Сталкер

Глава 1

Тина Холлоу

Я резко ускоряю шаг. Ледяная капля дождя с противным шлепком бьет по щеке, словно предупреждая об опасности. Лямки рюкзака впились в плечи, и я лихорадочно соображаю: сбросить его? Если нападут, брошу в грабителя и побегу. А если это не грабитель? Мысль застревает в горле комом.

Уже несколько дней я чувствую на себе тяжелый, прилипчивый взгляд. Ощущение, будто невидимая нить тянется за мной, и кто-то держит ее конец. Я почти бегу. Хлюпают промокшие насквозь тряпочные кеды, но я не чувствую холода – только липкий, парализующий жар, разливающийся по всему телу.

Сердце колотится с такой бешеной частотой, что его стук сливается в сплошной гул в висках.

Резкий поворот головы через плечо – и вот она! Смутная тень метнулась между стволами. Проклятье! Зачем я пошла через этот чертов парк? Хотела срезать путь… Нужно было идти по освещенной улице!

И вдруг наступает абсолютная, оглушающая тишина. Я замираю, превращаясь в слух. Слышно лишь монотонное шлепанье капель о лужи да тихий шелест мокрых листьев. Я одна в самом сердце этого темного парка. До выхода, кажется, рукой подать.

В боку колет острая, холодная игла. Я знаю – если придется бежать сейчас, я не смогу. Не сделаю ни шага. Может, показалось? – пытаюсь я обмануть себя. Друзья же твердят, что я схожу с ума, что мне все мерещится…

Я медленно, почти не дыша, поворачиваюсь. Аллея, тонущая в мутном свете уличных фонарей. И в самом ее конце – черный, безликий силуэт. Высокий мужчина. Он не идет – он плывет в мою сторону, беззвучно и неумолимо.

Ледяной ужас, острее любого ножа, пронзает меня. Я издаю сдавленный всхлип и срываюсь с места, несясь к выходу как затравленное животное. Но путь прегражден: тротуар перерыт. С проклятьем я сворачиваю на газон, ветки кустов хлещут по лицу и рукам, цепляются за одежду. Вот он, выход! Там – огни, люди, жизнь, спасение!

Я оборачиваюсь. Силуэт уже здесь, он приближается с пугающей скоростью. Нога цепляется за скользкий корень, и я с размаху падаю в липкую, холодную грязь. Из горла вырывается хриплый, чужой крик:

– Помогите! Кто-нибудь, помогите!

Я отчаянно пытаюсь подняться на коленях, выбираюсь на тротуар, пятясь задом. Я готовлюсь к худшему, зажмуриваюсь… но там никого нет. Тишина.

– Что случилось? За тобой кто-то гнался? – раздается спокойный голос прямо над собой.

Передо мной девушка в спортивной форме, с телефоном на плече. Ее лицо выражает лишь легкое недоумение.

– Он следит за мной!

– Идем, я тебя выведу.

Она выводит меня из парка.

– Ты точно уверена, что за тобой следили? – Да! Я видела его! – голос все еще дрожит. – Давай вызовем полицию.

Спокойствие девушки меня напрягает, ощущение будто и она считает меня сумасшедшей. – Нет… нет смысла. Он уже ушел. Спасибо вам… огромное спасибо.

Я не помню, как оказываюсь на тротуаре. Прижимаюсь к толпе, стараюсь идти в самом ее центре. Три квартала до дома кажутся бесконечными. Может, и правда показалось? – гложет сомнение.

Но не может же это длиться неделями!

За мной следят. Я это знаю.

Но КТО? И ЗАЧЕМ?

От этих вопросов стынет кровь.

Дверь с тихим скрипом подалась, и я ввалилась в прихожую, едва переводя дыхание. Влажный холод от промокшей одежды тут же начал пробираться внутрь, к коже.

– Тина, что случилось? – встревоженный голос Милли прозвучал прямо над ухом.

