны

Осень 90-х выдалась на удивление теплой. Последние лучи солнца, пробиваясь сквозь дымку, обычную для Ислингтона, золотили верхушки деревьев и выхватывали из сумерек рыжеватые пряди в распущенных волосах Вайолет Эштон. Шестнадцатилетняя девушка лежала в высокой траве на заднем дворе своего маленького, но уютного дома, уткнувшись носом в потрепанный томик «Истории Британской Индии».

Легкая ткань самодельной повязки, повязанная на манер хиппи, отводила волосы с ее лица, открывая черты, слегка тронутые летним загаром – наследство корней ее матери, даровавшее ей смугловатый оттенок кожи, нетипичный для местных жителей. Но самой примечательной деталью были ее глаза. При первом взгляде их цвет казался просто темным, но, если луч света падал в них под определенным углом, как сейчас, в них проступала глубокая, загадочная зелень – цвет морской волны где-то в тени скал, непонятный и меняющийся.

Запах нагретой за день земли, жужжание шмелей и шелест страниц переносили ее далеко от скучной реальности графства – в душные джунгли, к величественным дворцам махараджей и на берега широкой, мутной Ганги. Это было ее личное спасение, ее нирвана.

Эту нирвану нарушил голос, донесшийся из приоткрытого окна кухни:

– Вай, подойди, пожалуйста, на минуточку!

Вайолет застонала. Мысли ее, только что парившие над Делийским султанатом, грубо вернулись в реальность. «Опять. Наверняка опять замешала новые краски на моей чистой палитре или ищет кисть, которая у нее за ухом».

Она нехотя поднялась, отряхнула с джинсов травинки и направилась к дому. Дом Эштонов был не похож на аккуратные, вылизанные коттеджи их соседей. Он походил на лоскутное одеяло: выцветшая краска, витраж в стиле бохо, сделанный руками матери, и гирлянда из разноцветных стекляшек, звенящая на ветру. Войдя внутрь, Вайолет, как всегда, наткнулась на хаос. Стеллажи, заваленные книгами по искусству и политическими памфлетами, груды журналов, пачки старых газет и пластинки, разбросанные рядом с проигрывателем. Для ее родителей, закаленных хиппи 60-х, осевших в 70-х, это был не беспорядок, а творческий беспорядок – единственно возможная норма жизни.

Мастерская, бывший кабинет предыдущего хозяина-бухгалтера, была сердцем этого хаоса. Воздух здесь был густым и сладким от запаха скипидара, масляных красок и ладана. За мольбертом, в размазанной футболке и с кисточкой в зубах, стояла ее мать, Симона. Ее волосы, когда-то золотые, а теперь с проседью, были собраны в небрежный пучок.

– Вай, солнышко, подай, пожалуйста, те кисти, – женщина мотнула головой в сторону верхней полки, не отрываясь от холста, на котором рождался очередной абстрактный пейзаж. – Вон те, в жестяной банке.

Вайолет, встав на цыпочки, достала заветные кисти.

– Мам, ну сколько можно, – вздохнула она. – Меня зовут Вайолет. Вай-о-лет. Цветок. А «Вай» звучит… как кличка для собаки.

Симона наконец отвлеклась от картины, приняла кисти и улыбнулась дочери, оставив мазок мадженты у себя на щеке.

– Как скажешь, малышка. Прости. Какие планы на вечер? Не сиди же в четырех стенах с этими заумными книжками.

– Я как раз планировала дочитать… – начала Вайолет.

– Вайолет, – поправилась сама себя Симона, подмигнув. – Иди прогуляйся, подыши воздухом! В твои годы я уже автостопом по всей Европе каталась. А ты вся в своего деда-профессора ударила.

Вайолет закатила глаза, но протестовать не стала. Она давно смирилась: логике и расписанию в их доме не было места. Ее мать жила порывами, и сейчас ее порыв был – выпроводить дочь на улицу. Возможно, это и к лучшему.

Переодевшись в свежую футболку и наскоро набросив на плечи джинсовую куртку, Вайолет вышла на улицу. Их район был тихим, почти буржуазным, что было странной иронией для пары стареющих нонконформистов. Все их друзья из коммуны ютились в сквоттах на окраине, в переделанных гаражах или ржавых автобусах, куда Вайолет иногда возили на выходные – пахло благовониями, дешевой мебелью и бунтом. А здесь пахло скошенной травой и покоем.

