Путешествие Лао Цаня

Перевод с китайского В. Семанова

© Перевод. В. Семанов, наследники, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Лю Э и его роман «Путешествие Лао Цаня»

Начало XX века в литературе Китая было ознаменовано появлением нового жанра – «обличительного романа», как назвал его впоследствии Лу Синь. В то время Китай был полуфеодальной, полуколониальной страной, раздираемой на части империалистическими державами. Свыше трех веков царствовала в нем иноземная маньчжурская династия, насаждавшая все темное, реакционное и глубоко ненавистная сердцу каждого честного китайца. В стране господствовала насквозь прогнившая общественная система, в которой все было построено на обмане и подкупе. Народ был абсолютно бесправен; в суде царил дикий произвол, при разбирательстве дел открыто применялись средневековые пытки. Это было всего лишь пятьдесят лет тому назад – в памяти многих еще не старых людей сохранились воспоминания о том времени. Но еще более зримо и глубоко способен представить нам эту обстановку китайский «обличительный роман» – порождение и знамение своей эпохи.

Крупнейшие писатели-романисты были свидетелями того, как народ поднимался против феодального гнета. Тайнинское восстание (1850–1865), восстание факельщиков (70-е годы), восстание ихэтуаней (1900) – вот наиболее значительные события в жизни Китая конца XIX – начала XX в. Подъем народных сил оказал большое воздействие и на интеллигенцию. Реформаторское движение, а затем и возникновение революционно-демократического движения Сунь Ятсена не могли не отразиться на развитии китайской литературы и, в частности, «обличительного романа».

Создатели этого жанра: Ли Баоцзя, У Вояо, Лю Э, Цзэн Пу и другие – опирались не только на богатую литературную традицию китайской культуры вообще, но и на достижения китайского классического романа, развивавшегося уже в течение шести веков. За это время героический роман XIV–XVI вв. уступил свое первенствующее место социальному и бытовому роману XVII–XVIII столетий. Восемнадцатый век известен как блестящая пора в развитии китайского романа. Именно в это время рождаются такие замечательные произведения, как «Сон в красном тереме» Цао Сюэциня и «Неофициальная история конфуцианцев» У Цзинцзя, в которых давалась широкая картина жизни и нравов той поры, с потрясающей реалистической силой бичевались пороки феодально-монархической системы.

Несмотря на то что «обличительный роман» появляется в начале XX в., он также может быть отнесен скорее к классической, чем к новой литературе Китая. Произведения этого времени не только тесно связаны с классическими темами и формами (в частности, с сатирико-психологическим романом XVIII в.), на них заметно также и сознательное подражание классике. По-прежнему их главной темой остается разоблачение одного из паразитических классов старого Китая – чиновничества. В форме романа еще сохраняются элементы устного народного сказа (каждая глава неизменно обрывается на самом интересном месте со словами: «Если хотите знать, что случилось дальше, – послушайте, в следующий раз расскажем»), хотя эти произведения, так же как и романы XVIII в., уже не имели непосредственной связи с фольклором и создавались от начала до конца одним писателем.

«Обличительный роман» был вызван к жизни самим временем, настоятельно требовавшим беспощадной, сокрушительной критики преступлений господствующей верхушки. Китай стоял на пороге буржуазной революции 1911 г.

Разумеется, далеко не все романисты, а точнее большинство из них, проникнутое реформаторскими конституционно-монархическими иллюзиями, еще не осознали до конца, каким целям служит их творчество. Выходцы в основном из феодально-помещичьих слоев, они боялись революции, подчас даже пытались выступать против нее, но вместе с тем часто изображали современные им государственные устои с непримиримостью, остротой и поистине разрушительной силой. «Критическая и обличительная направленность „Путешествия Лао Цаня“, развитая автором в определенных пределах на протяжении всей книги, обусловила тот факт, что произведение было принято широкими читательскими массами того времени. Неслучайно, что с момента его издания и по сей день читатели продолжают любить роман», – пишет один из китайских критиков.

