Оливия из Гента

***

Звук подков по мостовой разбудил Оливию. Не успела она забраться на приставную лавку, чтобы посмотреть в окно, как раздался настойчивый и громкий стук в переднюю дверь, которой Петерсы не пользовались.

– Кто там? – спокойно спросила девушка, подходя к наглухо закрытой на три огромных засова дубовой двери.

Привычно заправляя кудрявые локоны под ночной чепец, она оглянулась, будто искала поддержки кого-то близкого и сильного. Верный пёс был уже рядом и, ощетинившись, грозно зарычал.

– Вестовой из ратуши. Откройте! – негромко ответил незнакомец.

– Я не могу открыть. Что вам нужно, господин? Если сообщение для моего отца, прошу передать через дверь, – также приглушенно произнесла Оливия. – Впустить же вас я не могу! Для посещения вы, месье, выбрали слишком ранний час!

– Тогда передайте вашему батюшке, мадемуазель, что в городе погромы. Ваша таверна и магазины разграблены французами. Вы в опасности! – всадник вскочил на коня и, мгновение спустя, уже мчался по мостовой в сторону собора Святого Николая.

– Бог мой, что же делать? – испуганно прошептала Оливия, взглянув на напольные швейцарские часы, занимавшие весь угол гостиной. Стрелки показывали четверть пятого… – Будить отца?..

Следовало немедленно сообщить эту страшную весть, но разбудить больного старика она не решилась. «Скоро наступит рассвет, и тогда я приду к нему за камнем, как сказала вчера вечером, и сообщу эту новость. Ничего не изменить, раз всё уже случилось», – решила она и, погасив свечу, снова забралась под тёплое одеяло.

Сон пропал… Волнение охватило девушку. Нервная дрожь, пробиваясь изредка, затем полностью овладела всем её телом. Девушка села в постели, стуча зубами, обхватила ноги руками и постаралась успокоиться. Верный ирландский волкодав Бэр, виляя хвостом, подошёл к ней и преданно положил лохматую морду на край кровати, вопрошающе глядя на свою хозяйку угольно-черными глазами.

– Я очень, очень боюсь, Бэр! Что нас ждет? Что с нами теперь будет? Как я скажу папа`? Он так плох! Эта страшная весть убьет его…

– Оливия! – послышался сдавленный голос отца. – Кто там? Приди и расскажи мне! – привычно потребовал он.

Делать было нечего. Девушка на ощупь надела свои тапочки, накинула на плечи вязаную шерстяную шаль, зажгла свечу и, крепко ухватив бронзовый подсвечник правой рукой, направилась по скрипучей деревянной лестнице наверх в комнату отца.

– Доброе утро, папа`! Что вам не спится? Велите принести отвару? – спросила девушка.

– И тебе, душа моя, доброго утра! Хотя утро для меня давно перестало быть добрым. Так кто там был? Кто стучал в нашу переднюю дверь в столь неурочный час? – с искренним любопытством спросил старик, благодарно принимая помощь дочери, поправившей его подушки.

– Вестовой из ратуши! В городе погромы. Таверна наша и магазины разграблены солдатами Наполеона. Но вы не печальтесь, мы ведь живы, справимся! Надо только чуть подождать, понять, что будет дальше? – стараясь сдерживать волнение, сказала Оливия.

– Бог мой! То одно, то другое! Что им всем дался наш добрый Гент? Ты права, душа моя, надо подождать, не будем торопиться. Однако если французы останутся тут надолго, следует сделать опись потерянного и поврежденного имущества и предъявить бургомистру. Но как мне это сделать? Я совсем не могу держаться на ногах! О, Бог мой! За что мне такие боли и страдания?! Почему Ты не дал мне наследника?! Надо будет послать записку моему нотариусу, господину Лемке. Пусть он займётся нашими делами. Если бы у меня был сын! – привычно взмолился старый Нолан.