Ее ноги сами понесли ее по знакомому маршруту – к лавке «Восточный базар», которую Вайолет втайне называла своим «любимым местом в Англии». Небольшая витрина была заставлена слониками из сандалового дерева, пёстрыми тканями и дешевыми благовониями. Колокольчик над дверью звякнул, оповещая о ее приходе.

Воздух внутри был густым и пряным – смесь кардамона, куркумы и старого дерева. Вайолет замерла у витрины, где среди развалов бижутерии лежал одинокий кулон. Он был из темного, почти фиолетового аметиста, шероховатый на вид, не отполированный до блеска, а словно бы обкатанный временем. Но самое интересное было в центре: на поверхность камня была нанесена странная, почти стертая надпись на незнакомом языке. Она могла разобрать лишь обрывки букв: «…джр…».

– Ой, Вайолет, дорогуша, это ты? Прости, я за прилавком тебя не заметила! – из-за стеллажа появилась миссис Элиот, хозяйка лавки, в цветастом сари. – Тебе что-то подсказать? Да я уж и не спрашиваю, ты тут у меня главный эксперт по Индии.

– Миссис Элиот, – девушка указала на кулон, – а это… что это?

Хозяйка лавки наклонилась, прищурилась.

– А, это! Знаешь, нашла на дне старой коробки, что мне еще мои двоюродные братья из Дели лет десять назад прислали. Все думала, выбросить, да рука не поднялась. Вещица старая, видать, не особо ценная. Если приглянулась – забирай, дарю. Все равно пылился бы.

Вайолет сжала кулон в ладони. Камень был на удивление теплым.

– Правда? Спасибо огромное!

Она выскочила из лавки с чувством, будто нашла не безделушку, а самый настоящий клад.

Прошли выходные, наступили серые школьные будни. С потрепанным учебником по истории и новым кулоном на шее под свитером Вайолет сидела за партой, механически конспектируя лекцию о Промышленной революции. Мысли ее были далеко-далеко.

Внезапно дверь в класс открылась. Вместо учителя истории на пороге возникла строгая фигура директрисы мисс Гловер в классическом костюме с плечевыми подкладками – самом пике моды по версии Маргарет Тэтчер. В классе воцарилась тишина.

– Девушки, – начала мисс Гловер, и ее голос прозвучал как удар хлыста. – Наша школа получила уникальное предложение от тур-агентства «TripLister». В рамках программы культурного обмена они организуют двухнедельную образовательную поездку для старшеклассниц в Калькутту, Индия. Цель – познакомиться с историей и культурой страны, которая была жемчужиной в короне Британской Империи. Желающие получить список необходимых документов и разрешение для родителей могут подойти после уроков. Заявки принимаются до пятницы. Вылет – в воскресенье.

В классе пронесся вздох изумления. Индия? В воскресенье? Это было слишком неожиданно.

Но для Вайолет это было не неожиданностью. Это было знаком. Сердце ее заколотилось так, что она почувствовала, как аметистовый кулон на груди будто отзывается легкой теплой пульсацией. Она не пошла, она почти побежала к столу мисс Гловер, чтобы получить заветный листок.

Дорогой домой она не шла, а парила над тротуаром. Калькутта! Не просто абстрактная Индия из книг, а настоящий, живой город. Она уже представляла шумные базары, залитые солнцем дворцы, священные воды Ганга. Ее романтизированный образ, сотканный из книг и грез, наконец-то обретал плоть.

Дома её ждала картина, привычная до боли: Симона, испещрённая пятнами ультрамарина, с жаром жестикулировала перед Ником, который, отложив в сторону зачитанный номер газеты, яростно спорил с голосом, доносящимся из транзисторного радио. Хриплый вокал музыканта боролся с их аргументами, создавая сюрреалистичный саундтрек к вечеру. Воздух пах масляной краской, мармитом и легким дымком от постоянно тлеющей благовонной палочки.

Услышав новость, родители замерли в редком, почти неестественном молчании. Первой очнулась Симона, и её лицо озарилось восторгом, словно она увидела не очередную бюрократическую возможность, а видение.

– Калькутта? – воскликнула она, отложив мастихин. – О, Вайолет, это же дар судьбы! Увидеть всё своими глазами, вдохнуть этот воздух, ощутить эти краски! Это же совсем иной мир, не то что наша серая Англия! Ты должна погрузиться в эту культуру с головой!

Ник, почесав свою вечную двухдневную щетину, испытующе посмотрел на дочь поверх очков.