Лю Э (Лю Теюнь) родился 18 октября 1857 г. в культурной чиновничьей семье. С детства он проявлял незаурядные способности к литературе и математике, затем увлекся ирригацией. Интересы Лю Э отличались чрезвычайной разносторонностью. Большинство из них было вызвано к жизни патриотическими чувствами юноши: Лю Э ищет путь, на котором он сможет принести наибольшую пользу своей родине, и во имя этого порывает со многими условностями, свойственными жизненному укладу интеллигенции того времени. Он отказывается сдавать традиционные экзамены на чиновничью должность, едет в Шанхай и в течение года занимается там медицинской практикой.

Вскоре ему представилась возможность использовать свои познания и в области ирригации. В 1888 г. Хуанхэ прорвала плотины в районе Центрального Китая. Лю Э немедленно едет туда, разрабатывает план защитных мероприятий и собственными руками помогает восстанавливать укрепления и дамбы. Свыше шести лет Лю Э в различных частях долины Хуанхэ занимается предотвращением стихийных бедствий и пишет на эту тему трактат: «Семь принципов обуздания рек».

Японо-китайская война 1894–1895 гг. прервала его деятельность ирригатора. Лю Э отправился в столицу. В это время под влиянием растущего народного возмущения после поражения Китая в войне с Японией в среде китайской интеллигенции развертывается реформаторское движение. Мысль о необходимости перенимать достижения других стран все сильнее начинает волновать умы образованных китайцев. Лю Э также отдает немалую дань этому увлечению. Он разрабатывает проекты строительства железных дорог, открытия рудников, содействия торговле и т. д.

Стоит ли удивляться тому, что большинство его планов было отвергнуто реакционным маньчжурским правительством, боявшимся прогресса и не заинтересованным в развитии китайской национальной промышленности? Активность Лю Э вызывает озлобление в среде ретроградов. О нем начинают распускать клеветнические слухи, называя его изменником.

В 1900 г. один из крупных сановников маньчжурского двора – Ган Ни, впоследствии высмеянный в романе «Путешествие Лао Цаня» в образе Ган Би, – подал императору донос, в котором обвинил Лю Э в «связях с иностранцами» и требовал для него самого сурового наказания. К счастью, Лю Э находился в Шанхае, и это помогло ему избежать расправы.

Тем временем в столице вспыхнуло восстание ихэтуаней (известное в европейской литературе под названием «Боксерское»), и войска восьми иностранных держав под предлогом подавления «мятежа» вторглись в Пекин. В городе начался голод. Императорская семья бежала на запад. Лю Э, не думая об опасности, приехал в столицу и, вступив в переговоры с русскими войсками, занявшими государственные амбары, продал весь хранившийся там рис по низкой цене голодающему населению.

Этот «потрясающий по своей дерзости» поступок был впоследствии использован маньчжурской кликой, которая с каждым годом получала все более многочисленные основания ненавидеть Лю Э. Роман «Путешествие Лао Цаня», первая часть которого появилась в журналах в 1903 г., окончательно восстановил против писателя все реакционно настроенное чиновничество. Не обошлось здесь и без личных интриг: принц Дуаньфан, любитель древностей, мечтал поскорее завладеть ценной коллекцией фарфора и черепаховых щитов с гадательными надписями, которая принадлежала Лю Э. В 1908 г. Лю Э был обвинен в самовольной продаже риса из государственных зернохранилищ, арестован и сослан в далекий Синьцзян. Там он и умер 23 августа 1909 г. Реакционеры торжествовали победу, а коллекция древностей, как и следовало ожидать, почти целиком попала в руки Дуаньфана, который был генерал-губернатором Нанкина и обладал правом конфискации.

Лю Э оставил после себя довольно богатое письменное наследие: в нем имеются и работы о речном строительстве, и исследования о фарфоре и черепаховых щитах, и собрание стихов. Однако наиболее популярным его произведением до сих пор остается единственный (как это бывало со многими китайскими прозаиками прошлого) роман «Путешествие Лао Цаня», в котором отразились вся жизнь и душевные муки писателя, трудности его исканий.

