Пути надежд и испытаний

Глава 1

– Прошу вас, – произнёс оксильер, представившийся Тэ́антом. Он сделал шаг вглубь комнаты и жестом пригласил гостя войти. В этом движении чувствовалась сдержанная учтивость – будто он привык принимать людей самых разных сословий и положений. Голос его был негромким, но уверенным, речь – безупречно построенной, что сразу выдавало в нём человека образованного, далёкого от простонародья. Он указал на кресло, обитое вишнёвым бархатом.

Тэант производил впечатление человека, прошедшего через немало испытаний: за пятьдесят, с сединой, пробивающейся в чёрных волосах, с лицом, изрезанным глубокими морщинами. Его движения были размеренны, лишены суеты – не следствие усталости, а результат долгой привычки к сдержанности. Карие глаза, спокойные и проницательные, задержались на герцоге чуть дольше, чем позволяла обычная вежливость – будто оценивали, взвешивали, запоминали.

Герцог опустился в кресло. Взгляд его скользнул по комнате – строгой, аккуратной, почти аскетичной. Стены обшиты тёмным деревом, на полу – старый, выцветший ковёр. Ни одной картины, ни одного украшения. Единственное окно было закрыто шторами, потрёпанными временем, словно они, как и сам дом, многое повидали. Скупой свет уличных факелов пробивался сквозь них, ложась на пол неровными полосами. Всё здесь говорило либо о крайней бедности, либо о предельной скромности. Кресло для гостя – единственный предмет, отдалённо напоминающий о роскоши.

Тэант сел напротив – за массивный дубовый стол. Надев очки в тонкой серебряной оправе, он придвинул к себе чернильницу из матового стекла, взял перо и поднял глаза. Его взгляд снова встретился с взглядом герцога – ясный, собранный, полный внимания – он словно приглашал гостя заговорить первым.

– Но… – начал герцог, слегка нахмурившись. – Я полагал, что меня примет сама госпожа Раэ́тта.

Тэант едва заметно вздохнул. Пламя свечи колыхнулось.

– Поверьте, мне искренне жаль вас разочаровывать, – произнёс он мягко, – однако госпожа Раэтта никогда не принимает просителей лично. Не сочтите это неуважением – у неё просто нет на это времени. Она всегда у постелей больных, умирающих, будь то в лазарете или у них дома. Часто – у тех, кто не может позволить себе лечение. Она редко отдыхает. Порой пропадает до утра. Но вы можете, – он сделал плавный жест пером, как бы предлагая продолжить, – изложить свою просьбу мне. Я запишу всё дословно и передам госпоже. И если она сочтёт возможным взяться за ваше дело…

Герцог взглянул на него с холодной недоверчивостью. Ему ставят условия? Ему?

– Я, должно быть, ослышался, – перебил он, мгновенно вскипая. – Вы сказали – если?

Кровь бросилась ему в лицо. Он резко поднялся, не в силах больше сдерживаться. Синие глаза вспыхнули холодным огнём.

– Смените тон, милейший, – процедил он сквозь зубы. – Полагаю, вам известно, кто я?

Тэант снова вздохнул – с видом человека, привыкшего к подобным вспышкам. Аккуратно снял очки и устало потёр переносицу.

– Разумеется, ваша светлость. Я узнал вас сразу, – он бесстрастно вернул очки на место. – Вы – господин Дими́т Лато́га, герцог Олерийский. Но вы пришли поздним вечером, почти ночью, пешком, в неприметной одежде, скрывая лицо под шляпой. Что же я, по-вашему, должен был подумать? Что господин предпочитает остаться неузнанным. Я принял вас как обычного просителя. И в этом нет ничего предосудительного – лишь уважение к вашему желанию сохранить анонимность.

Димит скрипнул зубами и окинул собеседника мрачным взглядом. Возразить было нечего.

– Вы правы, – произнёс он наконец, сдерживая раздражение. – Я принял меры предосторожности, чтобы не привлекать внимания. Но теперь, когда моё инкогнито раскрыто, будем говорить без обиняков.

Он расправил плечи. Его осанка – безупречная, гордая – говорила о титуле громче слов.

– Я готов оплатить услуги госпожи Раэтты в любом объёме. Сумма не имеет значения. Так что, не если, – сказал он с нажимом, – а когда она возьмётся за моё дело. А именно – я требую, чтобы она сделала это немедленно.

