- -
- 100%
- +
© Любовь Марьянова, 2025
ISBN 978-5-0068-5278-5 (т. 2)
ISBN 978-5-0068-5279-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
КНИГА 2
Глава
–
Небо затянулось тяжелыми тучами, которые низко опустились, словно прощаясь с Олей. И вот пошел мелкий колючий снег, собираясь на плечах, капюшонах и платках людей белым покрывалом, но под ногами становился рыхлым, темным. Казалось бы, легкий ветерок, но он проникал постепенно под одежду. Ноги у людей промокли, они ежились, постукивая ногами. Почувствовав дискомфорт, начали собираться кучками, с нетерпением ожидая конца похоронной церемонии, ведя между собой тихую беседу. Некоторые разбрелись по ближним могилкам, разглядывая памятники. Старушки кутались в шали и прятали носы. Они стояли отдельно ото всех, наблюдая по возможности за каждым. Их интересовала буквально все: кто с кем пришел? кто с кем рядом стоит? почему нет попа? Затем начали сетовать на бесснежную зиму, боясь, что на дачах все деревья и кустарники вымерзли. После кинули реплику об Оле: «Вот, мол, старые живут, а молодые, красивые уходят». Затем их внимание привлекло то, что Владимир Петрович, бросив несколько горстей земли в могилу, обнял Дарью Петровну, которая стояла в норковой шубе бледная, кусая синие губы, и горько заплакал.
Владимир Петрович был в черном плаще, в черной фуражке, которая свалилась на землю, показывая его аккуратно подстриженный волос, на котором порошилась седина, хотя ему было сорок шесть лет. К нему подошел мужчина, с сильной проседью волос на голове, на котором был такой же, как у Владимира Петровича длинный расстегнутый плащ, где выглядывал черный костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Движение у него были умерены, речь сдержанная – это был Артур Леонтьевич. Владимир Петрович подобрал фуражку и стоял напротив, смотря на него усталым скучным взглядом, сморщив лоб, где появились глубокие морщины, у глаз синева и опухшие веки. На его лице была глубокая печаль, но также и былая уверенность в его колючем взгляде говорила, что он не собирается сдаваться, что он все же, сильного характера.
Тетя Шура безутешно причитала, на некоторое время она замолкала, спрашивая неизвестно у кого, где Иванушка. Сергей постоянно находился возле тети Шуры. Он стоял, казалось, отрешенный от всего и никого не замечал. Он был в черной кожаной куртке, без головного убора. На его голову падал снег, который на щеках перемешивался со слезами и, было совершенно не понятно, плачет он или это горький снег тает на его каменном лице. На вопрос тети Шуры он каждый раз вежливо отвечал, что Иванушка у соседки. Тетя Шура опять начинала причитать. Смотря на них, можно было понять, что они оба безумно любили Олю.
Когда появился холм на могиле Оли, и начали устанавливать памятник и оградку, все тут же потянулись в автобусы и автомобили, отправляясь в столовую, где должны состояться поминки по Оле.
Владимир Петрович немного задержался у могилки. Он вытащил с кармана плаща стопку конвертов, обвязанных черной лентой с бантом, и положил на могилку, засыпая их землей так, чтобы не было видно.
–
В черте города под индивидуальное строительство выдавалось шесть соток земельного участка. Почва была глинистая: после дождя – грязь, чуть просохнет – пыль. В дни строительство там было все в движении – это напоминало муравейник: кто тащил на себе бревно, кто – кирпичи, кто – песок, цемент, кто только заливал фундамент коттеджа, кто выкладывал стены, кто уже накрывал крышу. Словом, шла бурная стройка. Каждый хотел добротнее, лучше построить, чем у соседа, но ничего лучшего не выходило – все дома были в основном одинаковые, так как проекты давали одни и те же.
Для улучшения структуры почвы, люди на свои участки завозили чернозем, перегной. Задействовали каждый кусочек земли под культурные растения, оставляя немного земли для огорода. Отличались дома заборами: одни были кирпичные, другие с прутьев железа, сплетенных разным орнаментом. Владимир Петрович сейчас жил в одном из таких коттеджей.
Строительством коттеджа Владимира Петровича занимались лучшие мастера города, работали лучшие дизайнеры, была закуплена итальянская мебель. После окончания всех работ здесь было уютно, пахло роскошью.
