- -
- 100%
- +
Часть первая. Ладья Харона
Глава первая
Осень в Петербург пришла рано и нагло, словно незваный гость, который является до срока и застаёт хозяев в неглиже. Она вползла в город с утра пораньше, на пятнадцатое сентября, закутанная в промозглый туман с Финского залива. Туман этот был особенный, петербургский – не романтическая дымка, скрадывающая контуры, а густая, мокрая пелена, пропитанная запахом гниющих водорослей, угольного дыма и влажного камня. Он цеплялся за шпили и карнизы, заползал в подворотни, заставлял прохожих кутаться в пальто и двигаться ощупью, словно слепые.
Коллежский асессор Арсений Павлович Орлов стоял у высокого окна своего кабинета в здании на Гороховой и смотрел, как мир за стеклом растворяется, теряет форму. Это зрелище ему нравилось. Туман упрощал действительность, сводил её к нескольким знакомым силуэтам: тёмный прямоугольник дома напротив, смутное пятно фонаря, извозчик, возникающий из ниоткуда и в никуда уходящий. Предсказуемый, ограниченный мирок. Почти как его кабинет – просторный, но с низким потолком, заставленный книжными шкафами, с плотными шторами, которые он редко раздвигал в ясную погоду. Здесь был его бастион. Его каменный мешок, в котором он чувствовал себя в безопасности.
Мысль о том, что ему придется сегодня покинуть эту крепость, вызывала у него легкую, но упрямую тошноту. В горле стоял ком. Он сделал глоток остывшего чая, ощущая, как кисловатый привкус разливается по языку.
Дверь скрипнула, и в кабинет вошёл его помощник, околоточный надзиратель Ефим Зотов. Молодой, румяный, полный нерастраченной энергии, он ворвался в комнату, как порыв свежего, хоть и туманного, ветра.
– Арсений Павлович, готовы? Карета подана. На Английской набережной, в особняке Груберова, – Зотов говорил быстро, отрывисто, его глаза горели азартом. – Убийство. И, кажется, нешуточное.
Орлов медленно повернулся от окна. Его высокая, худая фигура в идеально сшитом, но слегка поношенном сюртуке казалась воплощением спокойствия. Лишь лёгкая бледность выдавала внутреннее напряжение.
– Ефим Дорофеевич, – голос у Орлова был тихий, но твёрдый, без единой нотки суеты. – Вы когда-нибудь видели, чтобы я куда-то «готовился»? Сообщите суть. Без лишних эпитетов.
Зотов сглотнул, слегка смутившись.
– Так точно. Ночью во время званого ужина убит хозяин, Григорий Семёнович Груберов. Ударом тяжёлого предмета по голове. В своём же кабинете. Жандармы уже на месте, никого не выпускают. Но есть одна деталь… – Зотов замолчал, подбирая слова.
Орлов поднял бровь.
– Деталь?
– На стене, рядом с телом… нарисован какой-то знак. Охрой или чем-то таким. Вроде как лодка. Ладья, что ли.
Слово «ладья» повисло в воздухе густого, накуренного сигарами кабинетного воздуха. Орлов не дрогнул, но в его серых, непроницаемых глазах что-то мелькнуло – быстрая, как удар хлыста, тень воспоминания. Он медленно подошёл к вешалке и взял своё неизменное чёрное пальто.
– Поехали, – сказал он коротко. – И, Ефим Дорофеевич, по дороге – полная тишина. Мне нужно подумать.
Путь в карете стал для Орлова испытанием. Он сидел, сжавшись в углу, стараясь не смотреть в окна, где клубилась безликая, серая мгла. Он чувствовал, как пространство вокруг него расширяется, становится враждебным и неконтролируемым. Дышал медленно и глубоко, как учил себя много лет назад, сосредотачиваясь на тактильных ощущениях: шершавая ткань сиденья, холодная ручка трости в его руке, ритмичное покачивание экипажа. Он мысленно перебирал факты. Груберов. Миллионер. Сталелитейные заводы, банки, пароходства. «Король без короны», как его называли в газетах. Жёсткий, беспринципный делец, сколотивший состояние на казённых подрядах. Убит. Ладья.
