- -
- 100%
- +
– Без лимона тут не обойтись, – прокомментировал его тщетные усилия Олег.
Он вспомнил, как ходе своего прошлогодний визита в Тимофеевку он вместе с однокашником выходили на лодке залив, и товарищ, облачившись в водолазное снаряжение, за четверть часа добыл целый мешок этих моллюсков. Вскрывать их тогда помогал ему именно сок лимона.
– Для гребешка лимон – что для кота валерьянка, – продолжил он с серьёзным видом, видя недоумённый взгляд Виталия – Почуяв его, они забывают обо всём на свете.
К этим словам приятель отнёсся ещё более скептически. Олег предложил ему пари, и тот опрометчиво принял его. Чтобы убедить товарища, Олегу пришлось отправиться за лимоном в соседний магазин – под рукой его не оказалась. Инициатива, как известно, наказуема.
Экзотический фрукт сделал своё дело. Валера пучил глаза – надо же, как просто! Через минуту солидная «таблетка» препарированного гребешка красовалась на блюдце.
– Братцы, есть тут особо нечего, – глядя на плод своих трудов, констатировал наш товарищ. – А из нас троих этот белок сейчас необходим только мне.
Приятели согласились. Виталий выдавил остатки лимона на гребешок, поддел его вилкой, слегка макнул в соль, и со словами: «Ну, будьте здравы, бояре», отправил его в рот вслед за рюмкой водки. По его лицу разлилось блаженство.
– Больше тебе не стоит употреблять, – произнёс Володя, с некоторой завистью глядя на него и отодвигая бутылку. – А то белок не усвоится.
Какой белок и где не усвоится – он уточнять не стал. Но, похоже, Виталий и сам об этом прекрасно догадывался. Оставшееся содержимое бутылки досталось друзьям в качестве утешения – товарищ снова оставлял них в одиночестве.
Спокойное и идиллическое завершение этого вечера было нарушено внезапно объявившимся в соседней комнате пресловутым морячком. Он был не один, и, судя по всему, не совсем трезвый. Сквозь стену стала доноситься приблатнённая музыка и оживлённый диалог, временами сопровождаемый раскатами вульгарного смеха.
Ближе к полуночи сквозь музыку стали прослушиваться странные возгласы и постукивания. Володя, немного уставший с дороги и рассчитывающий на достойное завершение удачно проведённого дня, стал терять терпение. Танцуют, что ли? Нашли время! Он вышел в коридор с целью утихомирить соседей и призвать их к порядку.
Через минуту он вернулся с выпученными глазами и плохо сдерживаемым смехом.
С его слов, на стук в соседнюю дверь никто не откликнулся. Она оказалась незапертой и отворилась от стука. В лучах лампы, озарившей комнату из коридора, его взгляду предстал клубок голых тел, который, как гигантский моллюск, вязко упал с кровати, и, словно краб, боком пополз под кровать, будто спасаясь от света. Володя на мгновение остолбенел от этого зрелища, а, придя в себя, осторожно прикрыл дверь. Вида моллюсков на эти дни для него было достаточно. После его неожиданного визита шум за стенкой прекратился, и музыка тоже стихла.
– Какой, всё-таки, чудотворной силой обладает свет, – прокомментировал результат этой вылазки Олег.
* * *
На следующий день у них было запланировано посещение бани. Коля Ковригин, однокашник Виталия, распределившийся после выпуска из академии в местный ТехУпр (техническое управление флота), всячески рекомендовал им это заведение, утверждая, что в городе оно является наиболее значимым для военно-морского офицера. Они решили убедиться в этом лично, в сопровождении Ковригина.
Утром, выйдя из гостиницы, они уже привычным маршрутом направились на остановку автобуса. По дороге им на глаза попался мужичок, сидящий на ступенях гастронома и прикладывающийся к бутылке из тёмно-зелёного стекла. Они невольно замедлили шаг – неужели пиво! Этот напиток после бани был бы кстати.
– Мужик, где пивом разжился? – спросил у него Виталий.
– Какое пиво – сироп! – махнув рукой, с досадой ответил тот, делая ещё один глоток. Приятели оторопели – судя по плавному, тягучему перетеканию жидкости по стенкам бутылки это, действительно, был сироп.
