Трудный выбор. Сборник рассказов
- -
- 100%
- +
– Очнулась? – спросили у нее. – Совсем с ума сошла, на морозе без шапки и в тонких колготках! Куда только родители смотрят?
– У меня их нет, – прошептала Машка. – Давно нет, – зачем-то добавила она. – Куда меня везут? Я домой хочу.
– Будешь здорова – пойдешь домой. Сейчас говори телефон родных, знакомых. Кто-то же у тебя есть?
Машка, еле ворочая языком, произнесла номер телефона Аллы. Потом закрыла глаза, слезы катились из-под ресниц. Мишка не только не расправил Машке крылья, он оторвал их. Раз она не может летать, пусть тогда везут на больничной каталке. На них, наверное, и покойников возят? Машка чувствовала себя примерно также. Ее катали по кабинетам две невысокие женщины: одна впереди, другая позади, втаскивали, вытаскивали и шли дальше, в другое место. Она не спрашивала, только выполняла приказы.
– Беременна, – утвердительно сказал пожилой мужчина.
Машка подскочила от неожиданности. В ее молодую голову такое вообще не приходило. Девушку привезли в палату. Ближе к вечеру пришла Алла. Она была в белом, немного мятом халате и бахилах.
– Доигралась? – устало спросила Алла. Значит, уже все знает.
Машка не нашлась, что сказать. У нее была заплаканная физиономия с опухшими веками.
– Собирайся домой.
– Меня отпустят? – с подозрением спросила Машка.
– С таким диагнозом, как у тебя, не держат.
Второй раз ее не пришлось просить. Она быстро собралась и, держась за Аллу, поплелась по больничному коридору. Тем вечером из домашних Машку никто не трогал, не лез в душу, с ней обращались ласково, предупредительно, словно с тяжелобольной.
На следующий день, хоть Машка и помнила, что обещала Андрею пойти в институт, она поехала к Мишке. Она думала, что простит ему ту девушку и сообщит о радостном событии. Мишка встретил Машку холодно, его губы были зло стянуты в одну ниточку, брови нервно сведены к переносице.
– Миша, а у нас будет ребенок.
– Маш, ты ничего не могла придумать умнее? Меня это не цепляет. И жениться на ком бы то ни было в ближайшие десять лет я не собираюсь.
– Но это правда! – Машка сидела перед ним несчастная, потерянная.
– Ты хочешь от меня денег?
– Нет! – ее словно ударило током, лицо передернуло. – Мне не нужны твои деньги! Можешь перед другими дурами ими крутить! А ребенка я рожу! Понял?! Ты потом поймешь и прибежишь ко мне! Только пущу ли я тебя?!
Она выскочила из кафе и понеслась куда глаза глядят. До дома Машка добралась с трудом. Когда ей открыл дверь Андрей, она упала в его руки.
– Он меня бросил! Я не нужна ему! Что мне делать? Что же мне делать? – размазывая по лицу слезы, стонала Машка, истерично плача.
Он стянул с нее сапоги и шубу.
– Сами воспитаем, Маша. Сами вырастим, я помогать буду, – Андрей прижал Машкину взъерошенную голову к себе, начал гладить. – Дети – это счастье. Что теперь делать? Взрослеть!
Машка посмотрела на него сквозь слезы и обняла.
– Ты хороший, настоящий, – она поднялась со стула в коридоре и пошла вглубь квартиры. – Я не хочу ребенка. Не хочу его воспитывать.
– Машка, но ведь это человек, пусть еще маленький, еще не родился, но ведь человек, как мы с тобой. Нельзя так говорить. Он ждет от тебя поддержки, любит тебя просто так.
Машка обернулась к Андрею и вдруг улыбнулась.
– Он – человечек? Он меня любит?
