Молот Скверны

Глава 1

Дождь. Не просто дождь – слёзы небес.

За Куполом, там, где ярость стихии не знала границ, каждая капля, падая на израненную землю, шипела и прожигала в ней крошечные дымящиеся кратеры. Здесь же, под невидимой защитой, дождь, хоть и нёс разрушение, не был столь смертоносен. Но воздух всё равно пах кислотой.

Софи прижалась спиной к холодной, шершавой стене своей норы среди руин рухнувшего здания, заваленного мусором. Внутри укрытия воздух, пропитанный запахом плесени, гнили и въевшейся в камень сырости, был спёртым. Капли дождя барабанили по ржавому листу металла, служившему жалкой крышей.

Тонкими пальцами, с обломанными, искусанными ногтями, Софи судорожно сжимала колени. Её большие глаза цвета грозового неба были закрыты, а измождённое лицо, казалось, застыло, не выражая никаких эмоций. Но она не спала. Сон был невозможен.

Всплеск. Горячий, липкий и отвратительный, он прокатился по её телу и вспыхнул в нервах. Чужая боль. Снова. Где-то рядом, в лабиринте трущобных нор, кто-то корчился в муках. Она была такой острой и колющей, будто… воспалённый зуб? Или рана, разъеденная токсичным дождём? Это оказалось неважно. Софи судорожно вдохнула, отчаянно пытаясь оттолкнуть чужую агонию, как делала это бесчисленное количество раз. Но энергия внутри неё уже пробуждалась, разгораясь зловещим пламенем. Дар. Проклятие.

Не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас…

Она стиснула зубы, силясь сконцентрироваться только на своём теле. На ноющей боли в рёбрах, почти такой же, как и на прошлой неделе, когда её толкнули в грязь за кусок заплесневелого хлеба. На жжение в лёгких, отравленных вечной сыростью. На пульсирующей головной боли, вызванной голодом и постоянным стрессом. Но своя мука была такой знакомой, почти успокаивающей, в то время как чужая – тянула девушку на дно ада.

Софи так сильно прикусила губу, что ощутила металлический привкус крови. Затылком уперлась в стену, превратившись в натянутую струну. Она не должна. Ничего и никому не должна. Но… Она не могла. Просто не могла пройти мимо. Это было вторым её проклятием – сострадание, безумная готовность броситься на помощь, пренебрегая своим собственным благополучием.

А ещё была ненависть. Жгучая, горькая ненависть к Ордену Искупления, к их лживому «освобождению через страдания», ко всему этому прогнившему миру.

Резким движением Софи поднялась, ударившись головой о низкий потолок укрытия. Игнорируя протест своего тела и подступающую тошноту, она отодвинула тяжёлый лист металла, служивший и крышей, и дверью одновременно. В нос ударил химический запах. Капли дождя обрушились на неё, проникая сквозь грубую ткань плаща. Софи натянула капюшон, скрывая лицо, и шагнула в вечные сумерки трущоб.

Мир за её укрытием кишел жизнью, словно муравейник. Узкие, заваленные хламом проходы между руинами образовали лабиринт, в котором легко было заблудиться. Повсюду копошились люди – или, скорее, тени людей. Измученные, кашляющие, с язвами на коже и потухшими взглядами. Они рылись в мусоре в поисках пищи, торговали жалким тряпьём или тухлыми грибами, прятались от дождя под навесами и в пещерах. В воздухе стоял гул голосов, кашель, плач детей и вечный, изнуряющий вой Бури за Куполом.

Софи знали. И боялись. Шарахались в стороны, отводили взгляды, шептались.

Поглотительница…

Дитя Скверны…

Еретичка.

Она шла, не обращая внимания на голоса и ругательства, ведомая лишь незримой нитью чужой агонии. Боль указывала ей путь, как маяк кораблю в кромешной тьме, с каждым шагом становясь всё сильнее, всё невыносимее. Софи свернула в узкий, тёмный проулок, где воздух сгустился от запаха мочи и гниющей плоти.

Там, под жалким навесом из рваной ткани, лежал ребёнок. Мальчик. Лет шести, не больше. Его мать, тощая женщина с измождённым лицом, со страхом прижимала его к себе, безуспешно пытаясь унять судороги и облегчить боль. Лицо ребёнка было мертвенно-бледным, изо рта шла пена, глаза закатились. По тонкой руке, обнажённой до локтя, расползались чёрные паутинки – ожог от Скверны. Отравление. Тяжёлое. Но почему здесь, под защитой Купола? Не было времени на раздумья.

– Держи его! – скомандовала Софи, падая на колени в грязь рядом с ними. Её голос был хриплым от долгого молчания и сдерживаемой боли. Женщина вздрогнула, увидев её. Софи давно привыкла к этим взглядам, полным презрения и неприкрытого ужаса. Но для матери сейчас была лишь одна правда – у неё не было выбора и времени.

