Контракт с ведьмой 2. Серебряная пыль

Глава 1. Сухой гром соли

Я проснулась от того, что в доме сбился ритм.

Не от звука – от его отсутствия. Ночная тишина Башни была особого свойства: она состояла из десятка знакомых шорохов – скрип ступеней под чужими шагами, бормотание спящих за стеной, ровное гудение камня. И этот ритм я знала, как собственное дыхание.

Но сейчас в нём появилась дыра. Тихое, настойчивое шуршание, встроившееся в паузу между двумя вдохами спящего здания. Оно раздражало, как чужеродная нота в отлаженной мелодии.

На подоконнике шевелился мешочек с солью. Не просто так – будто невидимая рука водила по нему пальцами, медленно, почти ласково перебирая грубую ткань. Я замерла, прислушиваясь. Это было не нападением, а скорее наблюдением, сбором информации. Кто-то выискивал слабину в нашем ритме, проверял бдительность. И находил.

Я резко дернула карту, и свет лампы рванулся в комнату, слепя и без того воспаленные ночным бдением глаза. Тени метнулись в углы, но я уже впилась взглядом в пергамент. Схема сетки, наши пометки, прогнозы Раяна… Всё на месте. Кроме одного.

Тонкая, чуть заметная серебристая царапина, будто проведённая иглой или когтем, вела от района портов прямиком в белое, незаполненное пятно на краю карты. Солончак.

Холодок пробежал по спине. Они не просто слушали. Они оставляли визитные карточки.

– Она с вечера так, – сказала Лина, появившись в дверях. Кружка у неё была такая же, как и всегда – огромная и с отколотой ручкой. Как её терпение. – Не высохла, ни слежалась. Просто… живая.

– Соль сама не шуршит, – буркнул Раян. Он сидел за столом с привычным видом: «я не устал, просто вас всех слишком много». – Значит, кто-то её шевелит.

– Значит, нас слушают, – подытожила я, потягиваясь. – И уже не маскируются. Что ж, если уж нашёптывают – стоит прислушаться.

Шорох повторился. Короткий, как согласие. Ладно. Значит, идём туда, где слышно лучше всего.

Город сбился на чуждый ритм. Я чувствовала это кожей, ощущала на языке металлический привкус чужой воли. Вчера на базаре я увидела, как двое торговцев одновременно, словно по невидимой команде, оборвали свой спор на одной и той же ноте. Их лица на миг стали пустыми, безразличными. Как у кукол.

А дети… дети засыпали ровно в восемь. Не позже, не раньше. Не так, как это бывает в жизни – когда один уже храпит, а второй постоянно просит то воды, то сказку, то в туалет. Они закрывали глаза точно по сигналу. И на порогах их домов лежала серебристая пыль, съедающая всё лишнее, всё неправильное, всё живое.

Этот порядок был хуже хаоса. Он был немотой.

А на солончаке любая немота становилась слышна. Вода там уходила вглубь, оставляя на поверхности корку из соли и тишины. Это был идеальный резонатор. Любой шорох, любая фальшивая нота отзывалась эхом, вывернутой наизнанку. Если кто-то хотел спрятать свой след – он не пошёл бы туда. Значит, нас туда звали. Или вели.

И мы шли.

– Порт отложим, – сказала я. – Сегодня – соль.

– Втроём, – коротко кивнул Раян. – Без знамён, без фанфар.

– И без подвигов, – добавила Лина. – Просто разведка. Смотрим, слушаем, не играем в героев.

В последнее время город будто перешёл на шёпот. А потом – и вовсе замолк. Люди начали говорить короткими обрывками, словно боялись, что услышит кто-то лишний. Пошли слухи: про штрафы за слова, про суды по голосу, про детей, которые спят в порту посреди дня. Я смеялась – пока не заметила, что и сама стала говорить тише.

– Метрономы хороши для зануд, – сказала Лина, застёгивая куртку. – А жизнь – не марш. Пусть лучше с косяками, зато по-своему.

– В жизни хорошо, когда ритм держат свои, – сказал Раян. – А эти… явно не из нашей группы.

У восточной калитки стоял сержант – тот самый, что в прошлый раз чуть не проткнул мой тюк копьём. Он был из тех, кто не тратит слова зря, но, если уж скажет —не промахнётся.

– Сегодня сухо и резко, – сказал он, не глядя. – К вечеру корка на солончаке треснет. Дальше пустот не лезьте.