Я не поднимала глаз, уставившись на пол. Мои некогда белые кеды представляли собой жалкое зрелище: грязные, промокшие насквозь, они оставляли на полу мокрые следы. Штаны в комьях земли, а на толстовке расплылось огромное грязное пятно, будно меня швырнули в лужу. Руки дрожали мелкой дрожью, когда я, не говоря ни слова, повернулась к двери и с глухими щелчками задвинула все замки – один, второй, цепочку. Тяжелый рюкзак с грохотом свалился на пол, как мешок с камнями.

– Все в порядке, – голос прозвучал хрило и неубедительно. – Просто споткнулась и упала.

– Ты выглядишь абсолютно перепуганной, – не отставала Милли, преграждая мне путь. – Ты белая как полотно. Что происходит?

– Ничего! – это слово вырвалось резко, почти срываясь на крик. Я резко развернулась, скинула промокшие кеды и, не глядя на нее, почти побежала в сторону ванной. – Мне нужно в душ. Я замерзла.

– Тина, да что с тобой творится в последнее время? – ее голос звучал уже с ноткой раздражения.

Ответом ей стал оглушительный щелчок замка в ванной. Я прислонилась спиной к холодной двери, закрыв глаза. Нет, не было никакого смысла ей что-то говорить. Вспомнилось, как на прошлой неделе я, подобрав слова, поделилась с подругой: вижу под нашими окнами одну и ту же машину, темный седан, который появляется в самые странные часы.

Но она лишь отмахнулась, словно от назойливой мухи. «Это просто чей-то сосед, Тин, не придумывай. Не все вращаются вокруг тебя». Она не поверила. Не дослушала. Не увидела того ужаса, что медленно сковывает меня изнутри.

Милли всегда была эгоцентричной, сосредоточенной на собственной яркой орбите. Когда мы только съехались, мне даже нравилось быть ее тихой спутницей, восхищаться ее энергией, ее умением быть солнцем, вокруг которого вращается весь мир. Рядом с ней я была лишь серой тенью, и это меня устраивало.

Но сейчас, когда по спине ползет ледяной холод страха, мне нужно не солнце. Мне нужен друг. Нужно плечо, на которое можно опереться, и ухо, которое услышит мой шепот, полный паники. А вместо этого – лишь равнодушные отмашки. Я осталась одна наедине со своим страхом.

Идти в полицию? Это глупо и бесполезно. Что я скажу?

«Мне кажется, за мной следят»?

Потребуют описания, а я смогу выдать лишь обрывки, сложенные в жуткий пазл: тень, призрак. Темный седан у дома. А сегодня… сегодня у витрины кофейни, где я работаю, он стоял. Мужчина. Капюшон толстовки был натянут так низко, что скрывал глаза и переносицу, оставляя на виду лишь тонкие, сжатые в ниточку губы, квадратный подбородок и резкие, недобрые скулы.

Я не видела его глаз, но чувствовала его взгляд кожей – тяжелый, пронизывающий, будто буравчик, сверлящий стекло и добирающийся до меня.

Когда я, пальцами дрожащей руки, коснулась плеча сменщицы, чтобы указать на него, он будто растворился. Резко развернулся и шагнул в толпу, исчез, словно его и не было. Но он был. Это не галлюцинация. Он реален. Я знаю это с каждой дрожащей клеточкой своего тела.

Он только наблюдает. Не приближается. Не угрожает. И в этом – самый жуткий, парализующий ужас. Я не знаю, чего он хочет. Не понимаю, почему я.

И это незнание съедает изнутри, лишая последних сил.

Мне невыносимо страшно. И абсолютно не к кому обратиться.

Глава 2

Сталкер

Она – воплощенное совершенство. Идеальная, хрупкий механизм, созданный специально для меня. Каждый ее вздох, каждое движение – это тихая музыка, которую я один могу по-настоящему оценить.

