В опьянении пою. Китайская поэзия
- -
- 100%
- +
Переводчик Алена Алексеева
© Лу Ю, 2025
© Алена Алексеева, перевод, 2025
ISBN 978-5-0068-5837-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«В опьянении пою…»
К 900-летию со дня рождения поэта
Теперь, безграничная и необъятная — в сердце моем пустота;Ужель не глупа – беспрерывно-извечная — в жизни мирской суета.За несколько медных монеток вино покупаю покрепче, и впредьУ сливы с летящими прочь лепестками — успею еще захмелеть.Лу Ю
Ма Юань «Любование цветущей сливой в лунном свете» Нью-Йорк, Метрополитен
Лу Ю (1125 – 1210)
Холодной зимой 1127 года государство кочевников-чжурчжэней Цзинь со своим закованным в латы конным войском окружило и взяло штурмом столицу династии Северная Сун город Бяньлян (совр. г. Кайфэн, пров. Хэнань), и в результате правящий император Хуэйцзун, Чжао Цзи и его старший сын, наследник Циньцзун, Чжао Хуань были захвачены в плен и препровождены на север вместе с награбленными в бесчисленном количестве драгоценностями, золотом и серебром.
Лу Ю родился за два года до этих событий в лодке, когда его отец, получивший значительный пост при дворе, направлялся с семьей в столицу. Происходил он из знатного древнего рода ученых и высокопоставленных чиновников из города Шаньинь, Юэчжоу (ныне г. Шаосин, пров. Чжэцзян). Все детство Лу Ю прошло в странствиях и скитаниях, когда его семья вынуждена была бежать от наступающей армии чжурчженей, и даже вернувшись в родной Шаньинь, несколько лет жила под угрозой близких военных действий в районе реки Янцзы, где в итоге противостояния захватчики были остановлены. Воспитанный в патриотическом духе, переживший бедствия и ужасы войны, на всю жизнь поэт сохранил стремление освободить Центральные равнины – захваченные врагом территории и народ родной страны, выступая против мирных соглашений новой династии Южная Сун с государством Цзинь.
С детства Лу Ю много читал, в двенадцать – умел писать стихи и эссе, в юности изучал военные трактаты и практиковался во владении мечом. В 28 лет отправился в столицу Южной Сун город Линьань (совр. Ханчжоу, пров. Чжэцзян) и занял первое место на императорском экзамене, однако результаты были аннулированы министром Цинь Хуэем, который надеялся, что первое место достанется его внуку. В следующем году Лу Ю снова превзошел внука министра, за что был исключен Цинь Хуэем из списков сдававших. И только после смерти министра, в 30 лет поэт получил чиновную должность.
В 1162 году на престол взошел император Сяоцзун и даровал поэту звание цзиньши и должность при дворе. Лу Ю неоднократно отправлял императору доклады, в которых предлагал улучшить административную и военную дисциплину, укрепить районы, прилежащие к Янцзы, а также разработать планы по освобождению Центральных равнин и организации Северных Походов. Однако, за поддержку военной стратегии был отстранен от должности на 4 года.
В 1171 году его пригласил на службу генерал Ван Янь, защищавший границы с Цзинь в Сычуани, предложив Лу Ю разработать стратегию изгнания Цзинь. Лу Ю составил план, в который входили обучение и оснащение армии, подготовка запасов продовольствия и тщательная проработка наступления. В эти годы поэт патрулировал пограничные заставы и принимал участие в военных действиях в районе заставы Дасаньгуань (уезд Баоцзи, пров. Шэньси) в горах Циньлин, стратегически важного перевала на пути между провинциями Сычуань и Шэньси. Однако его «План усмирения Жунов» – был отклонен императорским двором.
