Удачливый детектив Лаки-КэШ

– Полиция сказала, что здесь нет ничего ценного, – прошептала она, пропуская Лаки вперед. Ее голос прозвучал приглушенно, будто поглощенный самой гнетущей атмосферой гаража. – Они обыскали все за пятнадцать минут и ушли.

– Полиция, дорогая моя, – заметил Лаки, переступая порог и снимая желтые очки, чтобы протереть линзы, – редко ищет то, что нельзя положить в доказательственный пакет и приложить к протоколу. Они ищут отпечатки пальцев, следы взлома, капли крови. Они не ищут следы на песке времени или царапины на ткани реальности. Это не их отдел.

Его первым впечатлением был не хаос, а некий организованный беспорядок, напоминавший место, где стимпанк жестоко поссорился с квантовой физикой, и они устроили драку на выбывание, используя в качестве оружия медные трубки, стеклянные колбы и паяльники. Повсюду стояли, лежали и свисали с потолка, словно технические исполинские пауки, хитроумные агрегаты из латуни и стекла. Жужжащие коробочки с мигающими разноцветными лампочками испускали тихие, настойчивые щелчки, а устройства с настолько непонятным назначением, что хотелось верить, что они хотя бы могут готовить кофе, стояли в углах, излучая тихую уверенность в своей гениальности.

Лаки медленно прошелся по комнате, его теперь уже чистые очки скользили по каждому предмету, впитывая детали. Он не просто смотрел – он ощупывал пространство своими чувствительными пальцами, которые привыкли оценивать вес игральной кости и текстуру карты. Он водил руками над поверхностями столов, не прикасаясь к ним, словно считывая вибрации, оставшиеся в воздухе – вибрации одержимости, отчаяния и того последнего, ликующего ужаса.

– Никакой борьбы, – констатировал он, и его голос прозвучал громко в звенящей тишине. – Ни вывернутых ящиков, ни разбитого стекла, ни перевернутых стульев. Ваш брат либо ушел добровольно, подхваченный неким невидимым вихрем, либо его забрало нечто, не нуждающееся в грубом, физическом насилии. Нечто, что просто… попросило его последовать, и он не смог отказать.

Его взгляд, отточенный годами поиска скрытых закономерностей, упал на главный рабочий стол, заваленный схемами, похожими на карты нервной системы кибернетического бога, паяльником и чашкой с засохшим на дне чаем, превратившимся в коричневую, безжизненную корку. И именно там, в самом центре, лежала та самая колода карт. Пасьянс «Косынка» был разложен с отчаянной, почти яростной старательностью, но так и не сведен до конца, застыв в одном шаге от завершения, как жизнь, прерванная на полуслове.

– Вот и наш главный свидетель, – сказал Лаки, подходя к столу так осторожно, будто приближался к спящей гремучей змее. – Давайте послушаем, что он скажет. Если прислушаться, карты иногда шепчут. Особенно несложившиеся.

Он не стал сразу трогать карты. Сначала он просто смотрел на них, изучая узор, в котором угадывалась не просто игра, а некое сообщение. Потом он достал свою старую, верную зажигалку «Зиппо» – наследие отца – и щелкнул ею. Пламя, ровное и уверенное, как его собственная удача в моменты наивысшего риска, вспыхнуло, отбросив на стол пляшущие, уродливые тени. В его дрожащем свете Лаки заметил то, что можно было не разглядеть при тусклом, больном свете мастерской.

– Интересно, – пробормотал он, наклоняясь ниже.

– Что? – встревожилась Элоиза, подходя ближе. Ее тень слилась с его тенью, создавая на столе причудливого двуглого истукана.

– Карты лежат не просто так. Они лежат… с напряжением. Видите? – он указал на несколько карт, которые лежали чуть криво, их углы были загнуты, будто их клали торопливо, с дрожащими пальцами, или с сильным, сокрушительным чувством. – Это не спокойная, медитативная игра перед сном. Это была… нервная деятельность. Последний аккорд в симфонии безумия.

