1. Мешок с костями
Назар
Перед остановкой я перестраиваюсь в крайнюю правую полосу для последующего поворота и останавливаюсь на светофоре.
Ненавижу светофоры. Это же пожиратели времени, генераторы ненужных мыслей.
Кажется, убери их, и жизнь станет чуточку проще.
Хотя… вряд ли.
В последнее время именно на светофорах чаще накатывает мысль о продолжении рода, о семье. Мне нужно вновь обрести смысл жизни, а значит, мне нужен ребенок. И чем скорее, тем лучше.
А где найти подходящую, плодовитую, молодую бабу, которая не выносит мозг? Да таких днем с огнем не сыщешь.
Я чрезвычайно принципиальный, когда дело касается женщин. Не люблю размениваться, но я далеко не железный. Начинаю уже загоняться. Искать другие пути решения проблемы, вплоть до суррогатного материнства.
Раз не понравилась кандидатка на роль суррогатной матери, два, три, пятнадцать…
И дело не в деньгах. Есть какой-то отталкивающий психологический фактор.
Мне нужна та, что не сломается и без колебаний отдаст мне моего ребенка. Та, которой нужны будут только деньги и ничего больше. В лучших традициях эскорта, только с приставкой «суррогат».
Вот чтобы нашел женщину… Она просто забеременела, просто выносила, просто родила и просто ушла с миром, облагодетельствованная, налаживать свою жизнь.
Но надежды мои тают с каждой новой попыткой, а положительной динамики – ноль. Наверное, светофоры и созданы для того, чтобы такие как я копались в своих проблемах, искали решения… Но точно не сейчас.
На сей раз красный сигнал светофора не даёт мне в полной мере погрузиться в свои мысли.
Внезапно дверь машины открывается, и в салон, вместе с запахом дождя, вваливается какой-то мешок.
Что за…
– Прошу, поезжайте, – жалобно просит «мешок». – Умоляю вас! Они же меня схватят!
Взгляд в окно.
Трое мужиков несутся к моей машине. И явно не по мою душу.
Тем временем красный сигнал светофора сменяется зеленым.
Передача. Газ в пол. Прочь от остановки.
– Спасибо вам большое, – запыхавшись, говорит “мешок”.
Ситуация нелепая, абсурдная, как сон наркомана. Она требует незамедлительных разъяснений.
Отъехав на пару километров от остановки, я торможу на обочине. Тишина давит на уши.
– Можешь выходить, – бросаю я, глядя в зеркало заднего вида на своего случайного “попутчика”.
На заднем сиденье притаились и молчат. И это молчание скребется по нервам, как кошка по стеклу.
Я резко разворачиваюсь, включаю свет в салоне, желая увидеть эти наглые глаза, и… замираю.
Передо мной совсем молоденькая девчонка. Худая до жути: ключицы выпирают, словно вешалки для одежды, щеки запали, одни огромные глаза только остались. Серые, бездонные, наполненные невыплаканной болью.
Одета девчонка в какие-то обноски, явно не с её плеча. Трясущимися руками она прижимает к груди буханку хлеба и пачку сушек, как будто они – сокровище.
– Это не то, что вы думаете, – оправдывается она, виновато отводя взгляд. – Я не украла их.
– Да? И поэтому охрана супермаркета неслась за тобой, как стая гончих? Потому что ты их не украла?
– Я одолжила их, – надувает губы, готовая разрыдаться. – С зарплаты верну всё в тройном размере. Возмещу моральный ущерб. Только прошу, не сдавайте меня в полицию. Я сейчас уйду, правда. Вы больше никогда меня не увидите.
Я лениво киваю на дверь и с басом роняю:
– Уходи.
– С-спасибо ещё раз, – хлюпает она носом, затем открывает дверь и выпрыгивает из салона, словно ошпаренная.
В боковое зеркало вижу, как она роняет хлеб с сушками прямо в грязную лужу. Поднимает их, обтирает об свою кофту, не обращая внимания на грязь. Снова прижимает к себе.
Озирается по сторонам, и, шаркая кроссовками не по размеру, убегает во дворы старых построек.
Странное ощущение поселяется в области ребер. Не то жалость, не то щемящая тоска.
Мне должно быть всё равно на эту девку. У самого проблем выше крыши. Однако что-то подсказывает мне, что произошедшее – это не случайность, а образ её жизни.