– Конечно, – Андрей долго говорил, как потом этот человечек будет ее любить, каждую ночь забираться в постель, ждать ее с института, потом с работы, делиться впечатлениями, показывал, какие у него будут крохотные ножки, ручки, нелепые движения, рассказывал о маленькой Машке. Но говорил с такой любовью, что она успокоилась, поверила в свое счастье.
– Я буду мамой, – на Машкином лице просияла радостная улыбка.
Потом она ушла в свою комнату и спокойно уснула до вечера, пока в комнату не пришла Алла. Машка проснулась от того, что сестра присела на краешек ее кровати.
– Маш, давай поговорим серьезно, – Алла смотрела в лицо Машки.
Та только спросонья заморгала.
– Как я понимаю, Мишка от тебя отказался? Что ты будешь делать?
– Он вернется. Он думает, что я его обманываю, но потом поймет и вернется.
– Маш, никто не вернется, – тихо сказала Алла.
Машка хотела возразить, но вдруг отчетливо поняла это сама.
– Ты не работаешь, – также тихо продолжила старшая сестра, – пока только учишься. Ты не смогла поступить на бюджет, поэтому приходиться платить. Он тебе не будет помогать. Что будешь делать? Маша, сними розовые очки, ты учишься еле-еле. Как ты будешь жить дальше?!
– Я не откажусь от своего ребенка! Он живой, понимаешь, живой! А ты Алка – бездушная! – Машка заголосила. В комнату вбежал Андрей.
– Алла, не трогай ее, – попросил он.
– Откуда ты только, Андрей, свалился? Со своими гуманными рассуждениями. Из прошлого века к нам? – в сердцах сказала Алла.
– Раньше ты этого не говорила.
– А ты о ней подумал?! О нас подумал?! У Машки вся жизнь впереди. Зачем ты ей голову морочишь своими рассказами о прекрасном будущем?
– Я буду ей помогать, сам пробьюсь и ее вытащу.
– Что же вы делаете?! – Алла беззвучно заплакала. С работой у Андрея совсем не получалось, он сам мыкался случайными заработками, – Машка – бестолочь, милая, хорошенькая, но бестолочь. И все снова ляжет на мои плечи? Сколько можно? Да, мне жалко этого малыша с его беспутной мамашей. Но что с того? Сейчас все так делают. Потом устраивают свою жизнь и рожают новых детей, – на одном дыхании сказала она, впервые резко для самой себя. Но уже накипело.
Машка была непреклонна, вдруг уперлась, замкнулась. Уговоры ни к чему не приводили, они вдвоем с Андреем ополчились на Аллу.
– Делайте что хотите, – Алла плюнула и хлопнула дверью.
Под воспоминания январских дней Машка даже не заметила, как пришла к подъезду. Тогда она не уступила Алле и сохранила беременность. Но как же сестра была права! Машке приходилось трудно. Оказалось, что институт никто не отменял, как не отменили экзамены и зачеты. Однокурсники смотрели на Машку кто с сожалением, кто со злорадством, особенно те, кто мечтал о Мишке.
«Все равно откажусь от ребенка в роддоме», – поднимаясь на лифте, твердо решила Машка. Она прошла в квартиру, разулась и поплелась в кухню, где находился старший брат.
И буднично сказала Андрею:
– Я, наверное, откажусь от ребенка в роддоме.
Он оторопел, глядя в ее беспощадное лицо.
– Хорошо. Вот так и надо было нам сделать с Аллой, когда умерла бабушка. Сдать вас всех в детдом, особенно тебя. И у меня было бы намного меньше проблем! Права Алла, откуда я с такими гуманными наклонностями? Никогда не думал, что мне об этом скажут, – впервые Машка увидела Андрея разъяренным. Он говорил без крика, но веско, точно подбирая слова. – Тебя больше всех любили, больше всех баловали. Не спорю, была нужда, было голодно, плохо, было страшно. Но ты, Маша, жила в семье, не с чужими людьми. Ты знала, что ты придешь домой – тебя поймут, обнимут. Тогда за что же ты его обрекаешь на детдомовское одинокое детство? – Андрей повернулся и пошел из кухни, где происходил разговор.