На всякий случай они заглянули в магазин. Из напитков на его полках красовался только этот самый лимонный концентрат с сахаром, который мучимый похмельем мужик тоже принял за пиво. Это было второе значимое потрясение, полученное ими здесь. Первое было вызвано статуей Ильича. Оправившись от душившего их смеха от нелепости увиденного, они сели на автобус и поехали в условленное место.
Баня ничем особым их не впечатлила. Наверное, в доме у Ковригина были проблемы с горячим водоснабжением, коль скоро он уповал на её значимость. После посещения парной Николай завёл их в буфет, где продавалось пиво. Теперь всё встало на свои места. С пивом в городе было неважно, в чём они смогли убедиться утром. По этой причине в буфете было довольно оживлённо. Товарищи сошлись на том, что лучше насладиться этим напитком вдали от суеты. Ковригин пригласил их к себе домой.
По пути им попался магазин «Океан», в прежние времена славящийся изобилием морепродуктов. Предложение дополнить пиво чем-нибудь солёно-копчёным из ассортимента этого магазина всем представилось вполне уместным. Невероятно, но требуемого сорта рыбы в магазине не нашлось! Впрочем, народная мудрость и здесь пришла на помощь. Как быть на безрыбье? Лотки застеклённых прилавков буквально ломились под тяжестью гигантских лап и клешней краба-стригуна. Товарищи не удержались от искушения и попросили продавщицу взвесить нам целый мешок этого деликатеса.
Ковригин снисходительно смотрел на них и тяжко вздыхал. Олегу даже показалось, что в его глазах промелькнула какая-то обречённость. Это выглядело несколько странным.
Придя домой, хозяин принялся за стряпню. Судя по всему, нынче он вёл холостой образ жизни. Слегка обдав дары моря кипятком, Коля выложил клешни на большое блюдо и выдал каждому ножницы для их препарирования. Судя по количеству и однотипности ножниц, складывалось впечатление, что этот инструмент, наряду с вилками и ножами, являлся здесь неотъемлемой частью столового гарнитура. Сам хозяин от закуски отказался, сославшись на отсутствие аппетита.
Пиво прекрасно сочеталось с мясом краба, но осилить больше одной лапы ни у кого не получилось. Друзья быстро насытились этой высококалорийной закуской и рассеянно слушали Колины рассказы о его новых «паранормальных» увлечениях. Виталий подметил, что склонность к эзотерике появилась у него ещё в период обучения в академии. В ту пору в прессе появилось обилие публикаций о целителях, лозоходцах и экстрасенсах, не говоря уже об НЛО и прочих зелёных человечках. Поводом для разговора на эту тему послужил вопрос Виталия о расположении телевизионной антенны.
Со свойственной ему наблюдательностью и дотошностью, которые ничуть не притупил напряжённый ритм его здешнего образа жизни, он обратил внимание на то, что эта антенна находилась в довольно необычном месте. Она стояла на полу в углу комнаты, уставившись усами в стену. Это выглядело странным и не укладывалось в рамки привычных представлений об эффективности работы подобного рода устройств.
Коля пояснил, что это он определил с помощью экстрасенсорной технологии. В подтверждение сказанному он взял в руки два Г-образных отрезка медной проволоки и стал ходить с ними по комнате. Рядом с антенной рамки в его руках развернулись в противоположные стороны.
– А не проще ли это место определить с помощью самой антенны и телевизора? – резонно заметил Виталий.
Коля наморщил лоб и сказал, что этот метод его ещё ни разу не подводил. Он принялся пояснять его суть.
– Для определения места нахождения предмета или источника того или иного поля нужно сконцентрировать свои мысли на нём и следить за поведением рамок. Ну и обладать особой чувствительностью, которую, правда, можно со временем развить.
Повертев головой в поисках того, на чём можно было бы ещё продемонстрировать своё умение, он вдруг предложил замерить биополя присутствующих. Это показалось любопытным, и друзья поочерёдно предоставили свои помытые тела в его распоряжение. Носитель биополя садился на стул в конце коридора, а Николай медленно приближался к нему, нацелившись рамками. Максимальным поле оказалось у Володи.
С Виталием дело обстояло хуже всего. Ковригин пожал плечами – он всегда был уверен в незаурядных способностях своего однокашника. Для остальных этот результат был вполне очевиден. Свою энергию Виталий с берёг и не растрачивать на пустяки.
