Механизм лжи

Глава 5

Утро застало Лео за тем же кухонным столом, над пустой тарелкой и полной пепельницей. Он не спал. Не мог. Каждая тень в доме казалась ему движущейся, каждый скрип половиц – чужим шагом. Он провёл ночь, слушая тиканье старых настенных часов в гостиной, и каждый раз, когда маятник отмерял очередную секунду, ему казалось, что это шаг приближающейся судьбы.

Он больше не пил. Желание осталось – назойливое, физическое, сводящее скулы – но он его подавил. Вместо виски он заварил крепчайший чёрный кофе, горький и обжигающий. Ему нужна была ясность. Холодная, безжалостная ясность, которую он когда-то знал и которой так долго избегал.

Его взгляд упал на разбросанные по полу бумаги из папки «Хронометриста». Он не стал их собирать. Они были частью ландшафта его падения. Пусть лежат. Напоминание.

План был простым, почти примитивным. Начать с тех, кто мог знать. Кто помнил. Фабрика «Урбан и сыновья» не была просто грудой камней. Она была сердцем Вайссенбурга, пусть и остановившимся. И у сердца есть свои хранители тайн.

Первым на его пути оказался хозяин небольшой лавки скобяных товаров, сухой, костлявый старик по имени Герман. Его лавка пахла железом, маслом и временем. Когда Лео, стараясь звучать как можно более непринуждённо, спросил о фабрике и о старике Урбане, Герман уставился на него своими выцветшими глазами и долго молчал.

– Ансельм был хорошим человеком, – наконец проскрипел он. – Никому не делал зла. И фабрика… фабрика умерла давно. Зачем ворошить мёртвых?

– Чтобы найти того, кто их потревожил, – тихо сказал Лео.

– Не знаю я ничего. И вам не советую соваться, господин Блэквуд. Не ваше это дело. У нас тут свои порядки.Старик покачал головой, его взгляд стал осторожным, отстранённым.

«Свои порядки». Эта фраза будет преследовать Лео весь день. Он обошёл ещё несколько домов, поговорил с парой пожилых женщин, торгующих вяленым мясом на рынке, с почтальоном. Реакция была одинаковой – вежливое, но твёрдое нежелание говорить. Взгляды, опущенные в землю. Краткие, уклончивые ответы. Они не боялись его. Они его просто не принимали. Он был чужаком, принёсшим с собой беду. И они закрывались от него, как устрица от песчинки.

К полудню им овладело отчаяние. Он стоял на заснеженной площади, чувствуя себя абсолютно беспомощным. Гриммер со своей официальной властью наткнётся на ту же стену, но у Гриммера есть рычаги, обыски, официальные запросы. У него же ничего не было. Только его собственная одержимость и чувство вины, которое грызло его изнутри, как червь.

И тогда он вспомнил. Слова, брошенные в баре ещё до всей этой истории. Слова о «тёмной, заводской магии». Их произнёс коллекционер, антиквар.

Лавка антиквара пряталась в самой дальней петле узкой, извилистой улочки, словно последний зуб в старой расческе, забившейся между каменными ребрами города. Улочка упиралась в отвесную скалу, поросшую цепким плющом, и казалось, что дальше пути нет – только холодный камень и тишина. Вывеска, выцветшая до бледно-серого, едва читалась: «Пыль веков». Название было столь же точным, сколь и безнадежным.

Лео остановился перед витриной, пытаясь отдышаться после подъема. Его легкие, привыкшие к табачному дыму и парам алкоголя, горели. За стеклом, покрытым изнутри бархатистым слоем пыли, теснилось немое общество ушедших эпох. Потускневшие серебряные ложки, хранившие вкус давно съеденных обедов; канделябры с обломанными свечами, видевшие свет давно угасших огней; книги с облезлыми корешками, чьи истории так и остались нерассказанными. И часы. Десятки часов. Массивные напольные, с полированным орехом, словно гробы для замерзшего времени; изящные каминные, с фарфоровыми пастушками, застывшими в вечном танце; карманные, выпуклые, словно брюшко сытого паука, с замысловатой вязью на крышках. Все они смотрели на него слепыми циферблатами, и эта коллекция безмолвия давила на него сильнее, чем любая тюремная стена.