Я ловлю себя на том, что уже чувствую тепло ее кожи под своими пальцами, хотя между нами все еще холодное стекло. Я не могу дождаться той секунды, когда она, наконец, станет моей. Не просто будет рядом, а будет принадлежать мне так же безраздельно, как воздух в моих легких.

Я жажду заглянуть в ее огромные васильковые глаза и увидеть в них осознание. Осознание того, что я – ее единственная реальность, ее тюремщик и ее бог. Ее солнце и ее ночь.

Я буду обладать ею полностью. Запру эту певчую птичку в золотой клетке, сплетенной из моей одержимости. Лишу воли, отниму свободу – но аккуратно, так аккуратно… Чтобы не сломать хрупкие крылышки. Не сейчас. Ломать я буду гораздо позже, когда она уже будет не в силах вспомнить, какой была жизнь до меня.

Сейчас я наблюдаю. Я стал тенью у стеклянной витрины этой уютной кофейни. С того самого дня, как мы «случайно» столкнулись на улице, и тончайшая нить нашей судьбы намертво затянулась вокруг моего горла, я не могу успокоиться. Я стал ее тайным зрителем, постановщиком ее личной пьесы.

Вот она готовит кофе. Ее движения точны и грациозны. Вот она протягивает бумажный стаканчик какому-то никчемному посетителю, и на ее лице расцветает та самая улыбка. От нее перехватывает дыхание. Это не просто улыбка – это луч света, который она по неосторожности расточает на недостойных.

Прядь светлых волос падает ей на лицо, и она кончиками пальцев, с такой нежностью, заправляет ее за маленькое, идеальной формы ухо. Ее щеки слегка розовеют от сосредоточенности.

Я представляю, как мои пальцы скользят по этой шелковой коже, как касаются этих пухлых, наивных губ. Я прижму ее к себе так сильно, что в ее легких не останется воздуха ни для кого, кроме меня. Она будет знать. Знать, что каждый ее вздох принадлежит мне. Что никто другой не смеет на нее смотреть. Не смеет даже думать о ней.

И тут… она резко оборачивается. Будто чувствует тяжесть моего взгляда, впившегося ей в спину. Наши взгляды встречаются сквозь стекло.

Я вижу, как ее глаза расширяются от внезапного страха, как замирает улыбка. Прекрасный, дикий испуг на ее лице. И… о, это восхитительно. Мое сердце замирает в сладком упоении. Она чувствует меня. Чувствует хищника.

Она на мгновение отводит взгляд, и этого мгновения мне достаточно. Я растворяюсь в толпе, становясь призраком, тенью, шепотом. Еще слишком рано для знакомства, моя дорогая. Слишком рано. Ты еще не готова принять свою судьбу.

Тина… Ужасное, простое имя. Оно тебе не подходит. А вот твое полное имя… Клементина. Да. Клементина. Оно звучит как старинная мелодия.

Старомодная и изысканная, прямо как я. Я ведь очень старомоден. Я верю, что у женщины должен быть только один мужчина. На всю жизнь.

И потому я зорко слежу за тобой, моя дорогая Клементина. Я – твой невидимый защитник и твой будущий палач. И если какой-нибудь мужчина осмелится подойти к тебе близко, я просто… сотру его. Потому что они не имеют на тебя права. Ты уже моя. Просто еще не знаешь об этом.

Потому что только я достоин тебя. Только я понимаю тебя.

Я медленно отступаю в толпу, но внутри все горит от жгучего, сладкого желания обернуться и смотреть на тебя еще хоть секунду. Каждая клетка моего тела кричит, чтобы я остался. Но нет, не сегодня. Сейчас нужно вернуться на работу, сыграть роль обычного человека. Притвориться одним из них.

А потом… потом, в тишине своего убежища, я снова сяду за компьютер. Мой экран озарится светом, и я буду рыться в цифровых следах, что ты так неосторожно оставляешь. Я должен узнать о тебе всё. Хотя мне уже кажется, что я знаю тебя лучше, чем ты сама.

Я знаю твой график работы до минуты. Знаю, в какой квартире на каком этаже ты живешь.