Ободрённый известием о своих скрытых потенциях, Володя взял орудия лозоходца и принялся проверять уровень телесигнала в комнате. В руках новичка рамки плясали и хаотично вращались. Через какое-то время ему удалось укротить их. Он, как его учили, выставил рамки концами вперёд и двинулся в направлении антенны. Рядом с ней они дрогнули и, нехотя, развернулись в стороны. Вдохновлённый результатом, он решил замерить поле Ковригина. Но куски проволоки в его руках оказались совершенно бесчувственными к своему хозяину.
Николай озадаченно потёр нос. Что-то шло не так.
– Ты, наверное, плохо обо мне думаешь, – предположил он, имея в виду концентрацию мыслей на объекте измерения.
– Да нет, – возразил Володя. – я к тебе вполне нормально отношусь.
Ковригин забрал рамки, вставил их в корпуса от шариковых ручек и протянул инструмент стажёру.
– Сосредоточься, – напутствовал он.
Володя кивнул и двинулся по коридору в сторону Ковригина. Рядом с боковой дверью они дружно развернулись в её сторону.
– Что там у тебя? – спросил Виталий, увлечённо наблюдающий за их опытами.
– Туалет, – пожал плечами Николай.
Мысли не обманешь – подумал Олег. Сказывалось влияние выпитого пива.
Провожая них, Коля вынес в коридор слегка облегчённый мешок с «крабовыми палочками».
– Оставь их у себя, братец, – попросил его Виталий. – У нас и холодильника то нет.
Ковригин озадаченно посмотрел на неожиданный трофей, вздохнул и отнёс его на кухню. Это добро во Владике не переводилось уже не первый год, и с непривычки каждый, вновь прибывший сюда, увлекался им. Вскоре увлечение сменялось равнодушием, а при излишне активном потреблении этот деликатес мог вызывать стойкое отвращение. Похоже, эта судьба не миновала и Николая.
* * *
Наступил последний день пребывания товарищей во Владивостоке. Стоило подумать о сувенирах или просо о вещах, полезных в хозяйстве. Близость к Японии и Корее определённым образом сказывалась на ассортименте товаров в местной торговой сети. Диковинная вещь и в условиях обострившегося дефицита была бы не лишней.
В свой предыдущий приезд Олег за вполне разумные деньги приобрёл в видеомагнитофон и музыкальный центр, что у них на «западе» – он уже привыкал к этому термину – сделать было проблематично. Со временем за сумму, эквивалентную потраченной тогда, можно было бы приобрести вполне приличный, хотя и не новый, автомобиль. Но тогда японская электроника высоко ценилась, и обладание ею было престижным.
В центральном универмаге внимание Виталия привлекла дрель производства Конаковского завода. Он, не задумываясь, купил её. Возможно, неосознанным импульсом к этому послужило то обстоятельство, что его супруга была родом из Конаково, и он этой покупкой пожелал хоть как-то смягчить бремя своей полигамии. Более того, ему удалось уговорить и Олега последовать его примеру. Володя, в ту пору человек далёкий от бытовых проблем, к их затее проявил равнодушие.
Дрель и в самом деле оказалась довольно качественным и надёжным инструментом, прослужившим гораздо дольше хвалёной японской электроники.
Рядом, в отделе бытовой техники, Олег с удивлением обнаружил на прилавке видеокассеты – вещь, которую дома можно было приобрести в комиссионке, и то недёшево. Здесь же цена подкупала своей доступностью. В нём проснулась предпринимательская жилка, и на все оставшиеся деньги он приобрёл несколько десятков этих высокотехнологичных изделий. Довольный неплохим вложением средств, он поставил точку в своей программе.
На следующее утро друзья с трудом растолкали Виталия, простились со своим временным прибежищем, и, махнув рукой Уссурийскому заливу – монету до него было не добросить, а идти не хотелось – направились к автобусной остановке. Погода, отстояв безоблачную вахту, снова начинала портиться. Накрапывал мелкий дождь. Владивосток с неохотой расставался с гостями.
Руки Олега оттягивали сумка с дрелью, которую он практически возвращал на малую родину, к месту её изготовления, и увесистая коробка с видеокассетами. Если бы Олег мог предположить, что через какую-нибудь пару месяцев этими кассетами будут буквально наводнены прилавки магазинов на «западе»! Разочарованный недальновидностью, ему лишь оставалось утешать себя мыслью, что его видеотека тоже нуждалась в пополнении.