Он толкнул тяжелую дубовую дверь. Колокольчик над ней звякнул пронзительно, почти истерично, нарушая гробовую тишину внутри. Воздух в лавке был густым, сладковатым и сложным, как парфюм самой Смерти. В нем смешались запахи старой бумаги, разлагающейся под весом слов; воска, капнувшего на древние иконы; сухой лаванды, чей аромат уже не мог перебить дух тления; и едва уловимой, острой ноты машинного масла и латуни.

За прилавком, под зеленым абажуром настольной лампы, который отбрасывал круг теплого света в полумрак, сидел человек. Он склонился над своим станком – крошечными тисками, в которых был зажат золотой карманный хронометр. К окуляр лупы, вставленной в глаз, он был похож на одноглазого циклопа, занятого священнодействием. Его длинные, тонкие пальцы с идеально очерченными ногтями двигались с гипнотической ловкостью, поворачивая крошечную отвертку. Бархатный жилет цвета спелой сливы, безупречно белая рубашка и аккуратно уложенные седые волосы делали его похожим на персонажа, сошедшего со страниц романа Диккенса, случайно забредшего в этот альпийский захолустьный кошмар.

Лео постоял молча, наблюдая за ним. В горле запершило от пыли. Он сглотнул, и звук показался ему неприлично громким.

– Одну минуту, – произнес антиквар, не отрываясь от работы. Голос у него был глубоким, бархатистым, с легкой хрипотцой, как у актера старой школы. – Почти… почти… Так.

Его пальцы совершили последнее, ювелирное движение. Раздался тихий, но невероятно отчетливый щелчок, звук идеально вставленной на место детали. Он отложил отвертку на бархатную подушечку, взял часы в ладонь, как птичку, и поднес к уху.

И Лео услышал. Слабое, ритмичное, металлическое тик-так, тик-так. Оно было похоже на биение крошечного механического сердца, воскресшего в его руках. Звук ударил Лео прямо в висок, заставив вздрогнуть. Это был не навязчивый гул его кошмаров, а чистый, отлаженный ритм. И от этого было еще страшнее.

– Вот, – мужчина опустил часы и наконец поднял на него взгляд. Его глаза, пронзительные и живые, цвета старого виски, изучали Лео без враждебности, но с нескрываемым любопытством. – Извините за задержку. Часовая механика – искусство неторопливое. Она не терпит суеты. Суета рождает ошибки, а ошибки… – он взмахнул рукой, указывая на полки с молчащими свидетелями, – …приводят к вечному молчанию. Чем могу быть полезен?

Лео хотел начать с расспросов о фабрике, но его перебил.

– А, так это вы, – произнес Людвиг, и в его глазах мелькнуло понимание. Он поставил хронометр на прилавок. Тот продолжал тикать, заполняя паузу.

– Я? – удивился Лео, чувствуя, как настороженность сжимает его живот в тугой узел.

– Ну конечно. Вы тот самый отставной инспектор из Интерпола. Лео Блэквуд. Тот, кто нашел старика Урбана. – Людвиг улыбнулся, но улыбка не дошла до глаз. – В городе, где самое интересное событие недели – привоз свежего хлеба, новость о жестоком убийке и появлении столичного сыщика разносится быстрее альпийского ветра. Я – Людвиг Шварц. Рад вас видеть, хотя… – он окинул Лео внимательным взглядом, – …обстоятельства, приведшие вас ко мне, нельзя назвать радостными.

Он достал из-под прилавка две маленькие рюмки и тонкостенный графин с золотистой жидкостью.

– Шнапс, – пояснил он. – Собственного настоя. На альпийских травах. Согревает не только тело, но и душу. У вас вид человека, который провел ночь в объятиях ледяного ветра. И не только этой ночью.

Лео молча кивнул, принимая рюмку. Он не собирался пить, но жест был знаком доверия, церемонией, которую следовало соблюсти. Он вращал рюмку в пальцах, наблюдая, как солнечный луч, пробившийся сквозь пыльное окно, играет в золотистой жидкости.

– Вы упоминали в баре… о темной магии фабрики, – начал Лео, отставляя рюмку нетронутой. – Я пришел поговорить об этом.

Людвиг вздохнул, и его плечи слегка опустились. Он отхлебнул из своей рюмки.

– Я так и думал, – сказал он тихо. – Знаете, господин Блэквуд, некоторые двери лучше не открывать. За ними сквозит такой холод, что можно заледенеть изнутри. Но я вижу, вы уже стоите на пороге. И дверь уже приоткрыта. Осталось лишь переступить через него.

