Пушистые сны в колыбели света обнимают крылом доброй ночи
- -
- 100%
- +
– О, это ты, Сонная Конишва! – удивился он. – Зачем пришла сюда ночью, ведь твой ребёнок ещё не спит?
– Потому и пришла, – ответила она. – Его сон потерял тропинку. Я хочу вернуть его обратно.
Светлячок вспыхнул сильнее, словно от гордости:
– Тогда я покажу тебе дорогу к Домику Снов. Только будь осторожна – там, внизу, гуляет Беспокойный Сон. Он любит прятаться в детских подушках и шептать, что утро никогда не придёт.
Они шли вместе – маленький светлячок и хрупкий цветок. Вокруг звенели невидимые цикады, от которых становилось уютно, как от бабушкиного голоса. Скоро они добрались до полянки, где стоял дом – весь из прозрачного света, с крышей из звёздной пыли. Это был Дом Снов.
На крыльце сидела старушка в платье цвета облаков. Её звали Тишель – она хранила все сны на свете, аккуратно складывая их по полочкам, как мягкие одеяла.
– Ах, Конишва, – сказала она, улыбаясь. – Давно тебя не видела. Что привело тебя к нам в такую позднюю пору?
– Мой ребёнок не может уснуть, – ответила Конишва. – Его сон где-то заблудился.
Старушка нахмурилась и пошла к полкам. Долго шуршала, перешёптывалась с облачками, заглядывала под подушки.
– Все сны на месте, кроме одного, – наконец произнесла она. – Маленький, с запахом ванили и дождя. Он действительно ушёл искать дорогу и потерялся.
– Куда? – спросила Конишва.
– В Тень Беспокойного Сна.
Тишель вздохнула:
– Это трудное место. Там всё перевёрнуто, а время идёт, наоборот. Но, если ты не боишься, иди туда. Только помни: чтобы вернуть сон, нужно самому остаться спокойным.
Конишва кивнула. Её лепестки дрожали, но не от страха, а от решимости. Она знала – пока Тимошка не уснёт, ей нельзя смыкать глаз. Дорога к Тени Беспокойного Сна лежала через долину, где туман был густой, как взбитое молоко. В нём прятались сны, что не нашли своих детей – они вздыхали тихо, как листья под дождём.
Там царил Хозяин Беспокойства – существо с глазами, в которых отражались недосказанные слова, и руками, собранными из нитей тревоги. Он не был злым – просто не умел спать. Когда Конишва подошла, он спросил глухим голосом:
– Зачем пришла сюда, сонная цветочница?
– Я ищу сон мальчика по имени Тимошка, – ответила она. – Отпусти его.
– Я не держу его, – сказал Хозяин. – Он сам пришёл ко мне. Хотел узнать, почему люди боятся темноты.
Конишва растерялась.
– Но он должен спать. Ему снится свет, доброта, утро. Без сна его глаза будут уставать, а сердце – грустить.
Хозяин задумался. Его голос стал мягче:
– Если ты уверена, что этот сон нужен ему больше, чем мне, забери. Но сначала ответь: что делает сон тёплым?
Конишва закрыла глаза и ответила:
– Тёплым сон делает любовь. Когда кто-то ждёт тебя, чтобы вместе заснуть.
Хозяин кивнул и протянул ладонь. На ней лежал маленький, дремлющий сон, похожий на облачко с запахом свежей простыни.
– Отнеси его. Пусть он снова найдёт своего ребёнка.
Конишва осторожно взяла облачко-сон в свои лепестки. Оно было лёгким, но от него исходило странное тепло – не жаркое, а будто дыхание мамы, когда она поправляет одеяло и шепчет: «Спи, мой хороший». Цветок прижал его к сердцу и тихо пошёл назад – через долину туманов, где теперь уже не вздыхали потерянные сны. Они будто почувствовали, что кто-то из них возвращается домой, и начали тихонько напевать. То был не обычный звук, а шелест, похожий на дыхание сна.
– Прощай, Конишва, – донеслось ей вслед. – Пусть твой мальчик снова улыбается во сне.