В романе Лю Э китайская действительность показана глазами простого странствующего лекаря Лао Цаня, за которым стоит сам автор. Разъезжая по одной из восточных областей Китая – провинции Шаньдун, – Лао Цань становится свидетелем бесчисленных злоупотреблений, деспотизма и произвола. Он слушает рассказы угнетенных и забитых простых людей, негодует и плачет слезами горькой обиды за свой народ. Как характерно, что своеобразная и вместе с тем сходная во многих чертах обстановка в различных странах породила такие похожие по своей идее и глубоко своеобразные по внутренней сущности произведения, как «Путешествие из Петербурга в Москву» – в России, «Путешествие Ибрагим-бека» – в Персии, «Путешествие Лао Цаня» – в Китае!

В своей композиции «Путешествие Лао Цаня» несколько отступает от традиционного построения китайских классических романов, которое находит законченное и художественно совершенное выражение еще в романах «Речные заводи» (XIV в.) и «Неофициальная история чиновничества» (XVIII в.) и продолжается в большинстве «обличительных романов» начала XX века: «Нашем чиновничестве» и «Краткой истории цивилизации» Ли Баоцзя. В романе Лю Э не происходит той своеобразной цепной реакции, при которой первый герой вводит в действие второго, второй – третьего, третий – четвертого и т. д., а сам тем временем отходит на задний план. Главный герой Лао Цань проходит через произведение от начала до конца; почти все события (за исключением нескольких глав, где инициатива переходит к Шэнь Цзыпину) концентрируются вокруг него и показываются сквозь его восприятие.

Разложение провинциальной чиновничьей системы, продвижение в верхи людей черствых, жестоких, самовлюбленных – вот что больше всего угнетает Лю Э, и это находит отражение в композиции произведения. Центральное место в романе (наряду с Лао Цанем) занимают фигуры двух чиновников-деспотов: Юй Сяня и Ган Би. Они вершат свои «справедливые» дела в разных местах, возможно, даже не зная друг друга, но автор тем не менее перекидывает от одного к другому логический мостик, связывая их воедино.

Нетрудно заметить, что введение эпизодов с Юй Сянем и Ган Би составляло главную цель автора. Даже всеми предшествующими главами Лю Э как бы подготавливает к восприятию этих отрывков. Так, например, Юй Сянь непосредственно не появляется в книге ни разу. Однако рассказом хозяина постоялого двора (главы четвертая, пятая) о зверствах Юй Сяня автор заставил читателя ждать его появления. Мало того, беглое упоминание – скорее намек – о Юй Сяне мы встречаем еще раньше: в эпиграфе к третьей главе. Оно говорит нам о том, что автор еще в третьей главе заранее направляет своего героя в округ Цаочжоу, чтобы столкнуть его с жестоким чиновником или по крайней мере с людьми, которые от него пострадали.

Зловещий образ правителя этого округа, чиновника-деспота Юй Сяня, невольно воспринимается в романе как олицетворение кровавого деспотизма всей маньчжурской монархии. Добившись поста правителя и мечтая о еще более высоком назначении, он ведет рьяную борьбу с «бандитами» и не щадит при этом ни правого, ни виноватого.

Как известно, при абсолютистском цинском режиме в Китае, вплоть до революции 1911 г., правитель округа обладал всей полнотой административной власти. Он зависел не от общества, а от отдельных лиц, стоявших к тому же выше его и, точно так же как и он, не знавших запросов и нужд народа и не интересовавшихся ими. В его руках находились и судебные полномочия, и он самолично – без всяких присяжных, пренебрегая законами, – вершил расправу над неугодными ему людьми. Именно таким маленьким самодержцем, чрезвычайно характерным для Китая начала XX в., и выступает в романе Юй Сянь.

Конечно, есть у него и некоторые «индивидуальные» черты. Так, например, излюбленная мера наказания, применяемая им к осужденным, – бамбуковая клетка, в которой несчастный висел на собственной шее вплоть до смерти. Обвиняемый не смеет даже напомнить об оправдывающих обстоятельствах: на протяжении всего заседания говорит один судья. Таким образом судебный процесс превратился в издевательство.

Писатель мастерски передал атмосферу гнетущего страха, которой окружил себя Юй Сянь. Запуган не только народ, но и подвластные Юй Сяню чиновники. Тщеславный деспот и не заметил, как своей жестокостью и нетерпимостью создал среду, благоприятную для клеветников, доносчиков и льстецов.

