- -
- 100%
- +
– А где же? – её шёпот прозвучал вызовом, в котором слышались и отчаяние, и надежда.
Он приблизился ещё на шаг, и теперь она могла разглядеть мельчайшие детали – идеальную линию бровей, лёгкую усталость в уголках глаз, свидетельствующую о бессонных ночах, неприступную твёрдость в уголках губ. От него пахло дорогим сандаловым деревом и чем-то металлическим, холодным – может, оружием, а может, просто старой сталью библиотечных стеллажей.
– Истина написана на стенах заброшенных домов, – произнёс он тихо, но так, что каждое слово отпечатывалось в сознании. – Она зашифрована в земле, которая помнит последний крик. Она в тишине, что воцарилась после того, как с карты города стёрли целую династию. Вы ищете справочники, мисс Эштон, а вам нужен ключ. И он не здесь.
В его словах не было предложения помощи – лишь констатация факта. Жёсткая, безпрекрасная. И в этом была своя, пугающая правда. —Почему вы мне это говорите? – спросила она, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. – Что вам до этого?
– Потому что ваше появление в этой… ситуации… не было случайностью, – его взгляд на мгновение стал отстранённым, будто он смотрел сквозь неё на какую-то далёкую точку прошлого или будущего. – И потому что я дал обет. Не вам. Некоему человеку, чьё имя вы, возможно, никогда не узнаете. Вашему роду. Мы встретимся снова. Когда шахматная доска будет полностью расставлена. А пока… – он сделал паузу, и его глаза снова стали острыми на ней, – не недооценивайте Майяджи. И не переоценивайте свои силы. Одиночка в этой игре обречена.
Не дав ей возможности задать ещё один вопрос, осмыслить услышанное или просто выдохнуть, он развернулся с поразительной лёгкостью и бесшумно растворился в полумраке между стеллажами, оставив после себя лишь лёгкий шлейф сандала и ощущение, что она только что получила и суровое предупреждение, и зашифрованное приглашение на опасную, неизвестную ей игру, правила которой ей только предстояло узнать.
Последующие два часа пролетели в нервном, лихорадочном ожидании. Она не могла сосредоточиться на текстах, её мысли возвращались к его словам. «Ключ». «Игра». «Обет». Он не предлагал ей романтики или защиты; он предлагал ей суровое партнёрство в расследовании тайны, окутанной смертельной опасностью, где её род был лишь разменной монетой. И это пугало и притягивало одновременно, как вид бездны.
Обратная дорога в автобусе, ужин в недорогом кафе на Парк-стрит – всё прошло как в густом тумане. Все её мысли были заняты расшифровкой их разговора. Она ловила на себе взгляд Аяна – теперь более спокойный, самоуверенный, но от того не менее неприятный. Её маленькая ложь сработала, но, как и предупреждал Калидас, это было лишь временной передышкой, затишьем перед бурей.
– Так, хватит это скрывать! – улегшись в кровати под назойливый писк комаров у сетки, прошипела Сьюзи, выключая свет. – Ты весь вечер витаешь где-то в облаках, проигнорировала даже мой рассказ о том красивом студенте, который на меня смотрел в библиотеке! И ты периодически улыбаешься сама себе. Это он, да? Тот самый, холодный и небожительный библиотечный меценат? Признавайся!
– Не о чем говорить, Сьюз, – уклончиво ответила Вайолет, поворачиваясь на бок к стене. – Просто показался… очень неординарным человеком. Начитанным.
– «Неординарным человеком»! – фыркнула Сьюзи. – Да ты вся светишься изнутри, как лампочка! Ладно, храни свои секреты, Нэнси Дрю. Но я своё добью! Я же журналистка!
Но Вайолет уже не слышала. Её сознание тонуло в глубоком, настигшем её сразу же сне, таком же ярком и реальном, как и предыдущие.
