- -
- 100%
- +
Бац!
– Е-мое! Колесо! – понимаю, что попала в ямку. – Что за старая телега? Не коляска, а какое-то сплошное мучение. И как ребенок может с ней справиться и самостоятельно на ней ездить?
– Люба, ты отключи этот режим и просто кати меня, тогда будет легче.
– Я и не знала, что к пяти годам дети такие умные уже становятся.
– Да. И не ругаемся плохими словами…
– Извини, я задумалась, ты не ушибся? – стараюсь перевести разговор в другое русло. Не очень-то приятно слушать замечания от своего мелкого племянника.
– Все нормально, – машет он рукой, как взрослый. – В облаках летаешь?
Ох, Никита, ну как я могу тебе такое рассказать? И облака тут ни при чем.
А сама все никак не переварю вчерашний разговор с сестрой, эмоции и возмущение плещутся через край.
…
– Погуляешь завтра с Никитой?
– Конечно.
– А ты чего такая замученная?
– Не выспалась. Да, в универе неконтакт с одним преподом. Но не парься, ничего серьезного, – отмахиваюсь, но мою сестру просто так не провести.
– Чего хочет?
Оо! Не отстанет же, если не расскажу.
– Требует, чтобы рисовала то, чего не умею.
– Может, так надо? Ты же и должна научиться.
– Я пейзажистка, собак рисовать мне не нравится! – вдруг взрывает меня. – Море – моя стихия!
– Что, нашла коса на камень?
– Возможно, – уклончиво отвечаю ей.
– Сколько лет твоему преподавателю-деспоту?
– Не знаю. Лет тридцать, с небольшим хвостиком.
Сестра удивленно вытаращивает на меня глаза и внимательнее всматривается.
– Откуда у вас такие молодые кадры? Ты же говорила, что все преподы – «динозавры».
Если сравнивать со мной, то и этого можно к той же категории отнести. Ну почти… с натяжкой, конечно.
– Этот недавно работает.
– М! И у бесконфликтной Любы сразу конфликт с молодым мужчиной?
– Ты о чем это? – стараюсь равнодушно иронизировать на волне сестры.
– Может, он на тебя глаз положил? Ты у нас девушка-сказка, девушка-мечта!
– Ага! Где я и где он!
Вера вопросительно вскидывает брови, и я понимаю, что уже влипла по полной, но все еще пытаюсь отмазаться:
– Наш Сергей Валентинович носит фамилию Разумовский! – Сестра впадает в еще большее удивление. – Даже ты, наверное, слышала о нем?
– Ну, слышала, – Вера становится серьезной. – Тем более не пойму, чем ты недовольна? Да это большая удача для студентов – заниматься у талантливого и знаменитого человека. Но странно, неужели такие люди и преподают?
– Угу, вот и нам непонятно: с чего бы это такая честь?
– Люба?!
– Что? – снова срываюсь на эмоции.
– Так это его уроки ты прогуливала?
– Когда это я прогуливала? – А сама чувствую, как краснею, но продолжаю увертываться.
– Я вспомнила! Ко мне приезжал молодой мужчина из университета пару-тройку месяцев назад. Видный такой… как с картинки. Про тебя интересовался и про Никиту.
– Не поняла? – Теперь я в полном недоумении, но внутри скребет что-то. – Зачем это? Что спрашивал?
– Видимо, хотел узнать, действительно ли, ты ему правду врешь, пропуская занятия по живописи.
Смысла упираться нет, сестра, как следователь: все выяснит и правильно додумает.
– Тогда я на самом деле много времени была с Никитой, – стараюсь выглядеть невозмутимой и беспечной, пожимаю плечами. – Его пары стоят в неудобное время. К тому же я все сдаю вовремя. У меня нет долгов по его предмету.
– Ну ладно, разберешься, главное, чтобы долгов не было. Но лучше бы наладить отношения с таким человеком. Мне он показался очень приятным и интеллигентным. На «динозавра» нисколько не смахивает, – тут она странно стреляет в меня глазами и многозначительно поднимает брови. – Никогда бы не подумала, что он художник.
– Вот так вот. Деятелен и талантлив. Член Союза художников с массой заслуг. Но зачем-то еще и с нами возится.
– Люба, а ты старайся. К таким людям и нужно попадать в поле зрения. Картины, как пирожки, не продаются – это специфичная сфера. Ты же не в кладовку хочешь рисовать, а «продаваться».
– Я стараюсь, – а сама вся в думах, как бы закрыть сессию и дотянуть до каникул.
– Старайся, вдруг такой интерес к тебе не просто так?
– Ха! Там талантливее меня есть таланты, я так… где-то там… – неопределенно кручу рукой.
– А я не только об этом. Ведь личные симпатии решают многое. По себе знаю.
– Это ты про Харламова, что ли? – осеняет меня.
Вера не отвечает, только неопределенно жмет плечом.
– А ты что это про него вспомнила? Он что, снова нарисовался что ли? – Сестра молчит. – Вер, ты думаешь замутить с ним?
– Люб, я тебя умоляю, о чем ты? У меня Никита!
Отвернулась, а я знаю, чтобы скрыть слезы. И самой не по себе, что любые разговоры сводятся к мокроте и каким-то переживаниям. Но что делать? Мы с прошлой осени живем в этой парадигме и все никак не можем выбраться.
Так хреново было только, когда погибли наши родители пять лет назад, тоже в автокатастрофе и тоже не по своей вине. Вера из-за стресса даже родила раньше времени, и они с Никиткой долго находились в больнице на восстановлении.