Чиновники-подхалимы беззастенчиво льстят Юй Сяню, называя его в глаза мудрым, справедливым, гуманным.

Как уже упоминалось выше, образ Юй Сяня дается в произведении не непосредственно, а с помощью многочисленных рассказов о нем (гостей на пиру, хозяина постоялого двора, гостиничного слуги и др.). Этот метод позволил автору показать образ Юй Сяня с разных точек зрения. Нет ничего удивительного, что мнения о нем в основном сходятся, и это еще сильнее убеждает читателя в том, что Юй Сянь действительно достоин ненависти и презрения.

Иными средствами обрисована в романе фигура Ган Би: он наглый, злобный, трусливый и, конечно, не такой величественный и грозный, как Юй Сянь. Во многом такой показ был обусловлен другой художественной задачей автора: если в первом случае Лао Цань так и не имел возможности столкнуться с Юй Сянем и помешать ему вершить произвол, то теперь он активно вмешивается в судебное разбирательство, которое ведет Ган Би.

Поскольку Лао Цань имел возможность ближе столкнуться с Ган Би, узнать о нем из уст просвещенных и проницательных людей (Хуан Жэньжуй, начальник уезда Ван Цзыцзинь), то естественно, что и внутренний мир Ган Би оказался раскрытым в романе несколько глубже, чем мир Юй Сяня. Этот карьерист заранее рассчитал, что слыть честным и получать повышения выгоднее, чем брать взятки.

«Я чиновник царствующей фамилии!.. Губернатор специально послал меня сюда, чтобы я помог господину Вану в расследовании этого дела. Если бы я принял твое серебро и отпустил вас, я не только не оправдал бы доверия, возложенного на меня губернатором, но и навлек бы на себя гнев тринадцати убиенных душ!» – говорит он.

Уже из этой ханжеской реплики мы улавливаем, что Ган Би руководят не столько благородные побуждения, сколько боязнь лишиться милости начальства. О том же говорят нам дела Ган Би: его подлые попытки завлечь в судебные сети, запутать и обвинить в тягчайшем преступлении молодую женщину и ее старика-отца. И когда впоследствии мы слышим иронические намеки Хуан Жэньжуя, Бай Ци на то, что Ган Би просто выслуживается, мы оказываемся внутренне подготовленными к такому выводу.

В образе Ган Би несравненно сильнее, чем в Юй Сяне, показаны черты ханжи, демагога, который способен своим рвением довести до абсурда самую разумную идею. «Этот чумной Ган кичится своей чистотой и неподкупностью! – говорит о нем Хуан Жэньжуй. – …Я не в состоянии воздействовать на этого молодчика. Хотел было на днях доложить обо всем наверх. Но губернатор вспыльчив – прямо к нему с таким докладом идти немыслимо!» (глава шестнадцатая).

Кроме омерзительных фигур Ган Би и Юй Сяня, писатель выводит и другие типы чиновников: Шэнь Дун-цзао, Хуан Жэньжуя, начальника уезда Ван Цзыцзиня, инспектора Бай Ци и других. Автор наделяет их честностью, умом, гуманностью, тем поучительнее проследить, какое влияние оказывает на них разлагающаяся чиновничья система.

Шэнь Дунцзао не решается установить гуманное правление в своем округе (боится, что это уменьшит его доходы и помешает расплатиться с долгами).

Хуан Жэньжуй, несмотря на свои способности, поднимается по служебной лестнице только благодаря протекции. Согласившись на благородное дело – спасение девушки из увеселительного заведения, – он боится признаться в своем честном поступке, так как это может повлиять на его карьеру.

Ван Цзыцзинь знает, что Ган Би только своим иезуитством и демагогией заставил обвиняемых признаться в несуществующем преступлении, и все-таки безропотно молчит.

