Рождённый из пустоты. Хроники Чёрных небес от Габриэля. Книга первая

Глава 1. «Пленник Красной пустоши»

Первым ощущением была влажная прохлада высокой травы на щеке. Утренняя роса. Голова раскалывалась от боли – тупой, всеобъемлющей, словно череп наполнили жидким свинцом. Внутри царила пустота и холод. Хотя, наверное, холод был везде. Он проникал под кожу всё глубже, сковывая мышцы и вызывая ломоту в костях.

Он попытался приподняться на локтях, и всё потемнело в глазах. А потом…

Никакой травы. Никакой росы. Под ладонями были сухие, горячие камни, острые и неприятные. Вокруг, до самого горизонта, простиралась красно-коричневая каменистая пустыня. Мираж? Предсмертный морок? Память о поляне была такой явной, такой… настоящей. А жар пустыни – резкий, как пощёчина.

Он снова рухнул на спину, и камни впились в порванную ткань рубахи. Глаза отказывались фокусироваться, мир плыл в радужных разводах. Он попытался вспомнить. Кто он? Как здесь оказался? В ответ – лишь гулкое эхо в пустоте черепа. Ни имени, ни лица, ни одного прожитого дня.

Холод, тот самый, что пробирал до костей в его видении, начал отступать, сменяясь сухим жаром, идущим от земли. Но боль в мышцах никуда не делась. Это была странная боль – отстранённая, будто чужая. Он осознавал её как факт, но она не вызывала страдания. Просто сигнал.

«Если я не встану, я здесь умру», – мысль была ясной и логичной. Но она не вызвала страха. Он знал слово «страх», знал его определение, но не мог примерить это чувство на себя.

Собрав волю в кулак, он перевернулся и медленно, качаясь, встал на четвереньки. Комки сухой земли и острый гравий обдирали ладони и колени. Он посмотрел на руки. Кожа была неестественно бледной, а на свежих ссадинах почти не было крови – лишь тёмная, густая сукровица. Острые камни, казалось, не могли глубоко её проколоть. Странно.

Он пополз. Куда – не имело значения. Главное – движение.

Он не знал, сколько времени прошло. Час? Десять? Жаркое солнце поднялось в зенит, но его лучи не обжигали кожу, лишь вытягивали из тела остатки воображаемой влаги. Жажда. Он знал, что должен её чувствовать. Это была базовая потребность любого живого существа. Но её не было. Как и голода. Тело, этот послушный механизм, продолжало работать, не требуя топлива.

Он встал на ноги. Походка была шаткой, но он держался. Длинная светло-серая рубаха, его единственная одежда, превратилась в пыльную тряпку с рваной дырой на спине. Он пошёл, глядя под ноги. Ступни протестовали против каждого шага по каменной россыпи. Это было больно. Точнее, мозг получал сигналы, которые идентифицировал как боль. Он шёл, анализируя это ощущение с холодным любопытством.

Через некоторое время он остановился, чтобы осмотреть ноги. Ступни были покрыты сеткой порезов и ссадин. Он сел, оторвал рукава рубахи и принялся неумело, но туго обматывать ими стопы. Так стало лучше. Комфортнее. Продолжая путь, он поймал себя на мысли: откуда он знает про импровизированные портянки?

Мысли были похожи на мусор, выброшенный на берег после шторма. Обрывки знаний без контекста. Слова всплывали в сознании, чёткие и понятные, но лишённые личной истории. Он будто прочитал сотни книг, а потом их страницы перемешали в один бессвязный том.

«Я знаю, как выжить, – понял он, – но не знаю, зачем».

Каменистая пустыня, раскинувшаяся до самого горизонта, выжженная временем и стихиями, была окрашена в глубокий красно-коричневый цвет. Взгляд останавливался на безбрежном просторе, где земля потрескалась от жары, обнажая тёмные трещины, уходящие вглубь. В этом краю, кажущемся бесконечно далёким от жизни, не было буйной зелени или пышных лугов. Всё здесь было покорено бесплодной и суровой средой, где даже камни, разбросанные по земле, казались немыми свидетелями многовековых испытаний.