Так и не востребованное подводное ружье Виталия, наконец, нашло своё утешение в обществе конаковской сестрицы, и теперь они, тесно прижавшись, делили пространство его баула. Крёстный отец этого неожиданного тандема, протирая заспанные глаза и затягиваясь сигаретой, шёл рядом.
Впереди лёгкой, танцующей походкой двигался загорелый и довольный жизнью Володя. Содержимое его заплечной сумки обременяли лишь пара футболок, зубная щётка и пара бутылок водки, так и не дождавшихся своего часа быть початыми. Олег до сих пор не могу понять, как они сумели избежать судьбы быть выпитыми тремя здоровыми мужчинами в обстановке, располагающей к приятному времяпровождению.
Приехав в Артём, они не сразу отыскали голубые ворота со звёздами, ведущие на аэродром. Сверив наши документы со списками, караульный пропустил них на поле. Уже знакомый нам силуэт Ленина на постаменте указывал нужное направление нашего движения. Он словно знал, где них ожидает служебный борт.
Обратный перелёт прошёл как-то буднично и незаметно. В салоне самолёта никто не ликовал – по всему было видно, что проводы и расставания с друзьями у большинства наших попутчиков отняли немало сил. Виталий не выделялся особой бодростью на их фоне. Закрыв глаза, он безмятежно спал в позе, которую принял, едва коснувшись сиденья. Они с Володей снисходительно поглядывали на товарища и обменивались редкими фразами, вспоминая наиболее яркие события последних дней.
– Ну и как тебе Владик, в целом? – спросил его Олег тоном местного жителя, показавшего свой город новичку.
– Нашенский он, – ответил Володя.
Они рассмеялись. Олегу почему-то казалось, что отныне при этом слове у него перед глазами всякий раз будет вставать образ голубого Ильича, простирающего руку вперёд и произносящего ставшую крылатой фразу о городе, в котором он никогда не бывал.
Апельсец
Как он появился здесь, никто уже припомнить не мог. Яркий, с блестящей пористой кожурой, он лежал на столе одного из преподавателей и всем своим видом украшал казённое помещение кафедры, невольно будоража аппетит присутствующих. Но участи быть съеденным в первый же день своего появления он счастливо избежал, равно как и в несколько последующих дней. Через пару недель он утратил былой глянец, поблёк и ужался в размерах, но уже воспринимался, как неотъемлемая часть интерьера, занимая привычное место в центре штабного стола.
Штабным называлась комбинация из трёх составленных вместе рабочих столов, образующих довольно обширное, удобное для разного рода занятий пространство. Оно идеально подходило для оперативной сервировки всем необходимым, собирая вокруг себя офицерский коллектив кафедры по поводу какого-либо события – будь то присвоение очередного воинского звания или день рождения. Более ответственные события было принято отмечать в помещении лаборатории, подальше от начальственных глаз, но оперативки, как правило, проходили здесь. Возможно, наш оранжевый приятель остался на штабном столе после одного из таких мероприятий.
Помимо организации на штабном столе скромного застолья или коллективного чаепития, здесь было удобно раскатывать учебные плакаты для внесения в них правок, или «поднимать» морские карты для проведения очередной командно-штабной игры. Для несведущих поясню – «подъём» карты вовсе не подразумевает её перемещение в пространстве, а означает её раскраску и нанесение на ней специальных знаков и текстовых пояснений. В таких случаях Апельсец – а так мы стали именовать своего приятеля, совмещая с названием этого фрукта постигшую его судьбу – прекрасно исполнял роль утяжелителя, придавливая собою один из углов бумажного полотна.
Делал он это без особого труда – процесс обезвоживания лишил его былой, идеально круглой формы, образовав на суховатом, выцветшем тельце несколько досадных пролежней. Иногда он пробовался на более ответственную роль – удержание своим весом целой стороны плаката, но справлялся с ней далеко не всегда. В таких случаях он с лёгким грохотом перекатывался по столу, вовлекаемый внутрь себя скручивающимся листом непокорного ватмана.
