Один в толпе

123 кошмарные истории. 123 оттенка хаоса, мрака и безумия. 123 заметки из блокнота современного автора ужасов. Будет коротко, но страшно…

Заусеница

Кровь из пальца хлестала уже целый час. Я начинал терять сознание.

Голова кружилась, всё расплывалось перед глазами. Раковина, столик рядом с ней, даже ванна – всё казалось каким-то размытым. Жуткая мысль закралась в сознание, а вдруг её не удастся остановить. Что тогда? Я истеку к хренам кровью?!

Подумаешь – два сантиметра кожи, ну и что из того. А как она мне мешает, как назойливая короста, которую хочется раскопать. Не думая о последствиях. А вдруг в ранку попадёт зараза и вылечиться уже не удастся. Что тогда? Нельзя так легкомысленно относиться к своему здоровью.

Вся раковина в крови, как будто в ней только что провели операцию. Причём не очень успешную. Бинты в крови, пальцы судорожно сжимают кровавую вату. Да твою мать!

Ты начинаешь задыхаться от напряжения, но вдруг на глаза тебе попадётся спасительный раствор перекиси. Как я мог про неё забыть. Дрожащими руками открываешь пузырёк, льешь содержимое прямо в рану. Мелкая вспышка боли, она шипит, пенится и кровь останавливается. Ты делаешь глубокий вдох как раз в тот момент, когда замечаешь новую заусеницу.

Локдаун, так локдаун

(мрачная миниатюра)

Комендантский час начинался после десяти вечера. В 21:50 на городские крыши как обычно поднимались снайперы. Разговаривали меж собой, нередко шутили, смеялись и даже делали ставки. Будь то выпивший банкир или зазевавшийся студент – никогда не угадаешь. Без пяти одиннадцать сержант Коля Мазутин вскинул ружьё и глянул в прицел. Бабулька с собачкой, вот не задача, опять проиграл. Всадив пулю женщине между глаз, парень принялся за собаку. Служить и защищать, даже от них самих. Такая порой непростая у него работёнка.

Круговорот вечной жестокости

Терпеть не могу людей. Всех без исключения. Они злые, жестокие, наглые звери, портящие всё, к чему прикасаются. И обычно раз за разом это проявляется по отношению к слабым.

Когда маленький мальчик, не сумев пройти мимо, пинает заблудившегося котёнка. Когда ребята постарше кидают петарды ему за шиворот. А этих ребят в конечном итоге гонит по улице стая злых, бродячих собак, которых они дразнили, натравливая друг на друга. Затем приходят собаколовы и согласно жалобам их родителей быстренько усыпляют.

Круговорот вечной жестокости. Жалкой, вымученной и бесполезной.

Никто им не помешает сделать задуманное. Ибо всем наплевать. Всем на всех наплевать. Этот мир уже давным-давно не отличает доброту от злобы.

Каждый сам за себя, всегда так было и всегда будет. Единственное, что остаётся – это надеяться, что ты не станешь следующим в этом круге. Однако никто не может ничего гарантировать.

Рассыпаемся

Старое, иссохшее до костей тело разваливается на части маленькими кусочками. То ползуба упадёт в раковину, пока умываешься, то волосы рассыпаются пышным веером, разлетаясь в разные стороны. Старение не происходит бесследно, ты каждый день шаг за шагом приближаешься к финишу, и чем дальше идёшь, тем тяжелее шагать, а в конце у тебя просто отвалятся ноги, и ты упадёшь.

Все мы падаем, чтобы потом не подняться, рассыпаемся, разлетаемся белым пеплом в разные стороны и исчезаем без следа. Уходим в небытие, и от этого не сбежать.

Я будто бы заперт

Я будто бы заперт, а ведь оно так и есть. Среди грязных стен меня кто-то ест. Четыре доски и выхода нет. Никто мне не выдаст обратный билет. Скелет мой изъеден, кругом темнота. Лишь чавкают черви внизу живота. Как долго лежать, кто-нибудь знает? Я будто бы заперт, но душа не желает.