Характерной для всех этих людей (кстати, их образы автор также слабо индивидуализирует, и это позволяет легко говорить о них в совокупности) является тяга к добру: в романе, в частности, это проявляется в их симпатиях к Лао Цаню. Именно в сравнении с Лао Цанем, который для автора остается воплощением простого, естественного, не испорченного жизнью человека, особенно ясно становится, как искалечены действительностью Хуан Жэньжуй, Шэнь Дунцзао и другие. Несмотря на то что Лю Э в соответствии со своими утопическими иллюзиями «гуманного правления» заставляет их в конце концов принимать планы Лао Цаня, читатель не верит в это. Он уже успел понять, что названные чиновники слишком слабы и не способны бороться с установленными порядками. «Конечно, странствующий лекарь не спасет мир! – отвечал Лао Цань, когда Шэнь Дунцзао упрекал его в отшельничестве. – Но разве, став чиновником, человек может чем-нибудь помочь людям?»

Роман Лю Э составил новый этап в изображении китайского чиновничества, как по сравнению с произведением У Цзинцзы «Неофициальная история чиновничества», так и по сравнению с «Нашим чиновничеством» Ли Баоцзя, написанным почти одновременно с романом Лю Э. Писатель обратился к изображению глубинных и невидимых процессов, рождаемых бюрократической системой, – процессов отупения и нравственного очерствения человека, а иногда и превращения его в жестокого сатрапа. «Все предыдущие романы вскрывали лишь преступления и жестокость продажных чиновников, а „Путешествие Лао Цаня“ кладет начало разоблачению низостей чиновников „справедливых“[1]. Продажные чиновники ненавистны всем, и все хорошо знают это. Но „чистые“ чиновники особенно омерзительны, и тем не менее многие этого не понимают. Мне кажется, взяточники сами знают о своих пороках и не осмеливаются открыто отрицать их, а „справедливые“ чиновники считают, что они бескорыстны, что им ничего не надо, а в действительности они всесильны. Только что отвергнув мелкую подачку, они по пустяковому поводу убивают людей, а представится повод внушительнее – продают страну. Сколько подобного я видел собственными глазами!» – пишет Лю Э в предисловии к шестнадцатой главе одного из изданий романа.

Это признание автора недаром сочувственно цитирует Лу Синь в своей «Краткой истории китайской прозы» – так как оно чрезвычайно лаконично и вместе с тем остро отразило то новое, что внес роман в художественную критику существовавших порядков. Нетрудно заметить, что при подобной постановке вопроса основная тяжесть вины перемещалась с отдельных (хотя и весьма многочисленных) продажных и бесчестных чиновников, бравших взятки, на всю общественную систему в целом.

Лю Э не мог не видеть, что в народе зреет недовольство существующими порядками, которое приведет к изменению действительности:

Устами своего идеального героя Хуан Лунцзы автор предсказывает, что «через пять лет поднимется буря, а через десять мир будет уже совсем непохож на нынешний». Говоря об этом, Лю Э имеет в виду отнюдь не реформы «гуманных правителей», а революцию, зреющую в китайском обществе: движение Сунь Ятсена и народное восстание ихэтуаней. В романе Лю Э, хотя и в фантастическом, искаженном виде, тем не менее отражены как подъем революции, так и популярность, которой пользуются революционеры среди народных масс.

Лю Э отнюдь не сторонник революционеров; не понимая патриотической сущности их побуждений, он изображает революционеров корыстолюбивыми людьми, думающими только о своем благе. Таким выступает, например, «незнакомец», которого видят на погибающем корабле Лао Цань и его друзья (глава первая, сон Лао Цаня). Мимолетное сочувствие к геройству этого человека (со стороны Вэнь Чжанбо) тут же сменяется разочарованием. Заблуждения писателя не нуждаются в оправданиях: напротив, мы должны подойти к ним объективно, для того чтобы знать, где мы имеем дело с правдивым изображением жизни, а где с искажением фактов. Хотя в первой главе нет прямых указаний на то, кем является этот «неизвестный», действия его говорят сами за себя даже в превратном истолковании автора: он призывает массы к восстанию, чего никак не мог сделать реформатор, открыто ведет пропаганду своих бунтарских идей среди народа.

Лю Э не удовлетворен старыми общественными устоями. Он даже готов радоваться тому, что пришли революционеры, которые сметут весь старый хлам и расчистят дорогу чему-то новому.