Если первое время его подспудно тревожили происходящие с ним перемены, то вскоре он смирился с неизбежным и даже стал испытывать некоторую гордость. Потому как мало кто из его соплеменников мог похвастаться таким поворотом судьбы – большинство из них традиционно послужило звеном в пищевой цепочке, а некоторые и вовсе оказались невостребованными и заканчивали свой недолгий век в затхлой утробе мусорного бака. А он всё ещё жив, и хоть не совсем здоров, но зато выполняет общественно полезную функцию. К тому же пребывает в окружении интеллигентной и прилично одетой публики – морская форма с каждым днём нравилась ему всё больше и больше.
Вот и сегодня он привычно прижимает край листа с расписанием учебных занятий на первый семестр, над которым усердно корпит Николай Николаевич. Работа по заполнению этой простыни – не самая благодарная. Надо и о себе не забыть, и по возможности удовлетворить пожелания коллег. Ибо неучтивость заполняющего тебе же боком и выйдет, когда очередь составления расписания перейдёт к кому-то из сослуживцев, обойдённых твоим вниманием.
Над плечом Николая Николаевича склоняется Александр Петрович.
– Николай Николаевич, – несколько протяжно, укоризненным тоном нарушает он тишину в помещении, до этого прерываемую только шуршанием бумаги и сопением заполняющего. – Уж если ты рисуешь мне третью подряд субботу в месяц, то изволь, пожалуйста, отводить для этого только первую пару часов. Приехал с утра, отчитал – и свободен. А так ты мне весь день на части рвёшь.
Апельсец косится на Петровича своим единственным чёрным глазом. Подобный разговор он слышит сегодня уже не в первый раз.
– Об этом вы, Александр Петрович, с Виктором Язеповичем договаривайтесь. Ему тоже пораньше на дачу нужно уехать. У него в планах – уборка урожая, подрезка побегов – сами понимаете.
«Да, эти, пожалуй, между собой договорятся» – прикидывает рыжий. В чём в чём, а в определённых нюансах отношений некоторых педагогов он уже успел разобраться.
Александр Петрович, один из ветеранов кафедры, уже не первый год работает над докторской диссертацией. Докторскую пишет и Виктор Язепович, его младший коллега, с которым у Александра Петровича имеется ряд принципиальных разногласий. И не только по сути проблематики и по методологии исследования, но по ряду жизненных установок. И не совсем ясно, что же тут первично. На заседаниях кафедры они яростно оппонируют друг другу.
Александр Петрович прищуривается, взгляд его становится колючим и недобрым.
– Я думаю, Николай Николаевич, вы способны урегулировать вопрос самостоятельно.
Он недовольно возвращается на своё рабочее место, садится на стул и громко пододвигает его к столу, наполняя помещение кафедры неприятным скрипом. Николай Николаевич с раздражением откладывает карандаш в сторону. Уже всё почти срослось, а тут – на тебе, опять тасуй предметы и фамилии и складывай новый пазл. Хотя при любом раскладе найдутся недовольные. Он берёт резинку и начинает ползать по простыне, ворча под нос что-то неразборчивое.
Имей в виду, ветераны освобождены от составления расписания – наблюдая за хозяином стола, мысленно советует ему Апельсец, у которого уже затёк один бок, и ему давно хочется переменить позу. Похоже, что эта идея посещает и Николая Николаевича, и он, оставив неизменной сетку занятий, сворачивает простыню. Тем более, что с Александром Петровичем у них отношения тоже не из лучших.
В этот момент к нему поворачивается Вадим Борисович, всеми уважаемый профессор, создатель нашей кафедры.
– Николай Николаевич, если у вас есть проблемы, ставьте мне субботу, любое время.
Вадим Борисович известен своим великодушием. Но воспользоваться им претит Николаю Николаевичу. Зачем портить профессору выходной день?
– Вадим Борисович, не беспокойтесь, всё в порядке. Решим мы этот вопрос.
В помещение заходит Борис Васильевич, наш зам.
– Так, господа офицеры, никто не забыл? Сегодня чествуем нашего уважаемого Вадима Борисовича. Сбор в пятнадцать, в лаборатории. Будет командование факультета, однокашники и прочие гости. Прошу никого не опаздывать.