Машка кинулась за ним, повисла у него на руке.
– Андрюшенька, да не смогу я выучиться в институте с ребенком на руках, не смогу сидеть ночами, не смогу поднять его на ноги! И кому я такая буду нужна? Кому?! – Машка беспомощно с огромным животом забежала перед братом. Слезы катились по ее щекам градом.
– Сможешь! Соберешь все силы в кулак и сможешь. Выучишься, на ноги встанешь. Смотри, у тебя вся жизнь впереди! – встряхнул ее Андрей, потом выскочил из кухни, но через минуту вернулся. – А у тебя, Машка, гены твоей бабки проявились.
– Почему?!
– Знаешь, о чем просил твой отец перед смертью нашу бабушку? Когда мы пришли к нему, единственному уцелевшему после аварии, дядя Антон знал, что умирает, так вот он просил только об одном: «Машку не отдавайте в детдом! Только Машку не отдавайте в детдом!» Он цеплялся за руки бабушки, смотрел в мои глаза и шептал: «Машку не оставляйте!» Все время одно и то же. Машку, Машку! И что из этой Машки получилось? Дядя Антон был детдомовец, от него отказалась его мать еще в роддоме. Вот я и говорю, что ты такая же. Не наша порода!
– Детдомовское не может быть одиноким, – выкрикнула Машка.
– Одиноким человек бывает, когда он никому не нужен, – резко ответил Андрей, вновь выскочил из кухни и больше не возвращался.
А ночью Машка почувствовала, что тот, кого она отделила от себя, просится на свет. Она подошла к двери в спальню Аллы и, облокотившись на косяк, громко заскулила. Из комнаты выбежала старшая сестра, потом все засуетились, и будущую мамашу вскоре доставили в роддом. В присутствии медперсонала, когда ее осматривала врач, Машка вдруг сказала:
– Все равно откажусь от ребенка.
Присутствующие многозначительно переглянулись, и с этой минуты к Машке негласно изменилось отношение. Ей меньше всех уделяли внимание, больше других поругивали, она лежала на кровати и корчилась от боли. К самим родам ее привели в родблок. Врач, принимающая роды, посмотрела и, разозлившись, закричала:
– Обвитие пуповины. Расслабься, сейчас ведь задушишь!
– Что? – Машка встрепенулась. – Как задушу? Не надо, не хочу! Спасите его!
– Тебе же все равно, ты от него откажешься, – пожала плечами медсестра.
– Не откажусь, я его с собой заберу! – умоляюще застонала Машка.
– Да расслабься ты! – уже спокойнее попросили ее.
И Машка, срываясь на крик, старалась слушать указания медперсонала. А потом родился он, маленький смешной Данилка. Мамаша, рассматривая его, спросила:
– А он красивый?
– Красивый, – согласились с ней.
– Ну что, горе луковое, никому не отдашь свою кровиночку? – поинтересовалась врач.
– Не отдам, – подтвердила Машка.
– Вот и умничка, только напугала нас.
– Просто мне было одиноко и страшно, – и Машка сквозь слезы улыбнулась, продолжая рассматривать малыша. Это было новым, еще непонятным периодом Машкиной жизни. И только сейчас совершенно отчетливо она поняла, что стала мамой. И дороги назад нет.