Лео кивнул, подходя ближе. – Лео Блэквуд. Вы… вы упоминали как-то, что у фабрики «Урбан» была своя магия.

– Я говорил. И не я один. «Урбан и сыновья» – это не просто бизнес, который прогорел. Это была… империя. Маленькая, но своя. Часы, которые они делали, были не просто механизмами. Они были философией. В них вкладывали душу. Говорили, что старый Урбан-основатель, Готтфрид, мог слышать само Время.Людвиг убрал лупу и сложил руки на столе. Его выражение стало серьёзным.

– Что случилось? Почему она закрылась?

– Время меняется, господин Блэквуд. Появились дешёвые кварцевые механизмы, массовое производство. Ручная работа стала никому не нужна. Но это лишь поверхностная причина. Была и другая. Тёмная.Людвиг вздохнул, его взгляд стал отстранённым.

– Какая?Лео замер, чувствуя, как у него внутри всё сжимается.

– Сорок лет назад, – тихо сказал Людвиг, понизив голос, хотя в лавке, кроме них, никого не было. – На фабрике произошла трагедия. Погиб ребёнок. Мальчик. Сын одного из мастеров. Упал с часовой башни. Случайность… несчастный случай. Но шептались, что не всё так просто. Что это было наказание за какую-то страшную тайну, за сделку, которую Готтфрид Урбан заключил, чтобы его бизнес процветал. Говорили, он продал душу… или чужую душу. – Антиквар махнул рукой. – Суеверия, конечно. Но после этого дела пошли под уклон. Сыновья не смогли удержать фабрику. А Готтфрид… он словно сломался. Перестал выходить из дома. Умер через несколько лет. Фабрику закрыли. Ансельм, его внук, был последним хранителем. Последним, кто помнил её великие дни.

– Чей сын? Чей мальчик погиб?Сорок лет. Лео почувствовал ледяную дрожь. Карманные часы в руке убитого Ансельма были остановлены сорок лет назад.

– Давно это было… Фамилия… Фосс! Да, Фосс. Его отец работал на фабрике инженером. Талантливый был человек, Эрих Фосс. После смерти сына он с женой уехал из города. Слышал, они оба скоро умерли… то ли от горя, то ли… – он снова махнул рукой, – не знаю.Людвиг задумался, его брови поползли вверх.

Фосс. Лео заставил себя запомнить эту фамилию. Это была ниточка. Первая зацепка.

– А что стало с телом мальчика? Его похоронили здесь?

– Странный вы человек, господин Блэквуд, задаёте такие вопросы… Нет. Говорили, тело так и не нашли. Вернее, нашли, но… не полностью. Башня высокая, внизу острые камни. Похоронили, кажется, пустой гроб. Ещё один повод для сплетен.Людвиг нахмурился, его ловкие пальцы забарабанили по столешнице.

Лео стоял, переваривая информацию. Несчастный случай. Сорок лет назад. Погибший мальчик. Семья Фосс. И остановленные часы. Это не могло быть совпадением. Механизм начинал обретать форму. Смутную, призрачную, но форму.

– Вы знаете, где я могу найти… кого-то, кто работал тогда на фабрике? Кроме Ансельма?

– Боюсь, вы опоздали. Ансельм был последним. Остальные… разъехались, умерли. Вайссенбург – город-призрак, который ещё не понял, что он мёртв. Люди здесь держатся за свои секреты, как утопающие за соломинку. Они не откроются вам. Не тратьте силы.Людвиг покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

Лео поблагодарил его и вышел на улицу. Информация, полученная от Людвига, была ценна, но она же и опутывала его паутиной. Тайна сорокалетней давности. Погибший ребёнок. Семья, исчезнувшая в неизвестность.

Он шёл по направлению к своему дому, и ему казалось, что за ним следят. Что из-за каждой сторы, из-за каждого угла на него смотрят чужие, недоброжелательные глаза. «Свои порядки».

Он обернулся на полпути. Улица была пуста. За ним никто не шёл. Но ощущение не покидало. Это было не паранойей. Это было знанием.

Убийца был здесь. Он знал о каждом его шаге. И эта мысль была одновременно невыносимой и… обнадёживающей. Потому что если убийца следил за ним, то рано или поздно он совершит ошибку. А Лео должен был быть готов её поймать.

