Мобилизованные. Всё закончится быстро

Мобилизованные

Всё закончится быстро

Пролог

Декабрь 2022

Мы стояли с Тёмычем под мелким противным дождём на грязной дороге. Купол огромного дерева прикрывал нас ветвями с вялыми листьями, но вода капала с них на наши капюшоны, а вокруг ещё зеленела мокрая трава. Был декабрь.

В наших внутренних карманах лежали завернутые в полиэтиленовые пакеты военные билеты и клочки бумаги с телефонами близких.

Мы остановились под деревом, и нас загораживал от улицы трехэтажный дом без окон, смотревший пустыми чёрными проёмами в пустоту мутного декабрьского дня и заросший вокруг колючим кустарником.

Хотелось остаться наедине с собой хотя бы на некоторое время.

Слово «свобода» ещё помнилось, хотя уже покрылось медным зелёным налётом, и скоро оно совсем пропадёт, растворяясь в эволюции военного атавизма. На смену ему придут другие слова: «мужество», «честь» и «отвага». Слова из другой реальности, сейчас ещё нами не понятые и также покрытые налётом зелёной меди, как старая пятикопеечная монета.

Время перемен заставило нас поверить в необратимость этих слов. И разделило нас на две реальности. Но это была всё та же, наша реальность.

Мы пока только начали добиваться блеска этой монеты слов, пытаясь тереть её об свой валенок, но вскоре война предложит нам кусок шерсти и пасту ГОИ. И эти слова заблестят у нас на груди медалями и орденами.

А сейчас, чтобы почувствовать «свободу», мне нужно было выпить банку пива и постоять в тишине со своим другом, с которым мы пока не были готовы к такой скорой эволюции.

Тёмыч пил энергетик. Он был моложе меня почти на 15 лет и алкоголь не жаловал. Я же, наоборот, не понимал энергетик. Но это никого из нас не раздражало. Познакомились мы с ним ещё на «боевом слаживании» и сблизились. Из всех мобилизованных я предпочёл общаться именно с ним.

Тёмыч, рубаха-парень, сразу всё о себе рассказал, и я понял, что ему можно доверять. Хотя мы были с ним совсем разные. И не только по поколению. Тёмыч не уживался ни в одном коллективе, он его тяготил. У меня же был опыт руководства большим коллективом. Тёмычу не везло в личной жизни, и он только недавно женился в 35 лет, найдя себе жену с 2 детьми.

– Да ну и ладно! – махал рукой Тёмыч, вызывая у меня безграничное уважение.

Сам я был к тому времени уже в разводе и в новых отношениях. А детей у меня никогда не было. О чём сейчас, я как раз, нисколько не жалел.

Тёмыч работал подсобным рабочим на свежем воздухе, стриг кусты, косил газоны, пилил старые ветки деревьев, облагораживая город. Я же работал инженером на серьёзном предприятии.

Мобилизация объединила и скинула всё это, уже не нужное здесь, оставив только родственные души и людей, которым можно доверять.

Тёмыч хотел домой! К своей новой жене, с которой он успел прожить только месяц, к своей работе на свежем воздухе, подальше от горлопанов-сослуживцев и командования, отдающего приказы. Он не верил, что это всё ещё надолго.

– Как думаешь, Игорян, когда всё это закончится? – спросил он у меня с надеждой.

Я смотрел в проём безглазого дома, где на улице города Макеевка, под Донецком, раскачивался баннер: «С Новым 2023 годом!» – и молча отхлебнул из банки.

– Я думаю, что всё закончится быстро! – сам себе ответил Тёмыч, так и не дождавшись от меня ответа.

Начало

Февраль 2022 года разрезал время надвое. Прозвучали слова – тяжёлые, как приговор: «демилитаризация», «денацификация». Вслед за ними рухнул привычный шум цифрового мира – «сломались» социальные сети. Звёзды, словно испуганные дети, стали выкладывать в свою ленту чёрные квадраты, не ведая, что прежние правила отменены и неприкасаемых более нет. Вскоре после одного такого поста в небытие канул самый рейтинговый ведущий Первого канала – живое подтверждение новых правил.

К лету официальная картина мира стала напоминать калейдоскоп, где осколки правды не складывались в целое. Ранение корреспондентки под Киевом в прямом эфире, скупые сводки с фронта, где тщательно избегали главного слова – «война».