Возвращение
Громко стуча колесами и покоряя километры, поезд варварски разрывал ночную тишину. За окном проплывали, постепенно сменяя один другого, обычные российские пейзажи. Но Андрей жадно, отодвинув маленькую синенькую шторку, рассматривал вид из окна. На его высоком лбу заметно выделялись три морщины, а переносицу и вовсе изрезали две поперечные хорошими бороздками. Серые глаза мужчины неотрывно смотрели на пробегающие полупустынные ландшафты, на редкие деревеньки и железнодорожные пути, лишь иногда взирали на лица других пассажиров. Его сильные мускулистые руки порой неосознанно сжимались, тем самым выдавая волнение. Но в целом он производил хорошее впечатление, скорее из-за того, что у него было спокойное дружелюбное лицо. Андрей почти ни с кем не разговаривал, после девяти лет разлуки он торопился домой. И те несколько дней в поезде казались трудным, почти невыносимым испытанием. Как тогда, когда девять лет назад его посадили в тюрьму… Свобода давила на затылок, тревожила сердце, окружающий мир волновал, незнакомые и родные запахи будоражили накаленные до предела чувства, а неузнаваемые станции уже новой страны вселяли надежду. Андрея посадили в Советском Союзе, вышел в России. Часто он поднимался и выходил в тамбур. И там, медленно, задумчиво доставал сигареты, потом долго машинально мял их, иногда забывая прикуривать, продолжая смотреть в ночь за пределами поезда. Зачастую сигареты крошились, вагон приятно качало, и воспоминания, навеянные стуком колес, не давали ему покоя…
Его взрослая жизнь началась совсем неожиданно в четырнадцать лет. Неожиданно потому, что еще утром того дня он не знал, что вечером закончится детство и он будет единственным, на кого ляжет самый тяжкий груз. Девять лет Андрей не вспоминал тот день. Хотя бы потому, что были другие воспоминания, хотя бы потому что запретил себе трогать родителей. Тюрьма и его родители не сочетались, не связывались в единое пространство. Они были из другого мира, из другой материи, из других принципов. Но всю поездку прошлое не давало покоя, оно ярко, больно обжигая душу, вырисовывалось в мозгу, и летний день, перевернувший его жизнь, не стал исключением.
То лето выдалось знойным до умопомрачения, что хотелось сбежать и спрятаться из душного города в тихом вековом лесу как можно глубже, в самой чаще и желательно около воды. И его родители не стали исключением. К тому же для поездки за город был еще один серьезный повод. Из далекого северного города к ним приехал средний брат отца Виталий с женой и двумя девочками. После долгих лет вдали от родных мест он решил перебраться поближе к отчему дому и своей родне.
У бабушки Андрея было два сына Вячеслав с Виталием и младшенькая дочка, которую бабушка называла Даренкой, потому что та родилась, когда старшим сыновьям было по пятнадцать-шестнадцать лет. К тому же все думали, что родится третий мальчик, но родилась легкая, как пушинка, потому что недоношенная, с ангельской улыбкой девочка. Старший сын Вячеслав был отцом двух мальчиков Андрея и Игоря, Виталий – двух девочек Аллы и Алены, Дарья матерью маленькой четырехмесячной Машеньки. Как попросилась Дарья на свет раньше положенного срока, так и торопилась она жить. Восемнадцатилетней девочкой вышла замуж за детдомовского парня по большой любви. Когда успела понять, что эта любовь навсегда? К девятнадцати годам у них появилась дочка. Улыбка у тети Дарьи сохранилась с детства, мягкая и загадочная, одним словом, ангельская. Зато отец Андрея был с твердым характером, ему с женой покорялись крутые горы и стремительные реки, они часто выбирались на природу, каждый раз на новое место, и возвращались домой счастливые, победившие холодные неприступные вершины и гремучие водовороты. Дядю Виталия Андрей знал плохо, только из рассказов бабушки и отца, он всего-то гостил у них недели две до того рокового случая. С севера родственник приехал с хорошими деньгами, которых хватило на покупку нового красного «Жигуленка». Бабушка тогда только руками развела.
– Жилья у вас нет, а ты машину.
– И жилье будет. На завод пойду, дадут, – успокаивал Виталий мать.
Братья были очень похожи друг на друга: крепкие и по комплекции почти одинаковые. Не то что муж сестры Антон, как мальчишка. Хороший, конечно, но ничего мужского.
