Код Эскулапа

Глава 6

Ошеломление длилось недолго. Его сменила ледяная ярость. Они не просто наблюдали – они вторглись в саму его суть, в его ДНК, в последнее пристанище приватности. Это было не предупреждение. Это была демонстрация силы. «Смотри, доктор Восс, мы можем дотянуться куда угодно. Даже до твоего генетического кода».

Он стоял посреди комнаты, сжимая в руках распечатку своего генома. Его генома. Того самого, что он никогда никому не передавал. Каждая строчка, каждый маркер был ему знаком – он видел достаточно таких отчётов в своей практике. Но видеть собственный – это было как смотреть на своё вскрытое тело со стороны. Голая, беззащитная биологическая правда, которую он никогда не предназначал для чужих глаз.

Марк впервые за долгие месяцы почувствовал не беспомощность, а чистый, неразбавленный гнев. Он схватил с полки бутылку виски, налил полстакана и залпом выпил. Алкоголь обжёг горло, но не смог согреть внутренний холод.

Гнев был странным образом очищающим. Он выжег остатки страха и сомнений. Теперь у него не было выбора. Они сами перешли линию, которую нельзя было переходить. Они сделали это личным. Не просто карьера, не просто репутация – сама его биологическая сущность стала полем боя. И на этой территории отступать было некуда.

Он перечитал письмо. Адрес отправителя, разумеется, вёл в никуда. Файл был чист, без метаданных, которые можно было бы отследить. Работа профессионалов.

«Жаль, ошибаетесь».

Эти два слова жгли сильнее, чем весь остальной текст. Они были не просто насмешкой. Они были диагнозом. Приговором. "Вы ошибаетесь, доктор Восс, думая, что можете играть в наши игры. Вы ошибаетесь, полагая, что у вас есть шанс. Вы ошибаетесь в самом своём предназначении".

Ошибаюсь в чём? В том, что лезу не в своё дело? В том, что не могу смириться? Или в чём-то большем?

Его ум, воспитанный на диагностике, начал анализировать эту фразу как симптом. "Ошибаетесь" – относительно чего? Относительно его расследования? Относительно его собственной генетической судьбы? Или относительно самой природы "Эскулапа"? Что если он с самого начала смотрел не в ту сторону?

Его взгляд упал на папку с делом Яна. Он всегда был уверен, что его обвинили несправедливо. А если… если он ошибался не в том, что его виноваты, а в том, кого он считал виновным? Он всегда думал, что это была чья-то халатность, чья-то ошибка. А если это был умысел? Если смерть Отто Яна была не несчастным случаем, а… «коррекцией»?

Мысль была настолько чудовищной, что его мозг сначала отказывался её принимать. Медицина как орудие убийства. Диагноз как смертный приговор. Врач как палач. Это противоречило всему, во что он верил, всему, чему его учили. Но чем дольше он смотрел на свой генетический профиль, тем больше эта идея обретала зловещие очертания.

Эта мысль была настолько чудовищной, что он едва не сел от слабости. Он схватил папку и начал лихорадочно перебирать бумаги. Данные мониторов, заключения экспертов. Он искал то, что упустил. То, что не вписывалось.

Его пальцы лихорадочно перелистывали страницы. Теперь он смотрел на них другими глазами – не как на свидетельство его ошибки, а как на улики преднамеренного убийства. Каждая строчка, каждый график превращались в возможные следы преступления. Он был не некомпетентным хирургом – он был орудием в руках убийцы.

И он нашёл. В отчёте анестезиолога, том самом, что он перечитывал десятки раз, была строчка, на которую он раньше не обращал внимания. «За 10 минут до остановки сердца отмечен кратковременный подъём температуры тела до 37,8 градусов». Ничего критичного. Частая реакция на стресс, на препараты. Но теперь эта цифра горела огнём. Внезапный, быстрый подъём температуры… как при мощной иммунной реакции. Как при введении чужеродного агента.

