- -
- 100%
- +
«—Хорошо же! —
И тогда-то,
Злость и боль забрав в кулак,
Незаряженной гранатой
Тёркин немца— с левой – шмяк!
Немец охнул и обмяк…»
Он залился счастливым смехом, полный мальчишеского восторга. Представима ли сегодня такая картина? Третьеклассник, настолько впечатлившийся стихами, что бежит с книгой через два этажа, чтобы поделиться этим с одноклассником! Я эти строки уже знал, но, чтобы поддержать друга, тоже рассмеялся. Довольный Гена удалился.
Тогда же, в третьем классе, я взял в библиотеке «Повесть о настоящем человеке». Мне не хотели её выдавать – мал ещё, – но я настоял. Прочёл за одну ночь и навсегда понял, каким должен быть человек.
В те годы вышло множество военных экранизаций. Что-то я недопонимал в силу возраста, а чего-то – боялся. Во всех фильмах были самолёты с белыми крестами. Их появление в кадре не сулило ничего хорошего. Мне снилось, как они летят на наш дом, и чем ближе их гул, тем сильнее сжимался от страха комок в горле. Позже, на войне, я часто вспоминал этот сон.
Вместе с нами, мобилизованными, прибывшим в город на боевое слаживание, прилетела огромная стая ворон. Птицы мешали спать, их карканье будило по утрам. Ворона – дурная примета. А огромная стая – уже не знак, а прямое предупреждение. Очень хотелось пересчитать их и сравнить с численностью нашей роты, чтобы узнать остаток.
Пятнадцатого декабря нас отпустили домой – сообщить новость об отправке и побыть с близкими до утра. Сколько жён попадало в обморок, услышав это, – не знаю. Свою я подхватил и как мог успокоил. Под утро мы обнялись на прощание. Теперь – надолго. Настал день отправки.
Поезд в Новошахтинск
На вокзал мы приехали ночью. В темноте нашли свой состав и вагон. К вагону подогнали грузовик, забитый вещами. Ломы и лопаты от городской администрации тоже привезли. Забили ими тамбур до самого потолка. Потом мы их успешно потеряли, и слава богу! А тогда у проводницы вагона случилась истерика. Так ведь нельзя грузиться – лопатами блокировать тамбур, ломами загромождать проходы! Она, выходит, лучше нас знала, как ехать на войну.
Седой, на всякий случай, схватил её за жопу.
– Маньяк! – заорала проводница и заперлась в моём купе. Больше мы её не видели.
В толкотне погрузки мы с Тёмычем разминулись и расселись по разным местам.
Рядом со мной устроились молодые Кащей и Узбек. Прибившийся к ним Гермес залез на верхнюю полку. В медицине он не соображал совсем, но на гражданке работал на фармацевтическом заводе. Этого хватило, чтобы стать у нас штатным медиком.
Позже, когда взвод попадёт под Работино, Гермес и Кащей погибнут. Узбек попытается вытащить тело Кащея и будет ранен.
А пока мы ехали вместе, в одном плацкарте. Всё пространство внизу было завалено их вещами. Накануне они стащили со склада ящик тушёнки – и правильно сделали! Сухпай нам почему-то не выдали. Да и загрузили так, что достать его было невозможно. Выдали по буханке хлеба на весь плацкарт. Вот тогда-то украденная тушёнка и пригодилась. В довершение всего Кащей угостил всех бутылкой рома.
За стенкой от нас ехали «алкаши»: Большой, Седой, Айтишник и Француз. Пятым был Старый – тот самый потрёпанный жизнью мужичок, что спрашивал в военкомате, зачем его забрали в сорок восемь лет.
Самый умный и самый молодой из них был Айтишник. В алкаши его записали случайно; он сам выбрал эту компанию и во всём их поддерживал. Взводный Виталик подозревал, что главный среди них как раз Айтишник. За ним по пятам следовала его жена; она и сейчас неслась за поездом на машине. Уехала бы и за линию фронта, но это было уже не так-то просто.
Большой был классический «скуф»: с большим пузом, скверным характером и массой тараканов в голове. Почему-то считал себя мудрецом и охотно делился своим «опытом», хоть его об этом никто и не просил.
Старый был его коллегой. Выглядел он на все семьдесят, хотя ему было лишь сорок восемь. Как он пил – комментарии излишни.
Седой – деревенский хмырь, мнивший себя неотразимым. В своём посёлке работал пожарным. Был суетлив и бестолков.