Встретившись после севера, Виталий с Вячеславом потянулись друг к другу. Они всегда были дружны, а тут покупка машины. Самое время рвануть за город, тем более жара стоит невыносимая. И в субботнее утро, пока щедрое солнце не поднялось высоко, братья с женами собрались на «Жигуленке» за город. Андрей явственно помнил, как не хотела ехать тетя Даша. Она стояла около машины, прижимая к себе крошечную Машку, и нерешительно улыбалась.
– Нет, мам, не поеду, у меня ребенок маленький, – упиралась Дарья.
– Езжай с братьями, с мужем. Что ты у меня все взаперти, света белого не видишь? – бабушка Раиса Григорьевна была полная уютная женщина с сильными рабочими руками, как большинство бабушек того времени, когда полнота была признаком достатка. Про таких еще говорили: кровь с молоком. – Брат с севера приехал, – продолжала ласково наставлять она, – Езжай, Даренка, а с Машенькой я посижу. Давай ее мне.
Дарья робко потопталась, беспокойно улыбаясь.
– Давай Машеньку, – протянула руки бабушка. – Съезди, отдохни. – Она силком усадила дочку в машину. Дарье не хватило места, и ей пришлось сесть на колени к мужу, как раз посередине немного жестковатого заднего сиденья.
Красные «Жигули», в которых сидели шесть человек, горделиво тронулись в путь. И бабушка, собрав возле себя двух худеньких девочек от Виталия, сильно похожих друг на друга и на свою мать с длинными пшеничными косами, двух мальчиков от Славы, которых она помогала воспитывать с детства, но внешне не похожих друг на друга, и держа маленькую Машку на руках, отправилась домой.
С первого дня приезда Аллы и Алены Андрею понравились двоюродные сестры. Особенно Алла, к тому же она была почти его ровесница, ему – четырнадцать, ей – тринадцать.
Андрей чиркнул спичкой и прикурил. Оказывается, снова стоял и машинально мял сигареты. У Андрея защемило сердце при воспоминании о родителях. Какие же они были сильные и смелые! Как-то после очередного похода отец сказал ему:
– Андрюха, что бы с нами не случилось, никогда не бросай брата. Ты как старший всегда должен отвечать за него головой.
Только потом Андрей узнал, что отец чуть не сорвался с крутой отвесной скалы, что он едва выкарабкался.
Но в тот знойный летний день ничего не предвещало такого финала! Если бы тогда не поехала тетя Дарья с ними, она осталась бы жива. Лучше бы все не поехали. Что произошло в ту поездку, они узнали из слов милиционера, пришедшего поздней ночью вместо троих бабушкиных детей и родителей ее внуков.
На узенькой дорожке из-за крутого поворота, настолько непредсказуемого, что не видно идущего навстречу транспорта, с огромной скоростью выехал КамАЗ. И как торопилась на свет Дарья, как быстро жила она, так и вылетела первой из машины, и первой погибла, смягчив своим телом ранения мужа Антона. Следом за ней КамАЗ подмял двух крепких Вячеслава с Виталием, а потом и всех остальных. Не выжил и камазист-гонщик. В аварии уцелел лишь Антон. Здоровенных братьев переломало, а тростинка-муж Дашеньки выжил. Под грудой металла и тел других пассажиров его нашли в бессознательном состоянии и доставили в больницу.
– Будь проклята, эта машина! – в сердцах сказала бабушка и горько заплакала.
Андрей сидел, облокотившись на стол, и ковырял в клеенке несуществующую дырку. В тот момент он понял: все, детство безвозвратно ушло. В горле стоял колючий ком, а в глазах стояли еле сдерживаемые слезы. Нет больше сильного твердого отца, любителя природы, которому покорялись скалы! Нет больше справедливой решительной мамы, общественного деятеля и такого же безумного любителя природы! Никто больше из них не расскажет о своих победах и умолчит о трудностях походной жизни. Они в миг все осиротели. В один день бабушка потеряла троих взрослых детей вместе с их женами и мужьями. Лишь Антон, детдомовский парень, остался жить. Он был действительно хороший. Мягкий, но целеустремленный, ее, Даренку, на руках носил, и в Раисе Григорьевне проснулся материнский инстинкт. Рано утром она бросилась к нему вместе с Андреем в больницу. Старшая внучка Алла осталась дома с малюсенькой Машенькой, с сестрой Аленкой и двоюродным братом Игорем.