Ей снилось. Она стояла в центре древнего храма, но не того, что была в прошлом сне. Он был больше, и напоминал руины. Стены были покрыты не иероглифами, а живыми, с узорами из золотого и фиолетового света, словно схема какого-то божественного компьютера. Перед ней на троне, сплетённом из корней баньяна и языков холодного пламени, восседала Богиня. Но это была не одна ипостась – в Ней угадывалась и созидающая, упорядочивающая сила Лакшми, и разрушительная, трансформирующая мощь Кали. Её лица она не видела, лишь ощущала исходящее от Неё всеобъемлющее, безличное знание, как от центральной базы данных.
И рядом с троном, словно страж, живой ключ или неотъемлемая часть ритуала, стоял Калидас. Но не в пиджаке, а в древних, царских доспехах, напоминающих форму воина, но сделанных из тёмного, отполированного до зеркального блеска металла. Его руки были сложены в намасте, а взгляд был прикован к ней, полный не романтической преданности, а безмолвного долга, готовности выполнить программу. И чего-то ещё… чего-то глубокого и вечного, что было больше любви или ненависти – как связь двух совместимых устройств.
Богиня подняла руку, и из пространства между ней и Калидасом возник тот самый аметистовый кулон. Но теперь он был больше, сложнее, и вокруг него вращались концентрические схемы из света, словно диаграммы или шифровальные коды. Он парил в воздухе, вращаясь и излучая интенсивный, тёплый, фиолетовый свет. Затем он медленно поплыл к Вайолет и остановился прямо у её грудины. Он не врезался, а скорее интегрировался, сливаясь с ней на каком-то энергетическом уровне. Она не почувствовала боли – лишь всепоглощающее тепло, мощный прилив силы и чувство полного, безоговорочного принятия в систему. Голос, который был не звуком, а чистой информацией, потоком данных, проник в её сознание: «Путь твой и путь его сплетены с начала кода. Он – твой щит и твой меч. Ты – его причина и его итог. Не беги от своей крови. Не бойся своей силы. Активация неизбежна».
Она проснулась с чётким ощущением тепла в груди, лёгким шумом во всём теле и с абсолютной, непоколебимой уверенностью, холодной и чистой как кристалл: всё, что происходит – логично и является частью плана. И Калидас Рой – не враг. Он – назначенный ей проводник. Часть её миссии.
Увертюра к молчанию
Ещё одно утро. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь жалюзи, золотили пылинки, танцующие в спёртом воздухе номера. Вайолет лежала без движения, уставившись в потолок. Её пальцы сжимали аметистовый кулон на груди, ощущая его привычную, прохладную гладкость.
– И ещё одно утро с тобой, – прошептала она, поворачивая камень к свету. – И всё те же проблемы. Все эти взгляды, эта слежка… Всё из-за тебя. Интересно, ты того стоишь?
В ответ кулон внезапно стал обжигающе горячим, будто раскалённый уголёк. Вайолет ахнула от неожиданности и боли, разжала пальцы. Камень упал ей на грудь и тут же снова стал просто прохладным кусочком полированного минерала.
– Ладно, ладно! – она отдышалась, осторожно касаясь кожи, ожидая ожога, но его не было. – Прости. Может, ты и не такой уж и плохой.
Она снова взяла его в руки, на этот раз почти с нежностью. —Интересно, как они выглядели? Мои предки… Если они, конечно, мои. – Она закрыла глаза, пытаясь представить лица. В памяти всплыл далёкий образ из детства. – Я помню… на чердаке нашего дома в Лондоне. Я нашла старую коробку, обтянутую выцветшим шёлком. В ней были не фотографии, а странные рисунки, свитки с непонятными символами… Бабушка застала меня за их изучением. Она так разозлилась, как я никогда не видела. Вырвала коробку из рук и… сожгла в камине. Весь вечер потом пахло палёной бумагой и грустью. – Она замолчала, вглядываясь в глубины камня. – Как думаешь, та коробка была как-то связана с родом Виджрантх?