Вопли не слышны

Вопли не слышны, не слышен и звук. Детки сомкнут этот дьявольский круг. Молчанье и темень среди тишины. Бредут среди тьмы, натыкаясь на сны. Не видя друг друга, идут не спеша. Глаза их погасли, горит лишь душа. Светлячки среди пепла, взмахом крыла. Оставят лишь дым, сгорая дотла.

Гардеробная ада

Очнувшись в луже собственной крови, я не сразу открыл глаза. С трудом поднявшись на ноги, услышал треск сломанных пополам коленей, ноги выгнулись в обратную сторону так, что я с трудом мог на них стоять. Шея была также сломана, и голова лежала на плече, раз за разом лопаясь от нарастающего давления, будто воздушный шарик.

Неуклюже покрутившись вокруг себя, я с трудом сумел разглядеть место, в котором находился. Кругом было пекло, как в жерле кипящего вулкана, земля под ногами, не выдерживая жара, пузырилась и лопалась, каждый раз издавая хлюпающие и чавкающие звуки.

Вокруг было постоянное движение и суматоха. Маленькие красные карлики с чёрными, как смола, глазами и когтистыми лапами хватали стонущих и дрожащих от страха людей. Приводили их в подобающий вид, выпрямляя сломанные руки и ноги, и, сбросив одёжку, отправляли дальше в сторону длинного, полукруглого конвейера.

На конце которого другие карлики уже вовсю необычайно ловко работали ножами, с заживо сдирая с них кожу и отправляя получившийся материал в швейный цех для дальнейшей обработки.

Освежёванные люди кричали и плакали в тот момент, когда злобные карлики гнали их прочь кнутами, очевидно получив своё. Но они ещё не знают, что утраченная ими кожа отрастёт заново и завтра всё повторится опять. Снова и снова, ведь ад – это постоянная череда повторений, которой не бывает конца.

Пока я стоял и пытался разглядеть хоть что-то в этом пылающем пламени пыток, рядом со мной гурьбой посыпались люди, вид у них был такой же растерянный и тоскливый одновременно. Их переломанные тела хрустели у меня под ногами, кто-то из них сумел подняться самостоятельно, но большинство осталось лежать, ожидая Привратника.

Вскоре появился и он. Самый старый и самый отвратительный из всех карликов. Демон, отвечающий за гардероб Сатаны.

– Гардеробная ада! – возвестил он с хищным блеском в глазах. – Добро пожаловать на свой первый круг!

Диковинка

Мы с папой очень любили ходить в зоопарк. Сказать по правде, других-то развлечений у нас и не было. На входе, отдав привратнику в качестве платы пару свежих голов, мы направились к ближайшим вольерам. Чего там только не было: и Химеры, и Медузы, саблезубые тигры и трёхголовые собаки.

Но меня почему-то заинтересовал последний загон. В нём на грязном, деревянном полу сидел мужчина в красивом, но испачканном костюме, постоянно чесался, плакал и раскидывал повсюду бумаги.

– Папа, кто это?

– Это бухгалтер, сынок.

– Бух… гальер? А что он тут делает?

– Ну, а где ты видел, сынок, честных бухгалтеров. Конечно, их нужно держать под замком и занести в чёрную книгу.

Выходя вечером из зоопарка, мы отдали привратнику наши использованные билеты и, попрощавшись, вернулись той же дорогой в свой любимый, пылающий АД.

Летние люди

В нашем тихом селе чужаков не очень любили. Они приезжали с грохотом и шумом на своих здоровенных железяках, громко включали музыку, матерились, курили и пили до поздней ночи, а иногда и до следующего утра. Потом затихали днём на какое-то время, очевидно, чтобы перевести дух или же отоспаться, а затем всё начиналось по новой.

Естественно, местным жителям енто не особо-то нравилось. Они привыкли жить в тишине, а тут эти понаехавшие гуляют от зари до зари.

Рядом с одним из таких летних коттеджей был маленький, хлипкий домик.

Жил в нём дед Семён Давидыч. Мрачный, матёрый старик, проживший в нашем селе чуть ли не всю свою долгую жизнь. Все местные его уважали и немного боялись.

Поговаривали, мол, что в августе прошлого года он голыми руками целую семейку летних отправил на тот свет. Уж очень они ему помешали. Помимо музыки и пьяных выходок, гадили везде, где могли, раскидывали мусор, оставляя банки, бутылки и не потушенные окурки. Кстати сказать, на один из таких наткнулся его пушистый котяра. Подпалил себе бочину до мяса, покатавшись немного в траве.