Его медицинские знания складывались в ужасающую картину. Внезапный подъём температуры + кратковременный всплеск на ЭЭГ + мгновенная остановка сердца. Это был не инфаркт. Это была реакция на что-то. На введённый препарат? На токсин? На генетический триггер? Они не просто убили Яна – они использовали его, Марка, как инструмент убийства. Сделали его руками грязную работу, а потом списали на него же.

–– Марк? Что случилось? Ты в порядке?Он достал свой телефон и набрал номер Лизы. Она ответила почти сразу, голос сонный.

–– Отто Ян, – выпалил он, не поздоровавшись. – У него был подъём температуры за несколько минут до остановки сердца. Почему?

–– Что? – Лиза явно была сбита с толку. – Марк, сейчас три часа ночи. О каком подъёме температуры?

–– В твоём отчёте! В отчёте анестезиолога! За десять минут до смерти. 37,8.

Он слышал, как она переворачивается в постели, пытаясь проснуться и собраться с мыслями. Ее голос был густым от сна, но в нем уже появилась тревожная нота. Она понимала, что это не обычный ночной звонок.

–– Да, сейчас помню… Мы списали это на реакцию на премедикацию. Иногда бывает. Ничего необычного.На том конце провода повисла тишина.

–– А если это было что-то другое? – его голос звучал хрипло. – Острая воспалительная реакция? На что-то, что ввели в его систему?

–– Марк, – голос Лизы стал твёрдым. – Ты себя запускаешь. У тебя есть что-то конкретное?

Он слышал в ее голосе не просто скепсис, а страх. Страх за него. Страх перед тем, во что он превращается. Но сейчас было не время для жалости.

–– Мне прислали мой генетический тест. Полный. Я его никогда не сдавал. С пометкой: «Жаль, ошибаетесь».Он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

Тишина на другом конце стала абсолютной. Он представлял, как она сидит в постели, сжимая телефон, пытаясь осознать сказанное. Генетический тест. Несанкционированный. Полный. Это было нарушением всех возможных границ.

–– Боже правый, – наконец прошептала Лиза. – Откуда?На этот раз тишина затянулась надолго.

–– Не знаю. Но они знают, что я копаю. Они знают, кто я. И теперь они играют со мной.

–– Марк, это уже опасно. Тебе нужно остановиться. Обратиться в полицию.

–– К Крафту? – он горько рассмеялся. – Он первым делом обвинит меня в том, что я подделал это письмо, чтобы привлечь к себе внимание. Нет. Теперь уже поздно останавливаться. Они сами вышли на меня.

–– Что ты собираешься делать?

–– То, что умею лучше всего. Ставить диагноз. – Он посмотрел на распечатанные им имена. – У этих смертей должен быть общий возбудитель. Я найду его.

Он говорил это с холодной уверенностью, которой не чувствовал. Но он знал – другого пути нет. Они объявили ему войну на уничтожение. И он должен был ответить тем же. Его оружием была медицина. Его полем боя – человеческое тело. А противником – тот, кто превратил исцеление в убийство.

Он положил трубку, осознавая, что втянул Лизу в опасную историю ещё глубже. Но он был благодарен, что она есть.

Одиночество было бы смертным приговором. А так… так у него был шанс. Маленький, призрачный, но шанс. И иногда в медицине именно такого шанса было достаточно, чтобы спасти жизнь. Только теперь на кону была его собственная жизнь. И, возможно, жизни многих других.

Утром его ждал новый сюрприз. На пороге квартиры, прямо на полу, лежал небольшой конверт без марки и адреса. Кто-то подсунул его ночью.

Он поднял его с странным чувством предвкушения. Игра продолжалась. Ход противника. Что на этот раз? Угроза? Предупреждение? Или новая порция "доказательств"?

Внутри был единственный лист бумаги. Распечатка электронного письма. Письмо было от Людвига Бауэра своему адвокату, датированное за неделю до смерти.

«…по результатам генетического теста в «Эвридике» выявлена предрасположенность к онкологическим заболеваниям. Подавляющая. Почти стопроцентная вероятность развития рака поджелудочной железы в течение пяти лет. Они предлагают экспериментальный превентивный протокол. Всё это очень тревожно…»

Сердце Марка учащённо забилось. Пазл вставал на место. Бауэр узнал о своём смертельном риске. Ему предложили "лечение". И через неделю он умер. "Экспериментальный превентивный протокол" – что это было? Химиопрофилактика? Или эвфемизм для "ускорения"? Убрать проблему до того, как она проявится?