Камень в её ладони стал тёплым, почти живым. —Я так и поняла… значит, да. – Голос её дрогнул. – Так с тобой… можно говорить? Интересно. Вот почему ты – семейная реликвия. Ты не просто украшение. Ты – хранитель.
Солнце поднялось выше, в комнате стало светло. Часы на тумбочке показывали семь. Рядом на кровати Сьюзи заворочалась, издавая сонное мычание. Вайолет инстинктивно, словно пойманная на чём-то запретном, сунула кулон в бархатный мешочек и забросила его на дно своей объёмной сумки.
– Ммм… А? Ты уже не спишь? – проскрежетала Сьюзи, протирая глаза и ворочаясь на кровати.
–Да… Не сплю. – Голос Вайолет прозвучал неестественно бодро. – Просто… думаю.
Сьюзи, кряхтя, побрела в ванную. Вайолет воспользовалась моментом и перешла к следующему пункту своего плана – поддержанию легенды. Она надела старый, потрёпанный топ и выцветшие джинсы-клёш, затянутые на бёдрах широким ремнём. Волосы она завязала в высокий, небрежный хвост, несколько прядей нарочно выбились. Она поймала своё отражение в зеркале и поморщилась. Она чувствовала себя некомфортно, словно надела чужую кожу. Эта одежда была её старой, лондонской жизнью, которую она сейчас пыталась изобразить.
– Ладно, – вздохнула она. – Похожу так ещё несколько дней. Так нужно.
В это время из ванной вышла Сьюзи, уже почти проснувшаяся. —О, кого я вижу! – она удивлённо подняла брови. – Это же англичанка! Вайолет Эштон, я снова узнаю свою одноклассницу! Решила, наконец-то, сменить свой индийский шик на что-то более… родное? Или это новый образ «я-вернулась-к-истокам-после-болезни»?
– Знаешь, я подумала и решила, что нужно… вернуться к истокам, – с трудом подбирая слова, ответила Вайолет, избегая её взгляда. – Надоело выделяться. Понимаешь?
– Понимаю… – протянула Сьюзи, но в её глазах читалось лёгкое недоверие. – Выглядишь… привычно.
Завтрак в отельном кафе прошёл для Вайолет в нервном напряжении. Она заставляла себя есть овсянку и тосты, хотя от запаха карри и специй, доносившегося из кухни, сводило скулы. Она ловила на себе случайные взгляды Аяна, который разливал кофе с невозмутимым видом. Казалось, её маска работает.
В автобусе по дороге в галерею Аян, стоя в проходе, начал свой рассказ. И это было поразительно. Это был не тот заискивающий или фальшиво-важный гид, каким он был последние дни. Его осанка выпрямилась, голос приобрёл низкие, уверенные бархатные нотки, жесты стали плавными и точными. Он говорил об истории галереи, о меценатах, об архитектуре здания. Это выглядело прямо как в их первый день знакомства, до всей этой истории с кулоном.
Вайолет украдкой наблюдала за ним. Его взгляд скользнул по ней, задержался на её нарочито простой одежде, на пустой шее, и в его глазах мелькнуло что-то – удовлетворение? Презрение? – и скрылось. Он окончательно убедил себя, что ей разонравился этот кулон. Первая часть её плана сработала.
Но пока он вещал об искусстве, мысли Вайолет были далеко. Она смотрела в окно на мелькающие улицы Калькутты и думала только об одном: будет ли он там? Появится ли Калидас Рой в галерее? Или его отсутствие накануне было знаком того, что он потерял к ней интерес?
Группа вышла на парадный белокаменный подъезд галереи. Прохладная тишина вестибюля после уличного гама оглушила. Аян повёл их вперёд, его голос, ровный и глубокий, легко заполнял пространство.