Реальность менялась на глазах. Исчез «Макдональдс», с «АвтоВАЗа» ушли французы. Даже на нашем предприятии случилась диверсия – чешские партнёры удалённо вывели из строя собственное же оборудование.

Повседневность трещала по швам: перестал работать GPay, был заблокирован Facebook, по телевизору призывали искать предателей.

И на фоне этого – самое прекрасное лето в моей жизни. Небо было бездонным и ясным, и будущее виделось таким же безоблачным. Я наивно полагал, что конфликт вскоре сойдёт на нет и стороны договорятся. Но всё только начиналось.

Осень принесла новый язык. Словосочетание «частичная мобилизация» подняло в небо самолёты, уносивших за рубеж тех, у кого были деньги и заграничные паспорта. Я смотрел на это бегство с недоумением: зачем? Лишь потом до меня дошло – им было всё равно. Они боялись.

В то время ещё работал YouTube. Там вышла сумасшедшая серия «Масяни», чья откровенная пропаганда перечёркивала всё, что было дорого в старом, «прикольном» мультике. Появились ролики о Мариуполе и «Азовстали», страна услышала про

«Ахмат» и «Вагнер». Исчез Netflix, на который я всё никак не решался подписаться – теперь этот выбор был сделан за меня.

Родились новые символы: лаконичная и угрожающая Z, лозунг «Своих не бросаем!», образ бабушки с алым знаменем. Экономику призывали встать на «военные рельсы».

Проснулись военкоматы. Не проснулись – их растолкали. Как сонный часовой, заснувший на посту и внезапно разбуженный окриком командира, система заморгала, раскрыла рот от ужаса и начала метаться, раздавая повестки всем подряд.

Меня с работы тоже направили в военкомат, пообещав оплатить смену. Обещание сдержали. Я вернулся оттуда с повесткой – билетом в иную реальность. Трудовой договор был приостановлен, выплаты получены. Вечером должны были состояться проводы. Я ломал голову, как сообщить об этом родным.

Они восприняли новость с тихой стойкостью, за один вечер собрав мне самый необходимый скарб. К шести утра мне предстояло явиться на сборы в театр «Колесо» – горькая ирония в названии, которое вдруг обрело зловещий смысл. Мы просидели остаток вечера на кухне, за столом, импровизируя наши скромные проводы в новую, неизвестную жизнь.

Проводы

Вслепую пушка лупит, наотмашь шашка рубит

И ворон большекрылый над битвою кружит

А пуля знает точно, кого она не любит

Кого она не любит – в земле сырой лежит! – хрипел в моем телефоне Летов.

– Давай выпьем, проводы всё-таки! – поднял я рюмку, немного убавив звук.

– Да как тебя вообще мобилизовали?! – удивлённо воскликнул мой старый друг Алёша. – Ты когда позвонил, я же не поверил сначала!

– Это будет самый главный вопрос на протяжении всей моей службы! – догадался я. – Хотя, кроме него, есть ещё много других вопросов!

– По поводу? – заинтересовался друг Алёша, подцепив вилкой маслину из банки.

– Ну, например, что там произошло, если нас так резко посылают на передовую, мобилизовав всех подряд, не делая ни для кого исключений?!

– Да какая ещё передовая?! Никто вас в самый замес не не кинет! Ты пойми, линия фронта растянулась на сотни километров! Наши идут вперёд! Поэтому нужна территориальная оборона! Вот вас, запасников, и мобилизовали! Будете стоять на освобождённых территориях! – объяснил мне Алёша, подвигая к себе салат.

– И долго там стоять? – заинтересовался я.

– Не знаю… – сбился с мысли мой друг. – Не думаю, что долго. Ротацию обязательно проведут! Каждые три месяца положено! – уверенно закончил он, подцепив вилкой минтай в кляре.

– Знаешь, как я ощущаю эту ситуацию… – начал я.

– Да нет у нас никакой ситуации! – сразу перебил меня Алеша, размахивая уже куриной костью. – Всю ситуацию создали хохлы!

А у нас просто другого выхода не было! Поэтому сейчас всё идёт правильно и так как нужно! – закончил он, поставив точку.

– То есть в 49 лет, идти воевать – это правильно и мне это нужно? – я протянул ему салфетку.