Эти камни были разнообразны по форме и размеру. Одни – мелкие, как разбросанные кем-то гигантские песчинки, другие – массивные валуны, возвышавшиеся над поверхностью и создававшие странные скульптурные формы. Их поверхность, грубая и шероховатая, была покрыта слоями времени – следами выветривания и эрозии, которые медленно, но верно разрушали их на протяжении сотен лет. Некоторые камни, несмотря на всё разрушительное воздействие природы, оставались целыми и монолитными, словно памятники прошлым эпохам. Их красноватые оттенки перекликались с землёй под ними, и всё это вместе создавало впечатление окаменевшего пейзажа.

Ветер – постоянный житель этих земель. Он дул практически беспрестанно, иногда сильный и порывистый, иногда лёгкий и едва ощутимый. Однако по ночам, когда температура резко падала, ветер становился прохладным, иногда даже холодным. Именно ветер создавал ощущение движения в этой кажущейся неподвижности. Он уносил с собой мелкие камни, перекатывал песчинки по земле, и порой казалось, что каменистая пустыня жива, но её движения настолько медленны и неприметны, что только ветер мог их уловить.

Его апатия была почти абсолютной. Он перестал вести внутренние диалоги, перестал терзать себя вопросами. Он просто шёл. Инстинкт? Или что-то иное заставляло двигаться вперёд, пока тело не откажет.

На исходе, кажется, второго дня пути он наткнулся на высохшие кусты. Сначала один, потом ещё несколько. Их скрюченные, почти чёрные ветви цеплялись за землю, доказывая, что даже здесь есть жизнь. А потом он услышал тихий шёпот воды.

Ручей. Узкая, едва заметная лента жизни, пробивающая себе дорогу между камней. Логика подсказывала: это спасение. Идти по течению – рано или поздно выйдешь к людям. Будет еда, вода, ответы.

Он опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Она была прохладной и чистой. Он поднёс её ко рту и сделал глоток. И ничего. Вода не имела вкуса. Она не утолила жажду, которой не было. Она ощущалась как… чужеродная материя. Как воздух, который он проглотил по ошибке. Он пил, потому что знал, что надо пить, но тело не отзывалось благодарностью.

Он сидел у ручья, глядя на своё отражение в тёмной воде. Лицо незнакомца. И в этот момент его пронзила мысль, куда более страшная, чем амнезия.

Вместе с воспоминаниями он потерял что-то ещё. Что-то фундаментальное. То, что заставляет людей бояться смерти, радоваться воде, чувствовать боль и любовь. Он знал все эти слова, но они были пустыми сосудами.

«Что-то сломалось не только в памяти, – понял он, и от этой мысли по спине пробежал холод, который был реальнее любого жара или ветра. – Сломалось в самой сути восприятия мира и себя…»

Он пытался ухватить слово, вертевшееся на языке. То самое, что определяло человека.

«Душа».

Слово рассыпалось пеплом, не успев оформиться. И в наступившей внутренней тишине он впервые по-настоящему осознал, что пленён не только красной пустошью. Он был пленником самого себя. Или того, что от него осталось.

Звёзды стали проявляться на небе, темнота медленно опускалась на красную пустыню, отчего та становилась ещё более мрачной и безжизненной. Ручей так и не становился шире, но ширина и углубление между холмами, где он тёк, говорили о том, что когда-то это была небольшая речушка. «На сегодня мой путь закончен», – подумал путник и решил сделать очередной привал.

Он опустил голову на сухой пучок травы. Звёзды расслабляли и убаюкивали, холодно мерцая. Путник медленно проваливался в сон, сверкающие огоньки звёзд переливались белым, голубым, жёлтым светом… Огоньки начали стремительно увеличиваться в размере…

Глава 2. «Ночные гости»

Грубое прикосновение металла к шее стало ключом, повернувшимся в заржавевшем замке его сознания. Пока его тащили вдоль ручья, разорванные части картины сами собой сложились в единое, удручающе ясное полотно. Он спал на открытой местности. Один. Беззащитный. Как глупое дитя, оставленное в логове волков.

«Безрассудство. Непростительная глупость!» – Мысль была холодной, как сталь, лишённой эмоций, но от этого не менее весомой. Это был не страх смерти, а чисто логический вывод: он совершил ошибку, которая в любом мире, подчиняющемся законам выживания, должна была стать последней. Почему не стала? Этот вопрос пока оставался без ответа.

