Сломаю

Я провёл пальцем по краю листа. Бумага была гладкой, холодной как сама реальность этих сведений. Никаких прикрас, никакой фальши. Только чистая, голая правда.

Игла сидел напротив неподвижный, как тень. Он знал, что моё молчание – вопрос.

– Чистая, – сказал он наконец. – Только танцы.

– Почему здесь? – спросил я, не поднимая взгляда, хотя ответ уже знал.

– Чтобы спасти пацана, – ответил Игла. – Глупо… но благородно. Таких мало. Чтобы собрать нужную сумму, ей минимум полгода у меня работать. Если брать все выходы.

Я медленно закрыл папку. Не о жалости думал – о потенциале. В этом мире редко встречаешь тех, кто не продался, даже стоя посреди тех, кто давно сдался. Вот почему она здесь – не ради блеска, не ради внимания, ради него. Ради мальчишки, которому жить – если она выдержит, не сломается.

– Упрямая, – тихо сказал я себе. – Даже здесь держит голову высоко.

Костя вопросительно посмотрел:

– Кто она?

– Та, кто не сдаётся, – ответил я.

Коротко кивнул Игле:

– Приведи её. Сейчас.

Он не удивился, только чуть усмехнулся, как человек, который уже понял, чем всё закончится. Взмах руки – и кто-то из охраны растворился в полумраке зала.

Я сделал глоток виски. Мир будто притих. Игла продолжал что-то говорить, Костя что-то шутил, но я уже не слушал. Перед глазами стояла она: та, что не уступила мне на светофоре, та, что теперь оказалась в мире, где уступить – единственный способ выжить.

***

Астелия.

Ко мне подошёл охранник.

– С тобой хотят поговорить, – сказал он, почти без эмоций.

Я замерла. Сердце будто провалилось вниз.

– Кто? – спросила, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Не знаю. Игла сказал подойти.

Вот и всё. Без объяснений.

Я стояла за кулисами и чувствовала, как холодный воздух прорезает кожу. Я сюда пришла не для этого. Я просто танцую – без продолжений, без предложений. Только сцена и деньги. Всё, что мне нужно. Всё, что я могу себе позволить.

Рядом появилась Марианна.

– Эй, – она чуть тронула меня за локоть. – Что застыла?

– Меня… зовут, – выдохнула я.

– Ну так иди, – просто сказала подруга.

– А если… это что-то не то? – я понизила голос. – Я не хочу вляпаться.

Марианна вздохнула устало.

– Никто тебя не заставляет, слышишь? Пойдёшь – узнаешь, что хотят. Не понравится – откажешься. Здесь всё по согласию, детка. Игла за этим следит.

Она выпрямилась, мягко улыбнулась:

– Может, просто поговорить хотят. Такое тоже бывает.

– Ладно, – прошептала я.

– Вот и умница. Не бойся. Улыбнись, иди спокойно.

Я сделала вдох, потом ещё один. Музыка продолжала играть, но звуки будто отдалились. Я шагнула вперёд к неизвестности. И почему-то казалось: после этого вечера всё уже не будет, как прежде.

Я шла за охранником, чувствуя, как с каждым шагом внутри что-то сжимается. Сердце билось слишком громко, будто я иду не по полу, а по тонкому льду, под которым слышен треск. Шаг. Второй. Третий. Музыка за спиной становилась всё тише. Воздух здесь был другой – плотнее, тяжелее, пропитанный сигарами и мужскими духами.

Передо мной – столик в полумраке. Трое. Игла – знакомое лицо, спокойное, внимательное. Он всегда держит всё под контролем. А рядом двое чужих. Первый сразу притягивает взгляд. Высокий, уверенный, опасно спокойный и красивый, как сам дъявол: белая рубашка, дорогие часы, взгляд прямой, прожигающий. Глаза почти карие, и в них не любопытство, а пламя. Не то, что хочется разжечь, а то, что может сжечь. От этого взгляда хотелось отвести глаза, но почему-то не получалось. Рядом с ним – второй. Светлее, мягче на вид, но не менее собранный. Сидит спокойно, наблюдает, оценивает. Оба не из тех, кто приходит «просто развлечься».