Сердце Марка учащённо забилось. Вот оно. Прямая связь. Бауэр узнал о своём высоком риске. И через неделю он мёртв. «Экспериментальный превентивный протокол». Не было ли это эвфемизмом для «коррекции»? Убрать проблему до того, как она проявится.

Но зачем убивать его, если рак и так должен был развиться? Чтобы ускорить неизбежное? Или… потому что их прогноз был ложным? Что если "Эскулап" не просто выявлял риски, а создавал их? Или преувеличивал? Чтобы оправдать "превентивные меры"?

Но зачем убивать его, если рак и так должен был развиться? Чтобы ускорить неизбежное? Или… потому что их прогноз был ложным? Как в случае с Эрикой Шольц, которую он позже нашёл в базе «Генезис»?

Мысль была настолько чудовищной, что затмевала все предыдущие. "Эскулап" не просто убивал тех, у кого были реальные риски. Он создавал эти риски в своих отчётах. Он ставил смертельные диагнозы здоровым людям, а потом "исправлял" их. Это было не лечение. Это была система легализованных убийств под видом медицины.

Он посмотрел на конверт. Кто его подбросил? Сам «Эскулап», продолжая свою извращённую игру? Или… кто-то изнутри системы, кто пытается ему помочь, оставаясь в тени?

Неизвестный союзник. Возможно, тот самый, кто оставлял пометки в библиотеке. Кто-то, кто видел правду и пытался противостоять системе изнутри. Но почему анонимно? Из страха? Или потому, что иначе помощь была бы невозможна?

Неизвестный союзник казался маловероятным. Скорее, это была новая подсказка в охоте, где он был и охотником, и дичью.

Он стоял на распутье. С одной стороны – "Эскулап" с его всевидящим оком и безжалостной эффективностью. С другой – тени союзников, чьи мотивы были непонятны. А посередине – он, с папкой улик и яростью в сердце. Но ярости было недостаточно. Нужен был план. Стратегия. Диагностический подход.

Он собрал все документы в одну папку: дело Яна, дело Бауэра, Шульце, Фогель, распечатку письма Бауэра и его собственный генетический отчёт. Теперь это было не просто собрание улик. Это было медицинское дело. История новой болезни. Болезни под названием «Эскулап».

Он открыл чистый лист бумаги и начал писать. Сначала – симптомы: "несвоевременные смерти успешных людей", "генетические тесты с завышенными рисками", "отсутствие альтернативных версий". Потом – дифференциальный диагноз: "система целевых убийств", "коррумпированная медицинская организация", "фанатичная секта". И наконец – план лечения: "выявить возбудитель", "найти уязвимые места", "нейтрализовать источник инфекции".

И он, доктор Марк Восс, был единственным, кто видел её симптомы. Теперь ему предстояло найти лечение. Или стать её следующей жертвой.

Он посмотрел на своё отражение в тёмном окне. Его лицо было бледным, глаза горели. Он больше не был сломленным хирургом. Он был диагностом, столкнувшимся с самой сложной медицинской загадкой в своей жизни. И как любой хороший диагност, он не успокоится, пока не найдёт ответ. Даже если этот ответ убьёт его. Потому что иногда сама диагностика – уже лечение. А правда – единственное лекарство от лжи.

Глава 7

Три дня Марк провёл в состоянии лихорадочной сосредоточенности. Он не появлялся в морге, отправив Крафту лаконичное SMS о внезапной болезни. Комиссар, вероятно, лишь фыркнул с облегчением. Марк же тем временем превратил свою квартиру в командный центр. Стены были увешаны распечатками, фотографиями, схемами. В центре – имя «Эскулап» и логотип «Эвридики», от которого, как щупальца, тянулись нити к жертвам и подозреваемым.

