Господство

Глава 8

Воспользовавшись ключами хозяина дома, лейтенант Дэвид Хортон открыл тяжелую стеклянную дверь и вошел в магазин «Кое-что из старины». Антикварный магазин был пуст, в его застоялом воздухе как будто законсервировалась тишина, близкое жужжание улицы, казалось, сюда не проникало. Следом за ним вошли двое полицейских.

– Мистер Уильямс! – позвал он. Подождал немного. – Есть здесь кто-нибудь? – Его голос растаял в неподвижной тишине.

Хортон сделал знак полицейским, стоящим позади.

– Проверьте, – приказал он.

Двое полицейских, действуя почти синхронно, прошли за прилавок и дальше в заднюю комнату. Через некоторое время они вышли и покачали головами. Тоже синхронно.

– Проверьте по рядам, – сказал лейтенант. Он закурил сигарету и начал наблюдать, как его люди принялись прочесывать магазин, следуя по параллельным рядам от центра.

Антикварный магазин был закрыт неделю. Никакого криминала в этом не было. Но по свидетельству владельцев нескольких заведений, расположенных поблизости, это было очень странно. Когда несколько дней назад пришло время вносить арендную плату, хозяин дома не получил от обычно пунктуального владельца антикварного магазина ни чека, ни объяснения. Заподозрив что-то неладное, он позвонил Уильямсу домой, но там никто не отвечал, позвонил сестре Уильямса в Салинас и узнал, что она не слышала от него ничего уже больше недели. Тогда он обратился в полицию.

Исчезновение человека не было таким уж необычным событием в этом винодельческом районе. Вообще-то у Северной Калифорнии была хорошая репутация. Почему-то считалось, что там очень спокойно. Но именно эта репутация, основанная большей частью на представлении туристов о жизни в этой благодатной долине, привлекала в регион много разного рода психов, проходимцев и бродяг, которые винную индустрию связывали только с потреблением алкоголя, не желая понимать, что это обычная работа по производству разного рода напитков и что жизнь здесь отнюдь не постоянное непрекращающееся застолье.

Но Виктор Уильямс проходимцем не был. Он был местным бизнесменом, жил здесь много лет. Поэтому у Хортона были серьезные сомнения в том, что Вику что-то стукнуло в голову и он вдруг взял и уехал, не сказав никому ни слова, оставив свой магазин закрытым. Это было не в его характере.

«А все это означает, – подумал про себя Хортон, – что Вик Уильямс скорее всего мертв».

Лейтенант затянулся сигаретой и выдохнул дым. Бывали периоды – а в последнее время такое случалось все чаще, – когда он ненавидел свою работу. Да, поначалу было довольно приятно носить значок, чувствовать, что обладаешь какой-то властью. Но новизна давным-давно уже прошла, а осталось ощущение, что ты день за днем заглядываешь обществу в задний проход. И все это мало-помалу начало его доставать. Иногда дело доходило до того, что он был готов все бросить, написать в департамент заявление об уходе, он уже чуть ли не сказал об этом начальнику, Джонни Пейчеку но вовремя вспомнил, что ни на что другое, кроме полицейской работы, больше не годен. Никакой другой специальности у него не было, а для того чтобы начинать все сначала, он уже достаточно постарел.

Теперь Хортон пытался об этом не думать. Он не сожалел об упущенных возможностях, не досадовал о том, что не сделал карьеру, не стенал по поводу того, что не окончил колледж, не сравнивал себя с остальными мужчинами его возраста, которые преуспели больше. Он просто проводил на работе время, выполнял свою работу и считал дни, оставшиеся до пенсии.

И два раза в неделю покупал лотерейный билет.

Человек ведь должен иметь хоть какую-то надежду.

– Лейтенант! Это здесь!

Хортон обернулся, вынув сигарету изо рта.

Он увидел, что Дитс, молодой полицейский, делает ему энергичные знаки из дальнего конца ряда. Хортон бросил сигарету, затоптал ее и поспешил к новобранцу.

– Что вы?.. – Он собирался произнести слово «обнаружили», но причина спрашивать отпала. Пол в этой секции магазина был коричневым от засохшей крови. На матовых от пыли панелях паркета из твердой древесины виднелось огромное пятно неправильной формы. Небольшие потеки крови можно было разглядеть и на нижней части зеркала, хотя было заметно, что их пытались стереть.

Внизу, из-под какого-то предмета мебели – шкафа, кажется, – торчал небольшой кусок оторванного человеческого мяса.