Жалко молодуху. До боли в сердце жалко. Не должны ведь люди так жить. Не должны скитаться по углам и давиться ворованной буханкой, искупавшейся в луже.
Что-то в её жизни сломалось, дало сбой. И она теперь вынуждена обворовывать супермаркеты, чтобы выжить.
Неправильно это всё, конечно. Но когда-то я сам был таким же. Беспризорником, скитающимся по улицам, которые стали роднее отчего дома.
И врагу не пожелаю этого!
А тут девчонка… Молоденькая совсем. Видно, что даже мухи не обидит, а жизнь её обижать не стесняется.
И я тоже хорош. Гаркнул пару слов и выставил вон, не попытавшись даже разобраться.
Опомнившись, сдаю назад. Заезжаю во дворы, включаю дальний свет. Вдалеке мелькает её голубая кофта, словно мотылек в ночи.
Сигналю, но только пугаю ее этим. Она бросается наутек.
Давлю на газ, объезжаю по тротуару встречную машину, лишь бы не потерять из виду это голубое пятно. И вот, я почти равняюсь с ней. Опускаю стекло, чтобы позвать ее, но она уже прошмыгнула в подъезд, как мышь в щель.
Что со мной не так?
Голос внутри словно вопит: «Помоги ей!». Не знаю, хоть пару тысяч дать ей, чтобы совесть не грызла.
Выхожу из машины, блокирую двери и забегаю в обшарпанный подъезд со спертым воздухом. Дышать нечем – затхлость въелась в стены, пропитала собой каждый уголок.
Прислушиваюсь. Где-то сверху, из темноты лестничного пролета, доносятся тихий шорох одежды и настороженные шаги.
– Эй, это всего лишь я! – выходит довольно грубо.
Да и тупо как-то прозвучало. Неудивительно, что в ответ – тишина.
Пытаюсь смягчить голос, укротить жесткость в связках:
– Я тот, кто увез тебя от охранников супермаркета. Спускайся, не бойся.
– Зачем мне спускаться? – доносится из темноты осторожный ответ.
– Я хочу тебе помочь.
– Чем? Мне не нужна ваша помощь.
И ведь правда. Чем я могу ей помочь?
Разве что горсткой купюр, жалким подаянием, которое не облегчит ее жизнь, а лишь отсрочит неизбежное…
– Ты говорила, с первой зарплаты вернёшь всё в тройном размере. А у тебя работа хоть есть?
– А вам какое дело? Уходите!
Понятно. Этот разговор – пустая трата времени.
Поднимаюсь по лестнице, этаж за этажом, пока не оказываюсь на пятом.
А там она, сжавшись в комок, сидит на корточках в самом углу площадки, словно испуганный зверек. Хлеб и баранки к груди прижимает.
Окидываю взглядом убогую лестничную клетку: сырость, грязь, плесень, едкий запах мочи.
– Ты здесь живешь?
Она смотрит на меня испуганными глазами и отрицательно качает головой. Сторонится, будто я – воплощенная угроза. И я ее понимаю.
Мой вид, наверное, не внушает доверия. Не похож я на ангела-хранителя, готового протянуть руку помощи. Скорее, на волка, который эту руку откусит по локоть и не подавится.
Я над этим работаю, но пока все без особого успеха.
Видя эту беспомощность в ее больших серых глазах, я все же решаюсь. Протягиваю руку. В буквальном смысле этого слова. Сам не понимаю, что творю.
– Поедем. Накормлю тебя.
Она округляет свои и без того огромные глаза, с опаской косится на мою руку.
– Куда? – трусливо сглатывает она.
Не люблю я расспросы. Я из тех, кто предпочитает действовать, а не болтать. Из меня слов просто так не вытащить.
Но и случай у нас тут непростой.
Останавливаю взгляд на ее изношенных до дыр кроссовках; на спортивном костюме, который, кажется, не видел стирки целую вечность: на спутанных белокурых волосах и грязных ногтях.
Но есть еще кое-что. То, что не нужно видеть.
Пахнет от нее отнюдь не цветами.
В таком виде нас вряд ли впустят в нормальное заведение.
– Ко мне домой. Ванну заодно примешь, – натягиваю подобие улыбки. С этим всегда были сложности. Кажется, я забыл, как это делается.
