Учительница нежная моя

Майор застонал и попытался вскочить. Стал извиваться червяком, выгибаться мостиком, багровея брылами. Гигант Малютин могуче надавил ему на плечи.

– Тихо. Может, обыскать его, товарищ капитан?

– Обыщи.

Малютин обхлопал Караваева, обнаружил заряженный пистолет и две запасные обоймы с патронами.

– Серьезный комплект, – заметил Тимофеев.

– Я кадровый военный! – выкрикнул Караваев.

– Куда вам столько боеприпасов? На зайцев охотиться?

Караваев забубнил, что это какая-то ошибка, обман и бесчинство. Вскинул голову.

– У вас ничего нет. Кроме болтовни этого курсантишки, дезертира, по которому трибунал плачет. Ни-чего-го.

Он хотел показать неприличный жест, но только брякнул наручниками.

Тимофеев рассмеялся.

– Поберегите нервы, они вам в тюрьме пригодятся. Подполковник Больных уже дал против вас показания. Он так напуган, что постоянно повторяет слова.

– Мало ли что он там наболтал. А если я скажу, что Больных португальский шпион, который хотел взорвать весь город, вы мне поверите?

– Лучше ответьте, кто убил полковника Баши-Заде и принял решение скормить его личному составу учебной части?

– Больных, конечно. Он старше по званию.

– Тело разделывали в столовой?

– Да.

– Повар?

– Нет, он убежал.

– Вы?

– Нет, Больных.

– Врете. У Больных тремор конечностей, он просто не в состоянии так орудовать топором. Другое дело вы – сильный, хваткий. Мы навели справки: в юности вы работали на рынке мясником. Кстати, тело Баши-Заде разрублено по всем правилам этого ремесла.

– Вы ничего не докажете.

– Докажем. Особенно после того, как получим ордер на обыск и найдем орудие, которым вы бедного азербайджанца укокошили.

– Ну, бедным этот Баши-Заде не был, товарищ капитан. На войне неплохо заработал, – заметил Малютин.

– Твоя правда, Костя, – согласился Тимофеев. – Этот мерзавец опозорил славное имя советского офицера, участвуя в многочисленных махинациях. Думаю, его трехэтажная дача на берегу Каспия, три квартиры в центре Баку и сорок тысяч на сберкнижке не с неба упали. – Он повернулся к Караваеву. – Кстати, майор, ордер на обыск вашей квартиры и дачи уже получен. И что-то мне подсказывает, что ждет нас там немало открытий чудных.

Караваев скрипнул зубами.

Тимофеев снял «Ниву» с ручного тормоза и включил первую передачу…

Fructus temporum

2 ноября 1990. Стрельба в Молдавии

В молдавском городе Приднестровья, Дубоссарах, происходят первые кровопролитные столкновения. Горожане захватывают ряд помещений райсовета, суда и прокуратуры. В ответ кишиневские власти предпринимают попытку ввести в Дубоссары полицейские части. Встретив сопротивление жителей, полиция открывает стрельбу, что приводит к гибели трех человек. Городской совет в Бендерах объявляет о введении чрезвычайного положения.

37

Уголовное дело, возбужденное военной прокуратурой в отношении Ярослава Молчанова, было прекращено через полтора месяца. Его дезертирство из военной части 32752 было признано вынужденным и совершенным под угрозой жизни.

Из обвиняемого Ярослав превратился в свидетеля преступления по делу о незаконной торговле оружием в особо крупных размерах, организованной преступной группой. В отдельное производство было выделено дело об убийстве гражданина Баши-Заде и о принуждении к людоедству неопределенной группы лиц. Следователям удалось размотать цепочку поставщиков оружия из других воинских частей и полигонов. Дело было шумное, резонансное и закончилось посадкой двух десятков прохиндеев в погонах.

Майор Караваев был осужден на 15 лет, полковник Больных – на 9. Но отсидели они меньше двух лет. Когда в конце 1991 года Советский Союз распался, оба были выпущены по амнистии.

Караваев вышел из тюрьмы резко похудевшим и посеревшим. За решёткой он превратился в матёрого авторитета. Его знаменитые брыла исчезли, брюхо превратилось в плотный пресс, подсушенную грудь украсила наколка танка.