– Добро пожаловать в место, где душа современной Индии говорит на языке красок и форм… – начал он, и его речь заворожила даже вечно скептичную мисс Гловер.
Вайолет следовала за группой, но её внимание было рассеяно. Она скользила взглядом по залам, выискивая в полумраке у высоких окон, в дверных проёмах знакомую высокую фигуру в безупречном костюме. Её сердце замирало каждый раз, когда вдали мелькал тёмный силуэт мужчины, но это всегда оказывался кто-то другой – смотритель, другой посетитель.
А тем временем Аян блистал. Он водил их от полотна к полотну, и его комментарии были не заученными фактами, а живыми, образными мини-лекциями. Он говорил о «тонах рассвета над Гангом» на полотнах, о «ритмах таблы, переложенных на язык абстракции» в работах модернистов, о «поэзии в изгибе руки танцовщицы» на миниатюре.
Вайолет смотрела на него, заворожённая и ошеломлённая. Это был не тот Аян, которого она узнала за эти дни. Это был другой человек – умный, образованный, харизматичный. Она ловила его взгляд, надеясь увидеть в нём хоть каплю того высокомерия или алчности, которые видела раньше, но видела лишь спокойную, профессиональную уверенность, ту самую, что была в самом начале их путешествия. Это пугало её больше, чем его откровенная жадность. Пугала эта лёгкость перевоплощения.
В конце экскурсии, стоя у огромного окна, заливавшего зал светом, он подвёл итог. —Искусство – это не украшение жизни. Это её диагноз и прогноз. Индия, которую вы видите здесь, – это не страна-картинка для туристов. Это живой, сложный, страдающий и ликующий организм. Спасибо, что выслушали его сегодня.
Майяджи закончил свою речь. Раздались искренние, не вежливые аплодисменты. Вайолет хлопала автоматически, её голова была занята другим. Он стал таким, как был. Он не думал о ней, о её кулоне. Он забыл. Она должна была радоваться, но вместо этого чувствовала лишь лёгкую опустошённость и тревогу. Слишком уж всё было идеально.
Мисс Гловер объявила свободное время. Сьюзи тут же потянула её в соседний зал – «посмотреть на эти странные металлические штуки». Вайолет отговорилась головной болью и осталась стоять у той самой вазы эпохи Великих Моголов, которую так поэтично описывал Аян.
Она была одна. Тишина зала давила на уши. И тогда она услышала его. Лёгкий, почти неслышный шорох – шаг, приглушённый ковровой дорожкой. Он раздался прямо за её спиной.
Сердце её упало. «Снова…» – пронеслось в голове.
Она резко обернулась. В дальнем конце зала, в арочном проёме, ведущем в следующий коридор, замерла та самая фигура в серой куртке. Он не прятался. Он стоял, повернувшись к ней вполоборота, и в этот раз Вайолет почувствовала не панику, а холодную, яростную решимость.
– Довольно, – прошептала она себе под нос и сделала шаг вперёд.
Фигура тут же метнулась вглубь коридора. Вайолет, не раздумывая, пошла за ней, почти бегом. Её шаги гулко отдавались под высокими сводами. Она свернула за угол, потом ещё за один, в узкий служебный коридор, слабо освещённый одинокой лампочкой.
Она была пуста. В конце коридора покачивалась неубедительно закрытая дверь, ведущая, судя по всему, во внутренний дворик.
– Вот чёрт… Опять скрылся, – выдохнула она, останавливаясь и опираясь руками о колени. – Ну ничего… Когда-нибудь я узнаю, кто ты.
Из-за её спины раздался резкий, хорошо знакомый голос: —Мисс Эштон! Мы вас всюду ищем! – это была мисс Гловер. Она стояла, на углу, и её лицо выражало крайнее раздражение. – Хватит таскаться по служебным коридорам! Мы уезжаем на ужин. Немедленно к автобусу!