Не дожидаясь разрешения, Софи стянула перчатку с правой руки. Её тонкие, бледные пальцы дрожали.

– Держи или будет хуже, – процедила она сквозь зубы, злясь на себя за то, что дошла до этого: помощи людям, которые её ненавидели и презирали. Но… ребёнок был ни в чём не виноват. Не так ли?

Мальчик сильнее забился в конвульсиях, и женщина моргнула раз, другой, переводя взгляд с сына на обнажённые пальцы еретички, и, наконец, переступив через свой страх, крепче прижала его к себе. В её глазах вспыхнула крошечная искра надежды. Она доверилась девушке.

Софи перевела взгляд на мальчика. Всё внутри неё сопротивлялось тому, что должно было произойти. Каждая клеточка её тела кричала, чтобы она убиралась отсюда. Это не её вина, не её работа, не её проблемы. Но вид ребёнка, захлёбывающегося пенистой слюной, оказался сильнее инстинкта самосохранения. Чтобы не передумать, Софи резко положила ладонь на его тонкую детскую руку рядом с чернеющими ожогами.

Контакт.

Мир взорвался.

Чужая боль ворвалась в неё, как лавина. Ожог – огненная игла, вонзающаяся в её предплечье. Отравление – тошнотворная волна, скручивающая желудок, обжигающая горло. Судороги – электрические разряды, пронзающие каждый нерв. Страх ребёнка – леденящий ужас, сковывающий сердце. Отчаяние матери – удавка, перекрывающая дыхание.

Софи вскрикнула. Короткий, пронзительный звук, заглушённый усиливающимся ливнем. Тело выгнулось дугой. Глаза закатились, зрачки исчезли, оставив только белки, пронизанные лопнувшими сосудами. Она чувствовала, как её естество жадно впитывает чужую агонию, нейтрализуя её в ребёнке, но не уничтожая. Перенося. Присваивая. Накапливая.

Мальчик под её рукой вдруг вздохнул полной грудью. Судороги прекратились, лицо начало розоветь, а чёрные паутины перестали расползаться по коже.

Софи отдёрнула руку, словно коснулась раскалённого металла. Она упала на спину в грязь, задыхаясь в агонии. Её тело стало полем битвы, каждый мускул горел, голова раскалывалась на части. В ушах стоял оглушительный звон, перекрывающий шум дождя. Она забрала боль мальчика и теперь чувствовала всё: и жжение ожога, и спазмы отравления, и леденящий страх – как своё. Настоящее. Физическое. Слёзы – солёные и жгучие – потекли по вискам, смешиваясь с грязью и влагой дождя. Она лежала, не в силах пошевелиться, захлёбываясь волной, нахлынувшей поглощённой агонии. Каждый вдох был пыткой.

Женщина смотрела на неё с благоговейным ужасом, прижимая к себе сына. Она что-то бормотала: то ли молитву, то ли благодарность. Софи не разбирала. И не хотела. Ей было всё равно на чувства женщины, ещё несколько минут назад презиравшей её. Софи хотелось только одного – чтобы всё прекратилось. Чтобы боль ушла.

Именно в этот момент, когда мир вокруг неё рассыпался на осколки страдания, а тело кричало от мучений, она почувствовала её.

Не звук.

Не запах.

Пустоту…

Звенящую и абсолютную. Она заглушила всё.

Софи с усилием повернула голову, капли дождя стучали по грязи у её уха.

Он стоял в конце проулка. Высокий. Неподвижный. Словно изваяние из матового серого металла, что не замечало дождя, стекающего по идеальным плоскостям его брони, которая была функциональной, лишённой украшений, но безупречной. Она облегала его тело, будто вторая кожа, подчёркивая мощь, но не человечность. Капюшон плаща-доспеха был натянут, скрывая верхнюю часть лица, оставляя видимыми только нижнюю челюсть с жёстким контуром и… губы. Тонкие, бесцветные, сложенные в идеальную прямую линию. Ни тени эмоции.

Его глаза. Софи подняла взгляд и встретилась с ними. Холодные. Бездонно-синие. Как мёртвые озера подо льдом на старых, чудом сохранившихся картинках. В них не было ничего. Ровным счётом ни-че-го. Ни гнева, ни любопытства, ни жалости. Ничего. Только ледяная, аналитическая пустота. Он смотрел на неё, как коллекционер на редкую, но опасную бабочку. Серый Страж.

Инквизитор. Острая агония, только что доставшаяся ей от мальчика, сменилась примитивным животным страхом. Страхом перед отсутствием там, где должен был быть… шум жизни? Эмоции? Человечность?