– Ты теперь с метеостанцией конкурируешь? – прищурилась я. – Или соль тебе лично сообщает?

Он чуть повёл плечами, будто поправляя невидимый рюкзак.

– Пальцы ломит, – буркнул. – Двадцать лет. Ни разу не соврали.

Этого хватило. Мы пошли. Мимо складов с надписями вроде «гвозди» или «бумаги», которые при обысках даже собаками не проверяют. Через сухую траву – дальше голый камень. А потом – белое. Солончак. Беззвучное море, прикидывающееся тихим. На деле – просто затаилось. Ждёт.

По дороге нас догнал обоз – три телеги, уставшие кони. На одной из телег сидела девочка с корзиной соляных фигурок. Руки в белом налёте, глаза серьёзные, как у старой торговки.

– На удачу, госпожа? – протянула она мне лодочку. Маленькую, неровную, будто её выдул ветер и забыл дорисовать.

– И как эта штука работает? – спросила я, разглядывая её.

– Лизнёшь правильную сторону – будет везти, – пожала плечами. – Не ту – рассыпется. Простая вещь.

Сказано так, словно это не магия, а способ выбрать чайную ложку. Я взяла.

Граница прошла резко, будто ножом отрезали шум города и приклеили на его место гробовую тишину. Один шаг – и мы в другом мире. Воздух стал густым, солёным на вкус и обжигающе холодным для лёгких, хотя соль под ногами пылала жаром, накопленным за день.

Здесь не было просто тишины. Здесь была Немота. С заглавной буквы. Звук рождался и умирал, не успев долететь до уха. Мои шаги тонули в белом месиве беззвучно, а следы появлялись с задержкой, будто солончак нехотя соглашался признать наше существование.

Я опустилась на корточки, сдирая кожу на коленях о жёсткую корку. Сбросила перчатку и ткнула пальцами в белую хрустящую кашу. Боль – острая, колющая – тут же впилась в подушечки пальцев. Это место не просто помнило. Оно впитывало и не отпускало. Оно было огромной солёной губкой, впитывающей звуки, воспоминания и сами души.

Мешочек у моего пояса дёрнулся и зашуршал в ответ, и этот звук прозвучал здесь кощунственно громко. Соль звала свою сестру. И та откликалась.

– Уже теплее, – пробормотала я. Раян был рядом. Он всегда оказывается рядом, когда я вдруг становлюсь серьёзной.

Из инструментов – стеклянный кругляш с водой, кусок угля, верёвка. Под стеклом трещины складывались в клетки – чёткие, будто кто-то нарочно рисовал. На северо-востоке одна клетка «мигала». Не светом – пульсацией. Ритмом.

– Лина, глянь.

– Вижу, – опустилась она рядом. – Метят. А потом будут делать круглые глаза и говорить, что оно само развалилось.

– А мы скажем, что шов – тоже структура. Просто его задача – держать, а не рвать.

Лина замерла первой, резко вздернув руку в сигнале «стоп». Её пальцы сжались в кулак, будто она уже держала в нём невидимую угрозу.

– Тихо, – её шёпот был похож на скрип снега под сапогом. – Здесь что-то есть. Дышит.

Мы застыли, вглядываясь в белую пустыню. И тогда я увидела. У колеса старой, давно брошенной арбы лежало пятно. Не тень. Не свет. Казалось, сам воздух в этом месте густел и мерцал, как плёнка на остывающем супе. Серебряная пыль. Она не лежала – она пульсировала. Медленно, лениво, как спящее чудовище.

Раян беззвучно заслонил меня плечом, его рука уже лежала на рукояти меча.

– Не тронуть? – его вопрос повис в воздухе не требованием, а подтверждением общего решения.

– Не трогать, – я выдохнула, чувствуя, как моя собственная магия болезненно отзывается на близость этой субстанции. Она была похожа на гнойник на теле мира. – Это не метка. Это радар. Сдвинешь её – и сигнал пойдёт прямо к тому, кто её поставил.

Я медленно, стараясь не спугнуть тишину, достала своё стекло-линзу. Вода внутри тут же заволновалась, покрывшись рябью. Я опустила его над пятном, и сквозь мутноватую толщу увидела не просто пыль. Увидела структуру. Тончайшие, почти невидимые нити тянулись от основной массы, уходя вглубь, под корку солончака, образуя карту невидимых путей. Они вели на юго-восток. К высохшему руслу.