Перебинтованный с головы до ног, Антон лежал без сознания. Он приходил в себя только два раза. На вторые сутки после аварии, как раз перед похоронами, их не было с ним, врачи сообщили, что он просил не отдавать Машеньку в детдом. И на четвертые сутки почерневшая от горя Раиса Григорьевна сидела около его кровати. Ее всюду сопровождал Андрей, и хотя они уже знали, что шансов у Дашиного мужа выжить никаких нет, семья надеялась. Придя в себя, он горько, не стесняясь своих слез, заплакал.
– Где моя Дашенька? Как же мне плохо! Я даже не смог попрощаться с ней! Раиса Григорьевна, прошу вас, не отдавайте Машу в детдом! – он цеплялся слабыми руками за нее и просил, просил только об одном. – Я сам из детдома, и для своих детей хотел другой жизни. – Антон чуть повернул голову в сторону Андрея: – Андрей, пообещай мне, что не дашь Машу в обиду! Я умру, я знаю, но пообещайте, что Машу оставите при себе!
– Ты должен жить, обязан, слышишь! – заругалась на него Раиса Григорьевна. – Это приказ, понимаешь!
Она скандалила с ним и прятала свои бессильные слезы, наклоняя к полу лицо.
– Обещайте, что Машу не отдадите в детдом! Андрей, пообещай, что поможешь ей!
И Андрей, поддавшись несчастным глазам, дал твердое искреннее обещание.
– Куда я ее отдам? Никому не отдам своих внуков, – сдалась Раиса Григорьевна, – но ты должен жить, – перед уходом наказала она.
Антон умер тихой ночью, в часы, когда даже тяжелобольные и мучимые бессонницей забываются в спасительном сне. Его похоронили чуть дальше от пяти одинаковых ровных могил…
На следующий день ранним утром бабушка поднялась и встала к плите готовить завтрак. Она не устраивала истерик, не валялась в исступлении в постели, ругая свою жизнь. Молчком принялась за домашние хлопоты по воспитанию внуков. Лишь хлеб, который она резала к столу, был насквозь мокрым и соленым от слез, что его невозможно было есть. Что она чувствовала, помня, как силком усадила свою дочь в машину? Андрей этого не знал, потому что бабушка никогда об этом не говорила.
Выждав сорок дней, Раиса Григорьевна собрала сыновей от Вячеслава и пошла к сватье Антонине Захаровне. Вторая бабушка Андрея и Игоря по матери жила в том же городе, но, как говорят, отношения не сложились. За что-то она сразу невзлюбила своего зятя, или был бы только предлог. Андрей помнил, что еще при жизни родителей они редко бывали у нее в гостях, и каждая встреча заканчивалась большой ссорой. Скандал вспыхивал на пустом месте, из ничего, а потом с треском разгорался, разгорался и переходил в тяжелую тягучую ненависть. Именно поэтому он вместе с отцом, мамой и братом жили у бабушки по папе.
Антонина Захаровна открыла дверь своей квартиры, полная сил и здоровья. Увидев их на пороге, она злобно поджала губы. Они поздоровались. Андрей держал за руку семилетнего брата с грустными глазами. Игорек сильно отличался от него, Андрея. Он был пухленький, с круглым лицом, мягкими кистями рук и широко распахнутыми глазами, в которых отражалось абсолютно все: горе, радость, обман, когда Игорь пытался схитрить.