Знаю, что ты делишь кров с той… Милли. Она мне отвратительна. Фальшивая, пустая кукла.

И знаешь, что я видел, моя чистая Клементина? Когда тебя нет дома, она приводит к себе мужчин. Разных. Мне становится физически плохо от этой мысли. Она плохо на тебя влияет. Оскверняет ту святую, тихую атмосферу, что ты пытаешься создать.

Но я следил и за тобой. Однажды вечером ты прилегла в кресло с книгой и чашкой чая. Через окно я видел, как ты устроилась, как свет настольной лампы мягко касался твоих щек.

Я даже знаю, какой чай ты пила. Жасминовый.

Его тонкий, пьянящий аромат… теперь он навсегда ассоциируется у меня с тобой. Я закрываю глаза и представляю, как ты уже в нашем доме. Сидишь в кресле, читаешь, а воздух наполняется запахом жасмина и твоего спокойствия. Ты создана для такой тихой, совершенной жизни. Со мной.

А потом пришла она. Эта Милли. Я видел, как она тебя уговаривала, жестикулировала, и сквозь стекло мне казалось, будто я слышу ее назойливый, пустой голос. Я видел, как ты сопротивлялась, как качала головой – моя скромная, разумная девочка. Я подобрался так близко к окну, что почти чувствовал исходящее от тебя тепло, но услышать не смог. Не беда. Я это исправлю.

Я уже заглядывал в вашу почту. Видел открытку для Милли с приглашением к родителям на выходные. Когда она уедет, и ты останешься одна в квартире… это мой шанс. Я проберусь внутрь. Расставлю крошечные глазки-камеры. В твоей спальне, в гостиной, в ванной. Тогда я смогу наблюдать за тобой всегда.

Видеть, как ты просыпаешься, как засыпаешь, как дышишь. Я узнаю каждую твою тайную привычку, каждый вздох. И тогда я стану твоим идеальным мужчиной. Потому что буду знать о тебе абсолютно всё. Я стану тем, кого ты неосознанно ждешь, кого будешь боготворить.

А в тот вечер она все-таки утащила тебя по барам. И ты не представляешь, какое адское усилие мне потребовалось, чтобы не ворваться туда, не выхватить тебя из этого гнусного шума, не увезти в тишину и безопасность моего мира. Я же знаю, ты не такая. Ты не такая, как они.

Тебе не нужны эти дешевые напитки и чужие взгляды. Ты хочешь тишины, книг и чая с жасмином.

И я предоставлю тебе это. Обещаю.

Уже очень скоро, моя дорогая Клементина, мы будем вместе.

Навсегда.

Глава 3

Тина Холлоу

Горячая вода обжигает кожу, но внутри меня все равно лютый холод. Я стою под душем уже несколько минут, почти не двигаясь, и все еще дрожу мелкой, предательской дрожью. Кожа давно покраснела, а в груди сжимается тугой, болезненный комок, мешающий дышать. Густой пар затянул все вокруг, но сквозь него пробивается лишь ледяное ощущение страха, въевшегося в самое нутро.

Выключаю воду. Резкая тишина после шума льющейся воды оглушает. Я наспех оборачиваюсь в махровое полотенце, словно оно может стать моей броней, и выхожу из ванной. Сажусь на холодный край ванны, пытаясь поймать ритм дыхания, но оно срывается на нервные, короткие вздохи. Что со мной происходит? Почему этот ужас не отпускает?

Внезапный стук в дверь заставляет меня вздрогнуть и подавить вскрик. – Тина, с тобой все в порядке? – доносится голос Милли. – Да… все хорошо, – выдавливаю я, и голос звучит хрило и неубедительно. – Ты скоро? Мне нужен душ, я собираюсь уходить. – Да, конечно. Минутку.

Я быстро сгребаю свою грязную одежду с пола в бесформенную кучу и отпихиваю ногой в угол. Разберусь позже, когда она уйдет.

