Рождённый из пустоты. Хроники Чёрных небес от Габриэля. Книга первая

Он очнулся в той же тьме, вися на стене. Голова раскалывалась. Его тошнило, во рту стоял привкус крови и той мерзкой жижи. Его сознание было завалено мусором – обрывками каких-то знаний, непонятной информацией, мириадами лиц и судеб, пейзажами, которые он никогда не видел. И всё это смешалось с той информацией, которую он и так не понимал. Но себя, своего лица он так и не нашёл.

Он снова провалился в забытьё. И на этот раз ему приснился сон. Или воспоминание. Яркое солнце. Зелёная поляна. Дерево с развесистыми ветвями. Гладкая поверхность озера. И чувство… тоски. Невыносимой, всепоглощающей тоски по чему-то безвозвратно утерянному. Он чувствовал запах травы, воды и… чей-то знакомый аромат. Ему так хотелось остаться там, лежать на траве и смотреть в голубое небо.

Он очнулся от ледяного холода. Шаман и его помощник обливали его водой из ведра. – Ты не так прост, как кажешься, – в голосе шамана не было разочарования, только азарт исследователя. – Мои травы не развязали тебе язык. Но это было только начало.

Его клыки обнажились в улыбке, от которой по спине пробежал холод. – Что ты хочешь? – прохрипел пленник. – Я… я всё расскажу!

Орк как будто бы немного удивился от слов пленника. – О, конечно, расскажешь, – прошипел он. – Всю правду. Всю!

«Мне показалось, или шаман и вправду улыбается? Это выглядит странно, и этот нездоровый блеск в глазах… Похоже, ему просто нравится мучить других».

На этот раз на подносе, помимо трав, лежали другие инструменты. Крючки. Длинные, тонкие иглы. Ножи причудливой формы. Шаман предвкушал.

Его начали резать. Неглубоко, но методично. Втыкать иглы под ногти. Вводить под кожу крючки и медленно поворачивать их. Он не задавал вопросов. Он просто работал, как скульптор, создающий из человеческого тела статую боли. Пленник кричал, пока не сорвал голос, перейдя на хрип.

– Думаю, всё готово, – наконец сказал шаман своему помощнику. – Выпускай насекомых.

«Шаман специально говорит орку на языке древнего леса, или как он его назвал при нашей встрече, чтобы я понял и испугался», – мелькнуло в голове у мужчины. Орк нагнулся к одному из горшков, снял крышку и высыпал всё содержимое пытаемому на голову.

Через мгновение он почувствовал их. Тысячи крошечных, юрких лапок, разбегающихся по его телу. Они находили свежие раны и устремлялись в них. Это была не боль. Это было безумие. Живой, копошащийся ковёр, пожирающий его заживо. Он дёргался на верёвках, но не мог потерять сознание. Какое-то из зелий шамана держало его в этой дикой агонии.

Наконец шаману, кажется, это надоело. Он вышел, не сказав ни слова. Помощник собрал «инструменты», насекомых и тоже ушёл. Мужчина остался один, вися в темноте, его тело было одной сплошной кровоточащей раной.

«Чего всё-таки добивался шаман? Развязать мне язык или сломить мою силу воли? А может, процедура пыток просто ему нравилась?» – гадал мужчина. Он остался один наедине со своими мыслями и, быть может, обрывками воспоминаний или иллюзий – как та трава с росой. Всё, что ранее показал ему мозг под воздействием шаманского напитка, – все эти картины лесов, рек, людей – было так же чуждо ему, он не мог это сопоставить с собой. Но что, если это и правда фрагменты воспоминаний? Это когда-то было с ним, сейчас он видел это наяву, ощущал своей кожей, участвовал в войне… Может, он многое вспомнил, но всё равно не вспомнил самого главного – себя! Он очень долго прокручивал в голове увиденную мозаику из образов людей и существ, каких-то пейзажей, но лишь отчасти это ощущал, не видя себя на тех равнинах, горах, на бескрайних снежных полях. Возможно, он и не должен был видеть себя, потому что он сам на всё это смотрел. Он медленно проваливался в забытьё.