При всем при этом представляю реакцию бывшей, если та вдруг нагрянет ко мне без спроса и увидит, что я приволок в дом беспризорницу.
"Вонять" же начнет. Назад проситься. Давать пустые клятвы и обещания.
Но меня это уже не трогает. Иммунитет с годами выработался. Не пронять.
Пускай вспомнит как, пребывая в глубочайшем трауре, я буквально с помойки ее подобрал и домой к себе привел.
Разошлись мы.
На кой черт мне держать при себе бесполезную бабу, которая не в состоянии выполнить свою самую главную функцию – размножение?
Вот же дьявол.
У меня прямо дежавю. Все ведь с точностью, как и семь лет назад.
Аж током всего прошибает и волосы на руках встают дыбом.
– А вам разве не противно рядом со мной находиться?
– Мне будет противно от самого себя, если я брошу тебя здесь в таком состоянии.
– Правда?
– Давай без лишних вопросов, а то я и силой могу тебя в машину затащить.
Девчонка странно реагирует на мои слова. Сильнее в стену вжимается. Губешки дрожат, зубы стучат друг о друга. А потом она вообще зарывается носом в своих ладонях. Слезы свои от меня прячет, словно ей стыдно показывать их перед здоровым мужиком.
– Только без рук, прошу! Не нужно силой, умоляю! – скулит она жалобно, чем вводит меня в подобие ступора.
На долю секунды я теряюсь.
Отступаю от неё на пару шагов, руки перед собой выставляю.
Гоню прочь из головы то, как с этой девушкой могли насильственно обойтись, из-за чего она теперь закатывает истерики.
Я присаживаюсь на корточки возле нее. Убираю её ладони от головы, открывая милое заплаканное лицо.
– Не реви, дуреха. Я не обижу тебя.
– Точно не обидите? – шмыгает она.
Видно, что хочет верить. Хочет, но боится довериться не тому человеку. И я ее понимаю.
Я заглядываю в ее сверкающие глаза. Серый налет на них похож на туман, в котором затерялись ее мысли.
– Обещаю. Никогда не позволю себе обидеть человека, если он того не заслуживает.
2. Курс на сближение
Я помогаю ей устроиться в машине. Стараюсь не прикасаться к ней даже.
Сам сажусь за руль и трогаюсь с места.
Телефон, установленный в держателе, вибрирует. Экран мелькает, глаза слепит.
В такие моменты я начинаю думать, что у моей бывшей есть дар предвидения.
Столько времени ни слуху ни духу, и вдруг – здрасьте! Всплыла.
Хотя меня всю жизнь уверяли, что говно вообще не тонет.
Конечно, она та еще ведьма, но вряд ли у нее вдруг прорезался третий глаз. Иначе она была бы умнее, и расставания можно было бы избежать. А сейчас ей лучше держаться подальше от меня.
Сбрасываю вызов, мысленно матерясь. Телефон вырубаю и разворачиваю голову в сторону глазастого "мешка" с костями.
– Как тебя зовут-то хоть? – спрашиваю после долгого молчания.
Стараюсь быть ненавязчивым, прощупываю почву, чтобы не спугнуть ее раньше времени.
Нужна она мне.
Задницей чую. А она у меня, надо сказать, "баба" порядочная. Крайне редко подводит.
Шутки шутками, но мне и впрямь кажется, что я на верном пути.
Для начала надо бы узнать побольше о девчонке.
Кто она такая. Если ли родственники, муж, дети… Питомцы домашние, в конце концов…
– Света меня зовут, – дрожит она не только голосом, но и всем щуплым телом. – А вас?
Не знаю, что и ответить.
По имени меня давно уже никто не называет. Разве что занудные сотрудники банка, когда звонят с очередным предложением взять у них ссуду под выгодный процент.
– Зови меня Назаром, – протягиваю ладонь. Она робко пытается пожать. В результате просто стискивает мой большой палец своей маленькой ручонкой. – Будем знакомы.
– Ага, будем.
На губах ее мелькает тень улыбки. Такие я обычно называю трусливыми.
Когда вроде бы не хочешь обидеть человека, но понимаешь, что ещё слишком рано для проявления симпатии к противоположному полу.
А мой "пол" не только противоположный, но и с "неровностями".
Пугает ее мой уродливый шрам на лице.
Или она от так холода трясется?
Решаю все-таки включить печку на максимум, направив потоки воздуха на…
Свету.