Ладья. Пять лет назад. Труп ростовщика в одной из кривых улочек Песков. Та же история. Грабеж? Слишком жестоко для грабежа. Месть? На стене – тот же знак. Следствие тогда зашло в тупик. Дело легло в архив, покрылось пылью. И теперь вот – снова.
Карета резко остановилась. Орлов вздрогнул, прежде чем усилием воли вернул себе самообладание.
– Приехали, Арсений Павлович, – доложил Зотов, распахивая дверцу.
Орлов вышел, поднял воротник пальто и на секунду замер, глядя на особняк. Это была не просто городская усадьба, а настоящая крепость капитала. Массивное здание из розового гранита, с колоннами, атлантами, держащими на плечах тяжёлый балкон, с высокими, слепыми окнами. Дом, который кричал о своём богатстве и власти. Сейчас он стоял, укутанный туманом, молчаливый и зловещий.
Орлов перевёл взгляд с дома на узкую полоску Невы, невидимую отсюда, но чье присутствие ощущалось в самой сырости воздуха. Ладья Харона. Перевозчик душ в царство мёртвых.
«Что ж, – подумал он, сделав первый твёрдый шаг к подъезду. – Посмотрим, кого ты пришёл забрать на этот раз».
Он вошёл в здание, и тяжёлая дубовая дверь захлопнулась за ним, отсекая внешний, полный ужаса мир. Теперь здесь, внутри, в этом новом каменном мешке, ему предстояло работать.
Глава вторая
Внутри царила неестественная, гнетущая тишина, нарушаемая лишь шёпотом и скрипом половиц. Воздух был густым – смесь дорогих духов, сигарного дыма и страха. В огромной парадной зале, под хрустальными люстрами, застывшими в своём немом великолепии, кучками стояли люди. Мужчины во фраках, дамы в вечерних платьях, теперь казавшихся нелепыми карнавальными костюмами. Их бледные, испуганные лица обращались к Орлову, когда он, сопровождаемый Зотовым, проходил к широкой мраморной лестнице.
Его встретил жандармский ротмистр, лицо которого выражало растерянность и важность.
– Коллежский асессор Орлов? Ротмистр Стогов. Преступник, слава Богу, не ушёл. Все выходы перекрыты. Тело наверху, в кабинете. Не тронуто, как приказано.
– Кто обнаружил? – спросил Орлов, не снижая темпа.
– Камердинер покойного, Степан. Принес утренний кофе, дверь была приоткрыта… Ну, вы сами увидите.
Они поднялись на второй этаж. По пути Орлов мельком заметил в одном из гостиных покоев женщину в чёрном. Она сидела неподвижно, прямая как струна, её руки сжимали ручки кресла. Это была Амалия Груберова. Орлову хватило доли секунды, чтобы оценить: в её позе не было горя, лишь ледяное, сосредоточенное бешенство.
Кабинет Груберова находился в конце коридора. Дверь была распахнута настежь.
Помещение поражало своим размером и мрачной роскошью. Тёмный дуб панелей, книжные шкафы до потолка, гигантский письменный стол, уставленный бронзовыми пресс-папье. Массивный глобус в углу. И тяжёлый, датский ковёр на полу, на котором и лежало тело.
Григорий Семёнович Груберов лежал навзничь, раскинув руки. Он был ещё во фраке. Седая, густая шевелюра запеклась темно-багровым пятном. Рядом валялся массивный серебряный канделябр, один из рожков которого был изогнут и залит кровью.