Давно хотел он с ними поквитаться, только видимо не знал, как это сделать. Соседи его одно время поговаривали, что по ночам, когда у летних как обычно начинались гулянья, Семён Давидыч выходил в сарай, доставал и точил свою большую, ручную косу. То ли он так свои старческие нервы успокаивал, то ли что-то замышлял – никто так и не понял. Да и выяснять, если честно, не собирались.

Случай вскоре представился. В один из таких запойных деньков у гуляк закончилось горючее. А до ближайшего магазина сорок километров ехать по трассе, где на каждом шагу по посту ДПС. Вот и решили эти дурни разжиться у местных увеселительным веществом, продолжить, так сказать, начинающееся веселье.

Первым, к кому они обратились, был тот самый не очень приветливый скряга старик, живший в домишке напротив. Долго уговаривать его не пришлось, старый быстро сообразил, что к чему, и решил проучить незадачливых гулеваней. Он продал им две трёхлитровых банки своей фирменной медовухи, сдуру подмешав в них яд от колорадских жуков. Подумал, видимо, что ничего серьёзного от него им не будет, однако второпях чуток превысил дозу, и наутро в летнем домике проснулись лишь дети гуляк. Их громкий плач и хриплое хихиканье деда тем утром слышала вся округа.

Лихорадка гонки

Лихорадка гонки. Закипает кровь, бурля в адреналиновом потоке. Голос готов сорваться на крик от восторга. Время замирает, готовясь вовсе остановиться. Мелькая красными огнями, мимо проносятся светофоры, люди в ужасе разбегаются в разные стороны. Но когда наконец перед тобой возникает препятствие, ты с неохотой давишь на газ, а педаль отказывается служить.

Наш ад – это мы сами

Кто-то говорил, что всё плохое непременно уходит. По мне дак это враньё. Злость, слабость, горечь и боль закрадываются где-то в подкорке и порой нередко дают о себе знать.

Казалось бы, давно забытые обиды частенько подступают тёмными волнами огромного моря со всех сторон. Оно накапливается внутри нас годами, заполоняя собой пустующие уголки разума, разливая гневом по венам и отдаваясь яростной болью в висках.

Эта боль от старых обид годами собирается внутри наших душ. Сдерживаемая постепенно слабеющей внутренней силой.

От неё не спрятаться, не убежать. В душе каждого из нас хранится свой маленький ад, в котором мы сгораем снова и снова. Ибо ад – это постоянная череда повторений. Прокручивания тёмных, смутных картин изношенной до дыр киноленты. Называемой – память.

Наш ад – это мы сами. То, что носим с собой.

Ничего себе подарочек

В одном дворе в нашем городе жила одна старушка, которая постоянно выгуливала собаку под окнами своих любимых соседей. Чем она её кормила, никто не знал, но по всей видимости какой-то отравой. Собака гадила везде, где появлялась. Под скамейками и качелями на детской площадке, под колёса машин на парковке и вокруг входа в подъезд. Абсолютно везде виделись её чёрные мины.

Бабка делала это потому, что терпеть не могла людей. Всех без исключения. Всё вокруг виделось ей в мрачном, бесцветном варианте, даже новогодние гирлянды блестели, переливаясь ярко-тёмными огоньками.

Потеряв мужа и сына, под старость лет она осталась одна, и никого у неё не было, кроме этой вредной, такой же старой, как и она, собаки. Соседи даже за её спиной делали ставки на то, кто из них умрёт первым. В любом случае, здоровенные, чёрные мины под окнами в один момент сами собой перестали там появляться.

Дело всё в том, что, выйдя в новогоднюю ночь из квартиры, старушка наткнулась у своей двери на большую коробку, от которой исходил дурной запашок. Оказалось, что соседи в тайне от неё каждый день убирали за её собакой и складывали всё, что находили, в одну большую коробку.

– Ничего себе подарочек, – подумала старая женщина и, пока никто не видит, переставила её под дверь своего слегка подслеповатого соседа.