Я остановилась. Не знала, куда деть руки. Хотелось исчезнуть, стать невидимой, но взгляд первого уже держал, как магнит. Что-то в нём было знакомо: поворот головы, прищур глаз. Но память молчала.

Игла поднялся, подошёл ближе.

– Не бойся, – сказал он тихо, почти ласково, коснувшись моего плеча. – Просто поговори. Это Владен, мой хороший знакомый. Это он позвал.

Я кивнула. Игла бросил короткий взгляд, мол «всё нормально» и ушёл.

Владен не спешил. Секунду просто смотрел – пристально, изучающе.

– Присаживайся, – произнёс он спокойно, с хрипотцой в голосе. У него достаточно приятный темб голоса.

Я медленно села. Он продолжал смотреть, и от этого взгляда по спине пробежал холодок. Я не знала, зачем я здесь, кто он, что ему нужно, но ощущение было одно – этот человек привык получать то, что хочет. И почему-то я чувствовала – сейчас этим «хочет» могу быть я.

– Астелия, – произнёс он нежно. – Красивое имя.

На губах мелькнула тень улыбки.

– Что ж, Астелия… не буду скрывать, ты зацепила меня. Выделяешься. Хочу тебя купить.

– Я не продаюсь, – старалась говорить так, чтобы голос звучал ровно.

– Знаю, Асти, – он чуть наклонился вперёд. – Знаю, почему ты здесь. И у меня есть предложение, после которого ты продашь себя.

Он произнёс моё имя коротко и нежно. Но на его устах оно прозвучало остро, будто предупреждение.

– Асти, сядь!– Этого не будет, простите, – я поднялась, но его голос остановил – холодный, твёрдый.

– Этого не будет, простите, – я поднялась, но его голос остановил. Холодный, твёрдый.

Я застыла и снова опустилась на стул.

– Я не закончил, – спокойно сказал он. – Если ты подпишешь со мной договор на год, твой брат уже завтра улетит за границу: лучшая клиника, операция, реабилитация. Всё за мой счёт. Он будет жить.

Я смотрела на него, не веря.

– А если я откажусь?

Он слегка усмехнулся.

– Тогда твой долг перед Мельниковым потопит тебя, а вместе с тобой и его. Эти парни не церемонятся.

Мельников. Вот чёрт. О последствиях долга я старалась не думать, но знала – вернуть будет почти невозможно. Я почувствовала, как похолодели пальцы. Владен откуда-то знал обо мне всё.

Щедрое предложение. Чертовски щедрое. Я могла спасти брата – единственного родного человека. Всё остальное не важно. Даже если придётся переступить через себя, через страх, через гордость. Но, глядя на Владена, я чувствовала: это не просто сделка. Это шаг туда, откуда не вернуться. В последнее время я мастер шагать туда, где темно.

Владен откинулся на спинку дивана, сделал глоток виски. Его лицо оставалось безупречно спокойным.

– Что от меня требуется? – с дрожью в голосе поинтересовалась я.

– Ты будешь жить в моём доме, – продолжил он спокойно. – Полностью под моей властью. Будешь выполнять мои требования, подчиняться мне. Все решения – либо отца, либо мои. И если я попрошу проехать на красный свет светофора… ты это сделаешь.

В голове вспыхнула яркая картинка: светофор, тот день, та минутная задержка. Он тот самый хам, который тогда испортил настроение, назвал дурой. Вот откуда он показался мне знакомым, он вспомнил меня. И теперь это возмездие, замаскированное под щедрое предложение. Вот же скотина злопамятная.

Я сжала пальцы, сердце бешено колотилось.

– Физическое насилие? – выдавила я почти шёпотом.

Он пожал плечами:

– Не планируется, если будешь послушной девочкой – зачем?