В 1175 году близкий друг и соратник Лу Ю – Фань Чэнда, назначенный губернатором Сычуани, взял поэта на должность советника в Чэнду. Но вскоре сторонники мира оклеветали Лу Ю, обвинив его в «распущенности и пристрастии к пиршествам», он был уволен и поселился в хижине на окраине Чэнду, взяв себе прозвище Фан Вэн – Свободный (Своевольный) Старик. Разочарованный претворяемой двором политикой мирных соглашений, он укрепляется в своем праве на свободный образ жизни и, хотя сохраняет свою приверженность конфуцианскому чувству долга и служения, обращается к даоской философии, открывающей перед ним принципы естественности («цзы жань»), и чань-буддистскому приятию мира. Вольнолюбивый настрой и неуемная жажда жизни отражается в стихах о вине, в которых поэт называет себя «безумцем», обозначая свою творческую свободу, за что получает прозвище «младшего Ли Бо».
В 1178 году его вызывают в столицу и назначают на довольно высокие должности в округах Фуцзянь и Цзянси. Но вновь отправляют в отставку за открытие им зернохранилищ для оказания помощи пострадавшим от наводнений, и возмущенный поэт на пять лет отправляется в уединение в Шаньинь.
В 1186 году, благодаря растущей популярности его поэзии, Лу Ю был возвращен на службу, а в 1189, когда на престол после отречения отца взошел император Гуанцзун, составил новый меморандум с планами по завершению Северного Похода, но опять был оклеветан сторонниками мира за «неприемлемые взгляды и романтическую поэзию». Поэт снова в гневе и отчаянии удаляется в родные горы и называет свою родовую усадьбу – «Дом Ветра и Луны» (ветер и луна символизируют лирическую поэзию).
В 1202 году, через 13 лет изгнания, когда на престол под именем императора Нинцзуна был возведен наследный принц Чжао Го, второй сын императора Гуанцзуна, его пригласили в столицу для составления «Достоверных хроник правления императоров Сяоцзуна и Гуанцзуна», после завершения которых император Нинцзун назначил Лу Ю на почетную должность смотрителя павильона Баочжан, где хранились императорские указы и труды. Так Лу Ю выходит на пенсию в возрасте 79 лет и возвращается в Шаньинь.
В 1206 году 82-летний поэт поддерживал министра Хань Точжоу, предложившего императору планы военной компании по возвращению захваченных земель, но Ши Миюань, в то время министр обрядов, с другими заговорщиками убил Хань Точжоу и отправил его голову в царство Цзинь ради подписания мирного соглашения, после чего получил должность первого министра. Так закончился последний Северный Поход династии Южная Сун. И надежды Лу Ю на восстановление страны окончательно рухнули. Перед смертью он написал свое поэтическое завещание в стихотворении «Сыну»:
Я знаю: уйду, ничего не останется, небытие меня ждет…Скорблю об одном только: что не увижу единой страну и народ.Но день, когда войско вернет наши земли, наступит когда-нибудь,Об этом при поминовении предков — поведать отцу не забудь.Более 9000 стихов – наследие поэта, воспевающего природу родных гор и рек, претворяющего в пейзаже свои чувства и любовь к родине и прозревающего тайны мироздания.