– «TripLister»? – переспросил он, и в его голосе чувствовалась привычная доля скепсиса. – Он сделал паузу, обдумывая. – Культурный обмен – штука полезная. Увидеть наследие колониализма не в учебниках – это ценный опыт. Только, ради всего святого, не пей воду из-под крана. И смотри в оба – не нахватайся там романтических иллюзий вместо реальных знаний.

Их согласие, пусть и обременённое оговорками, было получено. Вечер погрузился в хаос заполнения бесконечных форм. Стол, заваленный кистями и чашками с остывшим чаем, был наскоро расчищен для атаки на официальные бланки.

– «Страховой номер национального страхования»? – Симона смотрела на графу, как на китайскую грамоту. – Ник, мы его не в той папке с материалами затеряли?

– Возможно, – проворчал он, перебирая стопку старых выпусков газет. – Или с документами.

Черновик за черновиком, испещрённые помарками и случайными каплями краски, летели в корзину. Симона пыталась вписать в графу «Профессия» – «свободный художник», но Вайолет настояла на более консервативном варианте. Процесс поиска паспортов, подходящих фотографий и подписания документов занял весь вечер, вымотав всех, но завершившись успехом.

На следующий день Вайолет с чувством выполненного долга торжественно вручила заветный конверт мисс Гловер. Последующие дни превратились в мучительное ожидание. Школьные уроки проходили мимо неё; формулы и правила уступали место ярким образам из книг о Индии. Она ловила себя на том, что постоянно касается аметистового кулона на шее, словно он был её талисманом и связью с грядущим приключением.

И вот, настал тот самый день. Раннее воскресное утро было залито тем специфическим серым светом, который так знаком обитателям британских островов. Но для Вайолет оно сияло всеми красками радуги. В кармане её джинсовой куртки лежал заветный билет, а в руках – потрёпанный рюкзак, набитый книгами и лёгкими хлопковыми вещами. Её родители, необычно притихшие и даже немного растерянные, провожали её до автобуса. Самолёт ждал её, огромный и безразличный, готовый унести её прочь от знакомых пейзажей Кента – навстречу новому, душному, шумному и невероятно манящему миру. Путешествие начиналось.

Путь, отмеченный камнем

После долгой и утомительной процедуры регистрации в аэропорту Хитроу, где пассажиры вручную заполняли миграционные карточки, а багаж проверяли с пристрастием, Вайолет наконец поднялась на борт самолета. Рейс AI 112: Лондон – Дели. Впереди было почти десять часов в воздухе, а затем пересадка на внутренний рейс до Калькутты на старом «Боинге», принадлежащем другой авиакомпании.

Сердце её бешено колотилось. Она уже летала – один раз в Глазго к тётке на турбовинтовом самолёте, – но путешествие за пределы Европы казалось прыжком в другую вселенную. Ей невероятно повезло: место у иллюминатора. Сдав свою дорожную сумку в багаж (новенький, купленный по случаю, чемодан на колёсиках ей и в страшном сне не снился), она сжимала в руках самый ценный ручной груз: потрёпанный номер «National Geographic» за 1977 год с заглавной статьёй «Дели: Врата в Индию» и тот самый аметистовый кулон, завёрнутый в носовой платок.

Её уединение длилось недолго. На соседнее кресло с тяжёлым, драматичным вздохом опустилась Сьюзи Элиот – дочь той самой миссис Элиот, хозяйки ее любимой лавки. Её тщательно уложенные в модную причёску «бабетту» с начёсом каштановые волосы, ярко-розовая кофта с заниженными плечами и белые обтягивающие джинсы выглядели вызывающе нелепо в салоне. Они не были подругами, но их связывало странное знакомство – Сьюзи снисходительно терпела увлечение одноклассницы древностями, а Вайолет – её бесконечные восторженные рассказы о новой волне, любимой музыкальной группе и последних трендах. В замкнутом пространстве школьной поездки это было лучше, чем сидеть рядом с кем-то совершенно чужим.

– Ну вот, полетели, – Сьюзи с отвращением оглядела салон с его потрёпанными сиденьями, пепельницами в подлокотниках и слабым, но устойчивым запахом карри, доносящимся из кухни. – У мамы на складе пахнет точно так же. Надеюсь, хоть кормить будут нормально, а не этой острой жутью.

Самолёт с грохотом оторвался от взлётной полосы. Вайолет, прилипшая к иллюминатору, с восторгом смотрела, как Англия превращается в лоскутное одеяло, а затем исчезает в белой пелене облаков. Как только загорелся знак «пристегнуть ремни», она с жадностью раскрыла журнал.