– Господи, – выдохнул Хортон. Он посмотрел на Мак-Комбера, который стоял рядом с Дитсом. – Позвоните в лабораторию, – приказал он. – Пусть пришлют сюда экспертов и фотографа.

Молодой коп испуганно кивнул и поспешил вдоль ряда к прилавку.

– Ни к чему не прикасайтесь, – крикнул лейтенант вслед Дитсу.

– Хорошо, сэр.

– И перестань повторять постоянно это свое «сэр». Что за дурацкая привычка!

– Ладно, сэр… хм, лейтенант.

Хортон посмотрел на новобранца и покачал головой. Затем он полез в карман за другой сигаретой, достал пачку, но обнаружив, что она пустая, смял ее, отправил обратно в карман и с грустью посмотрел на начало ряда, где он бросил окурок. День сегодня предстоит долгий.

Глава 9

После ужина Пенелопа прошла в сад. Воздух здесь был теплее, чем внутри снабженного кондиционером дома, и более влажный, но для нее это было чудесно. Она села на бортик фонтана, опершись руками на округлую каменную поверхность, и закинула голову вверх. Винный завод располагался от города довольно далеко, так что огни деловой его части не отражались заревом в небе, и оно здесь, усыпанное миллиардами точечек микроскопических звезд, было темно-пурпурным. Она поискала глазами Большую Медведицу и Полярную звезду – они оказались там, где им и положено быть, – а затем ее взгляд перенесся через пояс Ориона и Малую Медведицу к алой точке, которая была Марсом.

Ее всегда интересовали звезды, Луна, планеты, их движение. Ей казалось удивительным, что положение небесных тел, все эти невероятные небесные узоры, все это уже очень давно было установлено, замечено, нанесено на карту и понято людьми, не знавшими даже основ науки, известной сегодня любому школьнику начальных классов. В этом семестре она записалась на курс астрономии, надеясь изучить глубже этот предмет, но была разочарована, обнаружив, что на уроке больше занимаются математическим описанием траекторий движения небесных тел, чем историей их открытия и первооткрывателями.

Именно поэтому она решила изучать также курс мифологии и много ожидала от этого. После первого занятия она просмотрела книгу и обнаружила, что три главы целиком посвящены созвездиям. Она немедленно их прочла.

Это было именно то, что она хотела узнать.

И на этих уроках она встретила Диона.

Как-то само собой получилось, что Пенелопа сейчас снова вспомнила о нем, а в течение всей этой недели думала довольно часто. Она не знала Диона, не знала о нем практически ничего, но в том, как он смотрел, как говорил, во всем его поведении было нечто такое, что ее притягивало. Он казался ей очень симпатичным, начитанным, но очень практичным, что ли. Девушка была удивлена, что и это качество кажется ей привлекательным.

Нравилась ли она ему? Она считала, что это возможно. Дважды в течение недели она поймала на себе его взгляд, при этом он полагал, что она этого не замечает, поэтому немедленно отворачивался, обнаружив, что это не так. В этот момент у него был какой-то виноватый вид, как будто его поймали за чем-то, чего он не должен был делать.

И вот сегодня за обедом он действительно заговорил с ней. Велла после сказала, что Дион, несомненно, увлечен ею, но сама Пенелопа в этом не была уверена. Во всяком случае, из тех немногочисленных фраз, которыми они обменялись, такой вывод сделать было очень трудно. Предположение подруги, однако, ей весьма польстило, и все остальные уроки она провела, слушая учителей вполуха, перебирая в памяти каждое предложение, сказанное в очереди, в поисках подтверждения гипотезы Веллы.

Пенелопа посмотрела на небо. Улыбнулась. Может быть, это судьба. Может быть, их знаки совпадают, и поэтому они встретились в этом месте и в это время.

Она закрыла глаза. Несколько раз сегодня она пыталась вообразить, как бы это все происходило, если бы у них с Дионом было свидание, но так и не смогла. И вовсе не потому, что он казался ей совсем непривлекательным, или потому, что она им не интересовалась. Нет, дело в том, что у нее еще не было встреч с мальчиками, и поэтому ей было трудно представить себя в ситуации, когда надо вести пустые бессмысленные разговоры, как это обычно бывает у школьников.

Все ее представления о свиданиях были сформированы кинофильмами, книгами и телевидением.

Она услышала мягкий щелчок, открыла глаза и выпрямилась. Мать Фелиция с улыбкой раздвинула стеклянную дверь.

– Может быть, тебе перенести сюда постель?

– И мой туалетный столик тоже. И телевизор не забудь.