– Он не просто слушает, – прошептала я, и голос мой сорвался. – Он прорастает. Как плесень.

– Значит, будем выжигать, – тихо, но чётко сказал Раян. В его тоне не было вопроса. Был приговор.

Мы не пошли. Мы поползли дальше, как тени, и каждый сантиметр пути теперь отдавался в висках напряжённым гулом. Мы нашли не след. Мы нашли нервное окончание огромного, невидимого тела. И теперь оно могло почувствовать нас в ответ.

Через сорок шагов – резкий скрип в виске. Я остановилась.

– Стой.

Впереди – лужица. Но внутри неё – та же пыль. Только теперь не лежит беспорядочно, а сплетается. Вязнет. Образует швы.

– А если её вытащить? – спросил Раян.

– Будут дырки. А по дыркам они слишком хорошо будет нас отслеживать.

– Значит, будем не выдёргивать. А перешивать.

Вот это я в нём и ценю.

Я высыпала на ладонь соль из своего мешочка. Она была тёплой и живой, в отличие от мёртвого, металлического сияния пыли Серебряного. Зола из кармана Раяна легла на неё чёрным снегом. Я смешала их пальцами, шепча заклинание-якорь – не слова, а скорее ощущение: Наше. Наше. Наше.

Смесь стала тёмно-серой и на мгновение застыла, будто прислушиваясь к ритму солончака. Потом она резко потемнела и затихла. Не просто перестала шевелиться – впитала в себя все звуки вокруг. Образовалась крошечная, но абсолютная зона тишины. Наш ответный узел был готов.

– Пусть теперь послушает, – тихо сказала Лина. В её голосе звучало не торжество, а мрачное удовлетворение хищника, ответившего на вызов.

– Он услышит, – я почувствовала, как по спине пробежал холодок. – Только вот вопрос – что он сделает, когда…

Я не договорила. Земля под ногами вздохнула. Не просто хрустнула – выдохнула столбом пыли и резкой, сухой боли, ударившей мне в пятки. Я отскочила назад, и тут же корка солончака провалилась с звуком, похожим на ломающиеся кости. На её месте зияла чёрная, идеально круглая воронка. Из неё пахло озоном, сталью и темнотой, которой не должно быть под землёй.

– Назад! – рёв Раяна был единственным громким звуком в этой внезапной немоте. Он не кричал от страха – он рубил им воздух, как клинком, заставляя нас двигаться.

Мы отступили, спотыкаясь о трескающуюся почву. Это был не просто обвал. Это был ответ. Точно направленный, рассчитанный удар. Не чтобы убить. Чтобы предупредить. Я вас слышу и могу до вас дотянуться.

Я судорожно, дрожащей рукой, сделала пометку на карте – не просто воронка, а точка разлома. Нам объявили войну.

И тогда я подняла взгляд. Вдалеке, на гребне очередной белой дюны, стояла одинокая фигура. Слишком далёкая, чтобы разглядеть черты. Слишком неподвижная, чтобы быть человеком. Она не приближалась. Она просто была. И смотрела. Её взгляд я чувствовала кожей – холодным, безразличным давлением, от которого кровь стыла в жилах. Я узнала его по силуэту. Серебряный.

– Ложись, – шипение Лины было полным чистейшего, животного ужаса.

– Не надо, – голос Раяна был низким. – Он уже всё увидел. Идём. Медленно. Не оборачиваясь.

Мы пошли, пятясь, не сводя с него глаз. Фигура не двинулась с места. Она просто растворилась. Не убежала, не скрылась – перестала существовать, как стирают карандашный набросок. Исчезновение было ещё более пугающим, чем появление.

Я сунула руку в карман, сжимая соляную лодочку. Она была ледяной и на удивление тяжёлой, будто налилась свинцом. Или решимостью. Дышать действительно стало легче. Потому что игра началась. И мы только что узнали её правила.

Назад возвращались молча. По другой тропе – не из суеверия, просто так было быстрее. Солончак за спиной всё ещё шуршал. Или это мешочек, не так важно.

У калитки нас снова встретил сержант. Тот самый – тюк, проверка и всё прочее.

– Живые? – спросил он, словно и вправду не был уверен.

– Пока да, – ответил Раян. – Корка выдержала.

Соль отправили в ящик с надписью «гвозди». Туда никто не будет заглядывать— даже самые любопытные. Потом – в штаб.