Тэант покачал головой. На лице его мелькнула тень сожаления.

– Боюсь, вы не понимаете, ваша светлость. Я – всего лишь оксильер. У меня нет власти над решениями госпожи Раэтты. Более того, осмелюсь сказать – никто не имеет на неё влияния. Откликнется ли она на вашу просьбу или нет – предугадать невозможно. Я могу гарантировать лишь одно: каждое слово будет мною записано, и каждый запрос дойдёт до её рук. Что же касается оплаты… – он слегка помедлил. – Этот вопрос вне моей компетенции.

Димит приподнял бровь – удивлённый, но уже не разгневанный.

– Обсудите это с госпожой лично, – пояснил Тэант. – А теперь, если позволите, вернёмся к цели вашего визита?

Он снова взял перо, чуть наклонил голову – жест, полный уважения, но не покорности.

Димит помрачнел. Его плечи поникли, словно под тяжестью невидимого груза.

– Да. К цели визита, – повторил он, снова садясь. – Дело в моей матери. Она угасает…

Почти на рассвете, когда ночь ещё не отступила окончательно, а город замер меж сном и пробуждением, Лиора вернулась домой. С собой она принесла запахи лазарета – боли, крови, надежды и отчаяния. Её волосы растрепались, платье потеряло былую свежесть, на бледном лице – следы бессонной ночи и изнурительного труда.

Она коротко кивнула Тэанту, который молча принял её плащ и повесил у входа. Не говоря ни слова, она направилась к себе. Он не решился последовать за ней – понимал: госпоже нужен покой после долгой и тяжёлой ночи. Но прошёл всего час, быть может, чуть больше – и она сама позвала его.

Тэант взял папку и поднялся по лестнице. В комнате Лиоры было тихо. Она сидела в кресле у приоткрытого окна, словно прислушиваясь к первым голосам утра. Лёгкий, свежий ветерок играл краем тонкой занавеси, и сквозь полупрозрачную ткань лился мягкий свет наступающего дня. Светлые волосы были собраны в небрежный узел, будто она сделала его наспех, не глядя в зеркало. Глаза цвета лавандовых полей в его родной Маргонии – утомлённые, но по-прежнему ясные – смотрели на него с тихим ожиданием.

– Сегодня – только одно прошение, госпожа, – начал он, почтительно склонив голову и передавая ей папку. – Поздним вечером приходил посетитель. Он явился инкогнито, но я узнал его.

– Это был герцог Олерийский? – она неторопливо пробежала глазами записи.

– Верно, – Тэант почти не удивился её проницательности. – Его светлость ищет помощи… для своей матери.

– Я слышала, что госпожа герцогиня умирает.

– Да, – подтвердил он. – По его словам, ни один целитель не смог определить причину недуга. Ни одно снадобье не принесло облегчения. Герцог старался сохранять хладнокровие, но вспышки гнева выдавали его отчаяние.

Тэант смотрел на Лиору, и в груди нарастало странное чувство – неясная тревога. Беспокойство. Предчувствие беды. Он помолчал, собираясь с мыслями, затем заговорил осторожно:

– Если позволите, госпожа… Не совет, не предостережение – всего лишь мнение скромного оксильера.

Лиора чуть склонила голову, давая понять, что слушает.

– Его светлость не привык быть просителем, – продолжил Тэант. – Он пришёл с намерением купить ваши услуги и был крайне раздражён, когда я не дал ему определённого ответа. Он воспринял это как оскорбление. А человек, привыкший отдавать приказы, плохо переносит унижение. Если герцогиня действительно неизлечимо больна… если её конец неизбежен… тогда надежды герцога будут разрушены. А гнев такого влиятельного человека, обращённый против вас, может принести за собой немало бед.

Лиора задумчиво смотрела в окно, за которым медленно оживал город. Улицы заполнялись звуками – шагами, голосами, далёким перезвоном Большого колокола на Часовой Башне. Город дышал новым днём, а она сидела в тишине – отстранённая и молчаливая.

– Я понимаю твои опасения, Тэант, – наконец произнесла она, не оборачиваясь. В её тихом голосе не было и тени сомнения.

– Но вы всё равно откликнетесь на его… – он замялся, подбирая слово, – просьбу?

Её губы тронула едва заметная улыбка. Уставшее лицо словно озарилось изнутри – будто внутри неё горел свет, которому неведома усталость.