Время остановилось. Шёпот в переулках стих. Казалось, даже дождь прекратился. Люди, до этого сновавшие туда-сюда, замерли, боясь пошевелиться и привлечь внимание этой ходячей машины смерти.

Не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас…

Софи повторила это уже второй раз за день, пытаясь пошевелиться, но даже вздохнуть было больно. К остаточным волнам агонии прибавился новый, чистый ужас. Он пришёл за ней. Орден узнал. Или догадывался. И прислал не просто рядового Стража. Прислал его. Холодного. Безупречного. Пустого.

Он сделал шаг вперёд. Его движения были плавными, нечеловечески точными, без единого лишнего усилия. Сапоги с плоской тяжёлой подошвой не хлюпали в грязи, а вязли в ней с тихим, зловещим чавканьем. Металл его брони не звенел, а лишь глухо поскрипывал.

Софи вздрогнула, словно от удара. Инстинкт самосохранения взвыл сиреной, приказывая бежать. Рвануть с места, петлять по кишкам трущоб, нырнуть в клоаку переулков, где можно затеряться в толпе, раствориться в тенях. Шанс на спасение ещё теплился. Отчаянно цепляясь за него, Софи попыталась отползти, упираясь локтями в чавкающую грязь. Но полы плаща, словно гири, тянули ко дну. Тщетно. Тело, скованное болью и парализующим ужасом, отказывалось повиноваться. Бесполезно. Даже если сейчас вскочить и сорваться с места. Бесполезно. Он уже стоял в двух шагах. Его тень, холодная и давящая, накрыла её с головой. Серый Страж, готовый обрушить его, стоило ей только попытаться вырваться.

– София Тернова, – его голос был низким, ровным, лишённым каких-либо интонаций. Голос камня. Тихий, но прорезающий шум дождя. – Больше известная как «Еретичка». – Он произнёс это слово без тени осуждения, без малейшего интереса. Просто констатация.

Софи вновь дёрнулась, в тщетной попытке отползти. Бежать она всё ещё не могла, но всем своим видом кричала о том, что не сдастся без боя. Казалось, Серого Стража не трогали её жалкие потуги. Они оба знали: побег невозможен. А даже если бы и случился, Страж настиг бы её в мгновение ока.

– Вы нарушили главный догмат Ордена: использование магии запрещено, – продолжил он, и взгляд его бездонных синих глаз не отрывался от её лица. – Нарушали его не единожды.

Из груди Софи вырвался тихий стон протеста. Она хотела оправдаться, сказать, что он ошибся. Она ничего не делала. Она не…

Но если Орден прислал Серого Стража, знающего её имя, фамилию, даже позорное прозвище, вряд ли это было сделано без причины. Тем более, что Страж только что видел всё своими глазами. Отрицать или прикидываться дурочкой бессмысленно. Слово Инквизитора стоило тысячи слов простых смертных, а слова девчонки из трущоб не значили ровным счётом ничего.

– Вы нарушили естественный процесс Искупления, – почти лениво произнёс он, будто повторяя это сотни раз на дню. – Вы похищали и похищаете страдания, уготованные грешникам. Это противоестественно.

Софи собрала волю в кулак. Она выплюнула кровь, скопившуюся во рту. Голос сорвался на хрип:

– Их…их страдания ничего не искупают. Это просто боль… ничего больше!

Она выдохнула, глядя ему прямо в глаза. На лице Серого Стража не дрогнул ни один мускул. Он наклонился, движение быстрое и точное, схватил Софи за запястье. Прикосновение было холодным, как сама смерть, и невероятно сильным. Он поднял её на ноги, словно тряпичную куклу. Боль от его хватки обожгла руку.

– Ваши заблуждения не имеют никакого значения, – произнёс Страж, его лицо было так близко, что Софи разглядела поры на его безупречной, мертвенно-бледной коже. – Вы инструмент беспорядка. А значит, принадлежите Ордену.

Он не тащил её. Просто повёл, и Софи, обессиленная, с затуманенным агонией умом, пошла, спотыкаясь, мимо замерших в ужасе людей, мимо женщины, прижимавшей спасённого ребёнка.

Софи подняла голову, когда Серый Страж обратил на неё внимание. Его глаза смотрели не на Еретичку. Они смотрели сквозь неё, анализируя, оценивая. Как что? Угрозу? Аномалию? Софи не знала. Она думала только об одном: пустота в его взгляде была страшнее любой боли, которую девушка когда-либо поглощала. Это была пустота конца.

А за ними, в грязном проулке, под рёв вечной Бури и плач небес, мальчик открыл глаза. Боль ушла. На время. Цена была заплачена. И Софи, «Поглотительница», шла навстречу своей судьбе в железной хватке Серого Стража, Инквизитора, несущего в себе безмолвие, страшнее любой бури.