Как всегда, разложили всё по полочкам. Раян диктовал ровно, будто начитывал прогноз осадков, а не описывал Солончак, у которого дыхание – как у живого. Я добавляла ремарки: немного яда, немного точности – чтобы все знали, кто автор этого текста. Лина молча поставила чай и села рядом. Ей ничего объяснять не нужно – она понимает с полуслова, с паузы, со взгляда.

В сухом остатке получилось:

Сетка есть. Пыль – живая, но только на месте. Кто-то оставил след с расчётом, чтобы мы нашли. И услышали. Район выбран прицельно. Цель – разметить шов. План: порт, настилы, каналы. По минимуму. Без шума.

– Берём двоих, – сказал Раян. – Один с лицом “отвалите все”, второй – движется так быстро, что за ним даже взгляд не всегда успевает.

– Подходят, – кивнула я. – Такие и мимо пролезут, и следов не оставят.

Ночью я не спала.

Снова – окно, соль в ладони. Тёплая. Шепчет. Не звук – вибрация. Еле уловимая, но уже с очертаниями.

Будто кто-то вот-вот скажет: «ты тоже?..» – и замрёт.

И всё это пугает гораздо больше, чем признаться.

Раян появился, как всегда – тогда, когда молчание стало слишком громким. Сел рядом, перекинул плащ мне на колени. Рука почти коснулась моей. Почти – но не надо было больше.

– Ты слышал? – спросила я.

– Нет, – сказал он. – Но видел, как ты слушаешь.

Мы замолчали.

Внизу глухо стучали ящики. Их я не боялась.

Пугали те, кто перекладывал их по чужим схемам – аккуратно, точно, не задавая вопросов.

– Если решишь идти одна, – сказал он негромко, – не стану мешать. Но хочу знать, где ты. Хотя бы чаще. Если не всегда.

– Договорились.

Он помолчал, потом добавил:

– Завтра порт. Если там всё глушит – ты можешь не услышать. Я – смогу.

– Ненавижу, когда ты прав.

– Привыкай, – усмехнулся он. – Мне с этим проще, чем тебе.

Он улыбнулся. Я – нет. Но это неважно. Я встала. Он не отодвинул руку. Я села к нему на колени, как будто между нами не было всех этих дней и командных приказов. Просто села и молча прислонилась лбом к его шее.

Он не спросил. Не объяснил. Просто обнял. Его рука легла мне на затылок – уверенно, как будто напоминая, я – не шов, не командир, не опасный ритм, а человек. Живой. Дышащий. Уставший.

Потом был поцелуй. Не тот, что перебивает дыхание или требует ответа, а другой – тёплый, медленный, с таким спокойствием, как будто мы оба знали: это не начало и не конец, а просто здесь и сейчас. Без слов, без попытки одержать верх. Просто тишина, между нами, в которой всё уже сказано.

Мы сидели ещё долго. Плечом к плечу, щекой к его вороту, пока не ушли все мысли и не осталась только кожа, соль и дыхание.

Говорить не хотелось. Не потому, что нечего – потому что и так было понятно.

Мы заснули ближе к рассвету, каждый по-своему уставший. Я – от тишины, которая слишком о многом говорит. Он – от необходимости молчать, когда и так всё ясно.

Проснулась я от света. Щель между шторами пускала тонкий, почти упрямый луч. Он пробивался сквозь занавески, как информация – сквозь фильтры. Нагло, не спрашивая нашего разрешения.

На столе стояла кружка – пустая, но недавно использованная. Лина. Наверное, пришла рано, и ушла тихонько, чтобы не мешать. Она всегда умела исчезать беззвучно, когда этого требовала ситуация.

Я спустилась на кухню. Хлеб, немного пасты, кружка с недопитым чаем. Лина рылась в записях, что-то шептала про себя и чертила в блокноте. Увидела меня – кивнула, без слов.

– Ребята уже внизу? – спросила я, наливая себе чай.

– Один – да. Второй курит на улице. Молчун, но смотрит так, будто видит сразу на три хода вперёд. Мне нравится.

Я улыбнулась. Хорошо, что хоть кому-то что-то нравится.

– Сколько у нас времени?

– Час, максимум. Потом начнётся движение на складе, и все наши тихо превратятся в какого чёрта вы тут шляетесь.

Я кивнула, поставила кружку на плиту и вышла.

На улице стоял туман. Такой, что можно было случайно обняться с соседним столбом. Воздух пах солью и металлом. И чужими следами.

– Готовы? – спросила я, подходя к новенькому.