Он ехал со мной всю дорогу

Он ехал со мной всю дорогу. Я видел лишь его отражение в зеркале заднего вида, но оборачивался – и никого. Как обычно в машине лишь я. Призрак, не иначе, почти без лица, покрытое шрамами тело, вместо левой руки виднелась культя.

– Кто ты? – уже подъезжая к дому, отважился спросить я.

– Я – это ты, через семь с половиной минут, – ухмыльнувшись половинкой рта, отозвалось видение.

Повезли мы, значит, труп невесты

Повезли мы, значит, труп невесты, что окочурилась на днях. Увидела жениха и на радостях дала дубу, дуреха. Так считай и померла девственницей, не испытав радости плотских утех.

Вот мы везём её, значит, в моей битой «шестёрке». Парень, значит, её, тот которого женить так хотели, и я сам, друг евоный, в качестве водителя. До ближайшего села с похоронкой оставалось километров десять, как вдруг я гляжу в зеркало заднего и вижу огни красно-синие. Ну, думаю, приплыли, два бухих мужика везут куда-то мёртвую бабу. Без и суда следствия в асфальт утрамбуют, да так, что никто не найдёт. Страшно мне стало.

Я влево, значит, принимаю, и они за мной, я – вправо, они туды же. Снижаю скорость, и они тащатся. У своротка на село решил, что сейчас от них оторвёмся, но и тут эти гады за нами повернули. На подъезде к похоронке уж думал отвяжутся, но нет – паркуются рядом с нами. Гляжу, а на крыше «четвёрки» гроб лежит красно-синий, ах ты, думаю, гробовозка сраная, чтоб тебе пусто было. А похоронщики вылезают и репу чешут, грят, мол, заблудились, да так сильно, что вместо одного трупа чуть на троих не заработали. Сволота.

Положительный

Положительный… положительный… Да как же так, мать вашу! Как это могло произойти? А главное, с кем? Хотя ответ на этот вопрос не столь очевиден, учитывая, что партнёров было полно. Кто-то из них ходит с этим внутри, даже не подозревая об этом, или же наоборот, делает это специально. Ох, какая же тварь! Но ничего, я им покажу. Я им всем покажу.

Ведь когда одна твоя жизнь заканчивается, ей на смену приходит другая.

И сейчас вопрос лишь в том, а не трус ли я? Хватит ли у меня духу сделать то, что и они со мной?

Скольких я успею заразить до тех пор, пока меня не поймают? Благо, работая медиком, я имею неограниченный доступ к шприцам с тонкими длинными иглами. А оружием мести буду я сам, вернее яд в моём теле, что каждый день, каждый час убивает меня изнутри.

В первый раз было трудно и довольно-таки страшно. В самый час пик я стоял в переполненном автобусе и, опустив вниз левую руку, коснулся заражённой иглой чьей-то ноги. Контакт был резким и слегка неожиданным даже для меня самого.

Я не видел, кто это был, мужчина, женщина или ребёнок. В тот момент мне это было неважно. Самым важным было переступить эту черту, перебороть самого себя и решиться на этот дерзкий акт мести.

Контакт продлился недолго, эмоции и чувство страха так сильно захлестнули меня, что, выдернув иглу, я выскочил на первой же попавшейся остановке и ещё долго не мог прийти в себя, тяжело вдыхая морозный воздух.

В автобус с этим номером я больше не садился, да и вообще старался не повторяться на одном маршруте больше двух раз. Благо транспорта в большом городе мне хватало. Но кончилось дело тем, что чья-то чужая игла нашла меня, пока я в толкучке в очередной раз выискивал жертву.

Это удивительно, но я вдруг сам стал чьей-то жертвой, актом мести безмолвным и чистым. Оставался один единственный интересный вопрос – чем эта тварь уколола меня?!

Три дня его гадёныша подкармливал

Этой семье жилось нелегко. Им едва хватало денег чтобы прокормить себя и двух сыновей. Но почти каждый день соседи замечали, как он или она кормят птиц на улице остатками хлебных крошек, подкармливают бродячих собак и кошек испортившимся за ночь бульоном. Все смотрели на их, пусть и бедную, но прекрасную семью и умилялись.