Она кивнула им – и её лепестки засветились чуть ярче, как звёздочка, которая вспомнила, зачем светит. Когда она снова дошла до леса Лунных Волокон, там уже рассвело – но это было не земное утро, а утро Сада Снов. Оно пахло молоком и мятой, и всё вокруг чуть подрагивало от зевоты. Деревья склонились к Конишве, пропуская её между своими переплетёнными ветвями, и каждая веточка касалась её лепестков, как если бы хотела пожелать доброго пути.
– Спасибо, – шептала Конишва. – Я должна поспешить. Его глаза устали ждать.
Она миновала Реку Тишины, где вода всё так же дышала ровно и глубоко. Вода тихо сказала:
– Вернись скорее, маленькая. Пусть твой ребёнок услышит меня во сне.
Цветок кивнул и, ступая по шелковым струям, вышел к лугу. Там уже стояла бабушкина хата, за окном которой темнела комната, а на подоконнике лежала застывшая тень Тимошки. Он не спал – глаза его блестели в темноте, а рядом лежал медвежонок, будто уставший от того, что хозяин не хочет отдыхать. Конишва тихонько поднялась к окну и постучала.
– Тимо, – позвала она, – я нашла твой сон.
Мальчик приподнялся. Глаза его расширились, и в них отразилась крошечная звезда, что горела в центре цветка.
– Ты правда его нашла?
– Конечно, – ответила Конишва. – Он просто заблудился. Но теперь всё хорошо.
Она раскрыла лепестки, и из их центра выпорхнуло облачко. Оно мягко проплыло к мальчику и, коснувшись его лба, растаяло, оставив лёгкий аромат ванили и вечернего дождя. Тимошка вздохнул – глубоко, спокойно, так, как дышат только дети, когда им ничего не страшно. Его ресницы дрогнули, и мир вокруг стал тихим-тихим. Конишва смотрела, как он засыпает. Всё в доме замерло: старые часы перестали тикать, медвежонок улыбнулся во сне, а занавеска, колыхнувшись, застыла в воздухе, будто сама не хотела нарушать тишину. Цветок стоял на подоконнике и чувствовал, как изнутри его лепестков идёт мягкое тепло – теперь он тоже мог закрыть глаза. До того, как уснуть, он обернулся к луне, что всё ещё висела над садом.
– Спасибо, что ждала, – прошептала Конишва.
Луна кивнула и ответила:
– Спи, маленький цветок. Ты сегодня спас чей-то сон – а значит, сделал мир чуть добрее.
Сон опустился на весь сад. Он был похож на серебристый туман, но не холодный, а бархатный. В нём засыпали все – яблоня, мята, даже светлячки. Только один маленький лепесток Конишвы ещё дрожал, будто шептал последнее слово.
– Спокойной ночи, Тимошка. Пусть твой сон будет добрым и длинным.
На следующее утро Тимошка проснулся необыкновенно бодрым. Казалось, даже солнце светило для него чуть теплее. Он выбежал в сад и увидел, что Конишва слегка изменилась. Её лепестки стали чуть шире, а в центре появился едва заметный узор, похожий на спящее лицо.
– Это тебе за то, что я снова уснул, – сказал он и осторожно полил цветок из маленькой лейки.
Конишва чуть дрогнула, как будто улыбнулась. И с той поры между ними установилась тайная связь: если Тимошка был грустен – цветок клонял голову; если он смеялся – её лепестки чуть качались, словно в такт. А вечером, когда бабушка говорила:
– Пора спать, внучек, –
Конишва первой начинала медленно закрывать лепестки, убаюкивая весь дом своим тихим дыханием. Иногда по ночам, если прислушаться, можно было услышать, как сад разговаривает с луной. Яблоня жаловалась на тяжёлые плоды, мята рассказывала сны про зелёные ветра, а луна спрашивала:
– Ну как там Конишва? Всё ли спокойно у её мальчика?
И сад отвечал:
– Спит крепко. Она охраняет его сны.
