Глубокое синее море. Вселенная острова Виктория
- -
- 100%
- +
Что-то внутри Даши оборвалось. Пустота в глазах вновь сменилась чернотой. Резкой, холодной, почти физической.
Всё внутри у Даши, как ей показалось, треснуло, не громко, не драматично, а тихо, будто сердце дало маленькую трещину, которую уже не склеить. Значит, он с Даяной?
А Даша?.. Кто она вообще?
Скромная девушка из семьи учёных, вся в книгах, с наивной верой в то, что чувства – это святое. Первая любовь. Первый поцелуй. Первый и единственный мужчина. И всё это – Эдвард. Такой, каким она себе его выдумала. Возможно, даже не тем, каким он был на самом деле.
А Даяна… у неё за плечами десятки таких, как он. Женщина, знающая, как сводить с ума. Сильная. Яркая. Опасная. Настоящая соблазнительница. Наверное, именно таких любят по-настоящему. И если быть честной с собой, всё это было ожидаемо. Неотвратимо. Даже закономерно.
Вот только сердце всё равно болело. Глупое, верящее в сказки, не способное сразу отказаться. Оно хотело кричать, плакать, убежать… но Даша стояла. Потому что если уйдёт сейчас – это будет конец. А пока она стоит здесь, надежда всё ещё есть.
И взгляд Даяны, такой дерзкий, чуть насмешливый, словно говорил: видишь, я победила. Возможно, так и есть. Возможно, она и правда выиграла этот раунд. Но Даша не ответила. Ни словом, ни жестом. Потому что в такие моменты нельзя победить взглядом. Можно только не сломаться.
Малинина-младшая и пока ещё Оболенская или, может быть, всё ещё по праву, внезапно выпрямилась, словно стряхнула с плеч неуверенность и тоску. Внутри что-то щёлкнуло, включился иной режим, холодный, первобытный, рожденный из боли и унаследованного гнева. Глаза, только что помутневшие от слёз, налились тьмой.
А и правда, чего это она? Почему должна уступать мужа женщине, которую знает в лицо весь остров Виктория? Или точнее, его мужская половина. Кто она сама, в конце концов? Могучий потомок великой Дезиры, символ крови и власти, или жалкая, забитая дурочка, которую подставили?
Ответ родился внутри так же стремительно, как и движение: Даша метнулась вперёд, не задумываясь, не давая себе опомниться. Рука взметнулась, и звонкая пощёчина, усиленная кольцами на пальцах, рассекла воздух и щеку Даяны. Несколько тонких царапин тут же налились кровью. Все эти кольца – подарки Эдварда. И теперь они стали её голосом.
Даяна пошатнулась и упала, прижавшись к стене, теряя сознание или притворяясь.
Даша замерла. На секунду. На две. Ощущение ярости сменилось страшной пустотой. Она была в ужасе от себя. Как она опустилась до рукоприкладства? Но только на миг она испытала ужас, а потом снова пришла злость.
Теперь очередь неверного мужа.
«Ну держись, герр Оболенский. Высший разум вышел на тропу войны», – с хищной усмешкой подумала Даша. Или это была уже Дезира?
Смешение голосов в голове, гнев и ярость перекрывали всё остальное. Где она сама, и где альтер-это, сейчас было неважно. Важно только то, что она на автомате пошла вперёд, рука вновь поднялась, готовая ударить. На этот раз Эдварда. Тот безвольно сидел, откинувшись на стуле. Лицо было серым, глаза казались пустыми, а брюки до сих пор были расстёгнуты. Он словно пребывал в глубоком шоке.
У Даши защемило в груди. Это было не только предательство со стороны любимого. Это было ещё и обесценивание, насмешка над ней, её любовью, верой. Пока она, с дрожью, ощущала толчки их детей, он развлекался. Пока она не могла спать от тяжести живота, он изменял.
Бурная, обжигающая ярость требовала выхода.