Что конкретно происходило в их однушке по вечерам, достоверно знали лишь четыре человека. Он, она и двое их сыновей.

Однажды вечером папочка принёс им маленького, испуганного котёнка. Тот барахтался и вырывался в его руках.

– Гляди, мать, чаво нису, три дня его гадёныша выманивал.

– Ох и славно, – ответила с кухни жена. – Сдирай шкурку и кидай прямо в кипяток.

– Дети, у нас сегодня будет свеженький супчик.

Жители района до сих пор умиляются, глядя на эту сытую, довольную семью. Однако прохожие начинают замечать, что бродячих животных вокруг их дома становится всё меньше.

У нас есть всё

(аптеки будущего)

В начале 22 века человечество преобразилось. Исчезли такие понятия, как эпидемия, пандемия и голод. Люди перешли на новую ступень эволюции и стали больше похожи на киборгов. Любой свой загнивающий орган с лёгкостью подвергался замене. Купить его мог любой желающий в обычной аптеке, причём операции с лёгкостью проводили в домашних условиях по видеороликам в Кибернете. Тело человека сделалось ходовым товаром и практически единственной важной ценностью экономики. Те, кому нечего было терять, сдавали свои органы в спецприёмники. За немалое вознаграждение отрезали руки, ноги и вырывали глаза. Как итог, фактор бедности искоренил себя сам, смертность снизилась в несколько раз, а рождаемость возросла.

Но в этой, на первый взгляд идеальной системе, всё же был один гигантский изъян. Аптеки, теперь уже из крошечных комнатушек превратившиеся в роскошные дворцы, с лёгкостью заняли верхнюю строчку денежного рейтинга, сместив с трона торговцев оружием и наркобаронов. Они контролировали рынок и диктовали условия. Потому что у них было всё, однако, как это попадало в аптеки, никого из покупателей обычно не интересовало.

Вот вам и новая печень, и селезёнка, и даже глаз – у нас есть всё, что хотите. Не хотите рожать – так купите готовую уже живую особь ребёнка.

Закончив свой привычный рабочий день, фармацевт самой крупной в нашем городе аптеки как обычно спускается в подвал здания, чтобы пополнить припасы. Он подходит к привязанному в кресле молодому парню, берёт лазерную ножовку и с улыбкой произносит: – «У нас есть всё».

Бедняга, покорно повинуясь, вытягивает вперёд левую руку. Аптекарь с недовольной миной, закрепив жгуты, с неохотой делает лёгкий надрез, ему не нравится выбор клиента, ведь по статистике правая стоит дороже.

Я всего лишь ему помогаю

Гребаный вирус выкосил всю мою счастливую семью, оставив меня совсем одного в этом мире. Мать, отца и даже маленькую сестрёнку. Каждый из них очень долго и тяжело болел, прежде чем отправиться на тот свет. Я любил их всех больше всего на свете и даже несколько раз задумывался о суициде. Мне казалось, что это самый быстрый и лёгкий способ с ними воссоединиться. Попросту пустить себе кровь из вен или же наглотаться таблеток, заснув раз и навсегда в подсобке аптеки, где я по сей день работаю. Близость к сильнодействующим обезболивающим меня манила и отталкивала одновременно.

Но это было лишь временным помешательством. Вскоре я начал замечать, что терпеть не могу этих чихающих и кашляющих людишек. Этих паникёров, что боятся каждой бактерии и чуть что бегут в аптеки за новыми порциями бесполезных лекарств. Тысячами закупают маски, антибактериальные салфетки и дозаторы с гелем для рук.

Они не понимают, что ничего из этого их не спасёт, уже не спасёт. Ведь мне ввиду всего пережитого вдруг открылся великий замысел создателя. Он состоит в том, чтобы избавить землю от всех слабых, немощных и глупых.

И убить их должен не невидимый вирус, а вполне осязаемый я, что и день и ночь подмешивает мышьяк в порошки с лекарством от гриппа, пропитывает его раствором ваши защитные маски и окунает в него таблетки. Бегите, спасайтесь, но от великого замысла вам всё равно не уйти. Ну а я всего лишь ему помогаю.

Меня закатали в асфальт

(рукопись, найденная в желудке)

Однажды вечером меня закатали в асфальт. Вот так, прозаично, без долгих, нудных предисловий закончилась моя короткая жизнь.