– Вайолет, ты меня слушаешь? – голос Сьюзи прозвучал как назойливая муха. – Я говорю, я в «Sonder» новые лосины купила специально для этой поездки. Ты представляешь, в Калькутте будет жарко, наверное, но вечерами, можно стильно выглядеть… Может, там есть какие-то дискотеки?

Вайолет не слышала ни слова. Она была поглощена чёрно-белыми фотографиями базаров и величественных руин.

– Вайолет!

– Конечно, я тебя слушаю, – автоматически ответила Вайолет, даже не отрывая глаз от статьи о системе водоснабжения Старого Дели.

– Хорошо, – с вызовом сказала Сьюзи. – Тогда о чём я только что говорила?

Вайолет замешкалась. По её лицу было ясно, что её мысли витали где-то далеко от лосин и лондонских бутиков.

– Понятно… – пробурчала Сьюзи и, прежде чем Вайолет успела среагировать, выхватила у неё журнал. – Вайолет, я понимаю твои… увлечения, но нужно же и с людьми разговаривать! Зачем тебе этот древний журнал? Ты же и так всё это знаешь наизусть! Смотри, тут даже про «Каприз» ещё как про премьера написано, а она вышла в прошлом году!

Вайолет, вспыхнув от ярости, резко вырвала своё сокровище обратно.

– Какая тебе разница? – прошипела она, забыв о всякой вежливости. – Если тебе не с кем поговорить, иди поменяйся с кем-нибудь местом и не мешай мне!

Сьюзи фыркнула и откинулась на спинку кресла, демонстративно надев наушники своего кассетного плеера и уткнувшись в номер журнала. Оставшуюся часть полёта Вайолет наслаждалась благословенной тишиной, прерываемой лишь рокотом двигателей и щелчком переворачиваемых страниц. Стюардессы в изящных сари развозили ужин на тележках – курицу в соусе карри, которая привела бы в ужас Сьюзи, но вызвала полный восторг у Вайолет. Закончив журнал, она, наконец, уснула под монотонный гул, прижав ладонью через ткань блузки тёплый аметистовый кулон.

Ей снилась Индия. Но не та, что с фотографий. Она шла по тёмной, сырой пещере, а в руке у неё, как путеводный фонарь, светился её аметистовый кулон. Свет выхватывал из мрака древние, покрытые патиной барельефы, изображающие незнакомых богов и мифических существ. Впереди, в конце тоннеля, маячил многорукий силуэт. Она приближалась, пытаясь разглядеть…

– Уважаемые пассажиры, мы совершили посадку в международном аэропорту в Дели. На улице +38 градусов по Цельсию. Благодарим вас за выбор авиакомпании «Air India». Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.

Вайолет распахнула глаза. За иллюминатором плыл густой, дрожащий от жары воздух. Где-то вдали виднелись огни города, силуэты пальм и ангаров. Сердце её готово было выпрыгнуть из груди. Она здесь. Она в Индии.

Пересадка в Дели в была ошеломляющим квестом. Аэропорт гудел, как растревоженный улей. Их группа, возглавляемая мисс Гловер, которая нервно теребила свою сумку с документами и паспортами, пробилась через толпу к зоне транзита. Вайолет, прилипшая к огромным, чумазым окнам, видела не только «людей и мусор». Она видела женщин в ярких сари, несущих на головах тюки с грузами, мужчин в запылённых костюмах-курта, нищих детей, ловко сновавших между взрослыми, и рикш, зазывающих пассажиров. Её мозг, однако, романтизировал и это, видя в суете живую, пульсирующую историю, ожившие страницы её книг.

Когда, наконец, объявили их рейс до Калькутты, Вайолет с облегчением обнаружила, что Сьюзи молчалива и погружена в себя. Усевшись в кресло старенького «Боинга-737» «Indian Airlines», Вайолет почувствовала угрызения совести. Она повернулась к однокласснице.

– Сьюз… Извини, – тихо сказала она. – Я была… слишком увлечена. Всё это… оно важнее для меня, чем кажется. Может, поговорим

В тот самый момент, под тонкой хлопковой тканью её блузки, аметистовый кулон прижался к коже и будто бы на мгновение раскалился, вызвав короткое, но яркое жжение, похожее на удар статического электричества. Вайолет вздрогнула, но списала это на нервы и перепад давления.

Сьюзи вздохнула, но смягчилась.

– Ладно, забыли. Просто… в аэропорту ты вела себя немного странно. Все бегала от окна к окну, как заведённая, чуть не врезалась в какого-то мужчину. Мисс Гловер тебя уже косо смотрит. Нам всем нужно успокоиться, мы же не туристы, а… гости.