Открываю дверь. Милли встречает меня на пороге, ее взгляд скользит по мне с нескрываемым недовольством. – Боже, Тина, ты так похудела! Это просто кошмар. Ты вообще ешь?

Ее слова – как удар по открытой ране. Да, у меня проблемы с едой. Каждый прием пищи – это сражение. Легкий завтрак и скудный ужин поздно вечером – вот и все, на что я способна.

Мне хватает. А Милли… Милли поглощает еду с таким ярким, шумным удовольствием, что мне порой кажется, будто я наблюдаю за жизнью с другой планеты. Иногда я ей завидую. А она, похоже, завидует моей худобе. Моей «кошечьей грации», как она говорит. Но это не грация. Это истощение. Иногда мне кажется, что я становлюсь такой прозрачной, что могу просто исчезнуть.

И сейчас мне этого хочется больше всего. Испариться. Перестать существовать. Лишь бы ОН перестал на меня смотреть.

– Мы с девочками собираемся в клуб, – нарушает молчание Милли. – Пойдешь с нами? У меня есть лишний пригласительный. – Нет, спасибо, – почти шепотом отвечаю я. – Я останусь дома.

Я направляюсь в свою комнату, пытаясь укрыться за дверью, но Милли наступает мне на пятки. – Ты молодая! Нельзя всю жизнь торчать дома в четырех стенах за своими книгами. Пойдем, развеешься! Давай, я быстро в душ и потом соберусь. У тебя полчаса!

Она смотрит на меня с настойчивой, почти детской требовательностью, уперев руки в бока. – Милли, я никуда не хочу. Особенно сейчас. – В чем дело? – ее голос становится жестче. – Что опять случилось? – Ничего. – Хочешь сказать, что за тобой опять кто-то следил? – в ее тоне я слышу знакомое сочетание раздражения и неверия.

Я опускаю глаза. Говорить бесполезно. Бессмысленно.

– Когда я пытаюсь делиться, ты смотришь на меня как на сумасшедшую.

– Я не считаю тебя сумасшедшей! – Милли закатывает глаза, и ее голос звучит так, будто она объясняет что-то очевидное непонятливому ребенку. – Просто это не похоже на правду. Ну подумай сама, зачем кому-то следить именно за тобой? Ты что, тайная дочь олигарха? Или шпионка? Нет? Вот видишь!

Ее слова бьют под дых, лишая последней надежды на понимание. Я чувствую, как по щекам горячими ручейками текут предательские слезы. Я опускаюсь на край кровати, и мои ладони плотно прижимаются к лицу, пытаясь скрыть дрожь и спазмы, сковывающие горло.

– Если бы за тобой и правда следил какой-то маньяк, – ее голос доносится сквозь пальцы, безжалостный и четкий, – он бы уже давно тебя поймал. Не может же это длиться три недели! Или сколько это уже продолжается?

– Я не знаю… – мой голос срывается на шепот. – Мне кажется, целую вечность.

– Он каждый день за тобой следит? – в ее тоне проскальзывает нездоровый, почти жадный интерес, и на миг в груди вспыхивает крошечная, дурацкая надежда. Может, она все-таки верит?

– Н-нет, не каждый… – выдыхаю я. – Но иногда я замечаю его на работе. Иногда, когда возвращаюсь домой. Он появляется всегда внезапно, будто из ниоткуда… У меня ощущение, будто я схожу с ума. Ты это понимаешь?

Я поднимаю на нее взгляд, полный мольбы. Но Милли лишь пожимает плечами, и ее взгляд становится стеклянно-равнодушным, тем самым, который говорит яснее слов: «Да, ты не в себе».

– Ну ладно, – вздыхает она, уже отворачиваясь. – И правда, лучше оставайся дома. Алкоголь тебе сегодня явно не стоит – нервы и так ни к черту. Ложись спать. Может, завтра всё… как-то само решится.