Щелчок и внутри всё перевернулось. Я взвешивала, считала: за – жизнь брата; против – моя свобода, принципы и гордость. Весы качнулись. Больно, но я знала – выбора нет. Подняла взгляд.

– Хорошо, – тихо сказала я. – Я согласна.

Он чуть наклонил голову, будто подтверждая, что ожидал именно этого. И в тот момент я поняла: готова продать себя за жизнь того, кто дороже всего.

***

Владен.

Я увидел в её глазах ту самую паническую вспышку – короткую, почти незаметную, но для меня отчётливую. Не страх передо мной как перед человеком, а смятение: в её взгляде мелькнуло воспоминание о светофоре, о том, как я требовал уступить дорогу. Она пыталась скрыть это лёгким движением губ, но я уже прочитал сигнал – маленькая трещина в броне.

Пальцы её сжали край стола, дыхание на долю секунды сбилось. Я видел, как мозг пробегает варианты: подчиниться или упрямиться; торговаться или держаться до конца. Это было видно в мельчайших движениях: в подёргивании губ, в нерешительном изгибе плеча. Такие вещи я замечаю прежде, чем кто-то успеет их проговорить.

Внутри я усмехнулся. Редко попадается материал настолько «чистый»: внешне милая, но принципиальная, внутренне уязвима, но несгибаемая. Контраст обещал игру многогранную. Девушка могла оказаться каменной, тогда ломать пришлось бы долго и изобретательно. Могла рухнуть сразу, и игра закончится быстро. Оба исхода ценны, но по-разному.

Я не смотрел на неё глазами обычного человека – я охотник, изучающий повадки добычи. Каждое мелькнувшее движение на лице, каждый неназванный жест говорили о будущем сценарии. Как скоро она начнёт торговаться с собой, какие уступки готова принять, где пролегают её красные линии.

Мысленно я перебирал опции. Если она сохранит стержень – это будет вызов, который можно ломать по частям, методично. Умение сохранять достоинство добавляет игре острых углов; ломка будет медленной, почти искусством. Если же под слоем стойкости прячется пугливая мышь, я обанкрочу свои усилия быстро: она станет банальным товаром, неинтересным для долгой игры. Тогда – продать или обменять, найти иную полезность.

Она не заметила, что я видел и думал. В этом весь кайф: я управляю тем, что она считает приватным. Её сомнение – уже часть хода. Я спокойно поднял стакан, сделал глоток янтарной жидкости, как будто проверяя вкус предстоящей ставки.

Мне нравилось предвкушение – не сама власть как таковая, а ход самой игры: наблюдать, подталкивать, смотреть, как человек решает за секунды, какие ценности у него сильнее. Это похоже на шахматы, только фигуры живые и могут смотреть тебе в глаза.

Когда она наконец опустила взгляд и в её позе появилось то самое смутное «готова», я почувствовал удовлетворение – не триумф, а профессиональное спокойствие: материал выбран. Новая «игрушка», не в презрительном смысле; ценность её в том, что она может дать много разных ходов.

Отец хотел «полигон» для моей тренировки. Пусть будет полигон, но не тот, который он ожидает. Мне хочется не ломать тела ради удовольствия, а испытывать души. Если она выдержит – значит, не всё в этом мире покупается. Если выдержу я – значит, я не его копия. Отец ждёт, что я стану его тенью: жестоким, безжалостным, пустым. Пусть ждёт. Я покажу силу другого рода – ту, что держится не на страхе, а на выборе. И если она будет рядом не потому что боится, а несмотря на страх – я уже выиграл, даже если он этого не поймёт.

Мы только начали. Сейчас важен процесс: выдержит ли она контроль, покажет ли стальную жилку или даст первую трещину. В любом случае, работа интересна. Мне не терпится увидеть, как она ответит на первый призыв, приятно предвкушать, как игра превратится в серию ходов, где её принципы, страх и любовь к брату станут моими рычагами.