– Перестаньте, отец! К чему ваши стенания? Бог вас не слышит, у него, кроме вас, много забот! Вдруг ваш сын был бы транжирой или, того хуже, – совсем никчёмным человеком. Что бы вы сказали тогда? Скажите лучше, где вы храните деньги и векселя? Надо их припрятать хорошенько. Не ровен час, французы начнут обходить дома и грабить, – неожиданно серьёзно и деловито сказала Оливия.

– Да, да, всё верно! – спохватился старик, мгновенно соображая, что слова дочери как нельзя вовремя сказаны. «Вот она порода! Моя дочь! Умница! Жаль только, что красивая. В свою мать! Не пропустят французы такую жемчужину! Господи, убереги нас от коварства врагов!» – Вот ключ от потайной двери в хранилище… – снимая один из двух ключей, висевших у него на шее, сказал он. – Вход находится за … секретером. Нажми на рычаг сбоку, шкаф отодвинется. – Старик оживился и готов был сам проделать все эти движения, жаль, что ноги его не слушались…

– Не поддаётся! – толкая в боковину массивный старинный секретер, ответила Оливия.

– А ты не отпускай кнопку! Нажимай на рычаг и двигай… – посоветовал отец.

– О! Пошло! – вскрикнув от удивления, сказала она, переводя дыхание.

Наконец, с помощью потайного встроенного механизма тяжёлая махина с полками, многочисленными выдвижными ящичками и откидным столиком была отодвинута в сторону от стены. За этим неприглядным массивным шкафом, который Оливии казался рухлядью, заполненной старыми гросс-книгами отца, некогда важными папками с деловыми бумагами, семейными документами, старыми письмами, всевозможными шкатулочками и узелками с пуговицами, камешками и разной никчёмной мелочью, находился ещё один встроенный шкаф. Его кованая дверца была закрыта на внутренний замок, ключ к которому девушке только что передал отец. Открыв потайную дверцу, изумленная дочь Нолана Петерса была удивлена ещё больше. На полках хранилось множество аккуратно сшитых холщовых мешочков, под завязку наполненных драгоценными камнями, золотыми и серебряными монетами. Рядом стояла шкатулка с украшениями матери и лежала стопка ценных бумаг.

– Оливия, малышка моя, теперь это всё твоё! Постарайся сберечь и приумножить свои ценности! Но прежде всего, постарайся в наступившие трудные времена сохранить себя в добром здравии, целости и сохранности! Возьми всё, кроме бумаг и одного мешочка с золотом и серебром, и отнеси в кухню. Там, за котлом в стене, есть второй тайник, который открывается вот этим ключом, – отец снял с шеи ключ побольше и протянул его дочери. – Закрывай скорее всё и придвинь старый секретер на место! Если к нам и придут голодные французские солдаты в поисках чужого богатства, я сам им отдам мой ключ, пусть забирают то, что там теперь осталось. Не думаю, что они решат перевернуть наш скромный дом в поисках больших сокровищ. Они должны будут поверить, что у старика есть только то, что он им сам отдаёт взамен на жизнь своей единственной дочери. А остальное ты спрячь в более потайном месте, которое я тебе назвал. Ключ тоже в надёжное место положи. Сама же можешь с зажжённым факелом спуститься в подвал. Там есть чёрный ход до нашего хутора. Дойдёшь до него, но днём не выходи! Неподалёку в горе есть пещера, где ты сможешь пробыть некоторое время, пока всё не уляжется. Если же французы будут бесчинствовать долго, сама решишь, как лучше поступить. Может быть, вернёшься и будешь жить здесь также тихо и спокойно. Или же решишь провести какое-то время уединённо. Припасов с продовольствием в горном убежище хватит надолго. А ручей там совсем рядом. Вот, родилась бы ты неприглядной или уродливой, был бы тогда твой бедный отец спокоен! А так душа моя не на месте! Боюсь за тебя, цветок мой небесный! – расчувствовался старик и протянул к дочери свои сухие, костлявые руки…