Она уходит, и вскоре доносится шум воды из ванной. Я остаюсь одна. Дрожащими руками натягиваю чистую, сухую одежду, теплые носки, но ледяная дрожь никуда не уходит – она внутри, глубоко в костях.

Шторы в спальне закрыты. Я не открывала их с самого утра. Но теперь мной движет навязчивое, почти невыносимое желание – выглянуть на улицу. Увидеть, стоит ли там тот темный седан. Но ноги словно вросли в пол. Страх сковывает меня прочнее любого паралича.

Я выхожу на кухню, чтобы хоть как-то отвлечься, и замираю на пороге. Сердце пропускает удар, а затем начинает колотиться с бешеной скоростью. Шторы на кухне распахнуты настежь.

На улице давно стемнело, кухня залита ярким светом, и мы – как на ладони. Мне нужно их закрыть. Сейчас же. Но я не могу пошевелиться. Не могу сделать ни шага вперед, подставив себя под невидимый прицел.

– Чего ты стоишь, как вкопанная? – позади раздается голос Милли. Она проходится мимо меня, ее плечо задевает мое, и она беспечно направляется к холодильнику. – Шторы… – с трудом выдавливаю я. – Их нужно закрыть. – Да какая разница? – она откупоривает бутылку воды, даже не обернувшись. – Никто за нами не следит, успокойся уже.

Ее слова повисают в воздухе, такие легкие и беззаботные, и от этого становится еще страшнее. Она не видит. Она не чувствует этого тяжелого, невидимого взгляда, который, я знаю, уперся прямо в меня из темноты.

Милли с грохотом ставит чашку, включает кофеварку, и ее привычные, громкие звуки кажутся такими неестественными в оглушающей тишине моего страха. И я понимаю, как глупо и жалко я сейчас выгляжу, застыв посреди кухни. Может, она и в чем-то права? Может, это и правда галлюцинации, наваждение? Просто мой воспаленный мозг рисует кошмары наяву.

Словно робот, на автомате я иду к холодильнику. Руки слегка трясутся, когда я достаю сыр, яйца. Беру хлеб. Сделаю омлет. Пару бутербродов. Мне будет достаточно. Больше я все равно не смогу проглотить – комок нервного напряжения стоит в горле мертвым грузом.

– Ты ешь, как птичка, – бросает Милли, не глядя на меня. – Разве можно так питаться? У меня просто нет аппетита. Никогда. А сейчас – тем более.

Я тянусь на полку за своим спасением – пачкой жасминового чая. Его тонкий, цветочный аромат – единственное, что хоть как-то способно проникнуть сквозь пелену паранойи и немного успокоить измотанные нервы.

Пока закипает вода и на сковороде шипит масло, я не могу удержаться. Медленно, почти предательски, я поворачиваюсь к окну. За черным стеклом – ничего. Только непроглядная тьма и мое собственное бледное отражение. Мокрые, растрепанные волосы. Синяки под глазами, которые стали еще темнее от бессонницы. Испуганное, потерянное лицо, на котором застыла маска тихого ужаса. Я выгляжу так, будто не спала несколько недель подряд.

Что, в общем-то, почти правда. Спать я стала ужасно. Мне снятся сны. Один и тот же сон. За мной кто-то бежит. Его шаги гулко отдаются в полной темноте, а мое собственное сердце колотится так, что вот-вот разорвется. Я бегу, спотыкаюсь, падаю, но спастись никак не могу. И тогда он настигает меня. Я никогда не вижу всего лица – только его часть. Тяжелый, квадратный подбородок. Резкие, недобрые скулы. И эта ухмылка… леденящая, торжествующая. От нее дрожь пробирает до самых костей.

В этот момент я всегда просыпаюсь. Вся в холодном поту, простыня мокрая, волосы прилипли ко лбу и шее. Сердце колотится, выпрыгивая из груди. И я сразу же бегу в душ – смыть с себя этот липкий ужас, этот запах страха. Милли несколько раз ловила меня на ночных омовениях. Она ничего не говорила, лишь фыркала и качала головой, но в ее молчании читалось все: раздражение, непонимание, легкий испуг.