Хорошее у нее имя… Солнечное такое.
А я уже давненько не видел в своей жизни таких "солнечных" дней.
И плевать, что на дворе сейчас поздний дождливый вечер.
Остановившись на светофоре, тянусь к Свете. Она вздрагивает и пугливо вжимается в спинку сиденья. Потом нервно хихикает, хлопая виноватыми глазами, словно это была случайность.
Я не дурак.
Приходится отдернуть руку, чтобы не напугать ее еще больше. Видимо, она считает её страшнее ядовитой змеи.
– Извините, я думала вы… – что-то мешает ей закончить фразу. Она мнется в нерешительности.
Неужели жизнь обошлась с ней настолько жестоко, что она шарахается от каждого шороха?
– Не бойся, – говорю я, притормаживая перед перекрестком. – Я всего лишь хотел переложить сдобу назад.
– Нет, спасибо, я подержу. Мне несложно, – щебечет она, как воробышек.
Любо-дорого смотреть. В Свете скрыта красота, нужно лишь отмыть замарашку, самую малость подшаманить. Подстричь волосы, переодеть, откормить… и… хрен с ним… маникюр сделать.
– А вы, Назар, рулите. Смотрите, за нами уже пробка собралась, – кокетливо замечает она.
Моргнув, возвращаюсь в реальность.
Светофор давно горит зеленым, а я так засмотрелся на неё, что все чувства разом притупились, кроме зрения. Не слышал, как сигналят машины, следовавшие в потоке за мной.
– Свет, давай сразу на "ты"? – предлагаю я, трогаясь с места. – Не люблю, когда мне "выкают".
Она изучающе смотрит на меня, прикусив щеку изнутри.
– А сколько вам лет?
– А на сколько выгляжу.
– Ну… – тянет она задумчиво, прищурившись. – Вы выглядите как мой папа. Когда я видела его в последний раз, ему было сорок шесть. Вам думаю, тоже около того.
Мда… Запустил ты себя, Молотов.
– Почти угадала. Ошиблась всего в одной цифре, – сознаюсь я.
А про себя думаю, что пора бы заняться своим внешним видом.
– Так и сколько вам лет? Сорок четыре?
– Тридцать шесть.
– Ой, – булькает Света, прикрывая рот ладонью, краснеет. – Просто темно на улице. Плохо рассмотрела… Я не хотела…
– Я что, похож на обиженку? – перебиваю её ворчливо.
Ну чем не старик?
Света замирает и отрицательно качает головой. Боится даже вздохнуть.
– Нет, что вы? Совсем не похожи.
Что-то я палку перегнул. Снова напугал девчонку.
– А у тебя когда день рождения? – меняю тему, прекращая строить из себя невесть что.
Ей хоть восемнадцать-то есть вообще?
Света вздыхает. Вздох тяжкий, словно её лёгкие работают с перебоями, будто они отродясь не видели столько объема кислорода.
– Сегодня. Двадцать стукнуло, – тихо отвечает она, с грустью глядя на свои злосчастные баранки. – Я украла их не потому, что у меня сегодня день рождения, а на моем праздничном столе даже конь не валялся. Если честно, я даже не вспомнила бы о нем, если бы вы не спросили.
– А зачем же ты их украла?
Я совсем не осуждаю. Мне просто любопытно.
И мне также тоскливо, что в такой день ее "праздничный стол" пуст. Как и моя треклятая жизнь.
– Меня обманули. Люди, на которых я работала, не заплатили мне. А еще документы мои прикарманили, – голос её дрожит, а я не могу её утешить. Хочу, но не могу. – Я пять дней обивала порог их дома. Надеялась, что они вернут мне хотя бы паспорт, а они… Они начали домогаться! Я еле сбежала. Сил уже никаких не оставалось, думала, подохну от голода. Вот поэтому я украла хлеб… Чтоб продержаться еще немного…
Впервые в жизни я испытываю глубочайшую ненависть к людишкам, не имеющим ко мне никакого отношения.
Вроде услышал душещипательную историю незнакомого человека. Наши пути с большей долей вероятности разойдутся в ближайшее время, а защитить все равно хочется. Проучить тех ублюдков, чтоб мать родная не узнала при опознании.
Не потому, что я мужик, а значит должен постоять за беззащитную девушку.