Сколько прошло времени, было непонятно. Когда он очнулся, дверь снова открылась. Шаман подошёл к нему с факелом. – Ну, здравствуй, Шин, – сказал он, и от этого имени пленника передёрнуло. – Ты оказался крепче, чем я думал. Ты мало мне рассказал, но этого хватило, чтобы я понял, кто ты. Ты сильный противник. На твоих руках много крови. Но ты так и не сказал, зачем ты здесь. Думаю, мы продолжим нашу увлекательную беседу.

Скорее всего, слова о том, что под пытками мужчина что-то сказал, были блефом или полуправдой. Может, шаман что-то и узнал, например, имя пленника и то, что он сильный противник, но ему этого было мало. А может быть, он всё это придумал. Но даже если в первый раз у него получилось что-то выведать, сейчас его методы не работали.

Он поднёс факел к груди пленника. Запахло палёными волосами и жжёным мясом. Боль была невыносимой. Собственный крик стоял у него в ушах, когда ему снова запрокинули голову и влили в глотку очередную порцию жижи.

Он потерял сознание. Его снова приводили в чувство ледяной водой. Снова зелья, травы, вопросы…

– Откуда ты пришёл? Сколько вас? Где главные силы?

Шаман был в ярости. Его методы не работали. И тогда пленник, понимая, что следующей будет снова боль, решил сыграть. Он собрал остатки воли и начал говорить, на ходу выдумывая историю, сплетая её из обрывков воспоминаний, роившихся в его голове.

– Нас было пятеро… мы отряд наёмников, наниматель мне неизвестен… всю информацию мы получали через посредников… Первое задание – определить в пустоши количество лагерей и поселений, кто и где находится… Второе задание… было ликвидировать лидера одного поселения, когда он будет передвигаться в военный лагерь. Кто он, нам неизвестно… сказали только, когда и где он будет. Информация оказалась недостоверной… его сопровождало гораздо больше воинов… весь наш отряд перебили, меня, похоже, так же посчитали мёртвым, забрали всё оружие и доспехи.

Он говорил, и шаман, слушая его, делал какие-то пассы руками, что-то бормотал. Когда пленник закончил, орк на мгновение замер. А потом с рёвом ударил его кулаком в челюсть. Раздался хруст. Если бы он не был привязан, то отлетел бы к другой стене.

Он уронил голову и повис на верёвках. Обман был раскрыт? Шаман со своими подручными молча вышли, на этот раз оставив факелы.

«Может, всё, что я сказал, ему показалось ценным, и он, уверовав в свои эликсиры, принял это за правду?.. Нет, быть не может, это же чистый бред!»

Глава 4. «Голос крови»

Тишина в камере была плотной, почти осязаемой. Он висел, погружённый в вязкие раздумья о побеге, о странном имени «Шин», которое всплыло из ниоткуда – было ли оно его собственным или просто ещё одним украденным обрывком чужой жизни?

И тут тишину разорвал крик.

Это был не боевой клич, а пронзительный, полный животного ужаса вопль, который оборвался так же внезапно, как и начался. Стены, казалось, впитали его без остатка, и снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь сухим треском факела. Он висел распятый, впервые осознав, насколько толсты эти глиняные стены. Они были построены, чтобы глушить звуки. Чтобы мир снаружи не слышал, что происходит внутри.

Прошло мгновение или вечность, прежде чем дверь содрогнулась от глухого, тяжёлого удара. Потом ещё и ещё. Дерево жалобно застонало. Затем раздался сухой, щепящий треск – в ход пошло что-то острое, рубящее. С каждым ударом в щели прорывались звуки внешнего мира: лязг металла, гортанные крики, топот десятков ног.