Орлов подошёл, присел на корточки. Он не как следователь, а как бывший врач изучал тело. Смерть наступила быстро, от одного-двух мощных ударов. Никаких следов борьбы. Значит, убийца либо застал врасплох, либо был человеком, от которого Груберов не ожидал нападения.
– Зотов, – тихо сказал Орлов. – Осмотри комнату. Обрати внимание на все, что не на своём месте. Стекло в витринах, положение стульев, бумаги на столе.
Сам же он поднял взгляд на стену. Прямо над телом, на тёмной дубовой панели, был нарисован знак. Высохой коричнево-красной охрой. Стилизованное изображение ладьи с высоко поднятым носом и кормой. Примитивное, но исполненное зловещей силы.
Орлов встал и подошёл ближе. Он смотрел на этот знак, и память снова болезненно кольнула его. Та же ладья. Тот же почерк – уверенные, резкие линии.
– Арсений Павлович, – позвал его Зотов у письменного стола. – Смотрите.
Орлов подошёл. На столе лежала развёрнутая деловая бумага, а рядом – перо, обмакнутое в невысохшие чернила. Груберов что-то писал, когда его прервали.
– Он не закончил, – прошептал Зотов. – Смотрите, тут начало фразы: «В связи с полученными сведениями, я вынужден отказаться от дальнейшего…»
Дальше – ничего. Чернильная клякса, смахнутая, вероятно, движением руки.
– Полученными сведениями, – повторил Орлов. – От кого? О чем?
Он обернулся и взглядом окинул комнату. Его взгляд упал на небольшой портрет в золоченой раме на камине. Групповой портрет: Груберов, его жена, двое детей – юноша и девушка лет двадцати, все смотрят в сторону с напряжёнными, неживыми улыбками. Идеальная семья. Картинка для светской хроники.
Орлов подозвал ротмистра.
– Ротмистр, прикажите никого не выпускать. И приготовьте мне для беседы сначала камердинера, того, кто нашёл тело. Потом – семью. По отдельности. Начнём с сына.
– С Кириллом Григорьевичем? – переспросил ротмистр. – Он, кажется, ещё не совсем очнулся… в шоке.
Орлов снова посмотрел на знак ладьи на стене. Его лицо оставалось невозмутимым.
– Тем более, – сказал он тихо. – В состоянии шока люди часто говорят правду. Приведите его в маленькую гостиную. Я спущусь через пять минут.
Он ещё раз окинул взглядом кабинет. Ладья. Незаконченное письмо. Канделябр. И полное отсутствие следов чужого проникновения.
«Ты здесь, – подумал Орлов, глядя в пустоту за дверью. – Ты где-то здесь, среди них. Давай же начнем нашу игру».
Глава третья
Маленькая гостиная, куда проводили Орлова, оказалась своеобразным убежищем в этом огромном, наполненном смертью доме. Небольшая комната с окнами во внутренний двор была заставлена витринами с фарфоровыми безделушками, а стены затянуты шелком цвета увядшей розы. Воздух пахнет пылью и лавандой. Орлов выбрал кресло в глубине, спиной к стене, чтобы контролировать и вход, и окно. Пространство было достаточно замкнутым, чтобы он мог дышать почти свободно.
Первым вошел Кирилл Груберов. Юноша лет двадцати, бледный как полотно, с всклокоченными темными волосами. Его фрак был помят, а в глазах стояла растерянность, граничащая с истерикой. Он вошел, пошатываясь, и опустился на стул напротив Орлова, не глядя на него.
– Кирилл Григорьевич, – начал Орлов, его тихий, ровный голос прозвучал особенно отчетливо в тихой комнате. – Мне жаль, что нам приходится встречаться при таких обстоятельствах. Я коллежский асессор Орлов. Мне нужно задать вам несколько вопросов. От ваших ответов зависит очень многое.
Кирилл молча кивнул, уставившись на свои собственные руки, сжимающие колени.
– Когда вы видели отца в последний раз?