А потому что кроме меня ей уже никто не поможет. Никто не спасет. Никто не даст ей шанс выжить в этом мире.
– Что это были за люди? На кого ты работала? Что делала? – цежу я сквозь зубы.
Злость душит меня так, что я непроизвольно сжимаю обивку руля, представляя как сдавливаю их глотки.
Ещё чуть сильнее сожму – и баранка превратится в полумесяц. Сломаю.
– Я не знаю, кто они. Видела только одного парня. Лохматый такой, прихрамывает на одну ногу. Он и забрал мои документы в качестве залога. А я… я разносила посылки. Работа не пыльная, и платили сдельно. Две тысячи выходило. Я согласилась, даже не думая.
Шестеренки в голове завертелись с бешеной скоростью.
Лохматый. Прихрамывает на одну ногу.
Знаю я одного такого имбецила, идеально подходящего под описание. К его несчастью, пазл в моей голове сложился.
– Что это были за посылки? – спрашиваю, в надежде, что мои догадки окажутся ложными.
– Не знаю, – пожимает Света хрупкими плечами. – Маленькие, размером со спичечный коробок. Я внутрь не заглядывала. Мне не разрешали.
Резко давлю по тормозам. Кулаки наливаются свинцом, превращаясь в кувалды.
Каждая клетка тела вопит, требуя развернуться и немедленно вернуться назад. Нагрянуть в этот притон, организованный "Костылем", и выжечь его напалмом. Чтобы после моего визита лет двадцать там ничего не росло.
– Света, ты доверилась не тем людям! – рявкаю я, едва сдерживая ярость. – Эти люди – наркоторговцы! Барыги! А ты с ними была заодно! Тебя ведь могли поймать! И знаешь, что бы тебе светило? Десятка, как минимум! Десять лет коту под хвост за две тысячи рублей! Ты хоть немного думаешь своей головой?
Сегодня я прямо бью все рекорды по словоизвержению. Никогда столько не говорил за один присест.
Чтоб тебя! Как можно быть такой безголовой дурой?
Света тут же забивается в угол. Подбородок дрожит, глаза наполняются слезами. Она опускает голову, делая вид, что ковыряет грязь из-под ногтей, и тихо всхлипывает, как мышка.
– Я не знала, – бормочет она. – Они говорили, это безопасно. Что я ни один закон не нарушаю.
– Один закон ты всё же нарушила, – отчитываю ее, стараясь говорить спокойнее. – И, как ни странно, в нашей стране практически ничто так строго не карается, как то, чем ты занималась.
Света берега совсем попутала.
Вместо того, чтобы трястись, поджав хвост, как это делала раньше, она скидывает на пол свои "хлебобулочные", напрягает "ягодичные" и отстегивает ремень безопасности. Привстает с кресла и бросается мне на шею.
– Я правда не знала! – ревет она мне прямо в ухо так, что барабанная перепонка начинает дребезжать. – Боже, что бы было, если бы меня поймали?
Тело мгновенно деревенеет. Я кое-как поднимаю руку, словно она весит тонну, и смотрю, как она зависает в воздухе над Светиной головой с растрепанной шевелюрой.
Раз, два, три… Пять секунд проходит, прежде чем я опускаю ладонь на спину молодухи и начинаю поглаживать ее.
– Да брось. Все же хорошо, – говорю я тихо, насколько это возможно, но все равно получается грубо. Годзилла не умеет шептать. – Теперь ты в безопасности. Больше в беду не попадешь.
– Как я могу вам верить? – плачет она, слезы скатываются на рукав моей рубашки. – Они мне говорили то же самое, а теперь… Теперь я осталась без документов! У меня ничего нет, кроме жалкой буханки хлеба, которая и та мне не принадлежит.
– Теперь у тебя есть я. Придется мне поверить. Придется, если хочешь вернуть себе все, что было твоим.
Она отстраняется, хлопает глазами, но руки с моей шеи не убирает. Ее ладони приятно массируют напряженные мышцы. До ползущей дрожи. До чего-то горячего и трепещущего.
– Вы что же, мой ангел-хранитель?
Чуть было не смеюсь в голос.
Прочищаю горло и с серьезным видом принимаю ее слова за комплимент.
– Я далеко не ангел. Но что-то же заставило тебя запрыгнуть в мою машину? Это судьба. Я помогу тебе, а ты поможешь мне.
– Чем я могу вам помочь?