Владимир Петрович вышел с ванны в сером махровом халате подвязанным поясом, в домашних тапочках и сел на диван с ногами. Взял газету, просмотрел все статьи, заметки и, отложив в сторону, глубоко задумался. Его душа покоя не знала, душили мысли, муки сердце давили.
«Кто даст мне исцеленье?! Белый свет стал темным склепом, умерли все, кто был дорог мне. Я один брожу, как призрак, я и сам бы лег в могилу! – печально думал Владимир Петрович. Перед его глазами пробежала вся его жизнь. Он горько каялся. Тут мысленно перед его взором появился внук, – Иван! – облегченно подумал Владимир Петрович, – ты один мне маяк, ты свет в моей судьбе унылой!»
У Владимира Петровича совершалась борьба мыслей, чувств, смысла жизни. Перед ним никогда не стояла дилемма: «Кто он?!» Сейчас же у него происходила ломка душевного чаяния. Он до физической боли хотел видеть Валентину Николаевну, Олю! Но он ничего не мог сделать! Он не мог повернуть вспять время. Владимир Петрович понял, что никакое богатство в мире и никакое знатное великое знакомство не сможет вернуть дорогих его сердцу людей. Он чувствовал бессилие и от этого еще больше страдал.
Владимир Петрович встал, бесцельно побродил по комнате, затем подошел к окну, где мороз рисовал причудливые тончайшие узоры. Владимир Петрович смотрел на них и думал: «Человек – это песчинка во вселенной, которая куда дует ветер туда и летит. И собирает ветер эти песчинки в бархан. Которые песчинки наверху, тем вольготно, легко дышать! Но тут опять поднимается ветер и срывает песчинки вначале верхние – и летят они опять в неизвестность!» – обида сдавила ему горло. Захотелось хоть на кого—то свалить непомерную тяжесть! Он еще не решил на кого, но твердо произнес вслух: «Нет, ни один я полечу! Прихвачу кого—нибудь!»
–
Владимир Петрович гладко побрился, надел свежую синего цвета рубашку, черный костюм безукоризненно выглаженный. Он к себе и к вещам относился бережно всегда, а сегодня особо. Он собирался навестить внука, к которому никогда глубоких чувств не имел, но сегодня ему хотелось видеть его. Он решил забрать его домой, ведь это его внук и он не должен жить где—то. Он заберет его и тетю Шуру и станет намного легче жить! Он забудет, что это сын ненавистного преступника!
Когда Владимир Петрович увидел Ивана, который сидел, наклонившись за столом и, что—то старательно выводил на бумаге карандашом, в его сердце кольнула вражда, к этому казалось, подросшему ребенку. Иван был похож на Олю такое же овальное лицо, ее прямой нос, карие большие глаза с огромными закручивающими ресницами. Но у него был Женин высокий лоб, который морщил так же, как Женя, такой же, как у Жени кудрявый густой, но светлый волос, который доставал до плеч. Оля была миниатюрная, а по Ивану даже в его два года, глядя на его крепкие ручонки, сразу было видно, что он будущий мужчина. В его взгляде, поведении Владимир Петрович видел Женю.
Александра Андреевна накрыла на стол и поставила графин с водкой. Они выпили.
Разговор начал Артур Леонтьевич. Он сидел напротив Владимира Петровича в спортивном костюме, прямо держа осанку, говорил тихо спокойно, аккуратно накалывая на вилку отрезанный ломтик отбивной котлеты. Артур Леонтьевич вел себя так, будто за ним наблюдает целая аудитория глаз.
– Владимир Петрович, чем собираетесь заниматься? Я слышал, что Вы купили магазин.
– Да решил попробовать себя в бизнесе. Я думаю получиться. Вон у нас магазин выкупил инженер и, кажется, у него, получается, – сказал Владимир Петрович, затем задумался, вздохнул и продолжил, – а партия сейчас никому не нужна, вон на площади сжигают партбилеты.
– Да, конечно, если деньги есть можно попробовать, – вступила в разговор Александра Андреевна.
– У меня немного есть. А у Вас?! Я думаю, если у инженера есть так у Вас и подавно, – скептически произнес Владимир Петрович, затем немного насмешливо добавил – деньги что, вон их сейчас сетками носят. У нас зарплату выдали один раз мелкой купюрой, так один чудак специально положил их в сетку и, размахивая ею, шел домой и никто даже не удивился. Инфляция идет, деньги обесценились. Умные люди кооперативные квартиры накупили и за полгода выкупили. А такие как Вы заводы выкупают за купоны, а Вы деньги. Смотрите, передержите…
– Владимир Петрович, у нас таких денег нет, чтобы заводы выкупать, а … – начал Артур Леонтьевич.