– Я – Утешитель, – просто сказала она. – Таков мой долг. Моя служба. Моё испытание.

Тэант ответил не сразу. Он знал, что мог бы возразить. Знал, что мог бы попросить её подождать, обдумать, взвесить. Но он также знал – она уже взвесила всё. И выбрала между безопасностью и долгом то, что она выбирала всегда. Долг. Он прижал ладонь к груди и склонил голову в знак безусловного повиновения.

– Я ваш преданный слуга, моя госпожа, – произнёс он твёрдо, – какое бы решение вы ни приняли. Я последую за вами куда угодно, даже если путь тернист, а исход неясен. Даже если цена окажется слишком высока.

Лиора взглянула на него долгим, благодарным взглядом – взглядом, который выражал нечто большее, чем простая признательность.

– Я знаю, Тэант, – ответила она мягко. – И я благодарю Хранителя за то, что ты со мной.

Инциденты на границах с Монферрелем происходили с завидной регулярностью. То отара овец забредет пощипать сочную травку на амберленских лугах. То какой-нибудь монферрельский барончик затеет охоту и загонит кабана, будто бы случайно, прямо на землю Амберлена. То обнаружится бригада лесорубов, бойко валящая амберленский лес. Пастух будет на голубом глазу доказывать, что всегда пасёт отару именно здесь – а то и вовсе прикинется глухонемым. Барончик высокомерно заявит, что вдоль границы он просто прогуливается, а это животное видит впервые. Да и вообще, посмотрите на него в профиль – вылитый амберленский кабан. А лесорубы и вовсе начнут размахивать топорами – и отнюдь не по деревьям.

Всё это доводило пограничную стражу до тихого бешенства. Доказать умысел было совершенно невозможно. Хотя и стража, и герцог Латога, и сам король отлично понимали – за всем этим скрывается хорошо отработанная тактика.

Димит несколько часов провёл над докладами с погранзастав. Брал папку из правой стопки, внимательно изучал, хмурился, делал пометки на полях и перекладывал в левую. Правая стопка постепенно уменьшалась, а левая росла. Когда наконец все доклады перекочевали в левую стопку, он выпрямился, потянулся, потёр виски.

– Вот наглецы-то, Тенебрис их забери, – пробормотал он с чувством.

Затем взял перо и приступил к сопроводительной записке королю.

– …учитывая систематический характер провокаций, а также очевидную уверенность в безнаказанности… – перо споро двигалось по бумаге, едва слышно поскрипывая в тишине Синего кабинета.

– …предлагаю предпринять следующие шаги: усилить гарнизоны в местах наиболее часто повторяющихся инцидентов…

В этот момент в дверь постучали.

– Войдите! – резко отозвался Димит.

Перо замерло над последним абзацем. Чёрные чернила капнули на бумагу, оставив замысловатой формы кляксу.

– Ваша светлость, – произнёс управляющий виноватым тоном, – к вам посетительница. Дама.

– Я же приказывал, Дион, – процедил Димит, разглядывая испорченное письмо, – никого сегодня не принимать. Ни по какому поводу. И уж тем более – дам. У меня нет времени на светские визиты и пустые любезности.

– Прошу простить, мой господин, но она настояла. Утверждает, что вы её ожидаете с нетерпением.

Димит наконец отложил перо. Брови его взметнулись.

– Она утверждает, что я её с нетерпением ожидаю? – сухо рассмеялся он. – Какое невероятное самомнение. А я утверждаю, что никого сегодня не принимаю.

Он снова потянулся к документам, но в следующее мгновение, сам не понимая почему, остановился.

– Постой, Дион, – окликнул он управляющего, уже почти вышедшего за порог. – Допустим, ты пробудил моё любопытство. Она назвала своё имя?

– Да, ваша светлость. Представилась как госпожа Лиора Раэтта.

– Вот как? – в голосе Димита прозвучал интерес. Он резко отодвинул кресло и встал. – Госпожа Раэтта? Проведи её сюда, Дион. Немедленно.

– Да, мой господин, – поклонился управляющий и вышел, тихо притворив дверь.

«Наша знаменитая целительница соизволила нанести визит, – желчно подумал Димит. – Что ж, взглянем на неё».