– А как насчет холодильника и печи СВЧ? Они обе рассмеялись. Мать Фелиция пересекла гравиевую дорожку и села рядом с Пенелопой на бортик фонтана. Они молчали, просто наслаждались обществом друг друга. Они часто вот так сидели. Мать Марго это бы свело с ума – вот так долго сидеть, не делая ничего полезного. А мать Маргарет или мать Шейла? Они обязательно должны разговаривать или двигаться. С матерью Дженин ей бы вообще не хотелось оставаться наедине. Но мать Фелиция любила тишину, она благодарила тишину после дня, пронесшегося ураганом, после всей этой суматошной домашней работы. Ей просто нравилось быть рядом со своей дочерью, что подтверждало догадку Пенелопы.

Мать Фелиция расслабленно откинула голову назад и внимательно посмотрела на дочь.

– Что-то не так?

Пенелопа нахмурилась.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

Мать улыбнулась.

– У тебя за ужином был какой-то отсутствующий вид. Я только… хм, мы просто подумали… я имею в виду, что мы решили, может быть, ты с кем-нибудь познакомилась. Ну, понимаешь, с мальчиком.

Неужели это так заметно? Пенелопа не думала, что ведет себя как-то необычно. Она посмотрела на мать. Ей хотелось сказать правду, и, вероятно, она должна была это сделать, если бы та не упомянула об остальных членах семьи. Это «мы» означало, что тема обсуждалась и что мать Фелиция была сюда послана специально – разузнать. Она не сомневалась, что перемену в ней – если таковая существовала – заметила именно мать Фелиция, она всегда была самой проницательной из них. С их стороны это было не что иное, как сговор, попытка вмешаться в ее личную жизнь, не важно, с какими целями, и это настроило ее против откровения в любой форме.

– Нет, – сказала она.

Мать Фелиция нахмурилась. Она выглядела смущенной, как будто не понимала ответа.

– Неужели ты до сих пор ни с кем так и не познакомилась? Неужели тебя совершенно никто не заинтересовал?

Пенелопа пожала плечами.

– Пока еще рано об этом говорить. – Девушка покачала головой. – Господи, мама, всего лишь неделя прошла. Чего ты ожидала?

– Ты права, права. – Мать понимающе улыбнулась.

Они снова замолчали, хотя на этот раз тишина была уже не такой уютной. Пенелопа смотрела вверх на поднимающуюся в этот момент над горами на востоке луну, желтую и непропорционально большую. Когда она была маленькой, примерно лет восьми или девяти, она видела фильм «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» с Бингом Кросби. Это было легкое развлекательное зрелище, романтическая музыкальная комедия, но картина эта почему-то произвела на нее огромное впечатление, которое осталось в ней до сих пор. Больше всего ее поразил эпизод, когда Бинг спасает свою жизнь благодаря тому, что в свое время запомнил дату солнечного затмения. Он выдает себя за могущественного мага и чародея. На площади средневекового города собралась огромная толпа, его собираются сжечь на костре, а он утверждает, что способен сделать так, что солнце исчезнет с небосвода от простого движения его рук. И в нужный момент он совершает это. Девочка была в ужасе от этой сцены, и впоследствии ее очень долго мучили сны, наполненные кошмарами. Учась в начальной школе, она все время была одержима желанием узнать даты солнечных и лунных затмений, в прошлом и настоящем, на тот случай если попадет в подобную ситуацию.

В ней еще и до сих пор оставалось что-то от этого страха, даже сейчас, когда она снова взглянула вверх на луну. Разумом она понимала, что это всего лишь спутник Земли, мертвая, безжизненная сфера, светящаяся отраженным от нее солнечным светом, но где-то там, в глубине души, она все же не могла избавиться от какого-то пугающего чувства, словно светило из ее детских сказок обладало некоей магической силой, способной повлиять на ее жизнь. Чувство это было странное, но вовсе не гнетущее, ей было приятно, что даже сухие расчеты и доказательства не способны полностью вытеснить из нее представления о таинственности ночного неба.

Пенелопа посмотрела на мать.

– Тебе нравится смотреть на луну? А на звезды?

Мать улыбнулась.

– Иногда.

Ее отец любил смотреть на звезды.

Или это просто так говорили ей матери.