Мне иногда кажется, что она уже ищет себе новую соседку. Наверное, боится жить с сумасшедшей. И, кажется, уже почти уверена, что я и есть сумасшедшая.

Я пыталась говорить не только с ней. Звонила другим подругам, пыталась найти хоть каплю поддержки. Но в ответ – лишь неловкое молчание, поспешные отмашки:

– Ты слишком много работаешь.

– Тебе надо отдохнуть.

– Выпей успокоительного.

Никто не верит. Никто не хочет слушать. А я и правда чувствую, как постепенно, по капле, слетаю с катушек. И нет никого, кто подал бы руку, чтобы остановить это падение.

Милли одним глотком допивает кофе и с глухим стуком оставляет грязную чашку прямо на столе, даже не подумав ее убрать. Через десять минут я слышу, как она спускается по лестнице, и каждый цокот ее каблуков отдается в моей голове болезненным эхом. – Ушла! Не жди, может, вернусь не одна! – ее голос доносится из прихожей, легкий и беззаботный. – Хорошо, – тихо отвечаю я, хотя на самом деле все далеко не хорошо.

Мысли о том, что Милли может привести с собой какого-нибудь незнакомца, заставляют меня сжиматься внутри. От этих ночных «гостей» у меня мурашки бегут по коже. Именно поэтому я и поставила на дверь своей спальни замок – жалкую, хлипкую защиту, в которую сама не особо верю.

Словно в бреду, я подхожу к окну и резким, почти яростным движением задергиваю шторы. Становится чуть легче дышать, будто я отрезала себя от того враждебного мира, что поджидает снаружи.

Но не успевает грудь расправиться в полном вздохе, как раздается резкий, настойчивый стук в дверь.

Сердце замирает, а затем срывается в бешеной скачке. Это она! Это Милли! Вернулась! Может, передумала? Может, все-таки поверила мне? Или просто что-то забыла… Неважно. Лишь бы не оставаться одной. Хотя бы пару минут чьего-то присутствия, чтобы прогнать этот всепоглощающий ужас одиночества.

Я бросаюсь к двери, дрожащими руками снимаю цепочку и приоткрываю ее ровно настолько, чтобы выглянуть.

Но на пороге стоит не Милли. Передо мной – незнакомый парень в куртке с капюшоном. – Здравствуйте. Посылка для… – он щурится, разбирая надпись на коробке. – Для Клементины.

Кровь стынет в жилах. Это имя… мое полное имя, которое я ненавижу и скрываю ото всех. Его знают лишь те, кто видел мои документы.

На автомате я открываю дверь, расписываюсь в его электронном планшете и забираю коробку. Дверь с грохотом захлопывается, я поворачиваю ключ, запирая все замки. Рука сама тянется к цепочке, но я останавливаю себя – Милли еще вернется.

Я несу коробку на кухню и ставлю ее на стол. Она легкая, подозрительно легкая. Внутри что-то мягкое, бесшумно перекатывается. И это имя… Почему именно оно?

Даже не знаю, о чем думали родители, нарекая меня таким старомодным, тяжелым именем. Оно будто гиря тянет меня вниз.

Моя рука сама тянется к столовому ножу. Лезвие холодно блестит в свете лампы. Я подношу его к скотчу, уже почти касаясь картонной коробки…

И замираю.

Ледяная мысль пронзает мозг, заставляя похолодеть пальцы.

А что, если это ОТ НЕГО?

Глава 4

Сталкер

Моя драгоценная Клементина, как же ты невыразимо прекрасна в этот миг! Да, я собирался домой и даже ненадолго заглянул туда. Переоделся, кое-что приготовил. Но затем меня будто неведомая сила, магнитом, вытянула обратно на улицу и привела прямо к твоему дому.

Я живу совсем рядом, на соседней улице.

И это, конечно, не совпадение. Для нас с тобой не бывает совпадений.