Француз получил свой позывной из-за фамилии, созвучной с «Ришелье». Мутный тип, страдавший алкоголизмом. Помню, как он кидался с ножом на взводного Виталика, а потом два дня скрывался в Макеевке. Где он сейчас и что с ним, я не знаю.
В следующем плацкарте сидели два самарских интеллигента, зоотехник и тракторист с позывным Дизель. У зоотехника была жена, беременная третьим ребёнком, и он очень надеялся «соскочить». На полигоне под Воронежем он сбежал домой. Взводный Виталик долго ему названивал, матерился. Тот вернулся и уехал под Работино. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Самарские интеллигенты попали туда же. Что с ними теперь, живы ли – не знаю. Пробовал писать – без ответа.
В соседнем плацкарте ехали Тёмыч, Лёха-Пулемётчик и Гитарист. У последних двух мозги были детские. Как их вообще призвали – загадка! По-моему, они и сами не очень понимали, что происходит.
Под Работино Лёха первым «затрёхсотился». Его отправили в госпиталь, и больше мы его не видели. Судьба Гитариста мне тоже неизвестна.
В конце вагона ехали наш взводный лейтенант Виталя с замполитом и замкомвзвода. Последний тогда здорово напился – будто предчувствовал, что будет дальше. Таким пьяным мы его ни разу не видели. Позже, в Спартаке, он наступит на мину и потеряет ногу, а Виталя уедет со взводом в Работино.
А наш поезд на третий день прибыл под Новошахтинск.
1444
В Японии цифра 4 звучит так же, как слово «смерть». Поэтому там официально распространена тетра фобия, то есть боязнь цифры 4. Например, в лифтах её нет на кнопках этажей, в больницах не найти палату № 4, и не выпускают номера машин с этой цифрой.
Номер полка самарских мобилизованных – 1444 – выглядит так, будто по одной четвёрке досталось каждому батальону. А ведь единица в Японии пишется так же, как у нас знак «минус». Правда, тогда это никому не пришло в голову. У нас боязни цифры 4 нет, разве что не принято отмечать сорокалетие – и окружающие обязательно об этом напомнят. Вряд ли это суеверие как-то связано с Японией.
А вот в нумерологии число 1444 часто связывают с необходимостью брать на себя ответственность как за себя, так и за других. Оно может указывать на то, что наступает время взросления и роста, когда от человека ждут большего. Все эти японские предсказания смерти и нумерологические пророчества о новом этапе взросления для 144-го полка мобилизованных в недалёком будущем полностью оправдались. Но это было лишь первое из испытаний, с которыми ему пришлось столкнуться.
Страх, что страшный сон сбудется, называется ларватофобией. У большинства мобилизованных, прошедших срочную службу, она присутствовала в небольшой степени. Всем им снилось, что их снова призывают в армию. Этот сон был навязчивым и внезапным. Он повторяется с разной периодичностью. Просыпаешься в страхе, растерянный и удивлённый. Потом вспоминаешь, что тебе уже скоро пятьдесят, и горько усмехаешься. Такие истории о сне, в котором ты снова в армии, я слышал много раз.
Мобилизация подобна ретроспективной интерпретации: когда мозг подгоняет детали сна под реальные события. И это ощущение не покидает на протяжении всей службы.
Панофобия, или боязнь всего (плохих предчувствий), прокатилась по всей стране после объявления СВО. Сейчас, наверное, она в той или иной степени осталась только у мобилизованных.
Страх потерять любимого человека называется лародофобией. Основания для такого страха у мобилизованных, отсутствующих дома не первый год, остаются до сих пор.
Танатофобия – это фобия, связанная со смертью во всех её проявлениях. Для её развития у мобилизованных есть все условия. Ноциофобия (или альгиофобия) – это боязнь боли как таковой, и она может быть связана со страхом пыток, поскольку они подразумевают причинение боли. Тут и комментировать нечего.
Медицина придумала объединённый психологический термин – ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). Почему-то считается, что ПТСР возникает уже после войны. Но что делать с тем, что происходит с психическим и психологическим здоровьем солдат прямо сейчас, во время службы? Военные медики нередко рекомендуют спирт в качестве панацеи. А то, что творилось в головах у мобилизованных бывшего 144-го полка, – это уже их личная тайна и трагедия.
Граница миров
Эшелон остановился в чистом поле. За полем виднелись дома. Мы жгли костры, пытаясь согреться.