Гости скинули легкую летнюю обувь, им не было предложено домашних тапочек, и прошли вслед за Антониной Захаровной вглубь кухни.
– Что с детьми будем делать? – спросила ее Раиса Григорьевна.
– Хочешь мне их на шею повесить? – глядя с подозрением на сватью, спросила вторая бабушка Андрея и Игоря. – Я дочь из-за твоего сына похоронила! Это он во всем виноват! Ведь говорила, что ничего путного из него не выйдет, так и есть, ничего не вышло, только жизнь моей дочери загубил. Живу теперь на одних лекарствах! – она схватила платок и вытерла несколько редких слезинок, усиленно сжимая глаза. – Не возьму их на себя, у меня столько болезней, поэтому не смогу поднять детей на ноги. Тем более, мальчишки, – Антонина Захаровна отрицательно покачала головой, избегая смотреть на Андрея и обнимающего его Игорька. – Хочешь бери – у тебя здоровья на всех хватит, не возьмешь – осуждать не буду. Есть ведь и нужные учреждения.
– Была бы честь предложена, – скупо проронила Раиса Григорьевна, – собирайтесь, мальчики.
Мальчики встали и двинулись к выходу, а бабушка вплотную подошла к Антонине Захаровне и, сунув той сильный кулак под нос, произнесла:
– Еще раз тронешь своим языком моего сына, не знаю, что с тобой сделаю.
Услышав приглушенные слова бабушки, Андрей инстинктивно обернулся и остановился. Она была не из робкого десятка и, если пообещала, могла претворить обещанное в действие.
– Ты змея, которая никого не любит, шипит и только старается как можно больнее ужалить. Ты никогда не знала свою дочь такой, какой знала ее я. И только меня она называла мамой, – с ненавистью сказала Раиса Григорьевна и, не разворачиваясь, быстро пошла к выходу, увлекая за собой внуков.
Даже Игорек понял, что от них отказались и выкинули на улицу. Разорвав отношения тем днем, больше они никогда не видели свою вторую бабушку.
– Я школу оставлю и пойду в ПТУ. Прорвемся ведь? – спросил Андрей.
– Прорвемся, – бабушка ухватила его за плечи и горячо прижала к себе. – Ты же хотел в строительный институт поступать.
– Потом, все потом. Сейчас малышей поднять, а потом институт. Еще гордиться мной будешь, таким известным строителем буду! А Аллу с Аленой никому не отдадим?
– Не отдадим, у их бабушки с дедушкой большая семья и самая старшая у них была мама Аллы с Аленой. Я уже отправила телеграмму, что беру девочек на себя. А про Машку и говорить нечего, она кругом сиротинка. Будем жить одной большой дружной семьей, – закончила Раиса Григорьевна.
Ответ с севера пришел очень быстро. Там тоже не возражали, что Раиса Григорьевна возьмет на воспитание Аллу и Алену. Так, под одной крышей ее квартиры собрались пять внуков, старшему из которых Андрею было четырнадцать, Алле – тринадцать, Аленке – девять, Игорьку – семь и самой маленькой Машутке – четыре месяца. Как сказала бабушка, так и получилась у них большая дружная семья. Девочки привыкли в чужом городе, полюбили незнакомую бабушку, малознакомых братьев и Машеньку. Причем сближение произошло естественно, без скандалов и долгого притирания. Они стали единым целым. А чего им было делить? Все в одинаковых условиях осиротели.
Поезд, не сбавляя скорости, мчался, возвращая после девяти лет разлуки Андрея в родные места. Он давно уже лежал на своем месте, редкие световые отблески от фонарей иногда освещали вагон и спящих людей, а он все ворочался, мучимый мыслями о прошлом и с нетерпением ожидая приезда домой. Когда же закончится этот долгий путь возвращения? Он так мечтал поскорее оказаться среди своих! Ему не спалось, потому что стоило Андрею закрыть глаза, как он снова вспоминал все до малейшей детали…