В начале 1990-х бандитская группировка Танка наводила ужас на все Причерноморье, пока в 1994 году ее главарь не был убит в перестрелке с сочинской братвой. На его могиле в Ростове стоит памятник: человек с автоматом Калашникова на башне танка «Абрамс». Этот трёхметровый монумент приводит в трепет посетителей кладбища, в народе его прозвали «ростовским Рембо».

Больных, выйдя из тюрьмы, очутился на улице. Жена заочно с ним развелась и выскочила замуж за испанца, после чего смылась с ним в Валенсию, предварительно продав квартиру. Подполковник, к тому времени совершенно седой и источенный туберкулезом, сунулся к дочери. Но неблагодарная его даже на порог не пустила. Больных пристал к бомжам и в декабре 1998 года замерз под трубой теплоцентрали во время аварийного отключения отопления…

Ярослава после окончания учебки отправили служить в танковую часть под Смоленск. Отслужив, он благополучно уволился в октябре 1991 года. Его встречала правительственная «Волга», из которой вышли взволнованная Ирина и ее отец, к тому времени возглавивший городской совет депутатов. Вскоре его изберут мэром, и это будут два самых блистательных года в истории города. При Леониде Стриже он получит новые дороги, утопающие в зелени улицы и дворы, отремонтированные театр и стадион, свободу предпринимательства, рабочие места, расцвет кабельного ТВ. Глиноземный завод модернизировали, и его глина пошла на экспорт. Короткий расцвет кончится осенью 1993 года, когда Ельцин устроит пальбу по Верховному Совету, и Леонид Стриж в знак протеста подаст в отставку.

Но все это было позже. А тогда они встречали Ярослава из армии. Ирина поцеловала его, немного стесняясь. Она теперь руководила той самой школой, где еще недавно командовала завуч Коняева. При директоре Ирине Молчановой в 1995 году эту школу (к тому времени лицей) признают лучшей в России. Она получит несколько грантов, которые позволят оснастить лицей на уровне вузов. Но потом у Ирины родится двойня, и они с Ярославом переедут в Москву.

После армии Ярослав стал смотреть на жизнь иначе. Мечты о карьере театроведа и тем более философа были отброшены. Он успешно окончил экономический факультет и устроился работать в мелкую контору бухгалтером. Пахал как вол.

Сегодня Ярослав Александрович Молчанов – консультант международной аудиторской компании. Он не вылезает из командировок, страшно скучая по детям и жене, которую ласково зовёт «Грамулей» за её исключительную грамотность в русском языке.

Женя Родина вышла замуж за таксиста Лёню Плетнёва и переехала в Жесвинск. В конце 1990-х они уехали в Германию, поскольку Лёня оказался евреем. Женя быстро выучила язык и успешно работает в фирме, которая организует праздники и корпоративы. А Лёня в Штутгарте таксует так же, как в родном городе. Ярослав регулярно выходит с ними на связь и пару раз заезжал к ним гости, когда ездил в заграничные командировки.

Гитарист Семён окончательно разошелся с женой и уехал в Ленинград, который к тому времени стал Санкт-Петербургом. Здесь он пристал к рок-группе, которая стала бешено популярна благодаря хиту «Рваная земля». В год первой чеченской войны эта песня гремела из каждого второго окна. Но через год группа распалась. Сейчас Семён ходит с гитарой по электричкам…

Вскоре после переезда Молчановых в Москву у Ярослава случилась неожиданная встреча. Однажды, припарковав свой "Ниссан" у метро «Сухаревская», он быстрым шагом направился в офис. Его окликнули. Обернувшись, Ярослав увидел длинного небритого человека с мешками под глазами, похожими на две прилепленные жвачки.

– Ярила? – прохрипел небритый.

Ярослав подошел.

– Вы кто?

– Учебка, Жесвинск, вэчэ номер 32752.

– Игорь?!

Ярослав потрясенно разглядывал замухрышку, в котором с трудом узнавал своего армейского приятеля. Грязный свитер, мешковатые штаны, стоптанная обувь неясного фасона. Страшно поределые волосы. Зияющие между зубами пробоины. Лестница шрама для длинном подбородке.

Что же с тобой стряслось, Игореша? Резкая жалость остро пырнула Ярослава под ребра.