– За ужином… – голос юноши дрожал. – Все были за столом. Он… он был в хорошем настроении. Шутил. Пил шампанское.
– А после ужина?
– После… я не знаю. Я пошел в бильярдную с Сергеем Петровичем, с нашим гостем. Мы играли. Потом… я услышал крик. Нет, не крик… какой-то шум. А потом уже крик – это Степан, камердинер, обнаружил…
– Вы не слышали, чтобы ваш отец с кем-то спорил? Может, кто-то приходил к нему в кабинет?
Кирилл резко поднял голову. Его глаза, вдруг наполненные странным блеском, уставились на Орлова.
– С ним все всегда спорили! Все его ненавидели! – он почти выкрикнул эти слова, затем сжался, испугавшись собственной вспышки. – Он был… сложным человеком.
– В частности? Кто именно его ненавидел? – не отступал Орлов.
– Да все! – Кирилл заломил руки. – Мать… она терпеть не могла его привычки, его властность. Сестра… он вечно пытался контролировать ее жизнь, выбирал ей женихов. Его партнеры… он их всех в грош не ставил. Да я сам… – он замолчал, сглотнув.
– Вы что, Кирилл Григорьевич? – мягко спросил Орлов.
– Ничего, – юноша отвел взгляд. – Мы иногда спорили. Насчет моей учебы, будущего. Он хотел, чтобы я шел в его дело. А я… я не хочу. Я не хочу иметь дело с этими деньгами! Они прокляты!
Орлов наблюдал за ним с холодноватым интересом. Истерика, гнев, затем раскаяние и страх. Стандартная реакция. Но в его словах была доля правды, выстраданной.
– Ваш отец что-нибудь говорил вам в последнее время о каких-то угрозах? Может, он кого-то боялся? Упоминал ли он что-нибудь о «ладье»?
При последнем слове Кирилл вздрогнул так, как будто его хлестнули по щеке. Его глаза округлились.
– Л-ладья? Нет… нет, не говорил. Что это? Что это значит?
– Это значит, что убийца вашего отца не случайный грабитель, – Орлов откинулся на спинку кресла. – У вас есть предположения, Кирилл Григорьевич? Кто мог это сделать?
Молодой Груберов замотал головой, снова уставившись в пол.
– Не знаю… Я никого не хочу подозревать. Может, это вор? – в его голосе слышалась наигранная, отчаянная надежда.
Орлов понял, что пока больше ничего от него не добьешься. Юноша напуган и, возможно, что-то скрывает, но выбивать это сейчас силой – бесполезно.
– Хорошо. Благодарю вас, Кирилл Григорьевич. Вы можете идти. Попросите, чтобы ко мне прислали вашу сестру.
Кирилл кивнул и, почти не глядя, выбежал из комнаты.
Орлов остался один. Он закрыл глаза, мысленно восстанавливая картину. «Все его ненавидели». Хороший фундамент для расследования. Слишком хороший. Слишком много мотивов. Как иголка в стоге сена.
Дверь открылась снова, на этот раз почти бесшумно. В комнату вошла Лидия Груберова.
Если брат был похож на испуганного юнца, то сестра казалась сделанной изо льда. Высокая, стройная, в темном, простом, но безупречно сидящем на ней платье, она несла себя с невозмутимым, почти надменным спокойствием. Ее светлые волосы были убраны в тугой узел, лицо – бледное, с правильными, холодными чертами – не выражало ничего, кроме вежливой отстраненности. Но Орлов, привыкший видеть больше, чем показывают, заметил тень под ее глазами и легкую дрожь в длинных, тонких пальцах, переплетенных перед собой.
– Лидия Григорьевна, – он кивком пригласил ее сесть. – Прошу прощения за беспокойство.
– Ничего, господин следователь, – ее голос был тихим и мелодичным, но без единой эмоциональной нотки. – Я понимаю необходимость.
– Расскажите о вчерашнем вечере. Что вы делали после ужина?