– Отец! Ну, что вы, в самом деле? Не время для сантиментов! Вот, уберу всё сейчас в другое место и вернусь к вам. Никуда я не уйду от вас, пока мы оба живы! Нет у меня, кроме вас, никого! Как суждено, пусть так и будет! А вдруг французы – не такие уж и кровожадные? Может быть, они не станут крушить и убивать, раз уж снова вернулись на наши земли? Зачем же им рушить то, что им и так принадлежит? Посмотрим… – девушка с усилием вынимала из потайного шкафа материнскую шкатулку с украшениями, увесистые мешочки с монетами и драгоценными камнями, затем, сделав всё, как велел отец, поспешила вниз. Перепрятав ценности в другой тайник, она вернулась, уже одетая в повседневную одежду – сарафан темно-зеленого цвета, туго стянутый корсетом поверх белой рубашки, собранной на груди вшитой вовнутрь тесьмой и застегнутой книзу от горловины на множество маленьких блестящих пуговиц.

Повыше приподняв подушку, чтобы она оказалась за спиной больного, и ловко поставив на постели перед стариком специальный невысокий деревянный столик, на котором ещё дымились утренний кофе и ячменная каша, девушка села неподалеку в уютное кресло, стоявшее в изголовье кровати.

– Как думаете, папа`, когда к нам явятся наши завоеватели? – задумчиво спросила она.

– Кто же их знает?! Наверняка, им пока есть чем заняться помимо нас. Однако мы должны быть начеку. Раз ты не пожелала меня оставить одного, знай, что страшнее врага может быть только обозлённый и голодный враг! Так что, если уж придут, присмотрись, кто из них важнее, и говори с ним спокойно и без страха. Будь вежливой и гостеприимной. Кто знает, может быть, это поможет. Такое в Генте не впервой, дочь моя! Так уж заведено, что войны забирают жизни мужчин, но дают новые жизни женщинам, обновляя кровь народа. Так уж бывает! Такова жизнь!

– Как это так? Что это значит? «Дают женщинам новую жизнь»? – переспросила Оливия.

– А то и значит, что воины-победители пользуются женщинами бесплатно и без обязательств. Рождаются дети. Но какая добрая мать бросит своё дитя, которое носила под сердцем? Вот и рождаются, и вырастают новые люди…

– Ясно! – многозначительно сказала девушка, забрала остывший за ночь камень и молча ушла вниз.

– О, времена! – прошептал сквозь слезы старик. – Видно, ещё долго не будет покоя на этой грешной земле! Вражеские полчища, как голодные стаи волков, рыщут по миру! Вот и теперь, эта обозленная провалом в России и Европе французская армия Наполеона, потерпевшая поражение от войск коалиции, снова, отступая, вошла в наш старый, добрый Гент. Люди опять ждут худшего. «Времена и события бывают разными, но беды и опасности остаются неизменными! Сколько ещё горя должны увидеть мои уставшие от слёз глаза, сколько страданий предстоит выдержать моему бедному сердцу?!» – молча подумал старый Нолан, вздрагивая всем своим щуплым телом от нахлынувших переживаний и вытирая рукавом ночной рубашки горькие слёзы.

«Что же, история наша такова! В средние века за эти земли сражались не только фанфароны французы, но и хитрецы англичане. Потом испанцы, австрийцы… Сколько же их прошло через наши края?» – рассуждал старый Нолан, глядя в потолок, словно надеялся увидеть там картину будущего.