Пенелопа вдруг вспомнила отца. Она не думала о нем слишком часто. Так, иногда. Она чувствовала себя виноватой из-за этого, но ведь она его, в сущности, не знала, для нее он был всего лишь изображением на старой фотографии. Он был, по словам матерей, красивым, высоким, широкоплечим мужчиной, с длинными каштановыми волосами и усами. По облику на снимке его с равным успехом можно было принять и за плотника, и за профессора колледжа. В его внешности присутствовала некая интеллигентность, и в то же время было видно, что ему не чужд и физический труд. Похоже, он был накоротке и с книгами, и с рабочим инструментом, мог выполнять, и умственную, и физическую работу – этакий романтический образ, возникший по описанию матерей.

Когда она была маленькой, матери говорили об отце много. Они отвечали на ее многочисленные вопросы и всякий раз приводили его в пример, когда дело касалось дисциплины или учебы. По мере того как она становилась старше, разговоры об отце начали постепенно прекращаться, как будто он существовал лишь в воображении неким сказочным персонажем, вроде Санта-Клауса или Пасхального Кролика, которого придумали только для того, чтобы помочь ребенку вырасти. Получалось, что на определенном этапе ее жизни этот образ выполнил свои функции и теперь отброшен и забыт за ненадобностью. К тому времени, когда девочке перевалило за десять, все, что касалось отца, обсуждалось уже крайне редко – если вообще когда-либо обсуждалось, – а ее робкие вопросы как будто не слышали и старались перевести разговор на что-то другое. Это ее очень смущало, но, заметив, что отношение матерей к этой теме изменилось, она перестала упоминать о ней вовсе. Постепенно детали из жизни отца начали в ее памяти расплываться, становиться мутными, смешиваясь с остальными второстепенными событиями ее детства.

Тем не менее детали его смерти она помнила четко и ясно.

Отец погиб вскоре после ее рождения. Он был зверски убит, растерзан на части в лесу – том, что за забором, – стаей голодных волков. Она знала эту историю наизусть. Это случилось весной, в конце апреля. Однажды вечером отец вышел прогуляться, ему очень нравились такие прогулки. Мать Фелиция и мать Шейла занимались ужином на кухне, мать Дженин в соседней комнате смотрела телевизор. Мать Марго была в своем кабинете вместе с матерью Маргарет. Вдруг все они одновременно услышали крики и побежали к забору, но смогли различить на темной поляне за высокими деревьями лишь серо-белое пятно. Это стая волков свирепо терзала человеческую фигуру. Крики уже прекратились, и, хотя это все происходило вечером, они узнали ее отца: рукав его желтой рубашки был разорван и стал черным от крови. Мать Дженин вскрикнула, а мать Марго побежала в дом за ружьем, приказав матери Фелиции позвонить в полицию. Мать Марго кинулась через луг к лесу, стреляя в воздух, волки разбежались, растворились в темном лесу.

От лица отца вообще ничего не осталось. Его грудь и руки были растерзаны, внутренности сожрали волки. Только ноги по какой-то причине получили сравнительно малые повреждения.

Шесть женщин внесли тело в дом – его кровь заливала их руки и одежду – и стали ждать «скорую помощь».

Эта сказка пересказывалась сотни раз, и теперь, оглядываясь назад, Пенелопа хотела понять, почему матери считали необходимым так подробно останавливаться на обстоятельствах кончины ее отца, почему они описывали ей, маленькому ребенку, такие ужасные подробности. Ужасные. Девочка очень боялась, но матери никогда не забывали опустить хотя бы одну из жутких деталей, касающихся вида мертвого тела отца, – кровь, раны и все прочее. Ей тогда начал сниться один и тот же сон – он повторялся с пугающей регулярностью, – в котором не волки, а матери терзали отца. И вот сейчас Пенелопе очень хотелось бы знать: что она должна была из всего этого усвоить?

Пока неизвестно.

Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что, будь отец сейчас рядом, ее жизнь, без всяких сомнений, была бы проще и легче.

Мать Фелиция тронула ее локоть и встала.

– Пошли в дом. Уже поздно.

– Но ведь сегодня пятница, – сказала Пенелопа. – Завтра не надо в школу.

– Но завтра тебе надо делать много уроков. Кроме того, твои остальные матери будут беспокоиться, куда это мы пропали.

– Ну и пусть себе беспокоятся.

Мать засмеялась.

– Ты хочешь, чтобы я передала эти слова матери Марго?

– Нет, – призналась Пенелопа.

– Тогда пошли.

Пенелопа неохотно встала и последовала за матерью в дом.