– Я поднялась в свою комнату. Читала. – ее ответ прозвучал слишком уж заученно.
– Одна?
– Да.
– И не слышали ничего подозрительного? Шагов? Споров?
– Дом большой, господин следователь. Стены толстые. Я ничего не слышала.
Орлов помолчал, давая ее ответу повиснуть в воздухе.
– Ваш брат говорит, что у вас были… трения с отцом. Из-за женихов.
На ее идеально неподвижном лице дрогнул лишь уголок губ.
– Кирилл слишком эмоционален. Отец желал мне добра. Он был человеком старой закалки. Считал, что должен устроить судьбу детей.
– И как он устраивал вашу судьбу? – спросил Орлов.
Она посмотрела на него прямо. Ее глаза были светло-серыми, почти прозрачными.
– Он вел переговоры с семьей князя Оболенского. Я не была в восторге. Но это не повод для убийства, не правда ли? – в ее голосе прозвучала легкая, ледяная ирония.
– В мире совершались преступления и по меньшим поводам, – парировал Орлов. – Скажите, а ваша мать была согласна с выбором отца?
На мгновение маска идеального спокойствия на лице Лидии дрогнула. В ее глазах мелькнуло что-то острое, колючее.
– Мать… имеет свое мнение по многим вопросам. Но в последнее время они с отцом почти не общались. Жили… раздельно.
Орлов кивнул, делая мысленную пометку.
– Последний вопрос, Лидия Григорьевна. Не кажется ли вам, что у вашего отца были… враги? Не просто недоброжелатели, а кто-то, кто мог желать ему настоящего зла?
Девушка опустила глаза, разглядывая свои руки.
– У человека с такими деньгами и властью, как у моего отца, враги – это неизбежность. Он ломал судьбы, чтобы строить свои заводы. Разорял конкурентов. – она подняла на него свой холодный взгляд. – Но чтобы назвать кого-то конкретно… Нет, господин следователь, не могу.
Орлов понял, что и здесь тупик. Эта девушка – крепость. Взять ее штурмом не получится.
– Благодарю вас, Лидия Григорьевна. На сегодня все.
Она встала, кивнула с той же ледяной вежливостью и вышла, не произведя ни единого лишнего звука.
Орлов подошел к окну, выглянул во внутренний дворик, затянутый туманом. Двое детей. Оба напуганы. Оба что-то скрывают. Один – демонстративно, другой – замочком изо льда. И оба, если верить их же словам, имели мотив.
В дверь постучали. Вошел Зотов. Его лицо было возбужденным.
– Арсений Павлович, я опросил прислугу. Кофе камердинер Степан принес в восемь утра. Дверь была приоткрыта, он вошел и… ну, вы видели. Больше никто из слуг ничего подозрительного не заметил. Но есть одна деталь… Один из лакеев, Петр, говорит, что поздно вечером, уже после того, как все разошлись по комнатам, он видел, как госпожа Груберова шла по коридору на втором этаже. Не в свою спальню, а в сторону кабинета.
Орлов медленно повернулся.
– Во сколько это было?
– Он точно не помнит, но думает, что около одиннадцати.
За час-полтора до того, как Груберов, судя по всему, был убит. Орлов вспомнил неподвижную фигуру в черном в гостиной. Ледяное бешенство в позе.
– Прекрасно, – тихо произнес Орлов. – Теперь давайте послушаем саму госпожу Груберову. Попросите ее зайти.
Он снова занял свое место в кресле, приготовившись к самой сложной беседе. Амалия Груберова не была напугана. Она была опасна.
Глава четвёртая
Амалия Груберова вошла так, будто это она была хозяйкой кабинета, а Орлов – непрошеным гостем. Ее черное платье из тяжелого шелка было лишено каких-либо украшений, и это подчеркивало его дороговизну и строгость. Она держалась необычайно прямо, подбородок чуть приподнят, а взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Орлову, словно взвешивая его на невидимых весах. Она села в кресло, не дожидаясь приглашения, и сложила руки на коленях. Безупречный контроль. Лишь легкая проседь в ее темных волосах, убранных в строгую прическу, и сеть морщинок у глаз, проступавших сквозь тонкий слой пудры, выдавали ее возраст.