Вадим Борисович – это наше всё, как тут забыть! Апельсец чувствует, что ему самому ужасно хочется оказаться на этом мероприятии. К профессору он испытывает незнакомое доселе чувство. Если бы он был человеком, то он назвал бы его сыновними. Ему порой кажется, что когда он слышит мягкий звук шагов ветерана, первым появляющимся утром на кафедре, его косточки перестают ныть, и увядшие ткани снова наливают соком.
Ему припоминается, как на прошлой неделе Олег Николаевич, новоиспечённый доцент кафедры, тщетно пытался перехватить какую-то смешную сумму до получки. Странные люди – ни у кого почему-то не нашлось такого пустяка. Обрывок диалога долетел до профессора.
– Сколько? – спросил он, повернувшись в сторону нуждающегося.
Прозвучала цифра. Вадим Борисович, повернувшись к сейфу, достал оттуда портмоне и вытащил из него требуемую сумму.
– Вадим Борисович, огромное вам спасибо.
– Как говорил Константин Станюкович, для хорошего человека дерьма не жалко, – улыбнулся профессор, протягивая купюры.
– Верну буквально через три дня.
– Да не волнуйтесь вы, всё нормально. Отдадите, когда будет удобно.
Во, человечище – подумал тогда рыжий, пытаясь изобразить улыбку умиления одной из неприметных складок своей кожуры.
Борис Васильевич ещё раз обводит глазами подчинённых. Пользуясь тем, что Вадим Борисович вышел из помещения, он даёт последние указания.
– Олег, песню отрепетировали с Ольгой? Ну, за вас я не беспокоюсь. Всем быть готовым произнести тост.
Апельсец слышал из разговоров «кафедралов», что тот в какой-то момент вдруг утратил свойственный ему прежде интерес к алкогольным напиткам, и с тех пор на каждом банкете, который он с прежним усердием организовывал и возглавлял, обходился единственной рюмкой сухого вина. Это не мешало ему держать в тонусе коллектив, с завидной частотой произнося своё излюбленное «праздник продолжается» и назначая очередного тостующего.
А как же – во всём должен быть порядок. Ну разве могут эти доценты с кандидатами, будучи не на трибуне, проявить инициативу и сказать что-нибудь толковое? И не столь важно, что этот директивный стиль ведения застолья не каждому по вкусу. Апельсец ещё в первый же день, во время оперативки, почувствовал глухое недовольство этим окружающих всеми фибрами своих долек, тогда ещё упругих и налитых соком. Вот и сейчас он чувствует их лёгкое раздражение. Дескать, любой, здесь сидящий, может высказаться проникновенно и к месту, но сделать это желает не по команде, а сообразуясь с обстановкой и по зову души. Понять их можно – ощущение находиться не в своей тарелке ему знакомо не понаслышке, но на то она и служба военная, чтобы тяготы и лишения, а не произвол. Эх, мне бы сейчас с десяток мандаринов, я бы им быстро объяснил, кто здесь старший – увлекается своей мыслью Апельсец. Недаром же понятие «ранжировать» произошло от «Orange».
Но вот настаёт назначенное время, и все отправляются в лабораторию. Апельсец с сожалением провожает их взглядом и грустно вздыхает. Севшая на него муха в испуге взмывает вверх.
Через несколько часов на кафедре появляется Олег Николаевич. По нему видно, мероприятие прошло успешно, песня спета и нужные слова сказаны. Он открывает конспект и начинает перебирать слайды – завтра у него утренняя лекция, и надо успеть подготовиться и освежить в памяти её основные положения. Снова наступает тишина.
Дверь кафедры снова открывается, и на пороге появляется Юрий Чепелев, сотрудник учебного отдела академии. Будучи выпускником кафедры, он тоже принимал участие в застолье и, судя по всему, изрядно в этом преуспел. Нетвёрдой походкой он подходит к телефону, стоящему на штабном столе, и набирает номер. Судя по всему, звонит домой. Так и есть – из трубки доносится раздражённый голос его жены.
– Да буду я скоро, уже одеваюсь, – примирительным тоном заканчивает он диалог и кладёт трубку. Его взгляд медленно скользит по столу останавливается на нашем приятеле, лежащем рядом с телефоном. Апельсец нутром чувствует, что ничего хорошего этот взгляд ему не сулит. Его опасения оправдываются. Он видит протягивающуюся к нему руку и через мгновение оказывается в кармане тужурки Чепелева.