– Пойдём найдём магазин и узнаем, где мы находимся. – предложил я Тёмычу, указывая на постройки вдали
–Пойдём! – согласился Тёмыч.
Магазинчик мы нашли. Купили пирожки, сигареты и выяснили у продавщицы, что это город Новошахтинск. Название нам ни о чём не говорило.
–А далеко до Ростова? – спросили мы, пытаясь хоть как-то сориентироваться.
–Ростов?! – вытаращила на нас глаза продавщица. – Да, отсюда далеко!
Оказалось, что граница была совсем рядом.
Через границу нас перевозили на «Уралах». Это была наша первая поездка в кузове, где мы чуть не задавили друг друга. Какое-то время я сидел на Старом. Он стоически меня терпел, понимая, что мне деваться некуда. А ему – и подавно. Мы пытались «перетряхнуться», чтобы найти удобнее положение, но от этого становилось только хуже. В тот день мы на собственном опыте поняли, что такое настоящая давка.
«Лишь бы не сдохнуть, задавленным своими же!» – думал я, уже не в силах пошевелиться и медленно затекая.
За ночь «Уралы» остановились всего один раз. Мы выпрыгнули из кузова, чтобы размять затекшие конечности. Обратно лезть никто не хотел, но пришлось.
Первым истерику закатил Гитарист. Обезумев от давки и дискомфорта, он закричал:
–Есть у кого что пожрать?! Есть?! Дайте пожрать!
Кто-то передал ему пачку галет. Он быстро вскрыл её и принялся жадно есть.
«Сейчас попросит пить», – мелькнуло у меня в голове. Галеты были очень сухими.
–Дайте попить!!! – сразу же завопил Гитарист.
Бутылка с водой прилетела в него, ударившись о каску.
И Гитарист заплакал.
–Да чтоб тебя! – не сдержался я. – Хохлы за это ответят!
Старый, на котором я сидел, затрясся от смеха. За ним затрясся весь кузов. Гитарист выдохнул и замолчал.
Под утро мы наконец прибыли на место. Выбравшись из кузова и побросав свои вещи на землю, мы огляделись. Перед нами стояло здание ПТУ. Мимо по дороге спокойно проезжали машины с украинскими номерами.
Страх
Что такое страх? Что мы знали о нём до мобилизации?
Приснился страшный сон с твоими фобиями, где ты умираешь от того, чего боишься больше всего. Просыпаешься в своей постели и несколько минут лежишь, осознавая, что это всего лишь сон.
Или вдруг нахлынет беспокойство за родных. Разыграется фантазия: а вдруг с ними случится что-то непоправимое? И ты останешься один. Как ты переживешь это одиночество? Это страх?
Нет. Это фантазия.
Первый день в школе. Я, первоклашка, с букетом астр, в перешитой мамой форме, с ранцем и рыжим мешком для сменки, зашёл в здание. В классе нас надолго не задержали, скоро отпустили по домам.
А я захотел в туалет. Все школы строились так, что даже первоклашка мог найти, где он. Зайдя внутрь, я почувствовал удушливый табачный дым и увидел разрисованные ручкой стены и кабинки. Я остолбенел на входе, глядя на растрескавшееся окно – в него, судя по следам, кидали металлические шарики. На потолке были подпалины от сгоревших спичек. Воняло хлоркой и канализацией.
Вот тогда я ощутил страх. Страх от того, что детство закончилось так нелепо – в школьном туалете. Но это был не страх, а испуг.
– Не бойся никого! Ты же не трус! Трусом быть плохо! – вспомнил я, как отец, глядя на меня сверху вниз, на карапуза в майке и трусиках, совершенно серьёзно меня воспитывал. – Ничего не надо бояться, запомни!
–Я никого не боюсь, потому что я очень смелый! – заявил я, поняв, чего ждёт от меня родитель.
–Вот и молодец! Так всегда и говори! – глядя на меня сверху, улыбнулся отец.
Здесь никто не говорит: «Я боюсь!» или «Мне страшно!». Здесь говорят: «Мне стремно!». Стремно из-за страха.
А что такое страх? Это то, за что стыдно. Стыдно, что ты трус! А мы не трусы! Отцы нас воспитывали одинаково. Нам стремно из-за страха, но мы не знаем, что это такое.
В тебя летит снаряд. Ты сидишь, укрывшись в блиндаже со своим командиром и сослуживцами, и понимаешь: каждые десять секунд – и эти могут стать твоими последними. Ты оглядываешься по сторонам и замечаешь, что никто не кричит от страха. Не орёт, как в кино: «Мы все умрём!». И не убегает в панике из блиндажа.