Что ж, он ничем не лучше остальных. А может и хуже. Даже Артур, его родной брат, тот самый, кого раньше называли главным бабником страны, исправился. Он теперь сдувает пылинки с беременной Нины. Ни на шаг не отходит, взял отпуск, не летает, хотя авиация для него – всё. Целыми днями сидит с ней дома или водит её гулять, не оставляет одну даже на минуту. Беременной Норе, своей бывшей, звонит лишь из вежливости, да и то редко, навещает только если совсем необходимо. А так, всё время посвящает Нине. И ему бы в голову не пришло изменить. Ни за что. Не то, что брату…
Даша почувствовала резкое, почти физическое отвращение, граничащее с тошнотой. Смотреть на мужа было невыносимо: он вызывал омерзение. Её чуть не вывернуло от его жалкого вида. Хотя… будь она честна с собой, это выглядело даже смешно. Никогда прежде она не видела Эдварда в таком состоянии. Возникло почти садистское желание распахнуть дверь. Пусть посмотрят. Пусть увидят, как на самом деле выглядит их идеал, их господин Оболенский. Пусть узнают его настоящим: грязным, предавшим, ничтожным. И Даяну пусть увидят, с липкой полупрозрачной жидкостью на лице и груди, отплёвывающуюся украдкой, как провинившаяся шлюшка. Дашу снова чуть не стошнило. А ведь она помнила, как он тонул в ней, не отрываясь. Как после долгой разлуки кончал с такой силой, что Даша едва не теряла сознание. Это раньше вызывало в ней дрожь, но сейчас вызывало лишь холодную ненависть. Всё внутри сжалось в комок: отвращение, боль и презрение.
И в этот момент послышался осторожный стук в дверь. Даша, не раздумывая, рванулась в ту сторону и слегка приоткрыла её, лицо растянула хищная мстительная улыбка.
– У вас всё в порядке? Я услышал шум, крики, – встревоженно сказал министр образования, пытаясь заглянуть в кабинет, – как раз принёс подписанные документы.
Даша на секунду замерла. По идее, Эдвард сейчас должен быть в панике. Ведь сию минуту его репутация будет уничтожена. Только почему он ещё не пытается всё исправить? Должен же что-то предпринять, как-то переубедить посетителя, что всё в порядке. Почему ничего не делает? Дашу это удивило. Министр ждал ответа.
– Всё в порядке, – холодно-вежливо ответила Даша, из глаз которой стремительно уходила чернота, возвращая им прежний цвет. А лицо приняло осмысленное выражение, теперь оно казалось любезным, – просто наша секретарша Даяна несла горячий кофе, споткнулась, она же на высоких каблуках, упала и пролила напиток. Это, конечно, ужасно, она и себя облила, и стол с документами.
– Какой ужас, – шокированно воскликнул министр, – нужна помощь? Может, вызвать врача?
– Что вы? Не надо, – Даша стала закрывать дверь, – я сама окажу помощь, зайдите позже.
Даша медленно повернулась. Высший разум покинул её сознание. Нет, она не станет выносить грязь из дома. Это их личное, семейное дело. Нельзя посвещать в него посторонних. Как бы Даша не была шокирована, но не будет делать их жизнь достоянием общественности. Никто никогда не узнает об этом происшествии, надо сохранить репутацию любой ценой.
– На, вытри. – Она метко бросила салфетку прямо в лицо Даяне. – Не позорь страну, у тебя на лице – компромат уровня международного скандала. Президенту такие пресс-релизы ни к чему.
Даша снова посмотрела в сторону Эдварда. Нельзя бросаться в омут с головой. Уже были сцены ревности, болезненные, разрушительные, с последствиями, за которые пришлось платить всем. Она обязана взрослеть. Научиться разбираться в происходящем не вспышками эмоций, а как серьёзный человек с холодной головой.
Сначала надо спокойно поговорить, понять, чего мужу не хватало. Она не простит измену. Никогда. Но и не станет мстить, не поняв, что на самом деле случилось. Вдруг всё было иначе? Может, Даяна сама всё устроила: подошла, соблазнила, спровоцировала… Мужчинам, как ни горько признавать, бывает сложно различать желание и любовь, особенно если долго не было близости. Может, он думал в тот момент о жене, а не о другой. Может… Но разве это что-то меняет? Едва ли это может быть причиной для прощения. Конечно, Даша не сможет с ним остаться после этого, но и прежде чем наказывать его, надо понять, в чём дело. Боль ещё сильнее сдавила грудь при воспоминании о том, как Эдвард пострадал из-за её отца. Как он стал подопытным и его пытали. Как бы ни была зла, Даша не могла позволить, чтобы это повторилось.
Она направилась к мужу, что так и не изменил позу. Даша удивилась. На секунду даже показалось, что он без сознания. Но тут мужчина открыл глаза и посмотрел прямо на Дашу, встречаясь с ней взглядом. Его выражение резко заставило девушку переменить свои первоначальные намерения в отношении Эдварда. Правда, сама ещё не знала на какие.