Ужин в кафе «Flury’s» прошёл в напряжённой тишине. Вайолет, чтобы окончательно убедить в своей «возвращённой нормальности», заказала себе обычный английский ужин – рыбу с жареным картофелем. Еда казалась ей безвкусной и пресной после ярких индийских специй, но она заставляла себя есть, под одобрительным взглядом мисс Гловер. Аян сидел за соседним столиком с другими гидами и бросал на неё ничего не выражающие взгляды. Её маска работала безупречно.
Вернувшись в номер, Вайолет с облегчением скинула с себя джинсы и топ и надела лёгкую хлопковую пижаму. Пока Сьюзи принимала душ, она осторожно, почти с благоговением, вынула кулон из сумки.
– Извини, что прячу тебя, – прошептала она, разглядывая его в свете настольной лампы. Камень отозвался лёгким, успокаивающим теплом. – Но так нужно… Обещаю, что через неделю не буду снимать тебя с шеи. Никогда.
Она прижала его на мгновение к губам и убрала обратно в потайной карман, как раз в тот момент, когда дверь ванной открылась и вышла Сьюзи, закутанная в полотенце.
– О чём задумалась? – спросила та, разглядывая подругу. —Так… Ни о чём, – улыбнулась Вайолет. – Просто устала.
Они выключили свет. Вайолет легла на спину и уставилась в потолок, по которому ползали отблески уличных фонарей. Она ждала сна. Ждала видений, намёков, знаков.
Но ничего не приходило. Только тихая, глубокая, беспросветная тьма. И в этой непривычной тишине не было покоя. Было странное, зыбкое ощущение, что всё, что она делает – правильно. Что она всего лишь маленькая шестерёнка в огромном, беззвучно работающем механизме, ход которого предопределён. И это чувство было куда страшнее любых кошмаров.
Шепот в грохоте
Тишина прошлой ночи висела в сознании Вайолет тяжёлым, непроглядным занавесом, словно густой смог, окутавший спящую Калькутту. Она проснулась до рассвета с неприятным ощущением в душе – будто пропустила важный сигнал, проспала тревожный звонок, зовущий её к действию. Аметистовый кулон на её груди безмолвствовал, был холодным и инертным, как обычный булыжник. Эта непривычная немота беспокоила её куда больше, чем любые его таинственные всплески тепла или света. Молчание артефакта ощущалось как упрёк.
«Хватит ждать знамений, – сурово сказала она себе, сбрасывая с себя тонкую простыню. Вентилятор на потолке лениво вращал лопастями, не в силах разогнать влажную предрассветную духоту. – Иди своим путём. Действуй по плану. Не оглядывайся».
Она снова надела свою «английскую броню» – потрёпанные, выцветшие от многочисленных стирок джинсы-клёш, простой хлопковый топ без каких-либо украшений и лёгкую ветровку кислотно-зелёного цвета, купленную когда-то в лондонском магазине. Заплела волосы в тугой, небрежный конский хвост, стараясь уничтожить намёк на элегантность. В зеркале, в тусклом свете единственной лампы, на неё смотрело бледное, уставшее лицо Вайолет Эштон из Ислингтона – скучающая, ничем не примечательная школьница на обязательной экскурсии. Этот образ был ей отвратителен, но необходим для маскировки.
– О, снова в своём амплуа? – позевывая, прокомментировала Сьюзи, доставая из чемодана свой огромный мешковатый свитер с оленями, пахнущий домом и стиральным порошком. – Окончательно решила, что индийский шик – это не твоё? Жаль. В том сари ты выглядела сногсшибательно.
– Что-то вроде того, – буркнула Вайолет, натягивая потрёпанные кеды. – Просто надоело выделяться.