Игорь будто уловил его мысли. Нахмурившись, он развернулся и сутуло нырнул в толпу…

Вынырнул он не так давно в соцсетях. Разыскав аккаунт Ярослава, деловито сообщил, что долго пребывал в депрессии, но потом все наладилось: «Работаю сварщиком в троллейбусном парке Усть-Загорянска». Сообщил, что судится с бывшей женой из-за сына. Ярослав решил, что Игорь что-то у него попросит. Но тот снова пропал и больше на связь не выходил.

А недавно, бредя по осеннему, подсвеченному солнцем и золотистой листвой Арбату, Ярослав остановился у сувенирной лавки. Его внимание привлек седой дядька с обвислыми усами у витрины с сувенирами. Там обычно толклись иностранцы. А тут какой-то тип в советском камуфляже и кроссовках «Найк» – странное сочетание. При этом, несмотря обрюзглость, в нем сохранилось нечто такое, что позволяло идентифицировать его как строевика старого закала. Он был очевидно пьян, это придавало ломкую танцевальность его маневрам у витрины.

Подойдя, Ярослав понял, что он разглядывает. Среди сияющих самоваров, расписных сервизов, глянцевых матрешек и прочей гжели сурово возвышался танк Т-72Б размером с комод. Сделан он был из красного хрусталя.

Подобно седому дядьке, Ярослав приник к стеклу. Невольно залюбовался филигранной мастерской работой. Вот лобастая башня «бэшки». А вот – бензобак, отмечал он про себя, улыбаясь. "Черт возьми, гусеничные катки с шестью вырезами, как настоящие, – почти шептал Ярослав. – Как ювелирно они все сделали. Сколько же такой стоит?"

Он уже собирался зайти в лавку, мысленно прикидывая баланс на своей банковской карте. Но столкнулся взглядом с камуфляжным обладателем понурых усов. Что-то знакомое мелькнуло в нем. Какая-то цепкая военная искра, притушенная временем и поддушенная возрастом, на секунду вспыхнула огоньком и затрепетала, как от налетевшего ветра.

Почуяв к себе интерес, он протянул Ярославу руку.

– Майор Зотов.

Ярослав непроизвольно вытянулся. "Так вот почему твое лицо показалось мне знакомым!"

Он машинально отозвался на рукопожатие майора, пахнувшее яростным одеколоном.

Да, это был он, его ненавистный командир. Четвертая учебная рота, капитан Зотов. Который дослужился всего-навсего до майора. Негусто. Где же ты проштрафился, дуралей? Уж не из-за меня ли тогда угодил в опалу, впал в немилость? Или в 1991 году сдуру присягнул ГКЧП? А может, погорел на дедовщине?

Зотов его, понятно, не узнал. "Позор Советской армии" Молчанов выглядел совсем не так, как он себя наверняка представлял.

Если бы он узнал Ярослава, то вряд ли с таким суетливым энтузиазмом вступил бы с ним в разговор. И уж тем более не стал бы взахлеб расписывать своему бывшему бойцу достоинства и боевые характеристики советских танков.

Зотов был трогателен в этой своей несуразности. Небось, и после развала Союза пытался тянуть армейскую лямку. Возможно, успел и в Чечне повоевать. А потом был вышвырнут на пенсию. Еще повезло, что очутился в Москве.

Что же ты такой неприкаянный, скверно одетый и понурый, никому не нужный? Жена выгнала, и запил? Озлобился на правительство? Разочаровался в жизни? Понял ли всю бессмысленность своего педантизма и прямоугольного стремления к порядку?

Злорадство беременно толкалось в Ярославе, норовя сорвать с его языка сухое: "Курсант Молчанов". И следом – подернутое улыбкой: "Тот самый".

Но не сказал. Пересилил себя. Живи, Зотов.

Всё суета. Надо подняться над ней. Над этой улицей. Над городом, тонущим в лучах осеннего солнца и мареве автомобильных выхлопов. Над серыми подмосковными промзонами. Над выгнувшимися вплоть до горизонта фантастическими полями с торчащими на них жилыми высотками. Хаотично, как грибы, они произросли на этих полях. Не шеренгами и не колоннами на них выстроились, а как попало встали. Словно по команде «Вольно!» ненадолго разошлись…

Армия, учительница моя, ты два года

душила меня в своих объятиях. Ты спала

со мной, дышала мне в затылок и караулила

желания. Ты хотела моей любви,

но не умела любить.

Спасибо, что отпустила меня.

До конца. Полностью.

Спустя двадцать лет ты перестала мне сниться.

Из признания того же бойца советской армии