А Верочка моя – она такая чудесная! Красавица, юморная и добрая. И теперь вдова. Это в двадцать семь-то лет!
– Никита у НАС! – стараюсь поддержать ее. Хотя она и так знает, что племянник для меня все.
Сестра кивает, не поворачиваясь, и отключает явное беспокойство обо мне.
Слава богу! У нее и без меня хватает.
– Как дела? Что с анализами? – интересуюсь я. Вот это намного важнее, чем моя учеба и какие-то там отношения с Разумовским.
– Ухудшений нет, – а радости в голосе ноль.
– А в чем дело тогда? – У меня, видимо, тоже есть радар чувствовать ее.
Молчит и только вздыхает.
– Ве-е-р?
– Люб, денег не хватает… и прилично. Я не потяну. Наверное, придется все сдвинуть.
– Как сдвинуть? – Это ее заявление вышибает меня напрочь. – На сколько? Ты же говорила, что время бесценно, что идут необратимые изменения и операция нужна как можно скорее!
– Да, говорила. Но я не могу прыгнуть выше головы.
– Так, стоп! Давай по порядку. Сколько не хватает? На какой срок сдвинется наша очередь? А если что, то какие последствия?
– С первого июня цены поднимутся, и будет недоставать почти пятьсот пятьдесят тысяч. Если их не внести до двадцатого июня, то нас перенесут на следующую свободную дату. Сейчас запись идет на декабрь.
– Декабрь?! Но это уже критично для Никиты! Ты говорила с врачом?
– Люб, да там таких, как мы, и с худшими диагнозами – пруд пруди. Для врачей это работа, ежедневный поток, за всех не напереживаешься.
– Вер, да мне плевать на всех! Меня Никита волнует! Что врач сказал?
– Да все то же. Если затянуть, то ходить самостоятельно он сможет, но, скорее всего, останется инвалидом (без подробностей). У каждого все индивидуально.
– Это что, рулетка, что ли?! – меня конкретно вымораживает от таких перспектив.
– Успокойся, у нас еще прием будет почти через месяц, пойдешь с нами и все сама спросишь.
…
– Люб, ты где там пропала-то? Пойдем быстрее на площадку.
– Да, Никит, извини, я что-то сегодня сильно торможу.
– А ты отключи этот режим, и все само покатится.
Племянник смышлен не по годам и весь в мать, уже сыплет остротами. Я не перестаю удивляться энергии и жизненной силе, которая из него бьет ключом. Он не раздавлен своей травмой и искренне верит в выздоровление, что вернется к обычному образу жизни, и все принимает как норму.
Но сегодня он выглядит немного утомленным, и во взгляде проскальзывает тревожность.
– Мама сказала, что тебе опять снились кошмары.
– Угу.
– Плохо, – я вздыхаю, но так, чтобы Никита не слышал.
– Почему я не могу видеть добрые сны, как мои друзья?
– Можешь, нужно только избавиться от беспокойства и выгнать из себя все переживания и страхи.
– Я стараюсь.
– Что тебе снилось?
– Что меня давит машина. И папа исчезает… навсегда.
Ну вот, опять я не в тему со своими разговорами.
Это явно послеаварийный синдром, пережитый стресс. На нормального психолога нет денег, и Вере сейчас не до этого. Рвется с работой, с ипотекой, с Никитой и его травмой.
– Если бы я верил в волшебников, то я бы попросил бы на свой день рождения папу обратно и красивые сны.
– Никита, Никита… – вздыхаю я от безысходности.
– Папу не вернуть, я знаю. А вот сон ты бы могла мне нарисовать. Ты же художница.
– Что ты, я не умею.
– Вас что, не учат рисовать сны? Мама говорит – ты талантище!
– Ладно, расскажи, что бы ты хотел? – не знаю, как еще отвлечь его от темы с катастрофой и гибелью отца. Так хочется касаться этого реже, но не выходит: все свежо, и последствия не дают.
– Три сна.
– Целых три?!
– Да. Хочу кататься на велике, как другие. Хочу корги и сестру. Нарисуешь?
– Я?
– Ты же художница!
– Никит, но я не умею рисовать сны. Как это? Пфф!
– Любочка, но мне больше некого просить. Мама всегда работает и всегда уставшая, или плачет. Я знаю, что у нас денег нет… на велосипед, даже когда я смогу на нем ездить. Собаку мне нельзя. А сестру без папы, мама сказала, что нигде не возьмет. А ты можешь нарисовать. Ты же талантище!
Хорошо, что он не видит меня, а я не могу сдержать слез. И не знаю, как ему объяснить, что в его мечтах нет ничего невозможного… но только не для него.
И нет ничего удивительного в том, что он хочет хотя бы во снах материализовать невозможное. Мечтает. Но ведь сны – это не реальность. Это всего лишь причудливая проекция жизненных моментов, эмоций, желаний, фантазий.
Жаль, что я не волшебница. А так хочется чуточку быть ею, хотя бы иногда.
– Люб, ну че, сделаешь? Мне же пять лет скоро.
Я понимаю, что он пытается мной манипулировать (явно и по-детски). Повернулся и смотрит так проникновенно. Вот вырастет – для девчонок опасный бесенок. Никита – красивый мальчик.
Нельзя ему оставаться хромым (или как там, со слов врачей: «Все индивидуально?»), это сильно будет сказываться на физическом развитии и на морально-эмоциональном становлении. Мы не должны такого допустить!
– Я попробую, если ты обещаешь больше не пускать кошмары в свои сны.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.