Тан Ди «Возвращающиеся рыбаки» Нью-Йорк, Метрополитен
На мелодию «Вспоминая Циньскую красавицу»
Летит белый конь мой вперед,По тракту ночному уздечки златой чистый звон мелодичный плывет.Чистый звон мелодичный плывет,И черную шапку надвинув, скачу по городу мимо восточных ворот.В квартале Фучунь1, в переулках, на улицах, плещутся волны цветов,И тыщи монет мне не жаль на вино во славу весенних ветров.Во славу весенних ветровИ музыка льется, и пенье звучит; и в кущах шелков потеряться готов.На мелодию «Глядя на юг»
В столицу приехал еще в молодые года,За чаркой вина мы с друзьями сходились на славных пирушках тогда.И словно во сне, незаметно прошли тридцать лет, беззаботны, легки…Но полон тоски,Повсюду скитался, дул ветер в лицо мне, окрасила осень виски.Бродил по горам и вернулся в мой город родной,Стыдился я больше, чем если бы кто посмеялся теперь надо мной.Поднялся на башню и вспомнил былое… ужели не все равно мне?..Отплыл на челне,Истаяли тысячи дел, только звуки свирели струились к луне.На мелодию «Долгая тоска в разлуке»
«Клубятся кругом облака…»
Клубятся кругом облака, струит за рекою река.Среди облаков и потоков несметных любуюсь горами я всласть.Под ясной луной собираю рыбацкую снасть.И слух мой еще неплохой, и волос пока что густой.Кувшин раздобыть, в одиночку напиться теперь еще хватит мне сил,Но кто бы со мной эту чашу вина разделил.«Бренность жизни познав с суетой…»
Бренность жизни познав с суетой, сыт по горло я славой пустой.Ничтожны и тысячи даней зерном, все заслуги минувших дней,Покой безмятежный сегодня на сердце важней.Внимать шуму сосен привык, люблю слушать звонкий родник.Пишу, только лишь одинокий утун мои тихие строки поймет.Пустынна река, озаряет луна небосвод.«На лице моем столько морщин…»
На лице моем столько морщин, в волосах моих столько седин.Преисполнен и книг, и стихов, только вот, они дороги лишь для меня…И, свободен от службы, ложусь подремать среди дня.В Зале Славы висит мой портрет? Оды пел Императору? – Нет.С давних пор повелось, что пока молодые, признанья и славы мы ждем…Знает только кукушка, что нынче на сердце моем.«Горы здесь на заре зелены…»
Горы здесь на заре зелены, облака на закате – красны.Возле мостика «Кисти волшебной из сна»2 свой челнок посадил я на мель…Влажный ветер повеял, рассеялся сразу мой хмель.То нахлынет на берег прилив, то отхлынет, песок обнажив.Задержаться в столичном предместье, спешить ни к чему мне в дороге моей,Из бразении здешней не знаю похлебки вкусней.
У Чжэнь «Кривая сосна» Нью-Йорк, Метрополитен
На мелодию «Тоскуя под расшитым одеялом»
Кто смог сохранить алый цвет на щеках или хоть задержать седину?Смешна преходящая жизнь, подобная длинному смутному сну.Идущий и ровной дорогой в итоге взлетит к облакам,Зачем выбиваться из сил и денно и нощно усердствовать нам?Мне кажется, словно лечу, и ветра к Пику Лотоса вновь привели,Клубятся вокруг облака, и звон колокольный раздался вдали.Отшельника старая хижина, вижу, по-прежнему тут,Однако теперь опустел среди сосен былой журавлиный приют.«Рыбацкий челнок взял за шубу соболью…»
Рыбацкий челнок взял за шубу соболью и не пожалел ни на миг.Вздыхаю, кто нынче узнает меня, ведь теперь я – Свободный старик.Домой возвращался, челнок мой и ветер и волны влекли,И в сумерках звон колокольный ко мне доносился из рощиц вдали.Зачем насмехаться, что уединенный так мал у отшельника дом,Несметные горы среди облаков и потоки в тумане кругом.Полжизни смотрел на картины чудесные в красках зари…И счастлив сегодня, что вижу пейзажи прекрасные те – изнутри.На мелодию «Турачи в небе»