Завтрак в отеле прошёл под знаком полного, оглушительного успеха её маскарада. Аян, разливая чай с видом заправского метрдотеля, бросил на её намеренно невзрачный вид довольный, почти отеческий взгляд – взгляд хозяина, чья непокорная собака наконец-то выучила команду «сидеть». Мисс Гловер одобрительно кивнула, заметив её «возвращение к здравому смыслу и подобающему виду». Вайолет давилась безвкусными, подгоревшими тостами и безликим мармеладом, безумно мечтая о густом, сладком, пряном чае с кардамоном и имбирём из лавки Лайлы.
Сегодня по расписанию значилась экскурсия на фабрику по обработке джута – обязательный пункт программы для всех иностранных групп, желавших узреть «индустриальное лицо» Калькутты и удостовериться, что их благополучие зиждется на прочных мешках из-под риса. Автобус, скрипя всеми своими многочисленными деталями, долго петлял по разбитым, пыльным дорогам промышленных окраин, пока не привёз их на огромную, огороженную территорию, заставленную пирамидами желтоватого волокна. Воздух здесь был густым, сладковато-горьким и въедливым – смесь джутовой пыли, машинного масла и угольной гари.
Их встретил оглушительный, первобытный грохот. Главный цех представлял собой адскую какофонию лязгающих станков, визга циркулярных пил и рёва моторов. Гигантские, ржавеющие механизмы с гипнотической, неумолимой монотонностью разматывали, трепали и спрессовывали грубые волокна в бесконечные рулоны мешковины. Рабочие в заляпанных маслом одеждах, с тряпичными повязками на лицах, двигались между ними с уставшей, автоматической безучастностью, словно призраки в этом индустриальном аду.
Аян, получив от фабричного надзирателя потрёпанный мегафон, повёл группу по безопасному маршруту, отмеченному потускневшей жёлтой краской на полу. Его голос, усиленный до металлического, пронзительного скрежета, безнадёжно тонул в общем гуле, выкрикивая заученные цифры о тоннах продукции, экспортных поставках и пятилетних планах.
Вайолет шла, стараясь изображать вежливый, отстранённый интерес. Но её взгляд, острый и беспокойный, непрестанно блуждал по цеху, выхватывая красноречивые детали: отслоившуюся краску на стенах, покрытых грязью, усталые, потухшие глаза рабочих, блики тусклого света на масляных лужах. И ещё кое-что. На другом конце цеха, за рядами грохочущих станков, мелькнула знакомая, невысокая фигура в серой, немаркой куртке. Он был здесь.
Сердце её ёкнуло, но на этот раз не от страха, а от охотничьего азарта. Она намеренно замедлила шаг, позволяя группе уйти вперёд. Незнакомец, двигался параллельно им, используя станки и штабеля тюков как живые укрытия. Он не прятался, он патрулировал. Охранял.
И в этот момент её выверенный, осторожный план дал глубокую трещину. Обычная, неукротимая любознательность, та самая, что когда-то заставила её вскрыть старую коробку на чердаке, взяла верх над холодной осторожностью. Она не просто хотела его увидеть – она жаждала докопаться, получить ответы здесь и сейчас.
Сделав вид, что поправляет развязавшийся шнурок, она резко свернула в узкий, плохо освещённый проход между двумя грохочущими агрегатами. Пыльный, насыщенный мельчайшими волокнами воздух защекотал в носу, вызывая желание чихнуть. Она прошла насквозь и оказалась в слепом пятне, у глухой стены, возле медленно ползущей конвейерной ленты, уносящей готовую мешковину в недра фабрики.
И он был там. Стоял спиной к ней, всего в десяти шагах, изучая что-то на стене – возможно, график смен или потрёпанную инструкцию по технике безопасности. Это был её шанс.
Вайолет, не раздумывая, сделала шаг вперёд. —Эй! – крикнула она, но её голос был безнадёжно поглощён всепоглощающим рёвом машины. Она сделала ещё шаг, сжимая кулаки. – Я знаю, что ты за мной следишь! Скажи, зачем? Что тебе от меня нужно?