– Есть, не надо плакать! Наливай, а то и водка прокиснет. Нет денег это Ваше дело, не люблю чужие деньги считать. Купоны куда дели?! Эх, всю жизнь не будешь жить с Сергеем, подумай о нем и купи заводик, да в придачу пару магазинов. Долго так не может быть. Слухи идут, что деньги поменяются. Тогда вот он локоть, а не укусишь. Мне просто жаль Вас, да и внука Вы растите, не бойсь, привыкли к нему, аль мне отдадите?
– Привыкли? Мы его полюбили, да и Сережа не хочет с ним расставаться, – тут же проговорила Александра Андреевна. Она боялась, что очень мало времени прошло, как не стало Оли и если Владимир Петрович заберет Ивана, Сергей совсем загрустит, он и так ходит как неживая мумия.
– Хорошо, – облегченно вздохнул Владимир Петрович, – придется принести вам все документы на него или повременить посмотрю. Я тоже хотел бы побыть с внуком.
Владимир Петрович знал, что они скупы и никак не могут расстаться с деньгами, которых у них немало. Накопление денег – это их хобби.
Их квартира напоминала ему музей. Мебель была дорогая, но уже немодная. В шкафу посуда находилась только серебренная и из китайского фарфора, с которой они никогда не ели и только строго раз в неделю протирали. Окна постоянно закрыты тяжелыми шторами, чтобы солнечные лучи не попадали на мебель, книги, которых было много: в гостиной – в мебельной стенке, в спальне – в книжных шкафах, которые стояли вдоль стены. На стенах висели картины, которые тоже составляли немалый капитал. Здесь пахло нафталином.
Владимиру Петровичу захотелось открыть окна, раскрыть настежь двери балкона и запустить свежий воздух, но Александра Андреевна болела. Она постоянно доставала носовой платок и вытирала им нос и никак не могла допить крохотную рюмочку водки, и все куталась в большую пуховую шаль. На ее лице была подчеркнутая усталость. Она больше походила на домохозяйку в домашнем желтом платье, которое желтым оттенком отдавалось на ее круглом лице, делая его болезненным. Видя ее сейчас, никто не мог и предположить, что она полностью отдается работе, которую обожает. На ногах у нее были две пары вязаных носков и тапочки. Александра Андреевна была примерной больной и всегда принимала все лекарства, что ей выписал врач, делала все процедуры.
Владимир Петрович долго не мог оставаться здесь. Он попрощался с внуком и ушел.
Подходя к своему коттеджу, увидел машину. Когда он поравнялся с ней оттуда вышел «Грузя». Хотя уже было темно, Владимир Петрович на его подвижном лице усмотрел тревогу. Да и суетливые его движения говорили о том, что что—то случилось серьезное. Он протянул Владимиру Петровичу потную руку, и молча, обошел свою машину, пиная шины колес, так будто там его враг, держа в карманах меховой куртки руки.
– Что произошло? Зачем приехал? Я говорил…, – возмущено проговорил Владимир Петрович, открывая железные ворота, кирпичного забора.
– Владимир Петрович, здес ситуаций изрядный, – нервно произнес «Грузя»
– Выкладывай!
– Я этот сука здес поймал! – тривиально сказал «Грузя», открывая заднюю дверцу машины.
Радость придавила грудь Владимиру Петровичу, он схватился за сердце и, прислонился к забору. В висках стучало: «Валентина! Валентина! Валентина! Решилась, все же решилась прийти. Милая Валентина! Как я истосковался по тебе! Боже ведь она не знает, что нет Оли! Как ей сказать?! " – у Владимира Петровича лезли мысли одна за другой. Но он не допускал, ни на секунду что это, не Валентина Николаевна. Затем он обратился сам к себе: «Возьми себя в руки. Лишь бы она была здорова, сейчас ей и не надо знать. Она мне все простила! Хорошо! Валентина, милая Валентина!»
Владимир Петрович хотел подойти к машине, но ноги стали ватные. Чтобы не показать свою слабость, он властно, как только мог, произнес:
– Приведи ее домой. Я сам с ней разберусь.
– Может домой не надо! – ничего не понял «Грузя».
– Домой я сказал, – грубо произнес Владимир Петрович, тут же придя в чувство, он не любил, когда ему перечат.
«Грузя», тупо посмотрел на Владимира Петровича, потирая правую руку об бок. Затем отправился к открытой дверце машины.