Он ускорил шаг. Ему нужно было вернуться к своим бумагам. К папке «Хронометриста». Теперь он смотрел на неё другими глазами. Он искал не просто маньяка. Он искал связь. Связь между тем старым делом и тёмной историей фабрики «Урбан».

И где-то в глубине души, в том месте, где когда-то жил великий детектив, шевельнулось что-то острое и холодное. Первый зубчик сложнейшего механизма встал на своё место.

Он больше не был просто жертвой, бегущей от прошлого. Он стал охотником. Игра началась по-настоящему.

Часть II: Движение шестерёнок

Глава 6

Три дня. Семьдесят два часа сухой, выжигающей нервы трезвости. Каждая минута казалась Лео отдельным испытанием. Его тело, годами привыкшее к алкогольному туману, бунтовало. Ладони потели и дрожали, в висках стучал назойливый молоточек, а по ночам его прошибала ознобом лихорадка, заставляя ворочаться в промокшей от пота постели. Но хуже физических мук была ясность. Холодная, безжалостная, режущая как стекло ясность сознания, в котором не осталось ни единой спасительной щели для забвения.

Он пытался действовать. Снова навестил Людвига Шварца в его лавке «Пыль веков». Антиквар принял его с тем же вежливым любопытством, но, кажется, уже слегка побаивался. Он покопался в своих записях, старых каталогах, но ничего нового о семье Фосс найти не смог. «Они стёрты, господин Блэквуд. Словно их и не было. После отъезда Эриха Фосса о них больше никто не слышал».

Лео провёл несколько часов в удушающей тишине городской библиотеки, листая хрупкие, пожелтевшие страницы «Вайссенбургер Цайтунг» за роковой год. Он нашёл ту самую заметку о «трагическом несчастном случае» на фабрике «Урбан». Она занимала всего несколько строк в углу третьей полосы. Без подробностей, без имён. Словно смерть ребёнка была досадной помехой, о которой неудобно говорить. Он чувствовал, как кто-то – может быть, сам старый Готтфрид Урбан – постарался начисто вымарать ту историю, похоронить её под слоем официальных фраз и благопристойного молчания.

В городе царило странное, гнетущее спокойствие. Жандармы Отто Гриммера действовали с показной активностью. Патрульные машины медленно проползали по улицам, как хищные рыбы в мутной воде. Дважды жандармы останавливали и формально «опросили» самого Лео – вежливо, но с непробиваемой холодностью в глазах. Он понимал – это было предупреждение. Наблюдение. Гриммер держал его на коротком поводке.

Лео ничего не ответил. Он просто смотрел ему вслед, чувствуя, как ярость и бессилие сжимают его горло. Гриммер не хотел расследования. Он хотел тишины. И Лео всё больше убеждался, что этот человек способен задвинуть дело в самый дальний ящик, лишь бы не нарушать свой идеальный порядок.Однажды утром он столкнулся с начальником жандармерии лицом к лицу у мясной лавки. Гриммер, безупречный в своей форме, смотрел на него с таким выражением, словно Лео был чем-то неприятным, что прилипло к подошве его начищенного ботинка. – Надеюсь, вы прислушались к моему совету и занялись своими делами, Блэквуд, – бросил он, не здороваясь. – Городу нужен покой, а не навязчивые фантазии бывших полицейских.

А потом, на четвёртое утро, когда Лео сидел на своей кухне и с отвращением пытался впихнуть в себя кусок чёрствого хлеба, в дверь постучали. Не громко и властно, как стучались бы жандармы. А настойчиво, нервно, отчаянно.

– Блэквуд, – выдохнул он, задыхаясь. – Берите куртку. Быстро. Ещё один… Ганс Беккер. Его нашли. В гараже. Это… это не просто убийство. Это кошмар.На пороге стоял Людвиг Шварц. Его лицо, обычно такое невозмутимое, было серым, как пепел. Глаза широко распахнуты от ужаса. На нём был наскоро наброшенный пиджак, а не его привычный бархатный жилет.

– Идём, – коротко бросил Лео, уже на ходу натягивая куртку. Он даже не подумал запереть дверь.Лео похолодел. Ганс Беккер. Ещё одно имя из того старого списка рабочих, который он с таким трудом составил по обрывкам воспоминаний старожилов. Тот, кто был в ту самую смену.