За долги, кстати, закатали, если вдруг вам интересно. А если нет, так уж простите. Потерпите немного, недолго осталось.

Набрать долгов – занятие не трудное, главное знать, у кого стоит занимать, а у кого нет. Вот я и не знал.

Отыскали меня два накачанных молодца в кожаных куртках как раз в тот момент, когда я пытался на попутках выбраться из Екатеринбурга. Чёртовы «попутки», так и знал, что первым делом будут искать на дорогах.

Тойоту, в которой я ехал, остановили недалеко от Перми. Ребята в сине-зелёных жилетах они и позвонили тем, кому надо.

Молодцы явились незамедлительно, и уже спустя два часа я ехал в другой машине, которая следовала в обратном направлении. Мне казалось, что ребята просто вернут меня в город и заставят отрабатывать долг. Но для них всё было гораздо проще. Один из типов, которым я задолжал, был большой шишкой в строительстве. Крупный дорожный подрядчик. И как раз в тот момент его бригада ремонтировала один из участков дороги.

Пока ребята занимались приготовлением ямы прямо посреди дороги, я рассматривал мчащиеся мимо автомобили. Вспышки фар проносились совсем рядом со мной, и я понимал, что скорее всего это конец. В ехавшем мимо автобусе какой-то мальчишка помахал мне рукой, очевидно решив, что я один из рабочих. Я махнул в ответ как раз в тот момент, когда сильные руки, схватив меня за плечи, поволокли прямиком к яме.

Меня бросили лицом вперёд прямо в грязь, а следом надо мной проехался небольшой асфальтоукладчик, прокладывая первый горячий слой. Он капал мне за шиворот, на голову, от которой тут же запахло палёными волосами. А затем посыпался гравий. Я слышал, как молодцы выравнивают его лопатами прямо надо мной. А когда они положили ещё один слой асфальта – настала тишина.

Единственный звук, проникавший в глубь дороги, – был грохот проносящихся совсем рядом машин. Похоже, это последнее, что мне доведётся услышать перед кончиной, – скрежет шипованной резины по новенькому асфальту. Я умру до того, как сойду с ума, пожираемый мгновенно охватившей меня клаустрофобией, и ещё за долго до того, как захочу есть. В яме просто кончится воздух. Прощайте. Теперь-то я уже точно никому ничего не должен.

P.S. Не надеюсь, что меня когда-нибудь найдут. Но я съем эту бумажку, на которой пишу под землёй, в темноте.

Нельзя покупать дачи вблизи городов

Дело было на даче. Мы с братом сидели на чердаке и, как обычно, играли в войнушку. Я – за орков, Серёжка – за эльфов. И когда мои начали побеждать, этот гад стал мухлевать.

– Где это видано, чтобы орки уделали эльфов, – закричал он, разбросав по полу солдатиков, а я, недолго думая, тыкнул одним из них ему в глаз. Заора́в, Серёжка кинулся на меня. Завязалась драка, и пока мы тузили друг друга почём зря, на чердак, негромко покряхтывая, забрался наш полоумный дед.

– Ну чего распетушились?! – гаркнул он, занося свою трость. Едва завидев его с палкой в руке, мы мгновенно прекратили драку. Да, дедушкина трость в том странном, спутанном детстве понаделала кучу шрамов и синяков. Некоторые из рубцов не затянулись и по сей день. Бывало, шваркнёт он тебя так – и воспылает задница. Ходишь потом, лёд в штанах сушишь, морщишься от боли и стараешься не заплакать. Ведь иначе шарахнуть мог и по голове, а там и зашибить недолго.

– То-то же, – прохрипел старик, с трудом усаживаясь в кресло у окна. – Айда, мальцы, сказку слушать.

Переглянувшись с Серёжкой, мы подошли ближе и уселись на полу на таком расстоянии, чтобы в случае чего успеть увернуться от трости. Долгое общение с дедом тем летом очень сильно сказалось на нас. Серёжку даже, как мне помнится, вроде лечили. Он был старше и потому спал в одной комнате с дедом, пока я спал с родителями. Ему всё казалось, что старикан придушит его во сне подушкой.