Комната напоминала операционную перед сложнейшей операцией. Только вместо стерильных инструментов здесь были доказательства, а вместо пациента на столе – целая система убийств. Марк работал с той же методичностью, с какой когда-то готовился к трансплантации сердца: изучал анамнез (истории жертв), анализировал симптомы (странные смерти), искал патогенез (механизм работы "Эскулапа"). Каждый вечер он стирал доску и начинал заново, находя новые связи, новые закономерности. Это была диагностика в чистом виде – и он был в своей стихии.

Лиза, пользуясь своими связями, добыла то, что было не под силу Марку. Она принесла ему список всех сотрудников «Эвридики», от уборщиц до ведущих генетиков.

Она приходила поздно вечером, всегда разными маршрутами, всегда проверяя, не следят ли за ней. Ее визиты стали ритуалом: сначала она молча стояла у двери, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке, потом быстро заходила внутрь, и только тогда позволяла себе выдохнуть. "Я чувствую себя шпионом в плохом фильме", – как-то сказала она. Марк не ответил, но подумал, что в плохих фильмах враг хотя бы видим.

–– Смотри, – она указала на одно из имён. – Доктор Армин Штайнер. Патологоанатом. Он проводил вскрытие Бенно Шульце. И, если я не ошибаюсь, он же был ассистентом при вскрытии Марии Фогель в муниципальной клинике.

Она положила перед ним две папки с протоколами вскрытий. Оба документа были образцом медицинской каллиграфии – безупречные, точные, не оставляющие вопросов. Слишком безупречные. Настоящая патология всегда оставляет место для сомнений, для интерпретаций. Здесь же все было четко, как в учебнике. И это насторожило больше, чем любые несоответствия.

Марк подошёл к стене, где висели фотографии жертв, и рядом с именем Шульце сделал пометку: «Штайнер».

–– Он может быть нашим человеком внутри системы, – задумчиво произнёс Марк. – Тот, кто обеспечивает «чистоту» картины на этапе патологоанатомического исследования.

–– Или просто некомпетентен, – предположила Лиза.

–– В случае с Фогель – возможно. Но Шульце? Пневмония – диагноз, который ставится клинически. Патологоанатом лишь подтверждает его. Зачем ему нужно было участвовать? Нет, он что-то скрывает. Или ему поручили что-то скрыть.

Марк провел пальцем по строке в протоколе Шульце: "Обширный отек легких, гиперемия слизистой". Все правильно. Слишком правильно. Настоящее вскрытие всегда содержит мелкие несоответствия – следы борьбы организма, индивидуальные особенности. Здесь же было как будто собрано из конструктора "типичная пневмония".

Они сидели за кухонным столом, заваленным бумагами. Лиза с тревогой смотрела на Марка. Он был бледен, глаза горели лихорадочным блеском, но в его движениях появилась давно утраченная целеустремлённость.

Она видела в нем ту самую энергию, что когда-то делала его блестящим хирургом. Но теперь эта энергия была направлена не на спасение, а на охоту. И это пугало. Она боялась не только за их безопасность, но и за него самого – как бы эта охота не поглотила его целиком, не оставив ничего от того человека, которым он был.

–– Марк, даже если мы правы, что мы можем сделать? Мы не можем прийти к Штайнеру и спросить: «Вы убирали улики по приказу таинственного Эскулапа?»

–– Нет, – согласился он. – Но мы можем его протестировать.

–– Как?

–– Создав контролируемую ситуацию. Подкинув ему труп с небольшой, но критической аномалией. Аномалией, которую он, если он работает на них, обязан проигнорировать.

Идея была одновременно блестящей и безумной. Типичный Восс – всегда идущий на риск, всегда ставящий решающий эксперимент. Только теперь ставки были неизмеримо выше, чем в операционной.

–– Ты предлагаешь… подделать смерть? Это безумие!Лиза смотрела на него с ужасом.

–– Нет, – Марк покачал головой. – Я предлагаю использовать уже имеющийся труп. Того самого наркомана из моего морга. У него, как я помню, была странная реакция на опиаты. Слишком быстрая остановка дыхания. Я проведу дополнительный анализ, найду то, что можно трактовать как следы неизвестного катализатора. И посмотрю, как Штайнер, если его привлекут как консультанта, отреагирует на это в отчёте.