Глава 4 Приговор вынесен
Сознание возвращалось к Эдварду медленно, как после тяжёлого наркоза. Оно било по вискам не столько болью, сколько стыдом. Он почти физически ощущал, как вина за случившееся расползается по телу, холодная, липкая, неумолимая. Он не хотел этого. Всё произошло, потому что он слишком поздно понял, кто именно оказался под столом. Слишком самонадеянно решил, что это Даша, как однажды раньше, когда она уже сделала нечто подобное: пробралась в его кабинет во время видеоселекторного совещания и, смеясь, устроила маленькое безумие прямо под столом. Тогда он был ошеломлён, потрясён, влюблён до невозможности. Отключил камеру и поддался на её провокацию без колебаний. Та шалость осталась в памяти как нечто интимное, личное, между ними двумя.
Вот почему теперь он даже не подумал усомниться. Он хотел верить, что это снова она. Что они могут вернуться в ту беззаботность, где было весело и спокойно.
Но он ошибся. И теперь – расплата.
Ему хотелось остановить время, объяснить, что он не знал. Что это была ошибка, не измена. Что он всё ещё принадлежит только ей. Но он знал Дашу. Гордая, прямая, слишком ранимая, чтобы перенести предательство, даже если оно не было осознанным. И сейчас он был ближе, чем когда-либо, к тому, чтобы потерять самое дорогое.
Если только… если только у него хватит сил всё объяснить. Переубедить. Доказать, что её любовь для него – единственная.
Отвращение к себе, к Даяне и ко всему, что только что произошло, становилось всё сильнее. Нелепая ошибка будет стоить счастья и жизни, ведь без Даши он не сможет жить. Чувство вины из-за того, что испытал удовольствие, наслаждался другой женщиной, не отпускало. Блаженство по ошибке – вот что было самым ужасным. Горло сдавил спазм, невыносимое отвращение, наконец, нашло выход в виде покинувших желудок недавно съеденных пирожных. Но даже этого было мало, ведь от произошедшего было настолько мерзко и противно, что тошнота не прекращалась, даже когда желудок уже казался пустым.
А на лице Даши появилось выражение, которое Эдвард не мог сразу расшифровать. Это был не гнев и не боль, что-то между жалостью и холодным презрением. Как будто она смотрела на него не как на любимого, а как на жалкий результат неудавшегося эксперимента.
Даяна, напротив, не скрывала эмоций: её лицо заметно побледнело, скулы заострились, а губы презрительно скривились. В её взгляде читалось такое отвращение, будто она не могла поверить, что когда-то вообще допустила близость с этим человеком.
А на лице Даши появилось выражение, которое Эдвард не мог сразу расшифровать. Это был не гнев и не боль, что-то между жалостью и холодным презрением. Как будто она смотрела на него не как на любимого, а как на жалкий результат неудавшегося эксперимента.
Даяна, напротив, не скрывала эмоций: её лицо заметно побледнело, скулы заострились, а губы презрительно скривились. В её взгляде читалось такое отвращение, будто она не могла поверить, что когда-то вообще допустила близость с этим человеком. И Эдвард почувствовал, как этот взгляд режет больнее, чем любые слова.
Даша шагнула вперёд спокойно, деловито, достала из сумочки небольшой флакон, что-то вроде ингалятора, и неожиданно пшикнула ему прямо в лицо.
Он едва не отшатнулся. Первым делом в голову пришла параноидальная мысль: неужели она решила его отравить? Но ничего не произошло. Через несколько секунд стало даже легче. Сознание прояснилось, тяжесть в голове ушла, и он смог дышать нормально.
Эдвард перевёл взгляд на жену. Смотрел в глаза, как утопающий на поверхность воды. Она всё ещё была рядом.
И, наконец, он осмысленно выдохнул первые слова:
– Дашенька… прости меня. Я… я не знал. Я думал, что… – Эдвард запнулся. Голос предательски дрогнул, и он сжал кулаки, будто пытаясь задавить в себе всё, что рвалось наружу. – Я был уверен, что ты… как тогда, на совещании… Я хотел, чтобы это было снова… – Он зажмурился. Горло сдавило спазмом, и слёзы хлынули, застилая взгляд.