– Мне позвонил его сосед… Они иногда вместе пили… Он зашёл к нему утром одолжить инструмент… Дверь была открыта… Он говорит, там кровь… и что-то блестит на груди… Я сразу подумал о вас. Гриммера ещё вызвали, но я побежал к вам первым.Людвиг, тяжело дыша, почти бежал рядом, его речь была отрывистой и путаной.

Гараж Ганса Беккера был старым, покосившимся сооружением из потемневшего от времени дерева, притулившимся в глубине участка за скромным домиком. Дверь, действительно, зияла чёрным провалом. И из этого провала тянуло знакомым, тошнотворным букетом – запах бензина, окисленного металла, машинного масла и подпёртой, сладковатой плоти.

Внутри царил почти болезненный, педантичный порядок, контрастирующий с внешним запустением. Каждый инструмент на перфорированной панели висел на своём месте, отсортированный по размеру и типу. Банки с гайками, болтами и шайбами были аккуратно подписаны ровным почерком. И в центре этого идеального, слесарного миропорядка, за старым металлическим верстаком, уставленным тисками и наковальнями, сидел Ганс Беккер.

Его тело было пригвождено к столешнице. Не гвоздями. Через его ладони, пройдя насквозь плоть и кость, глубоко в дерево, были вбиты два массивных стальных зубила с затупленными лезвиями. Он сидел на табурете, его голова была запрокинута назад, а рот распахнут в беззвучном, вечном крике. Глаза, широко открытые, смотрели в закопчённый потолок гаража с выражением незабываемого ужаса.

Но самое чудовищное было у него на груди. На застиранной синей рабочей рубахе кто-то вырезал аккуратный круглый лоскут ткани, обнажив впалую грудную клетку. И прямо на грудину, сквозь плоть и, возможно, кость, была намертво ввинчена крупная, потускневшая латунная шестерёнка. Зубцы её впились в тело, а в центре, где должна быть ось, чернела запекшаяся дыра. Кровь запеклась вокруг неё тёмным, почти чёрным, рваным ореолом, заливая рубаху.

Рядом с его окровавленной, пронзённой рукой лежали карманные часы. Серебряные, другого, более строгого фасона, чем у Урбана, но той же старинной, витиеватой работы. Лео, превозмогая подкатывающий к горлу ком тошноты, наклонился. Стрелки показывали 16:20.

– Господи… Святый Боже… – забормотал за его спиной Людвиг, отшатнувшись и прислонившись к косяку двери. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. – Что это? Что это, Блэквуд? Что это значит?

Лео не отвечал. Его разум, прочищенный страхом и воздержанием, работал с бешеной скоростью, выстраивая чудовищные связи. Ганс Беккер. Рабочий «той самой» смены. Не циферблат, как у жертв старого «Хронометриста». Шестерёнка. Усложнение. Развитие ритуала. Убийца не просто копировал – он творил. Он встраивал свои жертвы в некий большой, сложный механизм, где каждая смерть была очередной деталью.

– Время, – наконец проговорил Лео, и его собственный голос показался ему чужим и хриплым. – 16:20. Что произошло в это время сорок лет назад? В тот день, когда погиб мальчик?

– Я… клянусь, не знаю. Не помню таких деталей. Может… может, это время, когда нашли тело? Или когда смена заканчивалась? Я не могу…Людвиг, всё так же бледный, с трудом оторвал взгляд от ввинченной шестерёнки.

Снаружи донёсся нарастающий рёв мотора, визг тормозов, резкие, отрывистые команды. Гриммер. Он прибыл со своей командой.

Лео инстинктивно окинул взглядом гараж. Его внимание привлекла аккуратно сложенная на другом табурете куртка жертвы. Из нагрудного кармана торчал уголок пожелтевшего конверта. Не раздумывая, движимый внезапным озарением, Лео шагнул к ней, вытащил конверт и сунул его за пазуху, под свою куртку. Бумага шуршала, словно живая.

В следующее мгновение в проёме двери, заслонив собой свет, возникла массивная фигура Отто Гриммера. Его безупречная форма казалась сейчас кощунственным пятном на фоне этого беспорядка и смерти. Увидев то, что осталось от Ганса Беккера, Гриммер на секунду застыл, и его каменное лицо дрогнуло, выдав смесь шока, омерзения и ярости. Затем его взгляд, холодный и острый, как клинок, нашёл Лео.