Прошло лето. Потом осень. Наступила зима – мягкая, снежная. Тимошка болел, и бабушка ставила ему на подоконник чашку с мёдом и лимоном, чтобы воздух был тёплым. А Конишва, хоть и стояла уже без листьев, не увяла. Вокруг её стебелька образовался кружок инея, похожий на кружевную подушку. И если бы кто-то присмотрелся, то заметил бы: даже зимой лепестки едва заметно дышат.
Каждую ночь, когда метель шептала под окном, Конишва склонялась ближе к стеклу и говорила:
– Спи, мой маленький. Зима пройдёт, и мы снова встретим утро вместе.
И действительно, весна пришла.
Первым утром, когда снег растаял, Тимошка выбежал к окну и вскрикнул от радости:
– Бабушка, смотри! Конишва снова расцвела!
Она расцвела, но теперь по-особенному. На каждом её лепестке сияла маленькая звёздочка.
– Это следы того сна, – объяснила бабушка, улыбаясь. – Того, что она тебе вернула.
С тех пор Конишва стала Сонной Цветочницей. Каждый вечер она засыпала не одна – вместе со всеми детьми, что жили поблизости. Говорили, если поставить у кровати её лепесток, то даже самые беспокойные малыши начнут видеть мягкие, светлые сны – без страхов, без слёз. А когда сад наполнялся ночными звуками – шорохом травы, шепотом ветра и песнями звёзд, – можно было услышать её голос:
– Спите, малыши. Пусть ваши сны будут сладкими, как мёд, и лёгкими, как облака.
– Пусть тревоги растворяются, как тени на рассвете.
– Пусть каждый новый день встречает вас улыбкой.
Так говорила Сонная Конишва – цветок, засыпающий вместе с ребёнком.
И если прислушаться глубоко ночью, когда все лампы потушены и только луна тихо качается в окне, можно услышать её дыхание – мягкое, как вздох весеннего ветра:
– Спокойной ночи, мой маленький.
Волшебное пожелание от Конишвы: Спи, мой хороший, пусть ночь будет доброй. Пусть каждый твой сон пахнет мятой и молоком, пусть подушка будет облаком, а утро – мягким крылом света. Спи спокойно, маленький человек. Сонная Конишва охраняет твои сны.
4. Пушистое чудо Мелисинка в кармашке
Иногда, когда вечер ещё не успел стать ночью, но звёзды уже тихо греют свои огоньки, мир на мгновение замирает. Это самое мягкое время суток – время, когда сказки выбираются из теней и садятся на край кровати, чтобы тихонько подмигнуть. Именно в такое мгновение однажды родилась Мелисинка – пушистое чудо, настолько маленькое, что могла поместиться в ладошке. Никто точно не знал, откуда она появилась. Одни говорили, что её принесла капля росы с цветка сна; другие – что её выдохнуло облако, когда шептало «спокойной ночи» полю. Но одно было несомненно: Мелисинка появилась там, где её очень ждали.
В маленькой комнате, где спала девочка по имени Лея, на подоконнике стоял горшочек с ромашкой. Ромашка росла не совсем обычная – её лепестки светились мягким золотистым светом, если на неё падала луна. Лея часто разговаривала с ней перед сном, рассказывая о своих днях – как она кормила соседского котёнка, как учила буквы, как мечтала о собственном волшебстве. И вот однажды вечером, когда дождь тихо барабанил по стеклу, Лея прошептала: «Хочу, чтобы у меня был кто-то, кто будет со мной даже в темноте. Маленький, добрый, и чтобы всегда грел, как лучик». Она вздохнула, повернулась на бок и заснула.
А утром… ромашка зашевелилась. Из её сердцевины выглянуло крошечное, пушистое создание – будто комочек персикового пуха, с сияющими глазками цвета янтаря. Оно осторожно потянуло лапку и посмотрело на спящую девочку. В его глазах отражалось солнце, но не настоящее, а домашнее, то, что живёт в улыбке. Создание тихо вздохнуло, подпрыгнуло на лепестке и соскользнуло прямо на подоконник. Луна уже ушла, но утро было ещё сонным, и комочек света не растаял. Он подбежал к кровати, забрался на одеяло и спрятался в мягкой складке кармана Леи – того самого, где девочка обычно держала носовой платочек и маленький камешек счастья.