– Господин следователь, – начала она, и ее голос, низкий и бархатный, был полон нескрываемой власти. – Я надеюсь, вы понимаете всю деликатность ситуации. Наш дом – не заурядная полицейская застава, а мой покойный супруг – не какой-нибудь лавочник с Сенной. Я ожидаю максимальной тактичности и скорости. Скандала я не потерплю.
Орлов слегка склонил голову, не отвечая на выпад. Его собственная маска невозмутимости была не слабее.
– Сударыня, моя задача – найти убийцу вашего мужа. Для этого мне нужна правда. Чем бы она ни оказалась.
Ее губы тонко подернулись.
– Разумеется. Задавайте ваши вопросы.
– Ваш муж в последнее время был чем-то встревожен? Кого-то боялся?
– Григорий Семенович ничего и никого не боялся, – отрезала она. – Он был сильным человеком. Слишком сильным, возможно. Нажил себе немало врагов среди дельцов помельче. Зависть – отвратительное чувство, господин Орлов.
– Вы упомянули врагов. Можете кого-то назвать?
– О, это длинный список. Начнем с конкурентов по сталелитейному синдикату – инженер Рожков, которого муж вытеснил из дела. Или банкир Шельга, чью кредитную аферу Григорий Семенович раскрыл. Эти люди могли держать на него зло.
Орлов делал вид, что записывает, хотя имена и так отпечатывались в его памяти. Рожков. Шельга. Проверить.
– А кроме деловых партнеров? Были ли угрозы личного характера?
Амалия Груберова на мгновение замерла. Ее пальцы слегка сжали шелк платья.
– Мой муж был человеком страстей, – произнесла она с ледяной отстраненностью. – У него были… увлечения. Молодые особы из балета. Иногда они требовали большего, чем им полагалось.
– И он отказывал? – уточнил Орлов.
– Он был щедр, но не до глупости. Одна такая, Матильда, из Михайловского театра, недавно грозилась устроить сцену. Но это пустяки. Женская истерия.
Матильда. Балерина. Еще одно имя для списка.
– Простите за бестактный вопрос, сударыня, но где находились вы вчера вечером, примерно в одиннадцать часов?
Если вопрос и задел ее, то она не подала вида. Ее взгляд стал лишь еще холоднее.
– Я поднималась в свои апартаменты сразу после ужина. У меня болела голова.
– И никуда не выходила?
– Нет. – ее ответ прозвучал как удар хлыста.
Орлов знал, что она лжет. Свидетельство лакея было четким. Но он не стал пока раскрывать карты.
– Ваши дети упоминали о некоторых… разногласиях в семье. Скажем, насчет будущего Лидии Григорьевны.
На сей раз лед тронулся. В глазах Амалии вспыхнул настоящий, не притворный гнев.
– Моя дочь – моя забота. Григорий Семенович в своих матримониальных планах заходил слишком далеко. Князь Оболенский – пьяница и мот. Я не позволила бы этому браку состояться.
– И вы спорили с мужем на эту тему?
– Мы… обсуждали. Вчера. После ужина. – она произнесла это с вызовом, словно бросая ему перчатку. Да, я была у него в кабинете. Недолго. Мы поговорили. Он был жив и невредим. После я вернулась к себе.
Орлов кивнул. Она признала факт встречи, чтобы избежать подозрений в убийстве. Умно.
– И о чем был ваш разговор?
– О будущем Лидии. Я сказала ему, что брак с Оболенским не состоится. Он не был рад. Но это не повод для убийства, господин следователь. У нас были более серьезные ссоры.