Если ты чиста… Если все срастется и ты не сдрейфишь, то помогу заработать приличную сумму денег и забыть обо мне, как и о своей прежней жизни.
– Домой приедем. Помоешься, а за ужином все обсудим, – сажаю ее на место и пристегиваю ремень.
Мы едем до дома в тишине, но всю дорогу мой внутренний голос воет благим матом.
Я не должен…
Не должен.
Нет! ДОЛЖЕН!
Это знак…
3. В логове у "монстров", или То самое предложение
– Проходи, располагайся. Постарайся чувствовать себя как дома.
Включаю верхний свет в холле и широким жестом приглашаю Свету в свое "логово".
А по ней видно, что как дома ну никак не получится.
– С-с-спасибо, – кивает она, переступая порог.
Шагает вдоль коридора, точно как по минному полю. Каждый следующий шаг тяжелее становится, еще короче.
Три. Каких-то три шага она сделала. На большее ее не хватает.
Диковато наблюдать за тем, как девчонка трясется, обнимая себя руками, словно закрываясь от меня.
Подвоха, что ли, ждет?
Света сканирует взглядом все вокруг. Заглядывает в щель приоткрытой двери в гардеробную, рассматривает обувь и одежду. Пытается убедиться, что здесь, кроме меня, никто не живет.
Она ошибается в своих поспешных выводах. В стенах этого дома обитает как минимум еще один монстр.
– У вас такой большой дом. И… красивый, – бормочет она. – Наверное, вы всю душу в него вложили, когда строили.
– Нет. Только деньги, – отрезаю я.
Душу я вложил в другое. А вот куда именно, знают только я и дьявол, которому я ее продал.
Света продвигается дальше.
Изумленный взгляд цепляется за шкуру убитого медведя, распятого на стене. Она цепенеет на секунду, судорожно сглатывает, словно в ее голове промелькнула мысль, что на месте медведя запросто может оказаться она сама.
Она боится. И мне это даже нравится.
Но комментировать не стану. Пусть освоится для начала.
Однако Света снова превращается в соляной столб, реагируя на приближающиеся звуки легкого клацанья когтей по полу.
Позади нас раздается приветственный лай того самого монстра, после чего мокрый нос моей собаки со всего разбега утыкается точно мне в зад.
Хороший выход! Лучше и не придумаешь!
Света взвизгивает и отшатывается назад.
Черный монстр лижет мне руки, не обращая никакого внимания на постороннего в доме.
– Фу! Рядом! – рявкаю я.
Собака засовывает язык в пасть и встает у моей ноги в ожидании следующей команды.
Через плечо недобро смотрю на нее. Она извиняюще скулит, прикрывая морду лапой. Стыдно стало за выходку с моим задом.
– Она тебя не тронет. Погладь ее, если хочешь. Дай ей себя обнюхать.
– Т-т-точно не укусит?
– Пока я не прикажу, не укусит, – машинально слетает с языка. Что есть, то есть.
Несмотря на свою мускулатуру и дьявольский внешний вид, она у меня крайне дружелюбна. Но может и разорвать в два счета, если ситуация того потребует.
Света на корточки присаживается и касается холки собаки. А та обнюхивает ее всю с ног до головы. Чихает, слюни разбрасывая по полу.
Тут я с ней соглашусь. Могло бы пахнуть и получше.
А Света хихикает, не принимая собачий чих на свой счет.
– Какая ты красивая девочка, какая блестящая шерсть у тебя, – Света прямо напрашивается оказаться по уши в слюнях.
Так и выходит.
Собака принимает ее комплименты за вызов. Она высовывает свой розовый язык и беспардонно лезет к Свете целоваться.
Момент знакомства пройден. А это значит, Свете больше некого бояться в этом доме, за исключением моих скромных желаний.
– А как ее зовут? Я правильно понимаю, это же доберман?
– Правильно. Ее зовут Хеннесси.
Собака тут же навостряет уши, глядя на меня снизу вверх. Беру ее за ошейник и притягиваю к ноге, чтобы увести. Хватит на сегодня знакомств.
– Хеннесси? Как коньяк…
– Верно. В такие моменты, когда мне хочется нажраться, на выручку приходит Хеннесси.
– Хм, забавно.