–Сейчас, через десять секунд, будет ещё один прилёт! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… … Пошёл!
Молчит командир. В тишине чиркнула зажигалка… Свист снаряда, который летит к тебе…
– Я ничего не боюсь, потому что я очень смелый! – вспоминаю я и смотрю наверх, в потолок, куда мы накидали палок и елок для маскировки. Сверху мне улыбался отец.
Заброшка. Декабрь 2022 года
– Шо, хлопцы, прикупляйтесь? – встретил нас на рынке любопытный дед. – Вы откуда будете?
–Из Тольятти! – ответил Тёмыч.
–Ого! – удивился дед. – А у нас тут баня есть! Большая!
–Где? – заинтересовался я.
–На шахте! – ответил дед и объяснил, как её найти.
– Ну вот, Тёмыч, баню мы нашли! – обрадовался я. – Жизнь налаживается!
Наш взвод во главе с Виталиком расположился в заброшенном доме в районе Холодная Балка, в Макеевке. Этот дом мы нашли сами. Сначала командование разместило нас в местном ПТУ, где мы в невероятной тесноте прозябали сутки, ночуя на холодном кафельном полу. Потом нас перебросили в Холодную Балку и предложили в качестве дислокации Дом культуры. Но и там мест уже не было.
Вокруг ДК стояли ряды одноэтажных квартирных домов. В каждом было примерно по пятнадцать комнат-квартир. Один из таких домов пустовал. В одной из квартир жила семья, но, по нашим ощущениям, они тоже были тут чужими.
–Да, занимайте комнаты, – сказали они. – Только двери вскрывайте сами. Ключей нет.
Мы с Тёмычем заняли небольшую комнату с одним окном и исправно работающей печкой. В комнате стояли стол и стулья. Была пустая гардеробная, куда мы повесили свою броню и каски, и шкаф, полный чужих вещей. На стене висел календарь за 1987 год. Кроватей не было, поэтому спали на полу. Мне удалось раздобыть толстый утеплитель, и получилось довольно сносно. Свет мы провели сами – как раз за проводами и лампочками мы и ходили на рынок, где и встретили того самого деда.
На нашей печке можно было готовить, но я предпочитал ходить на обед к полевой кухне, которая стояла за Домом культуры. Готовили там отвратительно, но с хлебом и чаем – сойдёт. Завтракал я на рынке, покупая пиво и пирожки, а на ужин брал вино в ближайшем ларьке.
Мобилизованные из нашей роты, глядя на нас, тоже заняли соседние заброшенные дома. По утрам бойцы уезжали на маршрутке в Макеевку, а к вечеру возвращались по своим углам, звеня бутылками в пакетах.
Так и проходили дни. Мы ждали каких-то распоряжений, но пока нас никто не трогал, и мы жили относительно спокойно. Совсем скоро должен был наступить Новый год, а на завтра мы запланировали поход в баню.
Баня и сим-карты
В баню мы пошли через день. Шахта, где она располагалась, стояла под горой. Нас встретила проходная с белыми колоннами и огромными арочными окнами. На крыше не хватало лишь красной звезды и надписи «Слава КПСС», как на старой фотографии, которую я потом нашёл в сети. Теперь шахту украшало только её название: «Шахта Холодная Балка».
В душе была горячая вода! Это в Макеевке стало большой роскошью из-за повреждённого водопровода. В помывочную начали заходить шахтёры, и на их чёрных от угля лицах ярко белели глаза.
«Нам ли стоять на месте! В своих дерзаниях всегда мы правы», – напевал я под струями горячей воды.
Обратно мы шли чистые и выбритые. Трудно было поверить, что на дворе конец января, – погода больше напоминала весеннюю.
–Тёмыч! – вдруг вспомнил я. – Пацаны в Макеевке брали себе сим-карты на Главпочтамте. Давай и мы съездим!
– Конечно, погнали! – встрепенулся Тёмыч. – Жена меня совсем потеряла, позвонить не могу.
Российские симки здесь не работали от слова «совсем». Поэтому нужна была местная сим-карта.
У меня симка уже была: я купил её случайно на отдалённой почте, которую тогда ещё не нашли наши мобилизованные. Потом симки кончились везде. А салонов связи здесь просто не существовало!