– БЛЭКВУД! – его рёв был подобен удару грома в тесном пространстве гаража. – Я же, чёрт побери, ПРЕДУПРЕЖДАЛ вас! Какого чёрта вы здесь делаете?!

Лео стоял, чувствуя, как конверт жжёт ему кожу. Он смотрел на Гриммера, на ввинченную в грудь мертвеца шестерёнку, на часы, застывшие в 16:20. И понимал: время убаюкивающих сказок кончилось. Теперь даже Гриммер не сможет списать это на бомжа или на выходки скучающей молодёжи.

Теперь это была охота по-настоящему. И Лео Блэквуд, отставной инспектор с разбитой жизнью и конвертом за пазухой, был единственным, кто понимал её правила. Он был и охотником, и приманкой, и следующей шестерёнкой в механизме, который только начинал раскручиваться.

Глава 7

– Я задаю вам вопрос, Блэквуд! – рёв Гриммера сотрясал стены гаража. Он сделал несколько резких шагов вперёд, его лицо искажено гневом. Двое жандармов за его спиной замерли в нерешительности, глядя на жуткую сцену. – Что вы здесь делаете?!

Лео стоял, чувствуя, как каждый мускул его тела напряжён до предела. Конверт за пазухой казался ему пылающим факелом. Он видел, как взгляд Гриммера скользнул по Людвигу, который съёжился у двери, и затем снова впился в него.

– Меня привёл господин Шварц, – голос Лео прозвучал на удивление ровно, хотя внутри всё клокотало. – Он сообщил, что найдено тело. Я, как гражданин, счёл своим долгом проверить. Возможно, я могу быть полезен.

– Полезен? – Гриммер фыркнул, его губы искривились в гримасе презрения. Он подошёл так близко, что Лео почувствовал его дыхание. – Вы полезны только как источник помех и бреда! Вы нарушили границы оцепления, загрязнили возможные улики своим… своим присутствием! Я сейчас могу арестовать вас за препятствование следствию!

– Тогда арестуйте, – холодно парировал Лео, глядя ему прямо в глаза. – И объясните потом прокуратуре, почему вы игнорировали очевидную связь между двумя жестокими убийствами, совершёнными с интервалом в несколько дней. И почему вы арестовали единственного человека в этом городе, который видел почерк этого убийцы раньше.

– Это не сатанисты, Гриммер. Это не бомж. Это – сообщение. Часы, показывающие 16:20. Шестерёнка, вмонтированная в тело. Жертва – бывший рабочий фабрики, связанный с инцидентом сорокалетней давности. Вы действительно хотите сделать вид, что это совпадение?Он сделал небольшой, но значимый шаг в сторону тела, указывая на ввинченную шестерёнку.

Гриммер замер. Его ярость никуда не делась, но в его холодных глазах мелькнула тень сомнения. Он снова посмотрел на тело, на шестерёнку, и Лео увидел, как его челюсть напряглась. Он не мог игнорировать это. Слишком уж театрально, слишком символично.

– Вы… вы уверены, что это тот же почерк? – спросил он уже тише, сквозь зубы.

– Уверен, – без колебаний ответил Лео. – Это эволюция. Усложнение. Убийца набирает обороты. И он не остановится.

– Хорошо, – проскрипел он. – Выскажите свою версию. Но быстро. И потом – марш отсюда. Я не хочу видеть вас здесь. И ни на одном другом месте преступления. Мы поняли друг друга?Гриммер медленно выдохнул, отступая на шаг. Он провёл рукой по лицу, и в этот момент он выглядел не всесильным начальником, а уставшим, загнанным в угол человеком.

– Убийца мстит. Он связан с той историей – с гибелью мальчика на фабрике. Он убивает всех, кто был так или иначе причастен к тому дню. Ансельм Урбан – последний хранитель, представитель семьи владельцев. Ганс Беккер – рядовой рабочий той смены. Часы показывают время, значимое для того события. Шестерёнка… – Лео запнулся, его взгляд снова упал на латунную деталь в груди мертвеца. – Шестерёнка, возможно, символизирует его роль в неком «механизме». Он был маленькой, но необходимой частью того, что случилось.Лео кивнул. Он понимал, что это максимум, чего он может сейчас добиться – временного, неохотного признания.