Владимир Петрович буквально влетел на второй этаж. Дух жизни, здоровья, отчаянной радости переполнял его. Он был готов взлететь на небеса. Если Валентина Николаевна простила его, он будет самым послушным мужем и больше никогда в жизни не огорчит ее. Только бы она простила его! Вдруг он вспотел, виски закололи: «Почему я думаю, что она пришла мириться?! Может, она пришла убить меня?! Может она знает, что Оли больше нет и, решила…, нет! Она ни такая! Да, в конце концов, какая разница, она живая и здоровая раз нашла меня, а это главное! Я ни за что не отпущу ее, даже если мне придется применить силу! Нет Валентина, ты уже отсюда никуда не уйдешь! Мы опять заживем счастливой семьей. Пусть без Оли, но мы постараемся быть счастливыми. Жаль, конечно, что наша дочь так рано ушла. Может, возьмем Иванушку…, нет! Иванушку нет. Я не хочу. Нет, я больше не хочу мрачных мыслей. Где Валентина?! Что он как черепаха идет? Почему они долго поднимаются? Может она не может ходить? Нет, он сказал, что она здесь ходила? Валентина, ты мне простила!»
– Что ты с ней сделал?! – задыхаясь, спросил Владимир Петрович, когда увидел тяжело дышавшего «Грузю», у которого на руках была женщина без сознания.
– Она плохо вел себя здес, – став одной нагой на колена и, улаживая ее на ковер, почти под ноги Владимиру Петровичу, спокойно сказал «Грузя».
Владимир Петрович присел на корточки и долго смотрел на женщину, потом встал и, отвернувшись от «Грузи» спросил:
– Кого ты мне принес? Зачем она мне? Ты тупой, …, – он грубо выругался.
– Слюшай, Владимир Петрович, может я ни такой плохой. Зачем городишь? Она знает, где ты! Тюрьма хочешь? Свой друг скажет, ты тюрьма пойдешь!
– Понимаешь, не нужна она мне. Не хочу я ничего. Другой я стал. Не хочу видеть я ни тебя, ни ее. Зачем мне все, когда у меня не семьи…
– Голова потерял, говоришь непонятно. Тюрьма хочешь.
– А в склепе лучше? – с грустной иронией спросил Владимир Петрович
– Слюшай, я не могу, понят, но тюрьма хорошо понимаю. Думай, она вычислила тебя…
– Подожди, я сейчас приду. Понимаешь, мне надо немного подумать.
– Тебе много надо подумат. Только она сейчас глаз откроет.
– Убери ее в кладовку, – решительно сказал Владимир Петрович, – сам жди меня здесь, ясно?!
– Ну, вот это и ладушки! Это ты!
–
На улице ночью выпало много снега, прибавив дворникам работы. Они уже с раннего утра чистили дворы, большими лопатами из фанеры, обитыми на конце жестью. Дети, радуясь мокрому снегу, тут же дружно принялись строить снежную горку.
Солнце было затянуто пеленой и, пасмурно смотрело на землю. Чернильные тучи в некоторых местах ватными облаками плыли почти над самыми крышами домов.
Александра Андреевна с работы зашла в магазин, она это делала нечасто. Обязанность хождения по магазинам возлагалась на Артура Леонтьевича, так как Александра Андреевна не хотела обременять себя еще одной обязанностью и как могла, сопротивляясь, когда ее просили что—то купить из продуктов, но иной раз она позволяла себе это сделать. Сегодня же она знала, что Артур Леонтьевич задержится на работе, а дома хлеба не было, и она решилась все же зайти в магазин. Купив хлеб и, медленно поднимаясь по лестнице, думала: «Если Сергей дома заставлю его почистить картофель и приготовить пюре».
Открыв дверь, от увиденного она растерялась, на полу вроссыпь валялись осколки огромного зеркала, которое весело в прихожей. Около этих осколков стояли Сергей и Иван. После некоторого замешательства она вдруг произнесла:
– На улице прекрасная погода. Надень Иванушку, мы с ним прогуляемся.
Сергей, молча надел на него цигейковую шубу и подвязал солдатским ремнем. Потом надел на него солдатскую шапку ушанку, потому что никакой другой шапки Иван не признавал. Затем на руках вынес его во двор, Александра Андреевна шла сзади, держась рукой за перила лестницы.