Его конвоиры – десяток молчаливых гигантов – перевели его на другой берег и, как ему показалось, двинулись почти перпендикулярно ручью. Он не понимал, как они ориентируются в этой монотонной темноте, но они шли с уверенной, пружинящей походкой хищников, знающих каждый камень на своей территории. И тут же его пронзила вторая, связанная с первой, мысль: точно так же, как они, его мог найти кто-то ещё. Кто-то, кто не стал бы утруждать себя пленом.

Путь оказался короче, чем он ожидал. Едва серый рассвет начал отвоёвывать у ночи небо, они подошли к селению.

Оно выросло прямо из большого холма, у подножия которого вился ручей, похожий на тот, что подарил ему ложную надежду. Жилища, слепленные из глины и камня, казались естественным продолжением ландшафта. Крыши из сухой травы, густо обмазанной той же глиной, почти сливались с красно-коричневой землёй.

И над всем этим возвышались несколько строений повыше, похожих на гигантские термитники или уродливые пирамиды. Слово «башни» вспыхнуло в сознании, и логическая цепочка выстроилась мгновенно: «смотровые посты». Широкие у основания и сужающиеся кверху, они идеально маскировались под окружающие холмы. «Конечно, – подумал он, – я не мог их увидеть. А они меня – могли». Анализ был таким же непроизвольным и отстранённым, как и осознание собственной детской глупости.

Его размышления об архитектуре прервал рыкающий голос одного из конвоиров. Они остановились у неприметного домика, и гигант тихо постучал в дверь костяшками пальцев размером с речные камни. Изнутри донёсся ответный рык, и его жестом пригласили внутрь.

Внутри было сумрачно и пахло дымом, сухой кожей и чем-то ещё, незнакомым и звериным. Два чадящих факела в настенных креплениях выхватывали из темноты детали скудного убранства: потемневшие от времени черепа каких-то рогатых тварей, соломенную подстилку, накрытую серой шкурой, и грубо вылепленную печь.

Посреди комнаты на циновке сидел ещё один представитель этой расы. Он был стар, его лицо напоминало растрескавшуюся от зноя землю, но в его осанке и ширине плеч всё ещё угадывалась та же мощь, что и в его стражах. Тени от пламени плясали на его лице, скрывая и тут же обнажая глубокие морщины.

Он жестом велел пленнику подойти ближе.

Когда мужчина остановился в паре шагов от него, старец поднял голову. Массивная нижняя челюсть немного выдавалась вперёд, и была заметна пара небольших, обнажавшихся над губой клыков. Достаточно массивный нос был под стать брутальному, несколько выступающему лбу, как и другие части лица, хотя, возможно, так казалось из-за массивного носа и развитых надбровных дуг. Его глаза, глубоко посаженные под тяжёлыми надбровными дугами, оказались на удивление ясными. В них не было старческой мути – лишь острый, оценивающий ум, который, казалось, проникал под кожу, пытаясь нащупать то, чего у пленника не было.

Старец произнёс несколько гортанных, рычащих слов, а затем сделал паузу, вопросительно глядя прямо в глаза мужчине.

Вопрос повис в пропитанном дымом воздухе. И впервые за всё это время пленник ощутил нечто похожее на дискомфорт. Он не знал ответа. Он не знал даже языка, на котором был задан вопрос. Он не знал ничего. И этот старец, казалось, понимал это лучше, чем он сам.

Глава 3. «Орк-шаман. Вспомнить всё!»

– Здравствуй, достопочтенный. Я потерялся в пустыне, а ваши люди меня нашли и привели в ваше селение.

Мужчина попытался изобразить поклон, но его измученное тело ответило лишь жалким, судорожным движением. Он смотрел на старого орка, сидевшего посреди комнаты, и видел, как за маской невозмутимости промелькнуло и тут же скрылось удивление. Подняв руку, тот продолжил говорить, и мужчина вдруг осознал, что отчасти понимает смысл его речи.

– Твои слова похожи на язык древнего леса, но не все я могу понять. Ты сам не из лесного народа, что живёт за большой водой. Ты похож больше на людей, но ты тоже не из их народа. Кто ты?