Мой дом там, где дымка в лазури плывет сквозь закат в завершении дня,А бренного мира дела не касаются даже на волос меня.Пью чарку «Нефритовых рос», отправляюсь в бамбуковых рощах гулять;Читаю канон «Желтый двор» и ложусь, и любуюсь горами опять.Песни петь во все горло, притом не бояться, что будет потом,И всегда и повсюду легко расплываться в улыбке, с открытым лицом.Даже если ты понял давно: Небесами назначено ныне и впредь,Чтоб героям, подобно и людям обычным, без дела напрасно стареть.«Вслед князю Дунлинскому тыквы сажать…»
Вслед князю Дунлинскому3 тыквы сажать не хочу у Зеленых ворот,Уж лучше за рыбною ловлей пускай время жизни моей истечет.Вот первые ласточки парами всюду кружат над весенней рекой,И легкие чайки вдали лепестками слетают в вечерний прибой.Доносится песня едва, и плещет вода о борта,Вино здесь подобно прозрачной росе, рыба тает во рту, красота.Когда вопрошают при встрече меня, мол, куда возвращаюсь потом?С улыбкой киваю на лодочку я, отвечая: – Вот это мой дом.Живу в уединении
Туман над водою, сгущаясь под вечер, на берег озерный ползет,Рвут ветер с дождем тростниковую крышу, в ночи налетая с высот.Былое веселье и радость иссякли, нет рядом со мною друзей,Заботы с невзгодами множатся только, дерзанья и дух все слабей.Душа моя, глупая, не защитится ни панцирем, ни чешуей,Ничтожные чувства со скользкою кожей свернулись на сердце змеей.За книгами и за стихами вся жизнь промелькнула, как будто во сне.Но все, что познал я, в наследство потомкам оставить хотелось бы мне.На мелодию «Бабочка, тоскующая по цветку»
По улице льется звучанье свирели, и близится праздник Ханьши4,А после дождя влажный воздух наполнил цветов аромат,из садов выплывая в тиши.На башне стою, и на тысячи ли разливает сиянье закат,Из южного терема весточки жду, но во мгле обрывается взгляд.До края земли я добрался, служил, не жалея ни жизни, ни сил,За все тридцать лет не припомню ни дня или места такого,где б я не скучал, не грустил.Когда б у Небес были чувства, тогда непременно им задал вопрос:Как можно стерпеть эту горечь разлук, снег тоской убеленных волос.Длинная песнь
Бессмертным даосом Аньцы5 мне не стать, разве только в чудесной мечтеПлыть также смогу в опьяненьи по морю верхом на огромном ките.Но надобно стать мне подобным Ли Чэну6 и, мужественный генерал,Умело возглавил войска и врагов бы из древней столицы прогнал.Но стар я, и славы, сияющей златом, мне, видно, снискать не дано,Отмечен безжалостным временем, только серебряных прядей полно.В Чэнду этой осенью дали приют мне в окраинном монастыре,И глядя, как свет угасает в окошке, дремлю на вечерней заре.Как это случилось, что раньше сражался с врагами, доверясь мечу,Теперь же, стихи декламируя громко, осенней цикадой кричу?И в скорби глубокой скупаю вино я по всем кабакам за мостом,В телеге, нагруженной флягами верхом, везу на пирушку потом.И струнные плачут и трубы пронзают, и мы утопаем в вине,И кажется: так, на равнину обрушась, бурлит Хуанхэ по весне.В обычное время наверно хмельного не взял бы ни капли я в рот,Но дух дерзновенный горячий внезапно теперь вдохновляет народ.Герой постарел, но взывая к отмщенью бесчестья, позора, обид,Во мраке на бой созывающий, в ножнах мой меч достославный звенит…Вернемся с победой и выпьем с бойцами, в сраженьях страну отстояв,Когда среди ночи под снегом дойдем мы до наших исконных застав!На мелодию «У Персикового источника вспоминая старых друзей»
Все бренная жизнь, словно пальцев щелчок, лишь мгновенье, исчезнет, как сон.Не плачь по горшку, все равно ведь когда-то расколется он.Все выше и выше всходить, пить вино, ввысь смотреть одному,И петь одному, чтобы кто подпевал – ни к чему.И сколько бы лет не осталось мне, буду искать неизменно себя,Хоть тысячи ли по озерам и рекам в тумане гребя…Отвергни оковы и узы корысти, побед и обид,Увидишь: великий, весь мир пред тобою открыт.Западная деревушка
