СЕРДЦЕ ФЕНИКСА

– Я хочу пойти на бал, – сказала Фрейя, и в ее голосе не было просьбы, было заявление.

Бабушка внимательно посмотрела на нее, потом на хрупкий росток, и ее лицо озарилось медленной, теплой улыбкой.

– Ну что ж, – сказала она. – Значит, нам с тобой предстоит работа. Начинаем завтра. А пока – пей. Нервы успокаивает.

Фрейя взяла чашку. Рука все еще дрожала, но уже не от отчаяния, а от предвкушения. За окном сгущались зимние сумерки, зажигая в окнах Лимори золотые огоньки. Она смотрела на них и больше не чувствовала себя заключенной. Она чувствовала себя архитектором. Архитектором своего собственного, самого главного чуда.

На следующее утро жизнь Фрейи обрела новое измерение – измерение цели. Обычные часы, заполненные уроками по скайпу и чтением, отступили перед главной задачей. Бабушка Эльмира, отложив вязание и траволечение, превратилась в строгого, но любящего тренера.

Их работа началась не с ног, а с головы.

– Сила Видения, дитя мое, рождается здесь, – бабушка легонько коснулась пальцем ее лба, – и здесь. Ладонь она прижала к ее груди, к источнику того самого тепла. – Ты не можешь приказать телу идти. Ты должна убедить его, что оно уже идет. Что это – его единственная возможная реальность.

Они начинали с малого. Фрейя закрывала глаза и концентрировалась на кончике своего мизинца на ноге. Она представляла, как по нему пробегает мурашка, как он шевелится, сгибается. Сначала ничего. Только напряжение в висках. Но через час упорных попыток, когда она уже готова была сдаться от разочарования, она почувствовала это. Едва уловимое, похожее на пульсацию, движение. Оно длилось секунду, но они с бабушкой переглянулись, и в воздухе снова прозвенел тот самый хрустальный звон.

– Вот видишь, – улыбнулась Эльмира. – Он просто спал. Ты его разбудила.

Днем Фрейя тренировалась с зеркалом. Она подкатывалась к нему вплотную и, глядя на свои отраженные ноги, лежащие на подставке, представляла, что они стоят на полу. Она визуализировала каждую деталь: как ступня принимает на себя вес тела, как напрягается икра, как выпрямляется колено. Это было изматывающе. Иногда от перенапряжения у нее начиналась мигрень, и бабушка заставляла ее делать перерыв, угощая медовым печеньем и рассказывая старые семейные истории о их предках, чей Дар когда-то строил мосты и усмирял бури.

Но чудеса, маленькие и значительные, продолжали случаться. Однажды, когда Фрейя с закрытыми глазами представляла, как идет по росе, на подоконнике в ее комнате, вопреки всем законам ботаники, распустился крошечный голубой цветок ледяника – растение, что цветет только в первые заморозки. Другой раз книга на столе сама перелистнула страницу именно в тот момент, когда она мысленно сделала свой первый уверенный шаг в визуализации.

А потом пришло время для самого сложного. Для танца.

Бабушка нашла на чердаке старый патефон и пластинки с вальсами. Скрипучий, потрескивающий звук наполнил комнату, и Фрейя снова закрыла глаза. Она представила, что Ориан здесь. Что он берет ее за руку. Она положила свои руки поверх воображаемых и начала двигать коляску в такт музыке. Медленно, плавно, рисуя круги по центру комнаты.

Она кружилась, и слезы текли у нее по щекам, но это были слезы не жалости, а невероятного, преодолевающего боль восторга. В эти моменты она чувствовала ноги. По-настоящему. Не как отдельные, неподвластные ей объекты, а как часть себя, готовую к движению. В воздухе вокруг нее трепетали пылинки, начиная светиться, как микроскопические светлячки, вытанцовывая узоры в такт мелодии.

Как-то раз, войдя в комнату в разгар таких «репетиций», бабушка замерла на пороге.

– Он придет за тобой, знаешь ли, – тихо сказала она. – Не сомневайся в этом.

– Как ты можешь быть так уверена?– выдохнула Фрейя, останавливая коляску.

Бабушка подошла к окну и провела рукой по стеклу.

– Потому что ветер шепчет. Мы всегда получаем то, что видим по-настоящему.

До бала оставалось меньше недели. Фрейя уже могла мысленно вызывать отчетливое тепло во всей стопе и легкое подрагивание в коленях. Она научилась направлять свою энергию так, что карандаш на столе мог сам подкатиться к ее руке. Она была готова на сто процентов… в своем воображении.

Но однажды вечером, когда она, уставшая, смотрела в окно на первые огни вечернего Лимори, ее пронзила холодная стрела сомнения. А что, если это все самообман? Что, если на балу, в толпе, среди чужих взглядов, ее Дар откажется работать? Что, если Ориан не подойдет? Что, если он уже с кем-то?

Паника сжала ее горло. Тепло в ногах исчезло, сменившись ледяной тяжестью. Она снова была просто девушкой в коляске, которая играет в глупые, несбыточные фантазии.

И в этот момент дверь в ее комнату тихо скрипнула. На пороге стояла бабушка. В ее руках был сверток, завернутый в старую ткань, от которой исходил слабый серебристый свет.

– Пришло время, Фрейя, – сказала она мягко, но твердо. – Пришло время примерить платье.

Фрейя замерла, не в силах отвести взгляд от свертка. Ткань, в которую он был завернут, казалась соткана из теней и тумана, но из складок струился мягкий, фосфоресцирующий свет.

– Но… как? – прошептала она. – У нас нет…

– У нас есть всё, что нужно, – перебила ее бабушка, и в ее глазах вспыхнули озорные искорки, похожие на те, что зажигались на небе в ночь северного сияния. – Наш Дар, детка, не только в головах и сердцах. Он – в руках. В памяти пальцев. Это платье шила еще моя бабушка для своей первой магической встречи. Оно ждало тебя.