Александра Андреевна с Иваном подошли к детям, которые делали снежную горку. Иван немного постоял, посмотрел на ребят и тихо подошел поближе к ним. Нагнулся, взял комок снега и подал ребятам. Они засмеялись и сказали, чтобы он сам прилепил его к горке. Иван посмотрел на Александру Андреевну, как бы спрашивая у нее разрешение. Александра Андреевна в знак согласия кивнула ему головой. Ивану понравилось это занятие и он, кряхтя, нагибался за снегом и подходил к горке, хлопая по ней варежками, на которых прилипло снегу больше, чем он подносил.
Александра Андреевна в норковой шубе и норковой шляпе тихо ходила по двору, краем глаз наблюдая за Иваном. Буквально сзади Александры Андреевны вплотную подкатила машина. Александра Андреевна, вздрогнув быстро, что не свойственно ей, отскочила в сторону.
– Что напугалась? – выходя с машины улыбаясь, спросил сосед. Он был примерно одинакового возраста с Александрой Андреевной.
– Вы взрослый человек и так поступаете. Если бы у меня было слабое сердце? – достав носовой платочек и, протирая вспотевший лоб, сказала Александра Андреевна.
– Поэтому я выключил мотор, но ты все равно услышала, – ничуть не смущаясь, что напугал Александру Андреевну, насмешливо произнес он, положив руки на сильно выделяющийся живот.
Александра Андреевна вздохнула и пошла в сторону, где оставила Ивана с детьми. Не увидев его там, она спросила детей об Иване. Но дети только пожимали плечами.
Александра Андреевна растеряно, оглядываясь во все стороны, быстро завернула за ближайший угол дома. Сосед пошел за ней.
– Александра Андреевна, в чем дело? – спросил он.
– Иванушка куда—то ушел буквально, в то время как я с Вами говорила? – тревожно проговорила она.
– Да не переживай, куда он мог так быстро уйти. Он же маленький. Давай ты в эту сторону, а я в другую, не переживай сейчас найдем, – ободряюще сказал сосед и быстро пошел в другую сторону.
Затем они прошли все ближние дворы, но Ивана нигде не было. Александра Андреевна расстроенная, вся в слезах зашла домой.
– Что случилось? – взволновано спросил Сергей.
– Иванушка …, – только и смогла выговорить Александра Андреевна и тут же горько навзрыд заплакала.
Сергей, на ходу надевая куртку, выскочил во двор. Подойдя к ребятам, он попросил их пробежать все дворы, подворотни, подвалы. Сам тоже начал поиски Ивана.
–
Владимир Петрович уверенной походкой вошел в комнату, в которой оставил «Грузю», но его там не оказалось. Владимир Петрович спустился вниз по лестнице на первый этаж прошел все комнаты, но и там его не было. Владимир Петрович подошел к дверям кладовой комнаты, прислушался, услышав шорох, он тут же отошел. Он понял, что Рахима пришла в сознание и в темноте хочет понять, где находится или уже ищет выход. Владимир Петрович задумался: «Где этот недотепа?! Что он себе вообразил?! Я с ним же расправлюсь, так, что он на всю жизнь запомнит, как шутить со мной!» – но тут же мысленно одернув себя и, с грустью произнес, – нет! Не хочу я уже ни с кем расправляться!
Услышав отчаянный стук в двери кладовой комнаты, Владимир Петрович начал размышлял вслух:
«Да, круто он хочет меня подставить! Что ему надо от меня? Деньги?! Нет. Он что—то большее хочет! Запугать?! Но, нет, „Грузя“, меня так просто не возьмешь! Нет, это так тебе даром не пройдет. Ладно, он свое дело сделал! Что мне теперь делать?! Он сейчас вызовет милицию, и меня закроют за воровство людей! Если Рахима поймет, что она у меня она ни за что не поверит, что я к ее похищению никакого дела не имею. И прав был „Грузя“, что она спит и видит, как меня посадить за решетку. Дернуло меня за язык, чтобы он привел ее сюда. Но я думал…. Думал, думал, нечем мне думать. Почему я сделал эту ошибку?»
Стук в дверях продолжался и мешал Владимиру Петровичу сосредоточиться. Владимир Петрович прошел во вторую половину дома.
Зазвонил телефон, Владимир Петрович поднял трубку. Когда он услышал голос, решение пришло мгновенно. Это был его давнишний должник. Когда—то он спас его от тюрьмы. Теперь его очередь помочь Владимиру Петровичу.