Я завожу собаку в комнату, как бывает только тогда, когда ко мне приходят посторонние. Проверяю все ли на месте: жрачка вроде есть, вода – тоже. Развлечения, думаю, она себе найдет.
Запираю дверь и возвращаюсь в холл.
Света за это время продвинулась на полметра и даже обувь успела снять.
Прогресс.
Я стараюсь не замечать ее дырявые носки, явно из разных пар. Беру ее за руку и, без лишних слов и экскурсий, веду в гостевую ванную за лестницей на первом этаже. Включаю свет и мягко подталкиваю ее внутрь.
– Полотенце, халат, тапочки, – поочередно указываю, разворачиваюсь на пятках. – Душ, шампунь, мочалка. Пользуйся всем, не стесняйся.
Выхожу и прикрываю дверь за собой. Стою напротив неё в ожидании, что после меня она закроется на замок.
Не закрывается.
Жду еще пару минут.
Душ включается. Струи воды с характерным звуком начинают хлестать по ее телу, а дверь по-прежнему не заперта изнутри.
Можно ли это расценивать как приглашение войти?
Неожиданный поворот…
Совести у меня отродясь не было. А уж что говорить о каких-то там рамках приличия?
И все же, усилием воли провожу эти гребаные рамки в своей голове и отступаю от двери, стараясь не думать о незапертом замке.
Всему свое время, Молот.
Первым делом я захожу в гостиную и разжигаю камин, чтобы как только Света выйдет из душа, спалить ее одежду к чертовой матери.
А дальше уже иду на кухню, провожу ревизию в холодильнике в поисках нормальной жратвы. Накрываю на стол и настраиваю себя на серьезный разговор, ожидая свою чистую "замарашку".
Что-то подсказывает, детали этого разговора Свету могут как заинтриговать, так и отпугнуть.
– Ау, Назар, вы где?
Наконец раздается ее звонкий голосок, сравнимый с перезвоном колокольчиков. Где-то вдалеке. Заплутала в моем лабиринте.
А я не откликаюсь. Затаившись, нарочно молчу.
Пусть еще раз позовет меня по имени. Мне нравится, как оно звучит из ее уст. Так мягко, нежно. Словно призыв прекрасной Сирены.
Да уж, совсем одичал.
– Назар? Куда вы подевались?
Эхо все ближе. Шаги босых ног становятся отчетливее. Еще пара секунд, и Света выглядывает из-за угла.
– А, вот вы где! – лучезарно улыбается это милейшее создание, кутаясь в халат. – А я вас по всему дому ищу. Звала-звала, а вы не отвечаете.
А она преобразилась. Повеселела. Кожа порозовела от горячего душа. Глаза засверкали серебром.
Света сбросила грязные шмотки, отмылась и словно заново родилась. Переродилась из болотной кикиморы в диковатую лесную нимфу.
Любо-дорого смотреть на нее. И та ледяная глыба, что находится у меня под ребрами, слегка подтаяла при виде ее неподдельной радости.
Вроде бы ничего особенного не сделал, а на душе вдруг потеплело.
– Налетай, – киваю я на стул, выдвигаю его из-за накрытого стола, возомнив себя джентльменом. – Увы, горячего в доме ничего не нашлось. Только вчерашние закуски.
Света бабочкой порхает ко мне. Проскальзывает между мной и столом, присаживается за него. Я любуюсь ею, пока она голодными глазами изучает угощения на тарелках.
Боже, как она хороша! Невинная и чистая, и вместе с тем – женственная и обольстительная. И этот мой халат на ней… Наверняка под ним она абсолютна голая…
– А у вас вчера был праздник? – робко спрашивает Света, задумчиво склонив голову.
Я зажимаю пальцами переносицу, отгоняя наваждение её обнаженного образа.
– Нет, почему?
– Просто, мне кажется, суши, краба и тарталетки с икрой едят только по праздникам.
Я невольно испускаю смешок, на что Света заливается краской. Вся от пяток до корней волос. Стыдливый взгляд от меня прячет.
– Я что-то не то сказала? – лепечет она, повесив нос.
Какой же я все-таки болван.
Ну куда ты лезешь со своей жизнью на широкую ногу?
Девахе суп нужен пожирнее, понаваристей, а ты ей краба подсовываешь, да китайские палочки вместо приборов.
Опомнившись, выдвигаю ящик кухонного гарнитура, достаю вилку.