«Разве вы не видите, что нынешняя мораль, законы, чувства напоминают этого самозванца, сидящего на троне в Уцзиго? Только после того как силой революционеров будет уничтожен этот самозванец, настоящего царя можно будет извлечь из восьмиугольного стеклянного колодца. Когда же вновь возникнут подлинная мораль, законы, чувства – в Поднебесной наступит мир!» – говорит Хуан Лунцзы.

Таким образом, именно из двойственного отношения к существующей действительности у Лю Э рождается идея неизбежности и необходимости появления революционеров, которая в тогдашних условиях, конечно, не могла не сыграть известную положительную роль. Эта идея является закономерным продолжением философской концепции книги Лю Э.

Нельзя не отметить, что в романе «Путешествие Лао Цаня» интеллектуальная жизнь человека – философские и религиозные споры, наблюдение природы, слушание музыки – занимает чрезвычайно большое место. И это придает роману Лю Э особую прелесть, яркий национальный колорит, так как раскрывает перед читателем те сферы китайской жизни, которые были мало нам известны.

Философские взгляды Лю Э имеют важное значение для понимания его книги, поэтому мы остановимся на них несколько подробнее.

Несмотря на ограниченность мировоззрения, Лю Э был для своего времени передовым и широко образованным человеком. Его реформаторские взгляды родились из попыток глубокого философского осмысления жизни. Лю Э прекрасно знал древнюю философию: конфуцианство, даосизм, буддизм. Но ни одно из этих философско-религиозных течений его до конца не удовлетворяло. В девятой главе он устами того же Хуан Лунцзы сравнивает господствующие в Китае религии с тремя мелочными лавками, в которых торгуют одними и теми же товарами.

Мысли Лю Э о необходимости изменения действительности, как и у многих писателей и философов того времени (утопическое учение Кан Ювэя, диалектика Тань Сытуна), по-прежнему были облечены в старую форму: в конфуцианскую или буддийскую оболочку. Критика господствующей идеологии того времени – конфуцианства – была в эпоху Лю Э настолько затруднена, что ему приходилось прибегать к авторитету древности, который всегда стоял в Китае очень высоко. Подобно Кан Ювэю, он как бы стремился разложить схоластическое учение изнутри, его же средствами, обильно цитируя в романе самого Конфуция и его единомышленников и противопоставляя их выводы конфуцианцам сунской эпохи (XII – XIII вв.) Чжу Си и другим, от которых вело начало официальное философское течение периода маньчжурской династии.

Впрочем, философские взгляды Лю Э играют по-настоящему важную роль лишь в тех местах, где его герои ведут ученые споры и с их помощью делают выводы о существующей действительности. Во всех остальных случаях главным остается непосредственное наблюдение писателя над жизнью, которое и позволило ему создать обобщающие картины чиновничьей системы, богатства и бедности, положения народа.

Выразителем этих несравненно более важных, хотя и не составляющих целостной философской концепции, воззрений становится центральный герой романа – Лао Цань.

Выше мы уже говорили о том, к каким глубоким по своей социальной и обобщающей силе выводам о сущности чиновничества приходит в романе Лю Э на примере Юй Сяня, Ган Би, Шэнь Дунцзао, Хуан Жэньжуя. Но не менее важно подчеркнуть и то, что огромное большинство этих мыслей высказано в романе устами бродячего лекаря Лао Цаня и находится в полном соответствии как с его общественным положением, так и с его индивидуальными человеческими качествами.

Существенной заслугой Лю Э нужно считать то, что в качестве главного героя для своего произведения он решился выбрать простого человека, которому чужда правящая система.

Лао Цаня можно назвать идеальным персонажем, но это не мешает ему быть, в отличие от многих других идеальных образов, чрезвычайно жизненным и простым. Он наделен такими смелостью и прямотой, какими не обладает ни один из героев романа. Общаясь с чиновниками (Шэнь Дунцзао), он в глаза высказывает свое мнение о них. Он пишет на стене стихи, обличающие жестокость Юй Сяня, хотя знает, что за это можно жестоко поплатиться, бесстрашно идет в судебный зал, чтобы положить конец злоупотреблениям Ган Би.