– Верно, – кивнула Вайолет, и лёд был сломан. Оставшийся короткий перелёт они болтали о школе, общих знакомых и о том, что их ждёт. Но жжение в области кулона возвращалось снова и снова, волнами, становясь всё сильнее и назойливее по мере приближения к Калькутте. Теперь это было похоже на тихое, но настойчивое позвякивание, исходящее из самой груди.

Когда самолёт пошёл на снижение, Вайолет прильнула к иллюминатору. Внизу, под крылом, в предзакатных сумерках раскинулось бесконечное море огней, хаотичное и гипнотизирующее, прорезанное тёмными лентами рек. И тогда, совершенно чётко, у неё в голове, помимо её воли, возникло слово: «Дом». Это чувство было таким внезапным, иррациональным и всепоглощающим, что у неё перехватило дыхание. Щемящее чувство притяжения, тоски по месту, где она никогда не была.

После выхода из самолёта влажная, обжигающе-тёплая атмосфера Калькутты обрушилась на них как стена. Воздух был сладким, тяжёлым и густым, пах дымом, цветами и речной водой. Забрав свои чемоданы с ленты транспортера, который скрипел и периодически останавливался, они вышли из зоны прибытия.

У обочины, в облаке выхлопных газов и под прицелом десятков любопытных взглядов, их ждал потрёпанный бежевый автобус с потёртой обивкой сидений и заляпанными грязью стёклами. Рядом с ним стоял молодой человек лет девятнадцати. Он был одет в аккуратные светлые брюки и белую рубашку с короткими рукавами, и его улыбка была ослепительно белой на фоне смуглой кожи.

– Намасте, – он сложил ладони вместе у груди в традиционном приветствии. – Меня зовут Аян Майяджи. Я буду вашим проводником по Калькутте.

В голове Вайолет, как вспышка, пронеслось: «Аян… Одно из имён Брахмы-создателя. И ещё оно означает «путь»… Майяджи – известная бенгальская фамилия…»

Её мысли прервал громкий, полный сомнения голос мисс Гловер:

– Вы? Вы будете нашим гидом? Простите, но вы не кажетесь… достаточно опытным для такой ответственности. Где мистер Варма, с которым мы переписывались?

– О, это очень хороший вопрос, мадам! – рассмеялся Аян, и его глаза сощурились от искреннего веселья. – Мистер Варма – мой дядя. Он внезапно заболел, а я только что вернулся из университета в Дели и вызвался помочь. Я вырос на улицах Калькутты. История этого города – это история моей семьи. Я знаю каждый его камень. Обещаю, вы будете в полной безопасности.

Мисс Гловер, немного смущённая, отступила, всё ещё не выглядев убеждённой.

– Ну что ж… У нас не остаётся выбора. Все, заходим в автобус! Быстро! И не забывайте свои вещи!

Поездка до гостиницы была оглушительной симфонией звуков и запахов. Аян, стоя в начале салона с самодельным мегафоном, комментировал всё, что они видели за окнами, переключаясь с беглого английского на мелодичный бенгали, чтобы что-то крикнуть водителю или ответить на вопрос уличного торговца, сунувшего через окно охапку жасмина. Он показывал им величественные, но обветшалые колониальные здания викторианской эпохи, соседствующие с ветхими лачугами, огромный ажурный мост через реку Хугли, храмы, украшенные гирляндами цветов. Вайолет ловила каждое его слово, а странное жжение от кулона на её груди наконец утихло, сменившись тёплым, ровным пульсированием, будто ритмичным биением второго сердца, нашедшего свой ритм.

Гостиница, куда их привезли, была наследием колониальной эпохи – когда-то роскошная, теперь немного обветшалая, с потемневшими от времени портретами в позолоченных рамах и медными табличками на дверях, но всё ещё сохранявшая следы былого величия. Комнаты были просторными, с высокими потолками и вертящимися потолочными вентиляторами, которые лениво рассекали влажный, спёртый воздух. В каждой – по две односпальные кровати с пологами из москитной сетки. Вайолет, естественно, поселили с Сьюзи.

Уставшие, но возбуждённые, они быстро разобрали вещи. За окном уже давно стемнело, но город не умолкал ни на секунду – его гул, состоящий из криков, музыки, сигналов машин и непонятного гула тысяч голосов, доносился сквозь стекло, словно живое, дышащее существо. Сьюзи, позевав и пожаловавшись на духоту, почти сразу же уснула.