Так и было! Однако бельгийцы понимали, что во многом их положение отличается от других народов Европы. Тон во Фландрии и Голландии всегда задавали богатые торговцы, для которых разумное, экономически подходящее устройство страны было важнее сословной гордыни дворян. Несмотря на длительную политическую зависимость от Испании, где господствовали совсем другие нравы, потомки древних фламандцев и белгов обладали значительной свободой мышления и развитым кругозором деловых людей, привыкших добиваться благосостояния самостоятельно. Кроме того, бельгийцы одними из первых получали информацию об окружающем мире, благодаря широкой международной торговле и оживленным морским портам, куда заходили иностранные суда. Не вдаваясь в долгие исторические рассуждения, каждый мало-мальски образованный житель Нижних Земель знал точно, что долгая борьба с тяжелыми природными условиями и продолжительная война когда-то закончатся. Это был мужественный и трудолюбивый народ! Годы борьбы за жизнь укрепили его и без того стойкий дух. Именно жители Восточной Фландрии придумали и сделали свою топкую землю плотной и плодородной, а изучение «поведения» морской воды дало им возможность открыть законы взаимоотношений воды и земли. Это они поняли, что почва будет изменяться, выходить из беспрерывных «объятий» водной стихии, если люди изменят направление течения воды. Трудолюбивые и мудрые, настоящие хозяева своей родной земли, они сумели подчинить природу, создать условия для развития земледелия и животноводства и извлечь из этого хорошую прибыль. Кроме того, жители Восточной Фландрии максимально использовали географическое положение, государства, имеющего через полноводные реки выход к морю. Страна белгов и фламандцев добилась расцвета тогда, когда Испания ослабела, а Франция ещё не достигла вершины завоеваний во второй половине XVII века. В то время, несмотря на ряд разногласий религиозного характера, интенсивно развивались культура, наука и, особенно, искусство.

И вот теперь, спустя годы, вновь наступили тяжелые времена! Наполеон Бонапарт решил попытать счастья ещё раз…О чем только думал амбициозный тиран? Неужто надеялся на победу? Иллюзии питают гордецов. Иллюзии же их и убивают! Ведь уже тогда, в начале века, вторжение французской армии на земли Королевства Нидерландов – Бельгии и Голландии обернулось несчастьем для местных жителей, ибо солдаты, как саранча, разрушали и пожирали всё, что попадалось на их пути. Большинство из них считали само собой разумеющимся предаваться грабежам и насилию. Они презирали законы нормальной цивилизованной жизни, их возбуждала перспектива сражений и жизнь аферистов и искателей приключений. Более того, им приходилось самим о себе заботиться, живя на опустошаемой ими же земле. Поиски ночлега и хлеба насущного были для них обычным делом с тех самых пор, когда еще в юной Французской Республике ввели систему мобилизации. Уже тогда Наполеона вполне устраивало иметь армию, непригодную для нормальной жизни в мирное время, потому что его солдаты скорее пошли бы в любую новую военную кампанию, чем остались голодать в своей собственной стране.

В самой Франции армия не меньше, чем везде, была бичом Божьим. Ещё со времён Директории целью французского Парламента было удерживать свою неуправляемую армию за границей. Прежде чем пойти на бельгийские территории, французы реквизировали на границе огромное количество не только провизии и фуража, но и денег. Так что любая маленькая деревня, к примеру, должна была выплатить от пяти до шести тысяч франков. А это для обедневших земледельцев были огромные суммы!

Незадолго до вторжения ходили слухи, что французские войска собираются делать набеги по всей территории Нидерландов, грабить деревни и уводить весь скот. Теперь, когда армейская «грабительская кампания» французов повторилась, как ещё более масштабное событие для Восточной Фландрии, бельгийцы и голландцы столкнулись с более жестоким отношением захватчиков, чем раньше. Солдаты Наполеона не только безнаказанно вытаптывали урожай, поедали скот и птицу, обшаривали дома, они и вели себя так, будто им всё дозволено. Только, зная о привычках французской армии, становилось понятно, почему отношение горожан и крестьян к армии Наполеона никогда не будет доброжелательным.

Бельгийцы, щедрые и гостеприимные в обычных условиях, были возмущены и дружно взялись за оружие, отнимая его у обидчиков, когда французские солдаты стали вновь разорять жителей, грабить и насиловать. Вот тогда эти захватчики почувствовали на себе всю ярость потомков древних белгов …

Примечания