Активировать местную симку оказалось не так-то просто! Нужно было купить карточку пополнения, стереть защитный слой, чтобы получить код, отправить смс, а в настройках телефона вручную прописать параметры от провайдера и активировать тариф ещё одним кодом.
Для молодого поколения это был тёмный лес! Я и сам с трудом вспоминал, что к чему.
«Читал книги про "попаданцев" в прошлое?» – спросил я Тёмыча, копаясь в настройках его телефона.
Тёмыч что-то невнятно пробормотал в ответ, не найдя подходящих слов.
«Ну вот, готово! Звони жене!» – я вернул ему аппарат.
По дороге назад Тёмыч рассказал мне свой сон, где он переписывается с женой по телефону. А тем же вечером я познакомился с нашими соседями – бойцами из пятой роты: Жуком, Студентом, Маэстро и Князем. Мы просидели с ними полночи; пара ящиков пива расположила к приятному общению.
Смерть и шампанское
Тридцать первого декабря 2022 года мы с Тёмычем зашли в магазин хозяйственных товаров в Макеевке.
–Давай купим фужеры для шампанского и гирлянду! – предложил я.
Тёмыч удивлённо на меня посмотрел.
–Создадим себе новогоднее настроение! Будет, что вспомнить! – объяснил я.
–Ну, давай, – усмехнулся он.
Напротив, через дорогу, стоял местный бело-голубой супермаркет. Войдя внутрь, мы оказались в зелёно-пиксельном море мобилизованных, которые сновали туда-сюда с шампанским и мандаринами в тележках. Они подолгу стояли у полок с алкоголем, разглядывая, как огни гирлянд отражаются в стекле бутылок, или изучали витрины с продуктами.
–Парни, не забудьте проверить чеки на кассе! – вдруг сказал нам какой-то боец. – Мне в прошлый раз пару банок красной икры приписали, которые я не брал.
Нагрузив тележку бутылками и закусками и тщательно проверив чеки, мы вышли на улицу. Уже смеркалось, и мы направились домой.
Наш взвод жарил шашлыки на заднем дворе. Одна бутылка «Саперави» стала валютой для обмена на солидную порцию мяса. Наш стол выглядел вполне достойно, хотя праздновать Новый год в старом заброшенном доме было странно, и мне верилось в это с трудом.
Зайдя к нам в комнату, взводный Виталик окинул взглядом ряд бутылок на столе, заметил гирлянду и съязвил:
–А снежинки на окна почему не наклеили?
По традиции в одиннадцать вечера мы проводили Старый год, выпив по бокалу шампанского и закусив мандаринкой. Новый год у нас дома, в Самарской области, уже наступил, и мы позвонили родным по видеосвязи. Те, сидя за своими праздничными столами вдали от нас, были в приподнятом настроении, но волновались и ждали новостей.
Наконец и наш местный Новый год настал. Мы хлопнули пробкой шампанского в потолок и подняли фужеры:
–С Новым годом!
–С новым счастьем!
А через минуту мы все вошли в историю.
Наш второй батальон был уничтожен ракетным ударом по макеевскому ПТУ. Родные и близкие бойцов внезапно, на полуслове, потеряли с ними связь. Кто-то ещё продолжал говорить по телефону, уверяя, что всё будет хорошо, и не понимая, что говорит уже в пустоту.
Сохранилась групповая фотография, которую кто-то отправил за несколько минут до трагедии: все они, сидя за большим столом, машут руками – живые и здоровые.
По стечению обстоятельств нашу роту в последний момент вывезли оттуда. Просто сдёрнули с почти обжитого места, погрузили ночью в машины и привезли сюда, в Холодную Балку. Для всех в том училище не хватало места: всё свободное пространство – коридоры, лестничные пролёты – было занято спальниками. Кому повезло, те устроились под лестницами.
Если мы и слышали той ночью дальние разрывы, то не придали им значения. Ночная стрельба здесь была обычным делом, и мы уже успели к ней привыкнуть.
Тёмыч разговаривал с женой. Новый год в разлуке давался им нелегко. Я, прихватив с собой коньяк, пошёл поздравить Князя, Жука, Маэстро и Студента. Я застал их в разгаре веселья вместе со старшиной – дядькой чуть моложе меня по внешности.
Старшина показался мне излишне серьёзным, но гостю с коньяком был рад!
–А что будешь делать, если попадёшь в плен? – неожиданно спросил он меня.
–А что нужно делать? – переспросил я.
–Не знаю. Сейчас посмотрим! Давай! – махнул рукой старшина.