– Достопочтенный, я не знаю, кто я и как очутился в пустыне. Несколько дней назад я очнулся среди камней, но что произошло до этого и как я там оказался, я не помню. Я пытался вспомнить, но не смог. Расскажи мне – где я и кто вы?

Старик молчал. Его глаза, глубоко посаженные под тяжёлыми надбровными дугами, были похожи на два тёмных колодца. Он не просто слушал – он взвешивал каждое слово, искал в нём ложь, как ищут яд в вине.

– Мы – свободный клан орков Пустоши. Я – шаман этого клана. Это всё, что тебе нужно знать, – наконец произнёс он, и от его голоса по коже побежали мурашки. – Я не знаю, кто ты. Возможно, ты говоришь правду. А возможно, ты – змея, приползшая в наше гнездо. Шпион враждебных кланов. Разведчик людей. Раненый волк, притворяющийся ягнёнком. В любом случае я не могу тебе доверять. А вот как пленник… как источник информации… ты можешь оказаться весьма ценным.

Орк замолчал. Мужчина никак не ожидал оказаться в такой ситуации, и мысли вихрем завертелись в голове. «Похоже, я был слишком наивен, предполагая, что встретил мирных созданий. Меня не атаковали потому, что я был без оружия и внешне не проявлял никакой агрессии. Может, они за мной давно следили, и моё поведение выглядело вполне безобидным. Поэтому меня решили взять во время сна и привести на допрос, чтобы выяснить, кто я и зачем брожу рядом с их селением». Пауза, которую сделал орк, была недолгой, и он прервал быстрые размышления пленника.

– Я понимаю, – продолжил шаман, и в его голосе появились вкрадчивые, почти ласковые нотки, от которых стало ещё страшнее. – Ты не захочешь говорить. Будешь всё отрицать. Но у нас есть способы. Способы, которые развяжут язык даже мертвецу. И если ты не захочешь добровольно обменять свою жалкую жизнь на правду… мы возьмём её силой.

Он пристально взглянул на пленника и, увидев в его глазах то, что хотел, удовлетворённо хмыкнул. Затем он что-то коротко рыкнул своим стражам.

Его выволокли наружу. Грубые верёвки впились в запястья. Ноги тоже связали, оставив ровно столько слабины, чтобы он мог семенить, как калека. Его впихнули в один из домов, похожих на гигантские термитники. Внутри было не так, как у шамана. Стены и даже куполообразный потолок были выложены камнем. Ни одного факела. Лишь клочок сухой травы на полу. Дверь за ним захлопнулась с глухим, финальным стуком, и он остался в абсолютной, непроглядной тьме.

«Конец, – подумал он без всякой жалости к себе. – Короткая, нелепая жизнь. Может, орк прав? Может, я и вправду какой-нибудь разведчик? Отсюда и боль в теле, и провалы в памяти…» Он вспомнил слова шамана о людях и народе из-за большой воды. «Кто же я? И какая теперь разница?»

Ситуация была безвыходной. Шаман хотел получить сведения, которых у него не было. Это было хуже, чем если бы он был шпионом. Шпион мог бы солгать, выдумать что-то. А что мог он? Предложить свою пустоту?

Мысли метались, как стая обезумевших птиц. Придумать историю! Торговец, монах, беглый каторжник… Он даже усмехнулся в темноте. В критический момент его чужое сознание подбрасывало ему десятки ролей, как актёру в бродячем театре.

Дверь распахнулась, вырвав его из этих лихорадочных размышлений. В проёме стоял шаман и двое его подручных.

Его руки развязали лишь для того, чтобы развести их в стороны и туго прикрутить к железным кольцам, вбитым в стену. С ногами проделали то же самое. Он висел распятый, беспомощный.

Шаман, не обращая на него внимания, деловито раскладывал на подносе, который держал один из орков, свои инструменты: пучки сушёных, дурно пахнущих трав, глиняные горшочки с вонючей жижей. – Думаю, мы готовы услышать твою историю, – сказал он, даже не взглянув на пленника.