Наконец, с оглушительным треском дверь распахнулась. На пороге, в ореоле пыли и дыма, стоял орк. Он был огромен, настоящий гигант с чудовищной секирой в руках, с лезвия которой капало что-то тёмное. Его взгляд, полный ярости, метнулся по камере, нашёл висевшую фигуру, и ярость сменилась брезгливым разочарованием. Не сказав ни слова, орк развернулся и снова растворился в хаосе битвы.

Дверь осталась открытой. Теперь он был зрителем. Ночь за пределами камеры периодически озарялась всполохами – то слепяще-белыми, то кроваво-красными. Воздух наполнился густым, тошнотворным запахом гари, серы и свежей крови. Иногда в проёме появлялись клыкастые морды, их глаза горели в полумраке, но они так же быстро исчезали, увлечённые боем.

Он не мог освободиться. Ситуация не изменилась. Но пока ночь горела, а мир снаружи разрывался на части, в его голове, в тишине его внутренней пустоты, рождался план. Хрупкий, как паутина, но его собственный. Он строил новую легенду, новую ложь, которая должна была стать его щитом. Он не повторит ошибку, допущенную с шаманом. Он не будет больше честным. Мир не ценит честность.

Рассвет принёс с собой тишину. В камеру ввалились двое. Они пахли потом, кровью и победой. Оба были похожи друг на друга, как два клыка в одной пасти. Несколько долгих секунд они молча разглядывали его, словно диковинного зверя.

Наконец тот, что вошёл последним, заговорил. И мир накренился. – Что ты тут делаешь, человек? Кто ты?

Слова были произнесены на языке орков, но он их понял. Каждое слово. Осознание ударило, как физический толчок. Он закашлялся, сотрясаясь в притворном приступе, чтобы скрыть потрясение, чтобы выиграть хоть секунду. «Язык Древнего Леса… Шаман… Зелья…» Мысли метались, как стая испуганных птиц.

– Говори, человек! – голос орка был нетерпелив.

Времени не было. Он заставил себя говорить, и слова его новой легенды, отрепетированные в уме сотню раз за эту ночь, потекли сами собой, но всё равно были сбивчивыми и неуверенными. – Меня зовут Шин… Клан Пустоши взял меня в плен. Я охранял торговца… Нас атаковали, всех убили… я выжил. Шаман пытал меня, хотел узнать о караване. После его зелий… я почти ничего не помню.

Он замолчал, ожидая удара или насмешки. Но орк лишь кивнул своему спутнику. – Мы заберём его с собой.

Второй орк молча разрезал путы на лодыжках, а затем связал руки за спиной. Ноги тоже связал, но оставил достаточно слабины, чтобы можно было идти. Толчок в спину – и вот он уже снаружи.

Он сделал глубокий, пьянящий вдох. Воздух был пропитан смертью, но это был воздух свободы. Или, по крайней мере, её иллюзии. Один плен сменился другим.

Поселение было разгромлено. Дома тлели. Но тел не было. Этот факт пугал больше, чем горы трупов. Он говорил о холодной, деловитой эффективности победителей.

Его вели в колонне орков. Он был призраком среди них, окружённый гортанными разговорами, которых он теперь, к своему ужасу, мог бы коснуться, понять, но боялся прислушиваться. Он всё пытался собрать воедино осколки: имя «Шин», которым назвал его шаман, язык орков, который вдруг проснулся в нём, и забытый Язык Древнего Леса. «Всё это какая-то ерунда, – сам себе возражал пленник. – Мне кажется, я начинаю сходить с ума. Не бывает так, что, вспомнив что-то одно, забываешь другое. Может, пока я был без сознания, подручные шамана били меня дубинками по голове? Какой-то бред лезет в голову!..» От бессилия и абсурдности происходящего его передёрнуло.

Солнце уже клонилось к закату, когда они встретили второй отряд. И с ними были звери. Огромные лохматые создания ростом человеку по грудь, с длинной серо-коричневой шерстью, скрывавшей морды. Они ступали по растрескавшейся глине на широченных мягких лапах с невозможной для их размера грацией. Звери радостно заворчали, узнавая хозяев.