Когда Лея проснулась, она почувствовала тёплое щекотание на ладони. Сначала подумала, что это солнечный луч. Но когда заглянула в кармашек, её дыхание перехватило: там сидело нечто – крошечное, пушистое, с длинными ушками, похожими на лепестки, и крохотным сердечком, сияющим под мягким пушком. Оно моргнуло и пискнуло:
– Привет… я Мелисинка.
Лея сначала даже не ответила – просто смотрела, как пушистое чудо вытягивает лапки и делает попытку выбраться наружу. Наконец, девочка осторожно подставила ладонь, и Мелисинка устроилась в ней, словно в гнёздышке. От неё пахло чем-то знакомым – смесью ванили, чистого белья и капельки меда.
– Ты настоящая? – прошептала Лея.
– А ты думаешь, твои мечты бывают ненастоящими? – ответила Мелисинка. – Я пришла оттуда, где хранятся детские желания. Там очень тихо, и только самые светлые из них могут вырасти в жизнь.
Лея улыбнулась, и в груди у неё стало необыкновенно тепло.
– А ты теперь будешь со мной всегда?
– Я буду там, где нужна, – сказала Мелисинка, погладив её палец лапкой. – Пока твоя ладошка остаётся доброй, я не исчезну.
С того дня жизнь Леи изменилась. Мелисинка жила у неё в кармашке, и никто об этом не знал. Ни мама, ни учительница, ни даже лучшая подруга. В школе девочка ощущала лёгкое тепло у груди, когда ей становилось грустно или страшно, – Мелисинка прижималась изнутри и тихо напевала что-то похожее на колыбельную. Иногда девочка слышала её шёпот: «Дыши. Всё хорошо. Я рядом». И действительно – становилось легче.
Вечерами они разговаривали. Лея рассказывала о своих днях, о том, как иногда чувствует себя одинокой, а Мелисинка слушала, подрагивая ушками. Ушки у неё были особенные: когда девочка грустила – они опускались, когда смеялась – расправлялись, как два пушистых паруса. Лея даже шила для неё маленькое одеяльце из куска старой шали и делала домик в спичечном коробке, устилая его ватой и кусочками ленточек.
Однажды вечером Лея спросила:
– А откуда ты знаешь, когда мне грустно?
Мелисинка задумалась, прищурила глазки и тихо ответила:
– Потому что я живу в ладошке. А ладошка знает всё, чего не говорят губы.
С тех пор Лея часто держала руку у сердца, будто там спрятан секрет. И действительно – секрет этот был самый настоящий.
Однажды в школе Лея забыла слова, когда нужно было читать стихотворение перед всем классом. Щёки её покраснели, в горле защекотало, и девочка подумала, что сейчас заплачет. Но вдруг в кармашке что-то мягко толкнулось и тихо заурчало. «Дыши», – шепнула Мелисинка, и Лея, не понимая почему, вдруг улыбнулась. Она вспомнила слова и дочитала стихотворение до конца. Учительница сказала: «Умница, Лея!» – а одноклассники зааплодировали. Мелисинка в ответ в её кармане радостно дрожала, как маленькое сердечко счастья.
Потом они долго гуляли после школы. День клонился к вечеру, и небо становилось лиловым. Воздух пах печёными яблоками и осенней пылью. Лея села на качели и сказала:
– Если бы все знали, что у меня есть ты, они бы точно захотели такую же Мелисинку.
– А ты бы поделилась? – спросила та.
Лея задумалась.
– Не знаю. Может быть, только немножко. Но я боюсь, что если поделюсь, ты исчезнешь.
Мелисинка засмеялась:
– Я не исчезаю от доброты. Я только расту.