Мужчина попытался что-то сказать, но один из орков с силой запрокинул ему голову и, зажав нос, разжал ему челюсть. Шаман плеснул ему в рот что-то тёплое, горькое и омерзительно-сладкое. Он рефлекторно сглотнул. – Не переживай, – промурлыкал шаман. – Ты всё успеешь рассказать.

В него влили вторую порцию. Помощники вышли. Шаман поджёг травы, и комната наполнилась густым, удушливым дымом. Он начал что-то бормотать на своём гортанном языке, и мир поплыл. Стены, дым, фигура шамана – всё смешалось в тошнотворный, дёргающийся круговорот. А потом наступила тьма.

И из этой тьмы хлынули они – видения. Замки, устремлённые в небо. Горящие города. Реки, красные от крови. Лица, искажённые болью. Бескрайние снежные поля. Горы, подпирающие небосвод. Картины сменяли друг друга с бешеной скоростью, вбиваясь в его мозг, как раскалённые гвозди. Он чувствовал холод снега, жар огня, боль чужих ран. Как долго длилась эта пытка, из круговерти событий было непонятно. В голове появилось много какой-то чуждой и непонятной информации, как будто из ниоткуда.

Он очнулся в той же тьме, вися на стене. Голова раскалывалась. Его тошнило, во рту стоял привкус крови и той мерзкой жижи. Его сознание было завалено мусором – обрывками каких-то знаний, непонятной информацией, мириадами лиц и судеб, пейзажами, которые он никогда не видел. И всё это смешалось с той информацией, которую он и так не понимал. Но себя, своего лица он так и не нашёл.

Он снова провалился в забытьё. И на этот раз ему приснился сон. Или воспоминание. Яркое солнце. Зелёная поляна. Дерево с развесистыми ветвями. Гладкая поверхность озера. И чувство… тоски. Невыносимой, всепоглощающей тоски по чему-то безвозвратно утерянному. Он чувствовал запах травы, воды и… чей-то знакомый аромат. Ему так хотелось остаться там, лежать на траве и смотреть в голубое небо.

Он очнулся от ледяного холода. Шаман и его помощник обливали его водой из ведра. – Ты не так прост, как кажешься, – в голосе шамана не было разочарования, только азарт исследователя. – Мои травы не развязали тебе язык. Но это было только начало.

Его клыки обнажились в улыбке, от которой по спине пробежал холод. – Что ты хочешь? – прохрипел пленник. – Я… я всё расскажу!

Орк как будто бы немного удивился от слов пленника. – О, конечно, расскажешь, – прошипел он. – Всю правду. Всю!

«Мне показалось, или шаман и вправду улыбается? Это выглядит странно, и этот нездоровый блеск в глазах… Похоже, ему просто нравится мучить других».

На этот раз на подносе, помимо трав, лежали другие инструменты. Крючки. Длинные, тонкие иглы. Ножи причудливой формы. Шаман предвкушал.

Его начали резать. Неглубоко, но методично. Втыкать иглы под ногти. Вводить под кожу крючки и медленно поворачивать их. Он не задавал вопросов. Он просто работал, как скульптор, создающий из человеческого тела статую боли. Пленник кричал, пока не сорвал голос, перейдя на хрип.

– Думаю, всё готово, – наконец сказал шаман своему помощнику. – Выпускай насекомых.

«Шаман специально говорит орку на языке древнего леса, или как он его назвал при нашей встрече, чтобы я понял и испугался», – мелькнуло в голове у мужчины. Орк нагнулся к одному из горшков, снял крышку и высыпал всё содержимое пытаемому на голову.

Через мгновение он почувствовал их. Тысячи крошечных, юрких лапок, разбегающихся по его телу. Они находили свежие раны и устремлялись в них. Это была не боль. Это было безумие. Живой, копошащийся ковёр, пожирающий его заживо. Он дёргался на верёвках, но не мог потерять сознание. Какое-то из зелий шамана держало его в этой дикой агонии.

Наконец шаману, кажется, это надоело. Он вышел, не сказав ни слова. Помощник собрал «инструменты», насекомых и тоже ушёл. Мужчина остался один, вися в темноте, его тело было одной сплошной кровоточащей раной.