Он уже видел этот эксперимент в деталях. Взять образцы тканей, добавить микроскопические следы вещества, которое может ускорить действие опиатов, но не оставляет четких следов. Затем "случайно" обратить внимание коллег на этот случай. И ждать, привлекут ли Штайнера, и что он напишет в заключении. Это был изящный диагностический тест – как введение контраста при МРТ: вещество само по себе безвредно, но показывает скрытые патологии.

–– Это огромный риск. Если он заподозрит неладное…

–– Он уже подозревает! – резко сказал Марк. – Они все подозревают! Они прислали мне мою же ДНК! Они играют с нами в кошки-мышки. Пора показать, что мыши умеют кусаться.

В его голосе прозвучала та самая ярость, что копилась все эти месяцы. Ярость униженного профессионала, оскорбленного врача, чье самое сокровенное – медицинское знание – использовали против него. Теперь он собирался использовать это же знание в ответ.

Внезапный звонок в дверь заставил их вздрогнуть. Они переглянулись. Никто не должен был знать, что Лиза здесь. Марк жестом предложил ей спрятаться в спальне, а сам подошёл к двери.

Сердце бешено колотилось. Это мог быть кто угодно – от курьера с пиццей до киллера "Эскулапа". Он посмотрел в глазок. На площадке стоял молодой парень в униформе службы доставки.

–– Кто там?

–– Доктор Восс? – произнёс незнакомый голос. – Доставка. Вам документы.

Марк посмотрел в глазок. На площадке стоял курьер в униформе службы доставки с конвертом в руках. Он открыл дверь, оставив цепочку.

–– От кого?

–– Не указано. Оплачено получателем.

Курьер выглядел нервным. Его глаза бегали по сторонам, пальцы теребили край конверта. Слишком нервным для обычного курьера. Марк почувствовал неладное.

Курьер сунул конверт в щель и ушёл. Марк снял цепочку, поднял толстый коричневый конверт. Он был без опознавательных знаков. Он вернулся на кухню, вскрыл его.

Конверт был тяжелым, плотно набитым бумагами. Его пальцы скользнули по шероховатой поверхности – никаких следов, ничего, что могло бы указать на отправителя. Анонимные послания становились привычными, но от этого не менее тревожными.

Внутри лежала папка. На обложке было напечатано: «Отто Ян. Дополнительные материалы. Независимая экспертиза».

Его руки задрожали. Независимая экспертиза? Чья? Кто мог провести ее и почему только сейчас передать ему? Это была либо долгожданная улика, либо искусно подготовленная ловушка.

Сердце Марка заколотилось. Он открыл папку. Внутри были распечатки электронных писем, расшифровки переговоров, отчёты о движении средств. Он начал читать, и с каждой строчкой его лицо становилось всё бледнее.

Документы были подлинными. В этом не было сомнений – слишком много деталей, слишком много пересекающихся фактов. Здесь была переписка Яна с его помощниками, финансовые отчеты, даже расшифровки телефонных разговоров. Кто-то провел настоящее расследование – профессиональное, глубокое, рискованное. И теперь передавал плоды своих трудов ему.

–– Лиза! – позвал он. – Выходи.

–– Что это?Она вышла из спальни, встревоженная его тоном.

–– Это… это всё. Смотри. – Он тыкал пальцем в страницы. – Переписка между Отто Яном и главой наблюдательного совета «Эвридики». Ян собирался инициировать парламентское расследование деятельности частных генетических центров. Он подозревал их в сборе и продаже данных, в незаконных экспериментах. Он запросил у «Эвридики» отчётность, но получил отказ. И через неделю он умер на моём операционном столе.

Он читал и не мог поверить. Все его подозрения подтверждались черным по белому. Ян был не случайной жертвой. Он был целью. Его убили, потому что он представлял угрозу. И убийство было обставлено как врачебная ошибка – их с Лизой ошибка.

–– Боже мой… Значит, это была не «коррекция» из-за генетического дефекта… Это было устранение угрозы. Политическое убийство, замаскированное под врачебную ошибку.Лиза молча листала документы. Её руки дрожали.