Наконец, он осторожно, двумя пальцами, как хирург, берущий скальпель, взял одну из карт – туза бубен. Перевернул ее. Ничего необычного, кроме легкой вмятины от ногтя. Затем он перевернул другую – даму червей. И снова ничего, что кричало бы о странности. Но когда он добрался до короля треф, его пальцы, эти сверхчувствительные антенны, почувствовали едва заметную шероховатость на гладкой, скользкой поверхности рубашки.

– Ба, – тихо произнес Лаки, и в его голосе прозвучала нота охотника, нашедшего первый след. – А вот и первая зацепка. Настоящая.

Он поднес карту к самому стеклу своих очков, и его глаза, увеличенные линзами, стали похожи на глаза гигантского насекомого, изучающего добычу. И он увидел. В правом нижнем углу рубашки, почти невидимая, была проставлена крошечная, аккуратная, но уверенная буква «W». Не напечатанная, а нарисованная от руки тонким пером, черными, несмываемыми чернилами.

– «W», – сказал Лаки, и буква повисла в воздухе, тяжелая и значимая. – Вейн. Ваш брат не просто играл в пасьянс от скуки. Он метил территорию. Он оставлял свой автограф на полотне случайности. Это был вызов. Послание в бутылке, брошенной в океан вероятностей.

Он начал быстрее, почти лихорадочно перебирать карты, и его улыбка, появлявшаяся на лице, становилась все шире и беззубее, обнажая нечто первобытное и жадное. На каждой трефной карте – на валете, даме, короле и даже на скромной двойке – стояла такая же метка. Но на короле треф была не только буква. На лицевой стороне карты, прямо на пурпурной мантии короля, кто-то процарапал тончайшую, почти невидимую невооруженным глазом линию. Она не была частью рисунка. Она была чужеродной, как шрам. Она была похожа на трещину. На разлом в самом картоне, а может, и в чем-то большем.

Лаки поднес карту к уху, как ракушку, в которой, по слухам, можно услышать шум океана.

– Ничего, – сказал он. – Тишина. Но от нее веет холодком. Не физическим холодом, от которого зябнут руки. Таким… экзистенциальным. Пустотным. Как из открытого люка в космос.

Он положил карту обратно на стол, но уже не в общую кучу, а отдельно, и отошел на шаг, задумавшись, его взгляд был устремлен вглубь себя, в те закоулки сознания, где хранились знания о законах азарта и природы везения.

– Итак, картина начинает проясняться, как проясняется виски, когда дашь ему отстояться. Ваш брат не стал жертвой банального случайного ограбления или похищения с целью выкупа. Нет. Он вступил в игру. В игру очень, очень высоких ставок. Он помечал карты, как опытный игрок, который абсолютно уверен в своей победе и хочет, чтобы его запомнили, чтобы его имя гремело в залах, где решаются судьбы. Но его оппонент… его оппонент оказался не так прост. Он оставил свой ответ. Эту царапину. Знак того, что правила, какими бы они ни были, могут быть в любой момент изменены. Что сама реальность – не более чем переменная в их великом уравнении, которую можно вычеркнуть и заменить другой.

Он повернулся к Элоизе, и его лицо было серьезным, почти суровым. В его желтых очках отражалось ее испуганное лицо, искаженное, как в кривом зеркале.

– Мисс Вейн, ваш брат вызвал на дуэль кого-то, кто играет не по нашим, человеческим правилам. И, судя по всему, по крайней мере, в этой первой партии, он проиграл. Но он был умным парнем. Он оставил нам подсказки. Следы на снегу, ведущие в чащу. И теперь нам предстоит выяснить, с кем именно он играл. И, что более важно, где проходит их игровой стол. Потому что я подозреваю, что это не обычный стол с зеленым сукном.

Лаки достал из внутреннего кармана своего слегка помятого пиджака небольшой бархатный мешочек, потертый на углах, и аккуратно, с почти религиозным пиететом, словно это была священная реликвия или ядовитый гриб, поместил в него короля треф.

– А теперь, – сказал он, и в его голосе снова зазвучали знакомые Элоизе нотки азарта и предвкушения, – пора навести справки в мире тех, для кого азарт – не развлечение, не способ убить время, а воздух, которым они дышат, хлеб, который они едят, и вода, которую они пьют. Мире, где на кон ставят не деньги, а нечто гораздо более ценное. Нам нужен «Королевский Флаш». И я знаю, как туда попасть.