Он кивнул. Без слов. Просто выкинул окурок и пошёл за мной. Я даже не знала, как его зовут. Но мне это, как вы помните, обычно не мешает – в деле важнее, чтобы знал, как действовать, а имя узнаем потом.

Перед выходом Раян задержался. Поправил ремень, проверил нож, взглянул на меня чуть дольше, чем нужно.

– Будь внимательна.

– Я всегда.

– Нет. Всегда ты сначала делаешь, потом думаешь. Реже – наоборот. Сегодня попробуй все одновременно.

– Приказал как командир?

– Попросил как муж.

Я хмыкнула. Вовремя. Как раз, чтобы спрятать глупую улыбку.

Утро вышло будничным. Пыль, двор, лошади, короткие команды. Лина в сером плаще, с чёрной тетрадью. Двое новых спутников – молчаливые, как мы и планировали. Сержант показал пальцами: «сухо», «аккуратней». Мы кивнули.

Город просыпался – медленно, как человек после долгой болезни. Где-то гремела посуда, кто-то точил нож, мальчишка что-то объяснял собаке. Собака возражала. Я улыбнулась.

– Напомни, зачем мы туда идём? – спросил Раян, когда башни остались позади.

– Чтобы понять, кто крутит ручку. Где она. И как сделать так, чтобы наш город не плясал под чужую дудку.

– Чтобы нас перестали считать мебелью, – пробормотала Лина.

– Или трещиной, – усмехнулась я. – Но я не трещина. Я – шов. Не всегда красивый, но пока держусь – всё не развалится.

До обеда нам попались телеги. Пустые, с виду обычные. Только на одной – свежий след от перчатки. Ровный, без смазанного края, как будто кто-то сидел спокойно и долго. Не просто ехал. Слушал, запоминал, вглядывался. Возможно, даже ждал – нас или кого-то ещё. Точно знал, что делает. И делал это не в первый раз.

– Ускоряемся, – сказал Раян. – Но не бежим.

Мы не бежали. Но шаг ускорили. Порт ждал.

Перед поворотом зашли в солеварню. Старик мешал рассол деревянной лопаткой, не спеша, как будто именно, так и надо – медленно размешивать всё, что осталось от порядка. На дверном косяке – тонкая серебряная пыль. Мелькнула в луче света, как искра.

– Это не я, – сказал он, не отрываясь от дела. – Ночью появилось. Сам не понял откуда. Трогать не стал.

– И хорошо, – кивнула Лина. – Такое лучше не трогать. Расползётся – и не соберёшь.

– У меня и без этого узлы на пальцах, – буркнул он. – Раньше от соли. Теперь – от всякой дряни.

Мы кивнули и пошли дальше. Старик не стал спрашивать, кто мы и что ищем. Шли мы молча.

Но это была не пустая тишина – собранная, натянутая, как струна. Каждый думал о своём, но мысли упрямо сводились к одному: что нас ждёт за следующим поворотом – и кто.

– Ты чувствуешь? – спросила я, не оборачиваясь.

Раян сбавил шаг, едва заметно.

– Чужой ритм?

– Нет. Наш. Только перекроенный. Как будто кто-то взял черновик, разобрал и собрал обратно. Но неаккуратно. С чужими руками. С ошибками.

Он кивнул. Без слов. Лицо – жёстче, чем обычно.

– Это хуже, – сказал он.

– Знаю.

Лина молчала. Она считала шаги, глазами цеплялась за стены.

Её блокнот был почти полон – значит, она уже увидела больше, чем мы успели подумать.

У следующей арки мы остановились. За ней начинался старый порт. Доски, настилы, запах канатов и гари. Но сегодня здесь было тихо. Слишком.

– Либо мы рано, либо уже опоздали, – прошептал Раян.

Мы вошли.

Настил заскрипел. Влажный, поседевший от времени, он словно недовольно хрустел под сапогами. Кое-где сквозь доски просвечивала вода. Лёгкий пар поднимался от каналов. Воздух был густым. Не вонючим – именно густым, как если бы кто-то растворил в нём чужие воспоминания.

– Здесь что-то было, – прошептала Лина. – Большое, объемное. Не физически. По вибрации и по ощущениям.

Я кивнула. На одной из балок была отметка – две пересечённые линии, почти как ритмическая вилка. Только перевёрнутая. Значит – не для трансляции. Для отсечки.

– Смотри, – я указала на край настила.