Пока орки грузили на них телеги и поклажу, его конвоир подошёл к нему. Он достал из мешка бурдюк и свёрток. – Ты хочешь есть? – вопрос был брошен без всякого выражения.

Он не думал. Он просто кивнул. Этот кивок был первым искренним желанием, которое он испытал. Первой потребностью, которую его тело выразило само, без подсказок разума.

Орк неспешно развязал ему руки. Освободившись от пут, мужчина попробовал их немного размять, но пальцы не слушались и по ощущениям были будто отбиты деревянными молотками. Орк сунул ему в руки твёрдую, пахнущую дымом лепёшку и бурдюк с водой.

– Спасибо, – прошептал он.

Орк в ответ оскалился. Возможно, это была улыбка. Он не знал. Он молча впился зубами в лепёшку. Вкус был простой, грубый, но это был вкус еды. Он пил воду, и она была просто водой. В этом не было ничего странного. И это было правильно.

Это простое, почти животное действие – принятие пищи из рук своего тюремщика – было самым человечным, что с ним случилось с момента пробуждения.

Его посадили в телегу вместе с мешками. Мерная тряска, тепло, расходящееся по телу от съеденной лепёшки, и странное чувство… безопасности? Вся та хрупкая, выстроенная на лжи и страхе конструкция, которую он возводил в уме всю ночь, его «легенда», его «щит», – всё это рассыпалось в прах от одного простого жеста. Он был существом, которое знало определения жестокости, жадности и страха, но не знало, как они ощущаются. А сейчас он столкнулся с чем-то, для чего у него не было даже определения.

И он доверился этому чувству. Он доверял этому орку, который поделился с ним едой, с абсолютной, бесхитростной полнотой, с какой ребёнок доверяет миру, потому что ещё не знает, что мир может причинить боль. В его внутренней пустоте, где раньше не было ничего, разлилось простое, тихое тепло. Эта мысль – или, скорее, это ощущение – была последней, прежде чем его сознание растворилось в глубоком, тяжёлом сне без сновидений.

Глава 5. «Катт-Ди. Узник системы»

Его разбудил резкий толчок. Орк-конвоир тряс его за плечо, и Шин, открыв глаза, увидел город.

Это было не похоже ни на что, виденное им прежде. Не глиняные мазанки орков Пустоши, а массивные, в два-три этажа, дома из кирпича и камня. Они теснились вдоль улиц, разные, словно их строили в разные века. Одни крыши сияли дорогой терракотовой черепицей, другие, на окраинах, были крыты простой соломой.

Улица жила. Она дышала, кричала, пахла. Из харчевен тянуло ароматом жареного мяса и печёного хлеба – запахи были такими яркими и дразнящими, что у него свело живот. На прилавках лежали горы фруктов и пестрели яркие ткани. И повсюду были люди. Они смеялись, ругались, спешили, несли корзины, вели за собой детей. Целый мир, живущий по своим, непонятным ему законам.

И в этом мире на него, пленника в рванье, и на его огромных орков-конвоиров не обратили ровным счётом никакого внимания. Это было так странно. Он ожидал страха, любопытства, чего угодно, но не этого тотального безразличия. Будто они были частью пейзажа, не более чем движущейся тенью.

Взгляд зацепился за одинокое дерево, росшее посреди небольшой площади. Солнечные лучи пробивались сквозь его листву, и каждый зелёный листок, казалось, светился изнутри. Зелёный. Он и забыл, что бывает такой цвет.

И в этот момент что-то внутри него сдвинулось. Боль от пыток шамана была невыносимой. Она заставляла желать, чтобы всё закончилось неважно как – хоть стрелой в спину. Но лепёшка, которой поделился орк, была хорошей. И это зелёное дерево было хорошим. И запах еды. Мир вдруг оказался наполнен не только болью.