Он нервно мерил шагами кабинет, который не случайно назывался Синим. Бархатные портьеры глубокого сапфирового цвета почти полностью закрывали высокие окна, пропуская лишь узкие полосы света. Кресла обтянуты таким же бархатом с золотым кантом – одно за столом герцога, несколько – для посетителей. Всё здесь дышало властью, холодной элегантностью и историей рода Латога.

– Ваша светлость, – доложил Дион, появляясь вновь, – к вам госпожа Раэтта.

Он отступил в сторону, пропуская гостью, и исчез за дверью.

Девушка вошла и легко, с достоинством присела в реверансе.

Димит остановился посреди кабинета, разглядывая её. Она казалась совсем юной. Хранитель Всесветлый, сколько же ей? Шестнадцать? Семнадцать? Простое платье из светло-серого льна – почти как у монахини. Белоснежные воротник и манжеты. Ничего примечательного: встретишь такую в толпе и не обернёшься. Разве что глаза – необычного цвета, какого он прежде не встречал. И всё же… в ней было что-то, что невольно цепляло. Что-то неуловимое. Димит не мог понять, что именно – и это его раздражало.

Внезапно он осознал, что молчание затянулось, а его взгляд, слишком пристальный, давно перешёл границы приличий.

– Прошу простить мою невольную бесцеремонность, – сказал он наконец, пряча неловкость за маской холодной вежливости. – Признаюсь, ваш облик меня удивил. Я не ожидал увидеть столь юную… целительницу. Сколько вам лет?

Вопрос прозвучал довольно резко, но гостью это не смутило.

– Мне двадцать два, – ответила она. – И я не целительница, господин герцог. Я простая анфирмера.

– Однако же, в Серых Крышах вас почитают чуть ли не как святую. Прошу, садитесь.

Он указал на одно из кресел у окна и сам сел напротив. Она опустилась в кресло с естественной грацией, будто была здесь не впервые.

– Вижу, вы хорошо информированы, – улыбнулась она безмятежно. – Хотя квартал Серых Крыш довольно далеко от дворца.

Димит нахмурился. Эта девчонка ему дерзит, подумать только. В его собственном кабинете.

– Не сочтите мой вопрос непочтительным, господин герцог, – продолжила она, словно не замечая его раздражения, – но мне хотелось бы понять: почему вы обратились ко мне? Осмелюсь предположить, вам доступны услуги любых целителей, в том числе и личного королевского?

– Потому что они потерпели неудачу, – ответил он сухо. «В том числе и личный королевский» – подумал он, но вслух, конечно, не сказал.

Гостья кивнула, как будто ждала именно такого ответа.

– Понимаю, ваша светлость. Вы хватаетесь за соломинку.

Она задумалась, отведя взгляд к окну. Димит, не в силах более сидеть, встал и начал расхаживать по кабинету, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство.

– Я не хочу давать вам пустых надежд, ваша светлость, – продолжила она. – Как я уже сказала – я не целитель. Если болезнь госпожи герцогини зашла слишком далеко, я не смогу вернуть ей здоровье. Но я могу быть рядом. Могу облегчить боль. Помочь уйти с достоинством. Решать вам.

Димит почувствовал, как внутри него что-то дрогнуло. Не гнев, не раздражение – страх. Холодный, немой страх того, что она права. Что сражение с неумолимой судьбой будет в конце концов проиграно, и он бессилен это изменить.

Он остановился, медленно вернулся к креслу и сел.

– Не стану скрывать, госпожа Раэтта, – заговорил он тише, уже без раздражения, – я не готов с этим смириться. Если вы можете быть рядом с ней, значит, вы можете услышать то, чего не услышали другие. Увидеть то, чего не заметили целители. И возможно… вы сможете найти то, что они упустили.

Девушка покачала головой. В её глазах он видел только печаль и участие. Как будто она понимала всё, что он скрывал: боль, бессилие, страх скорой потери.

– Когда вы хотите представить меня госпоже герцогине? – спросила она после долгого молчания.

Димит глубоко вздохнул, выпрямился.

– Чем скорее – тем лучше. Мать слабеет с каждым днём. Я хочу, чтобы вы были с ней. Хотя бы в последние дни её жизни.

И она протянула ему руку.

Глава 2

Когда они вошли в подготовленные покои, Димит замер на пороге. Комнаты были выдержаны в нежно-сиреневых тонах – мягкие бархатные шторы, ковры цвета закатного неба, лёгкий аромат фиалок в вазе на прикроватном столике. Всё это напоминало отражение её глаз – тихое, задумчивое, немного печальное.