В тот же миг меня скрутили и крепко привязали к стулу. Надо мной стоял старшина с ножом в руке.
–Правый глаз или левый? – заорал он, размахивая лезвием. – Не слышу!
Стоявшие за его спиной парни смотрели на эту сцену добрыми и любопытными глазами, в которых не было ни капли злобы.
«Вот же дебилы!»– мелькнуло у меня в голове.
–Давай левый! – сказал я вслух.
–Ну всё, хорош! – Князь отодвинул старшину и отвязал меня, хлопнув по плечу. – Вот так всё и будет.
Мы помолчали. Я поморгал левым глазом.
В самый разгар веселья в дверях возник Тёмыч. Его появлению удивилась вся шумная компания.
–Ты кто, воин? – обратился старшина к Тёмычу.
–Кореш! – представился тот.
–Это что, твой позывной?
–Господа! – перебил я. – Позвольте представить! Это мой друг и земляк! Позывной «Кореш»! У нас есть повод выпить за знакомство!
–Ну и чего ты там стоишь, земляк? – кивнул старшина Тёмычу. – Проходи. Присаживайся. Наливай!
… – После войны приезжай на Новый год в Макеевку! – Князь повис у меня на плече.
–Зачем? – удивился я.
–Мы договорились, что все встретимся здесь после войны, на Новый год, – объяснил Жук.
Первое января
Голос Тёмыча донёсся откуда-то сверху, и эхо разлетелось в моём черепе: —Игоряяян!!! ПРОСЫПАЙСЯ!!!
Зачем просыпаться? Мы не спали всю ночь, и лишь под утро я рухнул в свой спальник. —Тёмыч, сколько времени? – спросил я, с трудом разлепив один глаз. – Уже вечер! Восемь часов! Собирайся! – не унимался он.
– Объясни толком, я ничего не понимаю, – проворчал я, переворачиваясь на полу в спальнике.
–Всех срочно собирают в ДК с вещами! – взволнованно пояснил он.
– А может, нам не ходить? Мы же болеем, – не сдавался я. —Ты что, Игорян?! Это приказ комполка! «Приказ сверху – это серьёзно!» – пронеслось у меня в голове.
Поднявшись, я, кряхтя, свернул спальник и принялся собирать рюкзак. Тут я вспомнил про лимонад в шкафу! Спрятал его вчера, зная, что сегодня он очень пригодится. Распахнул дверцу – на месте! Уф… Вроде полегчало.
–Игорян, дай попить! – Тёма протянул ко мне свою чуть дрожащую руку. —У тебя был лимонад?! Я чуть не сдох! – возмутился Тёмыч.
–Вчера спрятал его в шкаф и чуть не забыл! Так, а где мой автомат? – оглянулся я.
–Вот он! Броник надел? Это твоя каска?» – крутил я в руках каску, стараясь рассмотреть размер. —Ты готов? Ну тогда пошли! – Пошли! Ой, как хреново-то… – простонал я, еле переставляя ноги под тяжестью рюкзака, брони и полной разгрузки. На шее болтался автомат.
Мы вышли на улицу. В кромешной темноте зажгли фонари, освещая дорогу под ногами. Уже стемнело, но у ДК было необычайно многолюдно, словно в день выборов. Только у этих «избирателей» были такие лица, будто Сатана был их кандидатом. ДК шахты «Холодная Балка» был построен в стиле «сталинский ампир» – с высокими колоннами, карнизами и горельефами на фасаде, изображавшими тружеников. Правда, всё было покрашено в какой-то запылённый голубой цвет. Широкие деревянные двери, обитые железом, были выкрашены в более казённый, ярко-синий цвет.
Раньше ДК стоял пустой и заброшенный, его двери были наглухо заперты. Электричества не было, фасад и задние лестницы осыпались. Деревья и сорняки густо разрослись по всему периметру, кроме главного входа, перед которым лежала асфальтированная площадь. Когда-то здесь работала большая библиотека. В сухом хранилище на полках всё ещё стояли сотни советских книг в отличном состоянии. Через несколько дней всё это сгорит и исчезнет под обломками после вражеского «прилёта». ДК содрогнётся, но устоит, оставшись с пробитой крышей. Тогда, к счастью, обойдётся без жертв.
Напротив входа я заметил небольшую группу «избирателей», распивавших на лавочке пиво; их автоматы были прислонены рядом. «Они, что, покупают души за бутылку пива?» – возмутился я про себя.