Глубо́ко в горах в благодатном местечке, где персиков много в саду,Припомнил, как воду искал и стучался в ворота я в прошлом году…Высокие ивы росли вдоль потока, к мосту повернул я коня,В деревню из нескольких старых домишек забрел в завершение дня…И пение птиц с ветерком долетало из кущ подступавших лесных,И мох по стене расползался, скрывая след тающих строчек хмельных.Из давнего ясного стихотворения вспомнились несколько слов,Когда в темноте молодая луна засияла в сети облаков.Гуляя в горах, забрел в деревушку
Не нужно смеяться, что легкое слишком — селян молодое вино,В хорошие годы для гостя – питья, да и всяческой снеди – полно.Среди громоздящихся гор и потоков не ведал, куда мне идти,И вдруг в окруженьи цветущих деревьев увидел деревню в пути.И с музыкой Праздник Весны отмечая, селяне позвали меня,В одеждах и шапках простых, пировали, традиции свято храня…Отныне, когда под луной на досуге случится мне выйти гулять,Дойду, опираясь на посох в ночи, постучусь к ним в ворота опять.Большой дождь
Нынче погоды весьма милосердные к нам,Нужно молиться, и боги ответят мольбам…Хоть временами тревожились мы о дожде,Но посмотри: все пропитано влагою, гдеВсюду на тысячи ли расстелились поля.В третью луну всходы риса прияла земля…Лето проходит, три дня поливает дождем,Веер заброшен, прохлада и свежесть кругом.Воды прихлынули, тотчас запрудив простор,Воды отхлынули, словно прорвало затор.В доме лягушки сидят на циновке моей,Утки и гуси плывут по двору у дверей.Можно и рыбу поймать среди грядок в саду,Чайки сидят на стене, ожидают еду.И светлячкам здесь раздолье, не зная забот,Светят, мерцают, летая всю ночь напролет.Слушаю шелест и шум тростника в тишине,Словно сквозь заросли долго плыву на челне…Только вздыхаю, терпения полный старик,Мне на кушетке достаточно свитков и книг.Вскоре колосья у риса налиться должны,И урожая достанет для всех до весны…Как-нибудь встретимся мы с Чжан Чжихэ7, рыбаком,И поплывем по реке Тяоси с ветерком.Чжан Чжихэ (730—781) «Песня рыбака»
У самой горы Сисайшань белоснежная цапля парит в вышине,Цветущие персики возле потока, где окуни толсты вполне.В бамбуковой шляпе – рыбак, в накидке своей травяной,Поднимется ветер, начнется ли дождь, нет нужды возвращаться домой.Причалил лодку к мосткам у деревни
С кормы увидал много разных домишек, разбросанных на берегу;От рынка доносятся звуки сабо, здесь пройтись не спеша я могу…В харчевне с соломенной крышей готовят, дымки прибивает дождем,Темнеет, и в хижинах нынче прядут, огоньки все светлее кругом.В садах апельсины пора собирать, по тропинкам плывет аромат,Уложены дикого риса снопы, и колосья сухие шуршат…Остаться бы здесь рыбаком-дровосеком, мне доли не надо иной,К чинам, даже был молодой – не стремился, тем более – старый-больной.Холодной ночью пытаюсь рассеять тоску
Осенние думы
Почуяв поживу, подобно быкам запаленным бесчинствуют все…Мне б чайкой скитаться по рекам, приют обретя на песчаной косе.Но тянутся дни, словно годы, коль долго без дела сижу и дремлю;Великое дело задумаю, только забудется все во хмелю.Разносятся звуки вальков, угасает луна в переулке глухом,Утун опадает, такая же осень и в древнем пределе родном.Где б место повыше найти, стариковским бы оком мне в дали взглянуть,На башне Дракона в сто чи высотой смог бы выискать истинный путь.Ду Фу (712—770) «В путешествии, ночью пишу о чувствах»
По травам прибрежным в ночи пробежал ветерок,Под мачтой высокой на лодке стою одинок.В долине бескрайней повисшие звезды близки,Луна разливается в волнах великой реки.Прославил меня только лишь сочинительства дар?Со службы ушел, поделом, бесполезен и стар.Куда же толкают, влекут меня ветер с волной?Один в этом мире, скитаюсь я чайкой речной.На речной башне играя на свирели в великом опьянении, сочинил