– Ну, а что поделать, если Родина позвала? – вздохнул друг Алёша, дотянувшись рукой до бутылки водки.

– Ну, наливай тогда – за Родину! – согласился я.

Театр «Колесо»

Эта война началась для нас в пять утра, с тяжёлого похмелья – странного и горького пробуждения, которое не пожелаешь и врагу.

Площадь перед театром «Колесо» была полна людей. Мужчины, в расцвете лет, шли в армию во второй раз. Казалось, сама судьба над ними издевалась: они уже построили дом, вырастили детей, нашли покой – и вот снова. Этот кошмар, эта нелепица не укладывалась в сознании.

Рядом стояли их жёны и дети – застывшие, непонимающие. Они смотрели на закрытые двери театра, будто ждали, что вот-вот объявят: ошибка, всё отменяется.

Но движение у входа возобновилось.

– Пускают только по повесткам, без родных! – пронеслось по толпе.

Я наскоро обнял своих, перекинул рюкзак.

– Позвоню! – кивнул я, обернувшись.

Внутри нас встречали скучными, заученными фразами:

– Проходите в зал, занимайте любые места.

Я сел в центре, в кресле с потертым бархатом, готовясь к самому абсурдному спектаклю в жизни. Когда зал заполнился, к микрофону вышел сухощавый военком, а рядом с ним – одутловатый мужчина в штатском, с непроницаемым лицом силовика.

– Гарик Бульдог Харламов и Тимур Каштан Батрутдинов! – раздался из темноты зала наглый выкрик.

В зале раздались аплодисменты.

– Что?! – взъярился военком. – Кто-то ещё не протрезвел? Сейчас организуем вытрезвитель! Заберите его! – обратился он к полиции и кивнул в сторону крикуна.

Но зал ответил гулом недовольства, и несколько мужчин встали, преградив полиции дорогу. Полицейские растерянно замерли.

Военком тоже замер на мгновение, оценивая ситуацию. Затем, сменив гнев на подчёркнутую строгость, объявил:

– Проверка по списку. Я называю фамилию – вы откликаетесь.

Нескольких человек не оказалось.

– Отсутствующих найдём, – сухо заметил военком. – За ними уже выехали.

Зал на это ответил смешками и хохотом.

– Хватит шутить! Теперь всё серьёзно! – попытался он придать себе суровости военком.

Но зал лишь зашумел с новой силой.

Военком устало махнул рукой:

– Автобусы ждут. Едем в Рощинский, в часть…

Вдруг он резко обернулся к помятому, испитому мужчине, который пытался что-то сказать:

– Вам что-то нужно?

– Да! – прохрипел тот. – Почему меня забрали? Мне сорок восемь лет!

Я усмехнулся.

– У меня перед глазами список, – холодно ответил военком. – Я знаю, сколько тут кому лет. Но нам нужны люди. Где взять столько мужчин до тридцати пяти? – Он неестественно улыбнулся, как плохой актёр, и широко обвёл зал рукой. – Пришлось призывать вас!

– Браво! – крикнул кто-то с галёрки.

Но военком уже не реагировал.

Мы выезжали из ворот театра под оглушительные аплодисменты родных. И вдруг я с пронзительной ясностью осознал: мы – как актёры, покидающие сцену под рукоплескания. И оттого вспомнились мне последние аплодисменты, что провожают в вечность.

– Мёртвых актёров провожают аплодисментами, – тихо сказал я в наступившей тишине.

Колупаевка

Был такой посёлок под Самарой в несколько дворов. В начале 30-х годов там разместилась воинская часть. А в 60-х уже были танковая учебная и мотострелковая части. Обучали там танкистов для службы в Восточной Германии.

В 90-х Германия объединилась, и на месте Колупаевки возник проект «Черноречье», куда и вывели большую часть Западной группы войск. Строительство жилья для военнослужащих финансировалось по договору правительством Германии. А в начале нулевых Черноречье переименовали в посёлок Рощинский со статусом «военный городок закрытого типа».

В 2022 году в Рощинский подъехали два первых автобуса с мобилизованными из Тольятти. Рощинский к такой работе военкоматов не был готов. Мобилизованных с области свозили в часть и высаживали у забора.