Марк кивнул, его челюсти были сжаты. Всё сходилось. Его падение, его позор… всё это было частью тщательно спланированной операции. Его использовали как орудие, как козла отпущения.

–– Они не просто убили его, – прошептал он. – Они уничтожили меня. Они убрали самого опасного для них политика и одновременно дискредитировали хирурга, который мог бы заподозрить неладное. Один выстрел – два зайца.

Он представлял себе этих людей – холодных, расчетливых, безжалостных. Они не просто убивали. Они превращали убийство в искусство. Они использовали чужие руки, чужие ошибки, чужие жизни как инструменты. И теперь он был одним из таких инструментов – использованным и выброшенным.

Он отшвырнул папку от себя. Ярость, которую он так долго сдерживал, наконец вырвалась наружу. Он схватил свою чашку и с силой швырнул её в стену. Фарфор разлетелся на осколки.

–– Спокойно, Марк! – испуганно крикнула Лиза.

–– Спокойно?! – он засмеялся, и смех его был ужасен. – Меня сделали орудием убийства! Они украли мою карьеру, мою репутацию, мою жизнь! И всё это время я считал, что это я ошибся!

Он стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки. Годы сомнений, унижений, отчаяния – все это оказалось ложью. Он был не неудачником, не некомпетентным врачом. Он был пешкой в чужой игре. И это осознание было одновременно освобождением и новым prison.

–– Марк. Сейчас ты не должен терять голову. Это то, чего они хотят. Они хотят, чтобы ты вышел из себя, совершил ошибку. Эти документы… кто-то их тебе прислал. Кто-то, кто хочет, чтобы ты продолжил расследование. Возможно, тот же, кто подбросил письмо Бауэра.Она подошла к нему, осторожно взяла его за плечи.

Марк глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Она была права. Кто-то в стане врага помогал ему. Но кто? И зачем?

Его ум, очищенный яростью, начал работать с новой силой. Если в "Эскулапе" был раскол, значит, у них была уязвимость. Если кто-то рисковал, передавая ему эти документы, значит, этот кто-то был либо идеалистом, либо имел свои счеты с системой. В любом случае – это был шанс.

Он посмотрел на разбросанные по столу и полу документы. Теперь у него было не просто подозрение. У него было доказательство. Правда о деле Яна была здесь. Но она же делала его положение в тысячу раз опаснее. Если «Эскулап» узнает, что у него есть эти papers, его смерть станет неизбежной.

Он подошёл к окну. Город жил своей обычной жизнью. Где-то там, в своих стерильных кабинетах, они думали, что всё под контролем. Что доктор Восс сломлен и затравлен.

Они ошибались. Сломленный человек не опасен. Опасен тот, кому нечего терять. А у него уже не было ничего – кроме правды. И теперь эта правда становилась оружием.

Он повернулся к Лизе. Его глаза снова стали холодными и собранными, как скальпель.

–– План меняется. Штайнер может подождать. Теперь я знаю, за что борюсь. Я борюсь за своё имя. И я собирается его вернуть.

Он посмотрел на папку с документами. Это была не просто улика. Это был медицинский анамнез болезни под названием "Эскулап". И он, доктор Марк Восс, наконец поставил точный диагноз. Оставалось только найти лечение. Или стать следующим симптомом в истории этой болезни.

Глава 8

Они действовали быстро и молча, как в хорошо отлаженной хирургической команде. Лиза собрала разбросанные по полу документы, в то время как Марк методично очищал стены от схем и фотографий. Всё, что связывало их с расследованием, было упаковано в две спортивные сумки. Цифровые копии Марк зашифровал и сохранил в нескольких автономных накопителях, которые спрятал в потайном отделении своей старой медицинской сумки.

Каждое движение было отточенным, почти автоматическим. Годы совместных дежурств в "Св. Луке" создали между ними телепатическое понимание – они предугадывали действия друг друга без слов. Сейчас это спасло им драгоценные минуты. Марк мысленно сравнивал их действия с экстренной эвакуацией из горящей операционной: главное – спасти пациента, то есть доказательства, все остальное – второстепенно.