И вдруг Лея заметила – в кармашке стало чуть теплее, а из-под края ткани выскользнула крошечная искорка. Она вспыхнула и полетела к небу, превращаясь в светлячка.
– Это что? – удивилась девочка.
– Это кусочек твоей доброты, – ответила Мелисинка. – Теперь он будет освещать путь кому-то другому.
С того вечера над их домом часто летали светлячки. Мама говорила, что это просто тёплые ночи и насекомые выбрались из травы, но Лея знала: это не просто светлячки, а сны, которые стали крылатыми. Иногда, когда она смотрела в окно, ей казалось, что среди них мелькает знакомый пушистый силуэт – крошечная Мелисинка махала ей лапкой, но не улетала далеко.
Однажды ночью девочка проснулась от того, что кармашек был пуст. Сердце забилось быстрее – она вскочила, огляделась, позвала:
– Мелисинка! Где ты?!
Ответом было лишь лёгкое покачивание занавески. Лея чувствовала, как ком подступает к горлу. Она надела халат, босиком подбежала к окну и выглянула в тёмный сад. Всё вокруг было залито серебром луны. На ветках лежали искорки инея, и ветер тихо шуршал в листве.
И вдруг – прямо под окнами – она увидела маленький, едва светящийся след. Он был похож на дорожку из пуха. Лея осторожно вышла на крыльцо и пошла по следу. Тот вёл её к старому дереву у забора, под которым росла та самая ромашка. Цветок светился, как и раньше, только теперь в его сердцевине мягко мерцало знакомое пушистое сияние.
Мелисинка сидела там, укрытая лепестками, и что-то шептала цветку. Лея услышала лишь обрывок:
– …чтобы она всегда знала, что не одна.
Девочка подошла ближе.
– Ты… возвращаешься туда? – тихо спросила она.
– Нет, – улыбнулась Мелисинка. – Я просто делюсь собой. Этот цветок вырастил меня, теперь я хочу вернуть ему немного света.
Лея присела на корточки.
– А я… я не хочу тебя терять.
– Ты не потеряешь, – ответила Мелисинка. – Всё, что ты полюбила, остаётся в тебе. Даже если я когда-нибудь снова стану звёздой, твоя ладошка всё равно будет помнить моё тепло.
Девочка прижала ладонь к груди, и в ту же секунду почувствовала знакомое биение.
– Ты чувствуешь? – спросила Мелисинка.
– Да, – прошептала Лея. – Это ты.
– Это ты, – поправила пушистая гостья. – Я – просто твоя доброта, ставшая видимой.
Иногда по утрам мама просыпалась раньше и заглядывала к Лизе. Она видела, как дочь, обнимая кулачками край подушки, что-то тихонько шепчет – словно разговаривает во сне. В эти минуты Мелисинка лежала рядышком, едва заметная, как пушинка, и слушала дыхание своей маленькой подружки. Она всегда следила, чтобы сны Лизы не заблудились и не ушли слишком далеко. Если где-то подступала тень плохого сна, Мелисинка взмахивала прозрачным крылышком, и на подушке расцветала мягкая вспышка света, похожая на рассвет.
Мелисинка жила не только в доме. Она любила путешествовать – но не далеко, а в пределах комнаты. Каждый предмет для неё был целым миром. Шкаф становился высокой горой с дверями-облаками, ковёр – зелёной поляной, а лампа над кроватью – солнечным диском, спрятанным в стеклянную скорлупу. Иногда она запрыгивала на край чашки с какао, умывалась сладким паром и хихикала, если на носу оседала капелька.
Больше всего на свете Мелисинка обожала Лизину ладонь. Там было её место – уютное, мягкое, с запахом детского сна и молочного мыла. Когда девочка открывала пальцы, крошка забиралась в ямочку между линиями и сворачивалась клубочком. Её крошечное сердечко билось в такт Лизиному – тихо, мерно, словно две капли света плыли рядом в одном ручье.