– Например? – мягко спросил Орлов.
Она посмотрела на него с нескрываемым презрением.
– Это не имеет отношения к делу. Наше личное.
Орлов понял, что дальше этой стены ему не пробиться. Он сменил тему.
– Скажите, сударыня, ваш муж ничего не говорил вам о некоем знаке… ладьи? Стилизованного изображения лодки?
Впервые за весь разговор он увидел на ее лице не模拟рованную, а genuine эмоцию. Не страх, а скорее… острое, животное любопытство. Она наклонилась вперед.
– Ладьи? Нет. Что это значит?
– Пока я и сам не знаю, – честно ответил Орлов. – Но этот знак был нарисован на стене в кабинете после убийства.
Амалия Груберова откинулась на спинку кресла, ее взгляд стал отсутствующим, будто она лихорадочно что-то обдумывала.
– Странно… – прошептала она. – Очень странно.
Орлов решил, что на сегодня с нее достаточно. Он поблагодарил ее и отпустил.
Когда дверь закрылась, он подошел к камину и снова уставился на групповой портрет. Идеальная семья. Отец-тиран. Мать, скрывающая ярость под маской холодности. Сын, разрывающийся между страхом и ненавистью. Дочь, закованная в лед. И у каждого – алиби, построенное на лжи и полуправде.
Зотов, войдя, застал его в этой задумчивости.
– Ну что, Арсений Павлович? Весь цвет общества, а врут как последние подонки с Гороховой улицы.
– Они боятся, Ефим Дорофеевич, – ответил Орлов, не отрывая взгляда от портрета. – Но не смерти Груберова. Они боятся того, что может всплыть наружу в ходе расследования. Их собственных тайн. И это… это гораздо интереснее.
– Так кого будем проверять первым? – спросил Зотов, потирая руки.
– Всем им есть что скрывать, – произнес Орлов задумчиво. – Но лакей видел, как Амалия Груберова шла в кабинет. Она признала этот факт, но представила его как незначительную ссору. Нам нужен кто-то, кто видел или слышал, что происходило в кабинете после ее ухода.
– Камердинер Степан сказал, что после одиннадцати он уже не подходил к кабинету. Другие слуги тоже.
– Тогда нам нужен кто-то, кто не является слугой, – сказал Орлов. – Кто-то, кто мог быть незамеченным свидетелем. Кто-то, кому нечего терять.
Он повернулся к Зотову.
– Ефим Дорофеевич, узнайте, нет ли в этом доме кого-то… старого. Старой прислуги, которая помнит все и всех. Или, может быть, того самого портного, о котором вы слышали. Федора. Того, что живет на чердаке. Иногда те, кого все считают никем, видят и знают больше всех.
Зотов кивнул, его глаза снова загорелись азартом охоты.
– Понял, Арсений Павлович. Разузнаю про этого Федора. Старики любят поговорить.
Орлов снова остался один. Он подошел к окну. Туман за его стеклом сгущался, превращая день в ранние сумерки. Где-то там, в этом белесом молоке, скрывался убийца. Человек, который нарисовал ладью. Человек, который свел счеты с Груберовым. И Орлов был почти уверен, что этот человек смотрит сейчас на особняк с той же темной стороны улицы, что и он – изнутри. Игра только начиналась.
Глава пятая
Чердак особняка Груберова оказался не просто складом старых вещей, а своего рода застывшим временем. Орлов, поднимаясь по узкой, почти вертикальной лестнице за Зотовым, чувствовал, как воздух становится гуще, наполняясь запахами пыли, нафталина, старого дерева и чего-то еще – кисловатого, напоминающего о забвении. Фонарь в руке Ефима выхватывал из мрака причудливые очертания: горы сундуков, обтянутых потертой кожей, зачехленную мебель с призрачными силуэтами, гипсовую голову Аполлона с отбитым носом, груду картин в золоченых рамах, стоящих лицом к стене.