Из окон автобусов мы наблюдали горящие в лесополосах костры и разбитые палатки. Очевидно, люди уже успели в них переночевать. Но не разбегались, чего-то терпеливо ожидая.

И речь идёт не о плохой организации в части, а о том, что такое большое и внезапное количество людей сразу и одновременно принять было невозможно. Рощинский пустовал. Весь его основной личный состав уже выполнял боевые задачи там. Для охраны порядка и организации выдачи обмундирования с законсервированных, на случай войны, складов были привлечены молодые курсанты Сызранского вертолётного училища, срочно переброшенные в Рощинский. Также на охране порядка была разведрота.

Всех военнослужащих, включая пенсионеров, также привлекли. Всем прибывшим мобилизованным нужно было переписаться, пройти проверку, у них отобрали алкоголь, усмирили буйных, одели, обули, выдали вещмешок, плащ-палатку, флягу и котелок с солидолом.

Насколько чётко была организована работа, я понял, когда вышел со склада на улицу, уже переодевшись в новую форму и неся в руках комплект зимней одежды. На улице нас ждали палатки с представителями банка, которые тут же выдали всем зарплатные карточки. Банк работал даже быстрее военных. Такая вот примета времени!

Нам повезло: нас заселили в кубрики по четыре человека! На кроватях уже было бельё, и можно было спокойно отдыхать. Завтра нас всех ждала новая жизнь!

Город

– Артём! – протянул мне руку любопытный, небольшого роста парень с большими внимательными глазами.

– Игорёк! – пожал я ему ладонь в ответ.

Познакомились мы в очереди на склад за шапками-ушанками. Тёмычу тогда не нашли шапку нужного размера и выдали большего. Она у него немного свисала на брови, но на голове держалась. После примерки мы их больше не носили никогда. Тактические флисовые шапки оказались и удобнее, и практичнее.

На боевое слаживание нас отправили в родной город. И поселили через улицу от многоэтажки, где прошло всё моё детство и юность.

Ощущение, что произошёл сдвиг нашей реальности в другую сторону, испытали тогда все мобилизованные. Слишком быстро всё это случилось! Чувство, что этого не должно было быть в этой жизни, возникло уже давно. Но пока тебя это не коснётся лично, ты так и будешь плыть по течению, не понимая, в какой именно день наша реальность свернула не туда. Такие мысли посещали меня, когда я смотрел на свой дом с крыши наших казарм, потихоньку выходя ночью покурить в ночной тишине с видом на свою улицу.

«– Виновата ли я? Виновата ли я? Виновата ли я, что люблю?!» – пели в моем детстве родители, собираясь на праздники с родственниками в том доме, на который я сейчас смотрел. Тогда ещё были живы и здоровы бабушки и был жив отец. Мы жили с сестрой в одной комнате и ни в чём не нуждались, и всё, что нужно, у нас было. Отец с матерью, не знавшие войну, но имевшие героев-родителей, воспитали нас с сестрой правильно и верно. А дед, дошедший в штурмовиках до Берлина, и бабушка, прожившая очень непростую жизнь, были самыми добрыми людьми на свете. Их медали и ордена, аккуратно спрятанные в комоде, всегда поражали меня и заставляли ими гордиться! Как они воспитали своих детей – наших родителей, – говорить излишне. И детям победителей они дали всё. А наши родители это всё отдали нам! И они, и мы думали, что дальше всё так и будет!

Мы все ошиблись! В какой-то момент наша реальность свернула не туда, и мы очнулись уже в другом мире.

Ну не так уж и плох этот новый мир! – подумали мы, внуки героев. И довели этот новый мир до абсурда! Сейчас из дома моего детства в окно смотрела мать и, конечно же, не могла видеть огонёк моей сигареты на крыше казарм.

А я обиделся на родной город. Не понимал, почему он мобилизовал на войну именно меня или вот Тёмыча. Я имел больше 30 лет стажа на заводе, а это честный труд во благо города и страны! Алкаши, не знающие, куда себя деть, как пили, так и пьют до сих пор. Почему мы? Почему так? Я разрывался от вопросов и не находил ответа. Зачем я там нужен в 49 лет? На мясо что ли? Не дождетесь! Я был зол и думал, что как только всё закончится, я уеду отсюда! Не прощу!

Но я простил.