Иногда вечером Мелисинка рассказывала сказки. Она знала их много – о снежинках, что падают в озеро и превращаются в рыбок, о лунных зайцах, которые играют в прятки среди облаков, о капле росы, которая мечтала стать жемчужиной. Лиза слушала, не открывая глаз, и улыбалась. Иногда Мелисинка заплетала девочке во сне лучики света в косы, и утром мама удивлялась: «Как красиво тебе приснилось».
Однажды, когда за окном разыгрался ветер и с неба посыпались снежные хлопья, Мелисинка заметила, что Лиза грустит. Она стояла у окна и вздыхала: ей хотелось гулять, но холод мешал. Мелисинка не могла этого допустить. Она взобралась на подоконник, набрала горсть снежинок – каждая была тонкой, как стеклышко, – и зашептала: «Тёплый свет, согрей печаль, сделай радость невидаль». Снежинки вспыхнули мягким розоватым светом и закружились в ладонях Лизы, словно крошечные бабочки. Девочка засмеялась, а на её щеках отразился тот же свет – теперь он жил и в ней.
В тот вечер Мелисинка поняла: её свет может не только греть, но и лечить грусть. Она стала внимательнее к каждому вздоху Лизы, каждому движению ресниц. Если ребёнок был уставшим или грустным, Мелисинка садилась к ней в ладонь и начинала мурлыкать – едва слышно, как далёкий шёпот моря. От этого мурлыканья воздух вокруг становился плотным, мягким, как шерсть котёнка. И даже сам ветер, казалось, притихал, чтобы не потревожить их.
Как-то ночью случилось чудо. Мелисинка проснулась от того, что что-то ярко сверкнуло за окном. Это не была молния – это был Лунный Лепесток, редкий подарок неба, падающий только в самую тихую ночь. Он блестел, переливаясь серебром, и приземлился прямо на стекло. Мелисинка осторожно прикоснулась к нему, и лепесток распахнулся, выпуская запах свежей ваты и утреннего воздуха. Оттуда выглянула маленькая искорка – светик-путешественник. Он сказал, что ищет дом, где его примут. Мелисинка, не раздумывая, позвала его к себе в ладошку. С тех пор у неё появился друг – Светик Пиппель. Он был чуть меньше ноготка и постоянно забывал, где верх, а где низ, поэтому всё время переворачивался в воздухе. Но Лиза и Мелисинка полюбили его сразу. С Пиппелем стало ещё светлее и веселее. Он мог залезть в стеклянную каплю на окне и сиять изнутри, превращая всю комнату в маленькую радугу.
Когда наступала ночь, трое друзей – Лиза, Мелисинка и Пиппель – уходили в свои сны вместе. Они летали над облаками, катались по радуге, собирали звёзды в корзинку, чтобы потом украшать ими небо. Иногда Лиза видела во сне, как сама становится маленькой, размером с Мелисинку, и тогда они вдвоём сидели на лепестке ромашки и пели песню о том, как свет растёт в ладонях.
Весной, когда первые подснежники показались из-под земли, Мелисинка почувствовала: пришло время подарить Лизе нечто особенное. Она целую неделю тайком ткала невидимую нить из своих снов, улыбок девочки и шёпота ветра. Когда нить стала тёплой и золотистой, Мелисинка завязала на ней крошечный узелок и положила его в кармашек Лизиной пижамы. С тех пор, если Лиза теряла настроение или не могла уснуть, она просто клала ладонь на этот кармашек – и сразу чувствовала лёгкое тепло.
Так Мелисинка жила в доме, как лучик, что не гаснет. Её никто, кроме Лизы, не видел, но все замечали, что в этом доме всегда немного светлее, чем в соседних. Иногда мама, глядя на дочку, вздыхала: «Ты словно сама светишься». А Лиза только улыбалась – ведь знала, кто помогает ей светить.