Даша всё ещё стояла, будто не до конца веря в происходящее. Слова проникали не сразу, будто через толщу воды. Но выражение на лице Эдварда, его сбивчивое дыхание, дрожь в пальцах, всё это не вязалось с образом лукавого обманщика. Не было в нём ни игры, ни притворства.
Конечно, любой бы мог сказать: «Вот, попался. Теперь слёзы – оружие последней надежды.» Но Даша знала его слишком хорошо. Он не умел лгать, особенно когда страдал. И она видела: сейчас он не играет. Он на самом деле сломан изнутри.
В груди будто защемило. Это чувство – старое, знакомое – её боль от его боли. Отголосок той самой связи, которая возникла между ними с первого дня.
Она подошла без слов. Присела перед ним на корточки и, сдержанным движением, застегнула пуговицу на его брюках, тихо, почти машинально, будто это жест не заботы, а расстановка границы.
Даша взяла его ладонь в свою и другой рукой легко коснулась его волос, как касаются родного человека, у которого внутри буря.
– Тише… я рядом, слышишь? – прошептала она. – Я тебе верю. Это не ты виноват. Просто она воспользовалась моментом. – В голосе не было ярости, только усталость и решимость. – Но мы не оставим это просто так.
На лице Даяны застыло изумление. Она будто не сразу поверила в происходящее, словно события разворачивались по чужому сценарию, к которому она не имела отношения. Всё шло иначе. Совсем не так, как она рассчитывала.
В её планах Даша должна была вспыхнуть, потерять над собой контроль, закатить сцену, обрушить на Эдварда всё своё негодование и, хлопнув дверью, исчезнуть, уязвлённая, гордая, оскорблённая. А он… он останется один. Уязвимый, несчастный. И нуждающийся в утешении.
Так должно было быть.
И поначалу, казалось, всё шло по намеченному пути. Даша действительно вспыхнула. В её глазах полыхнуло. Но… вспышка угасла. Вместо бурного скандала – тишина. Вместо обвинений – сочувствие. Она не ушла. Она осталась. Присела рядом с ним, как будто защищала. Не от неё ли самой?
Даяна не могла оторвать взгляда. Пальцы её скользнули по подолу юбки, и она впервые ощутила, насколько холодны её руки.
Что пошло не так? Почему сцена, отрепетированная в мыслях до мелочей, вдруг провалилась? Почему эта девчонка, с её странными замашками, с нелепыми когда-то крашеными в разноцветный, волосами, вдруг оказалась сильнее, чем казалась?
Или она… простила? Из упрямства? Из страха потерять? Или из любви?.. Это последнее Даяна отвергла почти с отвращением, слишком наивно, слишком мелодраматично. И всё же… всё же именно оно звучало в каждом движении той, другой.
А Эдвард? Он даже не взглянул в сторону Даяны. Ни злости, ни сожаления. Только растерянность и боль. Настоящая. Она узнала её. Потому что видела такую раньше – на чужих лицах, когда сама была лишь мимолётной страстью.
А теперь?
Паника пришла неожиданно. Резко. Как ледяной воздух после жары. Она вдруг увидела будущее – не триумф, не блестящую победу, а… пустоту. Скандал. Увольнение. Шепот за спиной. Потерю того, что строила годами. Ведь она гордилась этой должностью.
Но теперь… теперь правила изменились. И она проигрывала.
Даяна думала, что с Эдвардом будет просто. Молодой. Добрый. Мягкий. Таких легко обвести вокруг пальца. Секретарша ожидала, что он будет смотреть на неё с восхищением, почти с благоговением. Думала, что не хватает последнего толчка. Чуть-чуть, и он сделает предложение. А она… она будет рядом. На обложках. В президентских резиденциях. В истории.
А теперь…
Пальцы судорожно сжались. Захотелось закричать. Ударить что-нибудь. Или кого-нибудь. Она едва удержалась, чтобы не сорвать с себя серёжки, не рвать волосы. Так не должно было быть. Всё было просчитано. Она вложила в это месяцы. Годы. Даже репутацией рисковала. Ради него.
Горло сдавило, когда воспоминания хлынули потоком. Заседания, где она стояла чуть в стороне, но взгляды обращались к ней. Министры, бизнесмены, пресса. Кто-то дарил цветы, кто-то присылал визитки. Рестораны. Шампанское. Улыбки. Мир, где она была желанной, блистающей. Её лицо помнили. Её стиль копировали.
Но этого было мало.