Толгат Хамзенович, так звали его должника, звонил ему, чтобы назначить встречу. Владимир Петрович был несказанно рад. Такого поворота он и не мог себе представить.
Владимир Петрович накрыл на стол и, сидя на кресле с нетерпением ожидал гостя.
Когда Толгат Хамзенович пришел Владимир Петрович широко улыбнулся и протянул ему руку. Потом, дружески хлопая Толгат Хамзенович по плечу, произнес:
– Здравствуй, Толгат Хамзенович. Как твое здоровье? Как жена, дети? Вижу хорошо. Животик появился, добротная дубленка, сапоги видно итальянские, да и шапка норковая видно не с базара.
– Здравствуй Петрович. Приношу тебе свои соболезнования. Слышал, но прийти не смог, извини.
Владимир Петрович провел его в гостиную, усадил на белый кожаный диван, подкатил к нему стеклянный журнальный стол на колесиках, включил дистанционным управлением цветной с большим экраном телевизор. Сам сел, напротив, в такое же, как диван кресло.
Владимир Петрович был в коричневых брюках и в коричневом свитере. Внешне был спокоен, как всегда, но некоторая суетливость в его поведении и блеск глаз, говорили о том, что он чем—то озабочен.
Толгат Хамзенович был в светлых брюках и красном костюме, которые, казалось, его больше занимали, чем внешний вид и заботы Владимира Петровича, так как он все время что—то невидимое стряхивал то с рукав пиджака, то с брюк, то поправлял пиджак. Хотя это тоже говорило, что у него были свои проблемы, свои планы и свои заботы, которые его мучили и давили нерешенными задачами.
– Говори, что хочешь? – спросил Владимир Петрович его, наливая коньяк в рюмку для водки, – вижу, прищурил свои глаза, словно боишься, что песок попадет в них. А твоя хитрая улыбка на лице говорит о том, что план непростой у тебя.
– Петрович, ты человек мудрый. Я к тебе за советом. В аренду хочу взять магазин обувной с последующим выкупом, но боюсь прогадать…
– Прогадать?! Толгат Хамзенович кто это прогадывал, когда недвижимость брал?! Если деньги есть бери. Люди в подвалах магазины делают, квартиры на первых этажах скупают. А тут магазин готовый, люди привыкли ходить туда и, будут ходить туда, кто бы ни был хозяином. Какие бы не были новые магазины рядом, они будут поначалу ходить в этот магазин, но, а если все же, не наладишь хорошую поставку товаров, так это будешь сам виноват. Что могу сказать? Бери.
– В подвале у стадиона? Да это же мой магазин.
– Не тяни что хочешь? Думаешь, что на затылке округленную лысину имеешь, так уже и умнее всех. Я вижу тебе надо, чтобы этот магазин копейки стоил. Я тебе сделаю…
– О, аллах, я век тебе благодарен буду. Сделай, дорогой, сделай, – сдержано, не показывая эмоций, сказал Толгат Хамзенович, – я добро не забываю.
– А помнишь…
– Ай, зачем напоминаешь, помню я, помню. Если что надо я тоже помогу.
– Как твой сын Айдын? Женил его?
– Нет. Уже бы внуков хотелось бы. Ты же знаешь у нас у казахов надо, чтобы наследник обязательно был. Девушку бы ему хорошую.
– Калым даешь?
– Все отдам. Он у меня один. Жена так и не смогла подарить мне еще одного сына, все девчат носит у меня их четверо.
– У меня есть для тебя хорошая девушка. Она хороша собой, высшее образование имеет, семья порядочная.
– За высшее образование надо больше калым давать.
– Ты же сам сказал, что он у тебя один…
– А ты что в сваты набиваешься? – шутливо спросил Толгат Хамзенович, но уже насторожившись.
– А что? Ему, если я не ошибаюсь за тридцать.
– Я что—то тебя не пойму.
– Я тебе делаю услугу, ты мне тоже сделай. Ты сам говорил, что не забыл, что я тебя от тюрьмы и от сумы спас. Давно, правда, это было, но тогда я попотел, чтобы ты сегодня магазины покупал.
– Петрович не надо мне напоминать, – Толгат Хамзенович встал и заходил по комнате, опустив голову и, немного наклонившись вперед, обхватив руки за спиной. Он был крепышом маленького роста, шустрый, хитрый. У него было темно—серое лицо, прямой нос и тонкие губы, которые всегда готовы растянуться в хитрой улыбке. Узкие карие глаза всегда блестели, но они могли смотреть и с гневом.