Глава 10

Ему снились горы, невысокие горы. Белые срезы скальных пород обозначались пунктиром в сплошной зелени лугов. По всем признакам был конец лета. Вокруг не было ни домов, ни строений, ни дорог – только узкая, слегка покрытая грязью тропинка, затоптанная копытами каких-то животных. Справа тропинка огибала ближайшую гору, взбираясь к ее вершине, налево – вилась по направлению к лесу, к деревьям на дне плоской и немного заболоченной долины.

Он приближался к тропинке. Камешки, спрятавшиеся в траве, впивались в его босые ноги, но это было только приятно. Воздух был горячий, сухой, как в пустыне, а небо над головой – светлое, обесцвеченное солнцем.

Ему было хорошо, необыкновенно хорошо. Все его чувства были странным образом обострены: он с предельной ясностью видел вперед на целую милю, слышал слабое жужжание насекомых в траве, различал тяжелый, теплый, приятный запах грязи и даже легкий аромат трав и других растений.

Он сознавал, что высокого роста.

Он достиг тропинки и свернул по ней по направлению к долине и деревьям. Ноги мягко обволакивала теплая грязь, и вдруг он заторопился, пошел быстрее, ему почему-то захотелось поскорее добраться к месту назначения. На языке ощущался неясный привкус винограда, и почему-то это заставило его ускорить шаг.

Впереди на тропинке он заметил движение, откуда-то появился зловонный запах. Он достиг этого места и остановился. На тропинке перед ним стояла коза с выменем, полным молока. Он вдруг понял, что его мучает жажда, и поднял животное, поднеся к губам многочисленные соски. Взял три соска в рот и начал сосать. Теплое сладкое молоко легко проскальзывало в его пересохшее горло.

Он кончил пить, поставил козу на место и только тогда заметил, что рядом с ним, прямо у тропинки, лежит тело ее детеныша. Или то, что от него осталось. Маленький козленок был убит, выпотрошен, разорван на части, и из сочащихся кровью ран в торсе торчали острые деревянные дротики. Его ноги и голова были оторваны и разбросаны по траве. На низких стеблях растений висели небольшие кусочки кожи и клоки шерсти с кровью.

Он знал, что это означает. Дом уже близко, совсем близко. И от этого ему стало еще лучше.

За деревьями он услышал крики, вопли, выражающие одновременно и радость, и боль. Улыбнувшись, он начал пробираться к ним.

Субботу Дион провел с мамой; они разобрали оставшиеся вещи и сделали все необходимое, чтобы окончательно обустроить гостиную. Работа была довольно скучной, но Дион, занимаясь ею, наслаждался. Особенно потому, что мама вроде бы была в хорошем настроении. Вместо того чтобы стенать и жаловаться, то есть устраивать большое шоу по поводу того, как ей ненавистна домашняя работа, – как она обычно поступала в подобных случаях, – мама поставила записи «Битлз» и «Бич бойз», музыку, в отношении которой их вкусы совпадали, и начала подпевать, вытирая пыль и разбирая вещи. В четверг и пятницу она вела себя как образцовая домашняя хозяйка: с работы приходила вовремя, готовила ужин, мыла посуду, смотрела телевизор – словом, делала явные попытки снова завоевать его доверие и старалась вести себя с ним мягко, тактично. Вот и в субботу она с большим желанием взялась за работу, все время делая попытки с ним поговорить, ясно пытаясь показать, что все действительно изменилось. Ему очень хотелось вынести ей оправдательный приговор, как говорится, за недостаточностью улик. Все было очень хорошо, но верилось с трудом, хотя ему очень хотелось верить. Совершенно очевидно, она предпринимает усилия, чтобы доказать, что на самом деле стремится к тому, чтобы все изменилось.

Все будет хорошо.

Воскресенье они провели, исследуя окрестности долины Напы. С момента приезда жизнь их здесь проходила, как в лихорадке, – школа, работа, разбор вещей, так что как следует осмотреться вокруг возможности пока не было. Сейчас они решили, что пришло время узнать поближе, что собой представляет их новый дом.

Они посетили все туристские места, следуя прямо по карте долины, которую дали маме в автоклубе. Они побывали на озере Берриесса и у горы Святой Елены, посетили мельницу и заплатили за то, чтобы посмотреть Старого Праведника и Окаменевший Лес. Эти экспонаты приходились друг другу чем-то вроде троюродных сестер или братьев одноименных знаменитых чудес света. Ничего особенного во всем этом не было, но окрестности Напы были спокойные и живописные, можно даже сказать, мягкие. Ухоженные виноградники на склонах холмов, симпатичные дорожки, вьющиеся между ними, невысокие лесистые горы.