Он вздрогнул, словно от удара током, и его рука инстинктивно рванулась к капюшону, натягивая его глубже на голову, скрывая лицо в искусственно углублённой тени. Он резко обернулся. Он что-то выкрикнул в ответ, его губы зашевелились, но слова утонули в металлическом скрежете.
Она сделала ещё шаг, протягивая руку, уже почти касаясь грубой ткани его куртки. —Говори громче! Я не слышу!
В его позе, в том, как он отпрянул, читалась не злоба, а паника. Он резко, почти отчаянно мотнул рукой, ясно указывая взглядом за её спину, на приближающуюся группу и фигуру надзирателя, и отпрыгнул вглубь узкой щели между двумя огромными рулонами готовой ткани.
– Стой! – почти взвыла она от отчаяния и ярости и бросилась за ним.
Но было поздно. Раздался оглушительный, пронзительный свисток. Чья-то сильная, жилистая рука в грубой перчатке железной хваткой впилась в её плечо.
– Мисс Эштон! – проревел у неё над ухом хриплый, раздражённый голос фабричного надзирателя. – Это запретная зона! Немедленно вернитесь к группе! Вы нарушаете технику безопасности! Вы хотите получить травму?!
Она попыталась вырваться, бросив последний, отчаянный взгляд в ту сторону, где только что был незнакомец. Но там уже никого не было. Лишь колеблющаяся от сквозняка серая пластиковая полоса в дверном проёме, ведущем в какие-то задние дворы, указывала на путь его бегства.
Её грубо, без церемоний, отвели обратно к группе под осуждающие, ледяные взгляды мисс Гловер и любопытные, немного испуганные взгляды одноклассников. Аян смотрел на неё с каменным, нечитаемым лицом, но в самых уголках его плотно сжатых губ играла едва заметная, торжествующая улыбка. Он видел её маленькое, но унизительное поражение. И он всё понял. Понял, что её маска – всего лишь маска, а интерес к нему не угас.
Обратная дорога в душном автобусе прошла в гнетущем, неловком молчании, нарушаемом лишь рёвом мотора и нервным покашливанием мисс Гловер. Та, не откладывая дела в долгий ящик, устроила ей строгую, унизительную нотацию о «безответственном поведении», «недопустимом риске» и «эгоизме, ставящем под угрозу репутацию всей школы». Вайолет молча кивала, уставившись в запылённое окно, за которым мелькали убогие пейзажи окраин. Она была так близко! Ещё одна секунда – и она могла бы что-то узнать, услышать, понять. Теперь же Аян всё узнал. Он всё видел и наверняка всё прочёл в её порыве.
В её голове с навязчивой точностью заевшей пластинки прокручивался тот момент снова и снова: его испуг, его попытка что-то крикнуть, его панический, предупредительный жест. Он не хотел её пугать. Он пытался её предупредить. Но о чём?
В гостинице она молча, не отвечая на вопросы Сьюзи, поднялась в номер, с силой скинула ненавистные джинсы и забросила их в самый дальний угол чемодана, словно желая навсегда похоронить там свой провал. Она стояла у окна, глядя на вечернюю Калькутту, заливаемую неоновым светом реклам, и чувствовала себя последней дурой. Её план казался ей теперь детской, наивной игрой, а её попытка поймать тень – смешной и нелепой.
Она упустила свой шанс. И теперь снова осталась одна со своими вопросами, а единственный человек, который, возможно, знал все ответы, – Калидас – не оставил ей ни номера телефона, ни адреса, ни намёка на то, как можно с ним связаться. Лишь туманное «Мы встретимся снова».
Тень снова ускользнула. Осталось только щемящее, ускользающее чувство, что часы неумолимо тикают, а она топчется на месте, надевая глупые маски и играя в шпионов, в то время как где-то рядом, в тени, разворачивается настоящая игра, правила и ставки в которой ей до сих пор неведомы.