– Ешь, пока не заветрилось, – кладу прибор рядом с ней. – Будем считать, у нас сегодня праздник!
– И какой же?
Хмурюсь вдруг.
Уж больно она разговорчива. Этот факт начал меня напрягать.
Не люблю, когда разговаривают не по существу. А к этому самому «существу» мы сможем подобраться только, когда она вдоволь наестся.
Не хочется портить ей аппетит этим "существом".
– День, когда твоя жизнь изменится к лучшему, – отвечаю я, подавляя внутреннее раздражение.
– А ваша тоже изменится?
– И моя тоже. Ешь! – на сей раз приказываю, и только тогда Света замолкает и принимается за еду.
Чтобы не стоять над душой, я отхожу к кухонному островку и оттуда наблюдаю за тем, как Света уплетает за обе щеки.
Аппетит у нее зверский. Такой только у нее и у Хеннесси.
Со временем начинаю задаваться вопросом, как в такую маленькую столько всего помещается.
Выглядит она немного диковато, но ест при этом довольно аккуратно.
К слову, к вилке она так и не притронулась.
Зачем ей вилка, если Света умело пользуется китайскими палочками, отправляя в рот огромные куски риса, начиненные всякой ерундой.
Морщусь. Ненавижу роллы. А она же уплетает за милую душу и еще забавно причмокивает.
Закончив с японской кухней, Света приступает к разделыванию дальневосточного краба. Глотает сочные куски мяса, тихонько мычит от удовольствия. Облизывает пальцы, прикрывая глаза, словно вкусила что-то абсолютно запретное.
Недурно. Такой бурной реакции на крабовое мясо я еще не видел.
Следом Света ставит финальную точку трапезы на тарталетке с икрой.
Она принюхивается к ней, будто к редкому парфюму, дразняще высовывает кончик языка. И, бросив на меня дерзкий взгляд, соблазнительно слизывает икринки с верхушки. Задерживает во рту, медленно рассасывая зернышко за зернышком.
И так с каждой: лижет, держит, рассасывает. Взгляд – в меня. Лижет, держит, рассасывает…
В груди точно когтями скребут. Это зверь рвется наружу. Тот, что привык брать, не спрашивая, и не сожалеть ни о чем. Брать снова, утолять голод, забыв обо всем на свете.
Ох, этот дьявольский язычок… Да я бы его…
Фантазия вспыхивает, дорисовывая к ее невинно-розовому языку то, чего там нет и быть не может.
Не в этом доме. Не с ней…
Да закажи ты себе уже бабу!
Тем не менее все мое нутро становится на дыбы, игнорируя идею с продажными женщинами. Оно настойчиво требует распять этот соблазнительный объект прямо на кухонном столе.
Черт возьми.
Столько женщин было в моей жизни, а такой невинной чистоты в постели не припомню.
Кажется, я влип по-крупному. Сдерживать зверя рядом с ней будет пыткой.
Все. Хватит.
А то ведь такими темпами Света и до связки бананов доберется. Очистит его неспешно, в рот положит… и тогда мне сорвет крышу окончательно.
Ладно. Задобрил, а теперь можно и к делу переходить.
Передернув плечами, я стряхиваю наваждение. Когда кровь отливает от стратегически важных мест, я отодвигаю стул, разворачиваю его спинкой вперед и сажусь напротив нее.
Света тут же съеживается. Кладет недоеденную тарталетку в тарелку, прячет руки под стол.
– Наелась? – спрашиваю, заглядывая в глаза.
Она кивает, вытирает ладонью рот.
– Да, большое спасибо.
– Вкусно было?
– Очень. Вы просто не представляете, как…
– Хочешь, чтобы так было всегда? – перебиваю ее, хотя и наслаждаюсь ее голосом. – Не только по части еды. Хочешь, чтобы жизнь стала вкусной и разнообразной?
Она удивленно моргает.
– А кто же не хочет?
– Я и не сомневался в твоем ответе. В таком случае у меня к тебе есть весьма выгодное предложение, – выставляю вперед руку, не давая ей вставить и слова. Вижу, что она насторожилась. – Предупреждаю: второго шанса не будет, поэтому советую все хорошенько взвесить. Подумай, как изменится твоя жизнь, если ты примешь мое предложение.
– Х-хорошо. И что вы хотите мне предложить? – спрашивает тихо, почти беззвучно, и даже не моргает.