«Чего всё-таки добивался шаман? Развязать мне язык или сломить мою силу воли? А может, процедура пыток просто ему нравилась?» – гадал мужчина. Он остался один наедине со своими мыслями и, быть может, обрывками воспоминаний или иллюзий – как та трава с росой. Всё, что ранее показал ему мозг под воздействием шаманского напитка, – все эти картины лесов, рек, людей – было так же чуждо ему, он не мог это сопоставить с собой. Но что, если это и правда фрагменты воспоминаний? Это когда-то было с ним, сейчас он видел это наяву, ощущал своей кожей, участвовал в войне… Может, он многое вспомнил, но всё равно не вспомнил самого главного – себя! Он очень долго прокручивал в голове увиденную мозаику из образов людей и существ, каких-то пейзажей, но лишь отчасти это ощущал, не видя себя на тех равнинах, горах, на бескрайних снежных полях. Возможно, он и не должен был видеть себя, потому что он сам на всё это смотрел. Он медленно проваливался в забытьё.

Сколько прошло времени, было непонятно. Когда он очнулся, дверь снова открылась. Шаман подошёл к нему с факелом. – Ну, здравствуй, Шин, – сказал он, и от этого имени пленника передёрнуло. – Ты оказался крепче, чем я думал. Ты мало мне рассказал, но этого хватило, чтобы я понял, кто ты. Ты сильный противник. На твоих руках много крови. Но ты так и не сказал, зачем ты здесь. Думаю, мы продолжим нашу увлекательную беседу.

Скорее всего, слова о том, что под пытками мужчина что-то сказал, были блефом или полуправдой. Может, шаман что-то и узнал, например, имя пленника и то, что он сильный противник, но ему этого было мало. А может быть, он всё это придумал. Но даже если в первый раз у него получилось что-то выведать, сейчас его методы не работали.

Он поднёс факел к груди пленника. Запахло палёными волосами и жжёным мясом. Боль была невыносимой. Собственный крик стоял у него в ушах, когда ему снова запрокинули голову и влили в глотку очередную порцию жижи.

Он потерял сознание. Его снова приводили в чувство ледяной водой. Снова зелья, травы, вопросы…

– Откуда ты пришёл? Сколько вас? Где главные силы?

Шаман был в ярости. Его методы не работали. И тогда пленник, понимая, что следующей будет снова боль, решил сыграть. Он собрал остатки воли и начал говорить, на ходу выдумывая историю, сплетая её из обрывков воспоминаний, роившихся в его голове.

– Нас было пятеро… мы отряд наёмников, наниматель мне неизвестен… всю информацию мы получали через посредников… Первое задание – определить в пустоши количество лагерей и поселений, кто и где находится… Второе задание… было ликвидировать лидера одного поселения, когда он будет передвигаться в военный лагерь. Кто он, нам неизвестно… сказали только, когда и где он будет. Информация оказалась недостоверной… его сопровождало гораздо больше воинов… весь наш отряд перебили, меня, похоже, так же посчитали мёртвым, забрали всё оружие и доспехи.

Он говорил, и шаман, слушая его, делал какие-то пассы руками, что-то бормотал. Когда пленник закончил, орк на мгновение замер. А потом с рёвом ударил его кулаком в челюсть. Раздался хруст. Если бы он не был привязан, то отлетел бы к другой стене.

Он уронил голову и повис на верёвках. Обман был раскрыт? Шаман со своими подручными молча вышли, на этот раз оставив факелы.

«Может, всё, что я сказал, ему показалось ценным, и он, уверовав в свои эликсиры, принял это за правду?.. Нет, быть не может, это же чистый бред!»

Глава 4. «Голос крови»

Тишина в камере была плотной, почти осязаемой. Он висел, погружённый в вязкие раздумья о побеге, о странном имени «Шин», которое всплыло из ниоткуда – было ли оно его собственным или просто ещё одним украденным обрывком чужой жизни?

И тут тишину разорвал крик.

Это был не боевой клич, а пронзительный, полный животного ужаса вопль, который оборвался так же внезапно, как и начался. Стены, казалось, впитали его без остатка, и снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь сухим треском факела. Он висел распятый, впервые осознав, насколько толсты эти глиняные стены. Они были построены, чтобы глушить звуки. Чтобы мир снаружи не слышал, что происходит внутри.