Несколькими днями ранее, вскоре после визита Лиоры, он вызвал к себе Диона.

– Позаботься, чтобы всё было готово к прибытию госпожи Раэтты, – распорядился он. – Наша гостья должна чувствовать себя…

Он хотел сказать «как дома», но вспомнил скромную обстановку в Серых Крышах – строгие стены, простая мебель, почти монашеская аскеза – и едва заметно усмехнулся.

– …комфортно, – закончил он.

– Разумеется, ваша светлость, – ответил управляющий с привычной сдержанностью.

Димиту даже в голову не пришло проверить, как именно будут подготовлены покои. Теперь же, стоя на пороге, он смотрел на убранство с немым изумлением. Впрочем… Пожалуй, Дион превзошёл сам себя. Эта гамма – спокойная, утончённая – будто была создана для неё. Димит бросил взгляд на управляющего. Тот, как всегда, оставался невозмутимым.

Лиора подошла к окну, слегка коснувшись пальцами мягкой бархатной занавеси.

– Вы слишком щедры, ваша светлость, – произнесла она, не оборачиваясь. – Мне бы хватило кровати и рукомойника.

– Я не привык, чтобы гости моего дома довольствовались минимумом, – ответил Димит, нахмурив брови. – Какое же впечатление останется у них о хозяине, который предлагает им келью с кроватью и рукомойником?

Она обернулась. В её глазах мелькнуло понимание.

– Я не имела намерения вас обидеть, господин герцог, – сказала она спокойно. – Простите мне эти слова. Просто… это немного непривычная обстановка для меня.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, – ответил он, чувствуя странную неловкость. – Надеюсь, вам будет здесь удобно.

Она кивнула и на мгновение замялась, словно собиралась с мыслями.

– Будет ли мне позволено принимать моего оксильера? – спросила она.

– Если это необходимо, я прикажу подготовить для него комнату, – предложил Димит.

– Благодарю, ваша светлость, это лишнее, – Лиора улыбнулась едва заметной улыбкой. – Лучше, если он останется в Серых Крышах. Туда обращаются просители. Но ему придётся передавать мне их просьбы.

– Хорошо, – кивнул Димит. – Дион всё организует.

Выйдя в коридор, он отпустил управляющего – тот с поклоном удалился. Димит повернулся к Лиоре.

– Теперь пройдём к её светлости. Я представлю вас.

Они направились к покоям герцогини. В доме уже зажгли бронзовые бра – их свет наполнял коридор мягким сиянием, рисуя на стенах дрожащие тени. Подойдя к высоким дверям, они замедлили шаг и остановились. Димит глубоко вдохнул, на мгновение замер, коснувшись дверной ручки. Затем тряхнул головой, словно отгоняя тревожные мысли, и решительно распахнул дверь, жестом пригласив Лиору войти.

– Мама, – произнёс он мягко, переступая порог. – Позволь представить тебе госпожу Раэтту, анфирмеру.

Герцогиня полулежала в кровати, прикрыв колени тонким покрывалом. На ней был пеньюар из светлого муслина, вышитый серебряными нитями – простой, но изысканный, как и сама она: достоинство, которому не нужны парадные одежды. Её длинные волосы, некогда чёрные, а теперь почти полностью седые, были аккуратно уложены. На бледном лице, покрытом сетью морщин, светились ясные синие глаза – такие же, как у сына. Она улыбнулась гостье – тёплой, искренней улыбкой. Лиора ответила учтивым реверансом.

– Госпожа Раэтта, – Димит обернулся к Лиоре, – перед вами Тедэра Латога, моя мать.

– Рада с вами познакомиться, дитя моё, – сказала герцогиня. – Ты можешь оставить нас, дорогой. Мы поговорим вдвоём.

Димит посмотрел на мать, потом – на Лиору. В его глазах мелькнуло сомнение, но он кивнул и направился к выходу. Дверь за ним тихо закрылась, оставляя их наедине.

– Ваше величество, – граф Ронсар говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Я бы не осмелился поднимать столь деликатный вопрос, не будь он навязан обстоятельствами. Но, увы, выбора у меня нет. В ближайшие дни мы ожидаем прибытия послов Монферреля. Они прибудут под знамёнами дружбы и союза… но, как вы сами понимаете, за речами о мире может скрываться нечто иное.