Боевое слаживание

Жёны мобилизованных осознали ситуацию примерно через две недели, когда их мужья так и не вернулись, а главным вопросом у детей стал вопрос: «Где папа?».

Своевременное заявление Путина о ежемесячных выплатах мобилизованным немного сгладило ситуацию. Решили подождать денег и дальнейшего развития событий. Раз уж муж не на фронте, а в городе, да ещё и получает такие деньги, можно потерпеть несколько месяцев. К тому же разрешили увольнения, и обстановка немного разрядилась.

Отпускать домой с ночёвкой начали ближе к декабрю. А пока с 15 до 18 часов можно было уйти в увольнение.

Штат полка постепенно пополнялся: появились командиры взводов и замполиты из числа мобилизованных офицеров. Вспоминали армейскую дисциплину, заново учились ходить строем и каждый день заполняли кипы бумаг, которые потом теряли и переписывали снова.

Начались долгие утренние построения на плацу – иногда с поднятием флага и парадными приветствиями, а иногда просто так, без чёткого плана.

Появился командир полка и его заместители. Наконец-то командование стали узнавать в лицо. Постепенно определился и план занятий.

Например, ползание вдоль забора по траве считалось тактической подготовкой. Курение возле спортивных снарядов – физической. А несколько часов в учебном классе, проведённые в полной тишине, назывались теоретическими занятиями.

На полигоны нас начали возить позже, с первым снегом, который выпал в ноябре. Тогда же договорились с городской администрацией о выделении автобусов. Полигоны находились далеко, и транспорта для такого количества людей не хватало.

А пока развлекались как могли. Слушали речь замполита о мировой обстановке – в целом и понемногу обо всём. Выступление завершилось видеороликом его собственного производства, который показали в клубе.

Это была нарезка из TikTok, которую он постоянно ставил на паузу и комментировал. Заканчивалось всё песенкой в исполнении двух девиц.

– Всю ночь, наверное, качал видосики и монтировал этот ролик! – предположил Тёмыч.

– Ага, а речь только под утро написал, да и то не закончил! Пришлось импровизировать! – поддержал я.

В том же клубе по выходным показывали фильм «Лучшие в аду». Я любил кино и пришёл посмотреть. Картина оказалась жёсткой и оставила тягостное впечатление. Других фильмов, кстати, не показывали.

Вскоре у нас сменился командир роты. Вместо бестолкового щуплого лейтенанта Лёхи, который не угодил командиру полка, пришёл Буйвол.

Мы постепенно узнавали друг друга. Выявились алкаши, паникёры, психи, тихушники и вруны. Со всеми приходилось уживаться и срабатываться. Привыкали к ночному храпу, однообразию дней, строевой ходьбе, командам и общему туалету.

Привыкание шло с переменным успехом – не обходилось без драк, пьяных истерик и обид в очереди на увольнение.

Наше будущее всё больше обрастало слухами, и мы уже не понимали, чему верить. А дела на фронте ухудшались, и я морально готовился к отправке, хотя никто толком не знал, что с нами будут делать. Суды области засыпали заявлениями о незаконной мобилизации. Писали даже те, у кого не было никаких законных для этого оснований. Отсеялись больные и многодетные. Но были и нюансы. Если жена была беременна третьим ребёнком, то это основанием для увольнения не считалось! По факту, у тебя пока только двое детей! Если у тебя трое детей уже есть, но один живёт с бывшей женой – это тоже не основание! У тебя сейчас двое детей! Воспрянувшие было духом такие отцы опять приуныли.

На полигоне Тёмыч впервые взял в руки автомат, а я – гранату. Стрельбы и метание гранат стали проводить часто.

Командование нанимало каких-то сомнительных военных инструкторов, которые проводили с нами занятия, пока у них не заканчивались деньги. В крайний раз они попросили оплату уже лично от нас – мол, если хотите продолжения занятий.

Куда делись все армейские инструкторы, оставалось загадкой.

Эти же «спецы» сняли с нами клип – с наложенной музыкой, кадрами с дрона и крупными планами. Имитация наступления по заснеженному полю до окопов «противника», затем оборона этих же окопов. Музыка затихала при выстрелах и возобновлялась, когда мы бежали в тройках.

Я в том «бою» запутался в колючей проволоке и упал. Никто не предупредил, что под снегом есть «колючка»!