В один из вечеров, перед самым сном, Лиза спросила: «Мелисинка, а что будет, когда я вырасту?» Крошка задумалась, потом ответила: «Я не исчезну. Просто стану невидимым теплом, которое всегда с тобой. Я – в твоей ладони, когда ты обнимаешь, в твоих словах, когда ты говоришь добро, и в твоих шагах, когда идёшь туда, где нужна нежность». Этой ночью Лиза долго не могла уснуть – не потому, что боялась, а потому, что не хотела, чтобы разговор кончался. Но сон всё-таки пришёл – тихий, мягкий, как шаль, сотканная из звёзд. Мелисинка устроилась в её ладони и закрыла глаза. Пиппель зажёг последнюю искорку у подушки и тоже заснул. Комната наполнилась дыханием покоя.
И если бы кто-то заглянул в то окно, он бы увидел: там спит девочка, а на её ладони тихо мерцает крошечный свет – пушистое чудо по имени Мелисинка. И этот свет не гаснет, потому что рождается из доброты.
Спи, мой маленький слушатель. Пусть в твоей ладошке тоже живёт свой Мелисинка – крошечное, но очень тёплое чудо. Пусть оно обнимает тебя, когда ты закрываешь глаза, и шепчет мягко, как ветер в траве: «Доброй ночи, мой светлый. Пусть твой сон будет пушистым и добрым, как облако из любви».
5. Подвиг светлячка-стража Рунни
Ночь опустилась на долину, словно мягкое покрывало из бархата. Луна тихо скользила по небу, посылая на землю серебристые лучики, а внизу – в густой траве у старого пруда – зажглись первые светлячки. Они вспыхивали по очереди, как крошечные звёзды, заблудившиеся среди камышей. Их свет был не просто красив – каждый огонёк охранял чей-то сон. В мире снов и шёпотов у каждого светлячка было своё задание.
Рунни был самым младшим среди стражей. Его огонёк ещё не умел светить долго, и часто к концу ночи он гас, оставляя после себя лёгкое послевкусие янтаря в воздухе. Он был кругленький, пушистый на спинке, с крошечными прозрачными крылышками, что дрожали от волнения, когда он поднимался в небо. Но главное в Рунни было не это – у него было храброе сердце. Пусть крошечное, но настойчивое, словно оно билось в такт дыханию самой ночи.
Каждую ночь старший светлячок Фиоллар раздавал задания. Одни должны были освещать путь поздним путникам, другие сторожить цветочные домики, в которых спали сонные феи, третьи следили за тем, чтобы сны малышей не заблудились по дороге. И вот однажды, когда очередь дошла до Рунни, Фиоллар взглянул на него своими глубокими, как капли росы, глазами и произнёс: «Сегодня ты отправишься к малышу, который часто просыпается ночью. Его зовут Тэви. Он живёт в доме у самой опушки. Береги его сон, как свой свет».
Рунни вздрогнул – от волнения, от радости, от ответственности. Охранять сон ребёнка! Это было самое почётное поручение, о котором мечтали все светлячки. Он сложил крылышки, прижал лапки к груди и тихо ответил: «Да, Фиоллар. Я не подведу».
Когда настало время вылета, небо уже потемнело окончательно, и между звёзд тянулись тонкие ленты облаков. Рунни вспорхнул, расправив крылышки. Воздух был прохладным, пах цветами и ночной травой. С каждым взмахом он поднимался всё выше, чувствуя, как его маленькое тело наполняется светом. Луна мягко освещала путь, будто благословляя его на подвиг.
Дом Тэви стоял у самой кромки леса, где деревья склонялись над крышей, словно стараясь прикрыть ребёнка от ветра. В окне горел тёплый свет, и Рунни осторожно подлетел ближе. Сквозь стекло он увидел мальчика – тот спал, обняв игрушечного мишку. Рядом сидела мама и читала тихим голосом последнюю страницу сказки. В комнате пахло молоком, ванилью и теплом.
Когда мама погасила лампу и ушла, Рунни проскользнул в щель между рамой и подоконником. Внутри было тихо, только дыхание Тэви поднималось и опускалось ровно и спокойно. Светлячок приземлился на край кровати и зажёг свой огонёк. Свет был мягкий, золотистый, похожий на дыхание свечи. Он скользил по одеялу, по игрушкам, по волосам мальчика.