Она хотела большего, не платьев, не машин, не похвал. Власти. Признания. Блеска без тени. Первая леди. Это звучало, как музыка. Как её имя, вырезанное в золоте на табличке у входа в дворец. Она верила, что заслужила это. Обслуживая Владимира-старшего, она молча терпела, думая, однажды всё изменится. Не сразу. Но ведь она уже почти часть этой семьи.
Она ошиблась.
Слишком переоценила себя. Недооценила других. А теперь…
Теперь мечта, казавшаяся такой близкой, рассыпалась. Остался только глухой, жгучий стыд. И пустота. Слишком высоко взлетела, и вот теперь – падение. И оно оказалось гораздо больнее, чем она могла представить.
Даша смотрела на любимого. Его руки слабо дрожали, а губы беззвучно шевелились, будто он всё ещё пытался найти слова, которые могли бы объяснить невозможное.
И вдруг тепло расправилось в груди. Мягкое, почти невесомое, как утренний свет. Она почувствовала: гордость за себя.
«Я справилась. Не сорвалась. Не ушла».
В прошлом, она бы уже хлопнула дверью, не дослушав и половины. Подобные сцены раньше заканчивались гневом и молчанием на долгое время. А сейчас тишина, но не ледяная. Внутренняя. Сдержанная. Сильная.
Даша вспомнила, как он тогда поверил ей. Когда думал, что у неё что-то было с Антоном. Он выслушал, дал ей шанс. Хотя сам выглядел так же сломано. И ведь мог бы развернуться и уйти. Но остался.
«А я бы тогда не осталась, – подумала она с внезапной горечью. – Не поверила бы. Заклеймила бы. Потеряла».
И всё же – вот она, стоит сейчас рядом с ним. Рядом, несмотря на боль, несмотря на подозрения. Потому что любовь – это не суд. Не допрос. Это доверие. И уроки, за которые платишь собственными слезами.
Теперь в ней была не ярость. Жалость. Жгучая, острая. Взгляд Эдварда был потерянный. Даша знала это чувство, мерзкое, липкое, когда тебя трогают без согласия, когда тело будто принадлежит не тебе. И пусть с ним всё было иначе, но она видела: он переживает не меньше.
«Он мучается. Как тогда я. Только ему, кажется, хуже».
Она стиснула пальцы, почувствовала, как тонкое кольцо впивается в кожу. Боль нужна была, чтобы не разрыдаться. Потому что сейчас уже мучило и её за то, что, пусть на минуту, но она усомнилась. Посмотрела на него с подозрением.
«А что ещё я могла подумать?» – оправдывалась мысленно. Но сердце не принимало этих слов.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила Даша и коснулась его щеки.
Кожа под её ладонью была холодной, как будто он пробыл на морозе. Он не ответил, только едва заметно дёрнулся, и в уголках его глаз дрогнуло что-то болезненное. Он словно не слышал её. Казалось, он в шоке. Это отражалось во всём, в зажатой позе. В том, как пальцы сжимают подлокотники, как будто хватались за реальность, чтобы не провалиться в ужас пережитого.
Даша сглотнула. Горло сдавило от жалости, острой и внезапной, как ожог. Хотелось обнять его, укрыть, спрятать от всего. От того, что с ним сделали. Как можно было так сломать человека, который всегда старался быть сильным?
Она знала, он всегда мог защитить её, и не раз это делал. Но сейчас… Сейчас он был похож на того мальчика, каким, вероятно, был когда-то, одинокого, растерянного, беззащитного. И от этой уязвимости внутри что-то сдавило.
Неужели так же я выглядела, когда… Она вспомнила прикосновения Антона, и на мгновение чуть не задохнулась от боли. Тогда ей казалось, что никто не поймёт. Но Эдвард понял. Тогда, без слов.
И сейчас – её очередь. Быть рядом. Не задавать лишних вопросов. Просто быть.
«Я больше не жертва», – подумала она с неожиданной ясностью.
После всего, через что прошла, она знала, что может постоять за себя. И за него. Особенно теперь, когда раскрылись её способности. Страх ушёл. Осталась сила. И любовь.
Эдвард казался сильным для всех, обаятельным, уверенным, блестящим. Его любили и ценили, с ним все хотели дружить. Но Даша знала – это был фасад. А внутри – та же пустота, та же тоска, знакомая ей до боли.
И, может, именно поэтому они нашли друг друга. Потому что за красивыми масками прятали одни и те же шрамы.