В щели между досками кто-то вставил крошечную чёрную нить. Почти невидимую. Пульсирующую. Пойманный ритм. Или маячок.

Раян присел, изучил. Не тронул.

– Оставим, – сказал. – Если это ловушка – пусть сработает, когда нужно. Если маячок – пусть думают, что не заметили.

Мы двинулись дальше. Прямо – тупик. Справа – спуск к складу. Слева – низкий мостик к бывшей ремонтной. Сейчас там хранили старые канаты и всё, что не нужно, но выбросить жалко.

– Сюда, – сказала я.

Внутри пахло пылью, железом и чем-то ещё – неуловимым. Как запах тёплого магнита. Пространство вибрировало.

На стене – круг. Не нарисованный – выгравированный. Кем-то, кто знал, как. Внутри – повторяющийся рисунок, почти музыкальный. Мы с Раяном переглянулись. Это не наши.

– Кто-то работает в два слоя, – сказала я. – То, что мы видим – фасад. А вот это – операционная система.

Лина достала нож и аккуратно срезала тонкий фрагмент дерева рядом с кругом. Положила в конверт.

– Пусть наши это прослушают. Если это не ритм – я съем свою тетрадь.

– Лучше не ешь, подавишься. Там один сарказм, – хмыкнула я.

Когда мы вышли, уже начинало темнеть. Дождя не было, но воздух стал тяжелее. Как перед грозой. Вдалеке гремел гудок. Поезд? Или просто ветер играет с трубами?

– Сегодняшнее записывать будем? – спросила Лина.

– Всё, кроме круга. Пусть это пока останется у нас.

– Думаешь, крыса есть?

– Думаю, не крыса. Думаю, кто-то выше.

Раян кивнул. Он тоже чувствовал. И молчание его было весомее любого согласия.

Вечером я достала лодочку из кармана и поставила на стол. Она снова показалась тяжелее. Или просто день выдался длинный.

– Лизнула? – крикнула Лина из соседней комнаты. Голос у неё был усталый, но с привычной ехидцей.

– Нет, – ответила я. – В этот раз просто поверила.

– Опасная ты женщина.

– Просто не люблю тянуть кота за хвост.

На карте солончак стал прозрачным. Будто показал, что мы его увидели правильно. А может, просто свет так упал. В любом случае, стало чуть спокойнее. Прозрачное меньше пугает.

Завтра – порт. Там, под настилами, не будет ничего уютного. Сегодня мы смотрели. Завтра – будем действовать. И если кто-то считает, что можно взять город тихо, без шума – мы покажем, что даже самый тонкий шов может держать крепко.

Перед сном я ещё раз посмотрела на карту. Линии, пятна, метки. Всё казалось привычным, но теперь в этих царапинах читался чужой почерк. Он лез в глаза, как плохо стёртые чернила. Соль шуршала в мешочке, словно повторяла: «ты больше не будешь одна». В такие моменты трудно решить, радует это или пугает.

Я легла поздно. Лина уже спала, Раян дежурил внизу. Снилось мне, что я иду по солончакам одна. Следы остаются – но не только мои. Я смотрю назад и вижу чужие шаги, совпадающие с моими. Соль трещит, как лёд. Я оборачиваюсь – никого. Проснулась в холодном поту.

Утро оказалось серым и вязким. Небо затянуто, ветер несёт соль с моря. На улице суета – но не обычная, а тревожная. Люди говорят тише, чем обычно, и сразу оглядываются. На воротах новые метки – будто город сам стал тетрадью, в которую кто-то делает пометки.

– Видела? – спросила Лина, показывая на знак.

– Видела, – ответила я. – И не нравится мне этот почерк.

Мы двинулись к конюшне. Лошади были нервные, били копытами и косились на пустоту. Даже они чувствовали, что воздух другой.

По пути к нам подошёл мальчишка лет десяти. В руках у него была горсть соли. Он протянул её мне.

– Держите. Она сегодня не хочет лежать спокойно.

Я взяла пригоршню. Соль и правда текла сквозь пальцы, будто живая.

– Спасибо, – сказала я. – Где взял?

– У двери. Сама собралась, – пожал он плечами и убежал.

Я пересыпала соль в мешочек. Лёгкая дрожь пробежала по пальцам. Не знак – скорее напоминание, что чужой ритм ближе, чем кажется.

Раян встретил нас у ворот. Посмотрел серьезно и легонько кивнул. Мы и так знали: сегодняшний день будет другим.

Глав

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.