Шансельер сделал паузу. Его серые глаза, острые и проницательные, встретили взгляд короля без смущения.

– Я понимаю, Тибальд, – произнёс Дориан устало. – Вы хотите сказать, что они не упустят ни единой возможности узнать правду. И узнают, что её величество до сих пор не носит наследника.

Ронсар едва заметно кивнул. В его взгляде читалась не только тревога, но и глубокая преданность.

– Именно, ваше величество. Сейчас Монферрель демонстрирует нам дружелюбие – или, по крайней мере, его видимость. Но если они почувствуют нашу слабость – они непременно воспользуются шансом. Сила Амберлена – в стабильности, в преемственности власти. Наследник – это не просто будущее королевства. Это опора трона, щит от интриг, символ единства народа. Его отсутствие – словно трещина в фундаменте.

Ронсар задумчиво крутил на пальце кольцо-печатку с семейным гербом.

– Первый претендент на трон – ваш брат, принц Альвар, – продолжил он. – Но вы, мой государь, и сами прекрасно знаете… Управление провинцией – возможно. Но управление всем королевством ему не по силам.

Дориан молчал. Его брат – человек честолюбивый, вспыльчивый, чуждый дипломатии. Да, граф был прав. Но признать это вслух он не мог.

– Сегодня вечером я буду у её величества, – наконец произнёс король. – Онэри́к должен был повидать её утром. Он один из немногих, кому я доверяю без остатка. Если даже он, мой лучший целитель, не найдёт выхода…

Он не договорил. Лишь покачал головой, словно отгоняя тяжёлые мысли.

Ронсар молчал. Он не пытался утешить. Слова здесь были бессильны. Вместо этого он просто склонил голову в немом сочувствии.

– В любом случае, – сказал он, поднимая взгляд на Дориана, – мы должны встретить послов Монферреля с достойным радушием. Пусть видят сильный двор, крепкую семью, нерушимый союз венценосных супругов. Пусть видят короля, уверенного в завтрашнем дне, и королеву, сияющую мудростью и достоинством. Мы покажем им Амберлен таким, каким он должен быть – неуязвимым.

Ронсар поднялся. Затем добавил тихо, но с железной решимостью:

– Эту битву мы должны выиграть. А дальше…

Он усмехнулся.

– Время покажет, что будет дальше.

Сумерки медленно сгущались за окнами Флам-Рошаля. В коридорах дворца один за другим зажигались бронзовые бра, когда Дориан направился к покоям её величества – как к рубежу, за которым его ожидала либо радость, либо разочарование.

Тяжёлая дверь распахнулась, и он вошёл в уютную гостиную, озарённую мягким мерцанием свечей. В центре комнаты, в резном кресле из тёмного дерева, обитом изумрудным бархатом, сидела королева Мирина. Её каштановые волосы были собраны в изящную причёску, открывая нежное лицо. В глазах цвета весенней листвы отражались дрожащие огоньки свечей, будто в них таилась глубокая, невысказанная тайна.

Вокруг неё на низких скамьях расположились фрейлины, юные дочери знатных родов, достигшие пятнадцати лет – порога совершеннолетия и права служить при дворе. Они перешёптывались, смеялись, делясь сплетнями, пока в комнату не вошёл король. В тот же миг смех оборвался, разговоры стихли. Все девушки встали, их взгляды обратились к Дориану.

– Оставьте нас, – тихо произнесла Мирина.

Голос её был едва слышен, но в нём звучала неоспоримая воля. Фрейлины склонились в глубоких реверансах и, не нарушая тишины, одна за другой покинули покои.

Дориан подошёл ближе, опустился на скамью у ног жены. Взял её руки в свои, прижал к губам слегка дрожащие пальцы.

– Как вы себя чувствуете сегодня, моя дорогая? – спросил он. В его голосе звучала искренняя нежность.

Мирина опустила глаза. По её лицу скользнула тень – не просто грусть, а боль, которую она так тщательно скрывала за маской королевского достоинства. Но она не укрылась от взгляда Дориана.

– Всё, как обычно, ваше величество, – наконец ответила она. – Никаких изменений.

Король отвёл глаза. Слова были излишни. Он знал ответ ещё до вопроса. Последняя искра надежды погасла. Глубоко вздохнув, он положил голову на её колени. Мирина ласково провела пальцами по его волосам.