После той истории с Ниной Даша поклялась себе, что больше не будет никаких вспышек ревности без доказательств. Ни намёков, ни подозрений, только вера. Эдвард заслуживал доверия. Она знала, каким он был, слишком прямолинейным, чтобы врать, слишком честным, чтобы играть двойную игру.
Она не забыла, как тогда сомневалась. Как больно было и ему, и ей. И не хотела повторять ошибок.
«Если мы не научимся стоять за свою любовь, другие с радостью разрушат её за нас».
Она снова посмотрела на мужа. Эдвард сидел, слегка склонив голову, сжав губы, будто что-то внутри него продолжало сражаться. Бледность не сошла с лица, взгляд был пустой, затуманенный.
Даша показала флакончик.
– Это мамино средство, – мягко объяснила она. – Помогает, когда тошнит. Натуральное, не волнуйся… Хочешь ещё?
Эдвард едва заметно покачал головой, даже не поднимая глаз. Даша кивнула, убирая пузырёк, и нежно сжала его руку.
«Ему нужно время. Я подожду».
А вот Даяна… Когда Даша повернулась к ней, та уже не выглядела самоуверенной. Скорее, загнанной. В глазах плескалась злоба, но под ней – испуг. Как будто весь тщательно выстроенный план рассыпался в пыль, а осталась только обнажённая правда, от которой некуда было бежать.
Даша поднялась, подошла ближе. Не спеша.
– А теперь, – произнесла она тихо, но ясно, – ты уходишь. Сейчас же.
Слова были произнесены с почти ласковой интонацией, и от этого звучали вдвойне опасно.
– И считай, что тебе повезло, – добавила она, склонив голову чуть набок, – потому что я добрая. Очень добрая. И если ты хочешь, чтобы всё для тебя закончилось именно так, советую больше не появляться рядом.
Даяна не ответила. Только отвела глаза. И на секунду, всего на секунду, Даша увидела в них не обиду, не ярость… страх.
Даяна медленно перевела взгляд на Эдварда. Он не смотрел на неё. Не сказал ни слова. Не поднял глаз. Не сделал ни малейшего жеста в её сторону.
Ничего.
И этого оказалось достаточно, чтобы всё стало ясно. Он выбрал не её. Даже не пытается защитить…
Горечь резанула по-живому. Даяна до последнего верила, что после того, как между ними произошло, всё изменится. Что Эдвард посмотрит иначе, не сможет забыть. Признает, хотя бы мысленно, хотя бы про себя, что она – лучше. И как женщина, и внешне, и по статусу.
Но всё рушилось прямо на глазах. А он… Он просто сидел там, глядя на жену с обожанием и восхищением. И даже не удостоил Даяну взглядом.
И в этой тишине Даяна вдруг услышала в себе звенящий, безжалостный голос: «ты проиграла». Не просто партию – всё. Любовь, статус, работу, имя. Себя.
Сердце сжалось. В груди горело. Ей казалось, что ещё немного, и начнёт задыхаться. Неужели всё? Неужели из-за одного неверного шага, она потеряла всё, что строила годами?
А когда Даша обернулась, её голос ударил, как пощёчина – холодный, уверенный, с ноткой презрения:
– Ты всё ещё здесь? – её губы изогнулись в едва заметной, хищной полуулыбке. – Что, дорогу не найдёшь? Помочь, может?
Улыбка не дошла до глаз. Они были ледяными.
Даяна не ответила. Только чуть вскинула подбородок, жест отчаянной гордости, и пошла к выходу, чувствуя на себе взгляды, словно холодные тени, провожавшие её в никуда.
Даяна застыла у двери, будто не веря, что проиграла.
Даша выдержала паузу. Ждала. Надеялась, что секретарь уйдёт сама. Но та будто приросла к полу, растерянная и не верящая, как в дурном сне.
– Уходи, – повторила Даша, чуть тише, но твёрдо.
Ответа не было.
Даша резко шагнула к двери, распахнула её и оглянулась на застывшую фигуру соперницы. В груди всё ещё бушевал гнев, но он уже начал уступать место другой эмоции – отвращению. Она не хотела больше ни слова. Ни сцены. Ни объяснений. Только, чтобы эта женщина исчезла. Исчезла отсюда, из их жизни, из этого пространства.
Пальцы сами потянулись, схватили Даяну за предплечье. Она повела её к выходу, и та, как-то поникнув, позволила себя вытолкать. Без борьбы. Без слов.