Клип с нашей ротой они загрузили на YouTube, а мы разослали его родным. В общем, они сделали себе рекламу, причём самым наглым образом!

Попадались и другие инструкторы – ещё более странные, непонятно откуда взявшиеся. Но были и из «Вагнера». Медик оттуда толково объяснял, как укомплектовать аптечку и действовать в полевых условиях.

Примеры он приводил крайние:

– Вот ему оторвало ногу! – показывал он на бойца. – Смотрите, что делать! – и демонстрировал приёмы на «раненом».

– А что с ногой? – тупили мобилизованные.

– Что с ногой?! – не понимал медик.

– Ну, оторванную-то куда девать?

– А! Можешь взять с собой, потом ему отдашь!

Городская и областная администрация обеспечивала нас всем, по их мнению, необходимым. Однажды привезли грузовик лопат и ломов. Устроили день выгрузки и доведения инструментов до ума. Лопаты нужно было прикрутить саморезами к древку и наточить. Ломы, все в солидоле, мы скинули в кучу.

Лопаты – очевидно, для окопов, а ломы – если земля замёрзнет. Таскали мы этот скарб аж до Воронежа, а потом они благополучно потерялись.

Кроме того, нам выдали спальники и рюкзаки. Спальные мешки были неплохие, а рюкзаки – обычные гражданские. В итоге они все порвались. Были ещё шапки, термобельё, нитки с иголками и прочая мелочь.

Те, кто утверждает, что всё приходилось покупать за свои деньги, – безбожно врут!

Кстати, духовную поддержку нам тоже обеспечивали – мобилизованный поп иногда проповедовал на плацу с трибуны. Человек в чёрной рясе под боевыми знамёнами смотрелся дико, но таково было время.

Вообще, по моим наблюдениям, если перед строем выходит поп – всё плохо. Не хочу оскорбить верующих сослуживцев – это просто личные наблюдения. Да и появляются они перед строем не просто так.

В знак благодарности администрации наше командование решило прогнуться и пригласило мэра. Для этого на плацу выстроили весь полк со всеми выданными вещами. Если что-то не помещалось на человеке, оно лежало рядом. Наглядная демонстрация: «У нас всё есть!»

Мэр прибыл в сопровождении двух дам и мальчика в очках. Даже не взглянув на мобилизованных, он демонстративно отвернулся, поговорил с командованием и уехал, не сказав своим землякам ни слова. Тем, которые только вчера работали на благо города и области. А сейчас стояли на плацу уже второй час, дожидаясь его появления.

Понять его можно: он сделал для нас всё, что мог. Теперь пусть Минобороны заботится. Понять – можно. Но осадочек остался.

– Ave, Caesar! – негромко сказал кто-то при появлении мэра.

– Идущие на смерть, приветствуют тебя! – ответил я вслух, вспомнив сериал «Спартак. Боги арены».

Постепенно приближался день отправки. Хотя обещали, что уедем только после Нового года, этого не случилось. 16 декабря 2022 года нам объявили: едем в ДНР.

День отправки

В нашем детстве не было фильмов ужасов. Зато в кинотеатрах шли картины о войне – без всяких возрастных ограничений. А вот фильмы о любви были под запретом «до шестнадцати». Так и вышло: до шестнадцати нам было позволено смотреть на смерть, но не на любовь.

Помню, как в детстве посмотрел в кинотеатре «Чёрную березу» – про танкистов. Ни один хоррор не произвёл на меня такого впечатления. Я до сих пор не решаюсь пересмотреть его. Брежневский культ Великой Отечественной пришёлся как раз на мои годы. Говорят, до того о войне предпочитали помалкивать – слишком уж велика была национальная трагедия. Но Партия решила иначе: героев – увековечить, а лозунг «Никто не забыт и ничто не забыто!» – сделать одним из главных. Тогда-то, в моём детстве, и зазвучали голоса гениальных писателей-фронтовиков, явив миру и «Василия Тёркина».

– Кто там? – спросил я, услышав звонок в дверь.

–Это я, Гена! – отозвался за дверью одноклассник.

Я отодвинул замок и распахнул дверь. На пороге стоял Генка с книжкой стихов. На мой немой вопрос он, сияя, прочёл вслух: