Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости
- -
- 100%
- +
Доходивший из водного пузыря позади свет стал тускнеть. Мальчик вглядывался в тьму впереди и ничего не видел.
В легких давило ужасно, возникло такое ощущение, будто он вот-вот лопнет. Все тело отчаянно подавало ему сигналы: нужно возвращаться.
Танто остановился и попробовал развернуться, но туннель оказался слишком узким. Пятиться задом? Но это будет слишком медленно. Он не успеет вернуться в пузырь. Он пропал.
Упрямая гордость колыхнулась в сердце. Воин агонов предпочтет погибнуть лицом к врагу. Он поползет дальше, насколько хватит сил, и умрет, сражаясь.
Мальчик еще усерднее заработал локтями и коленями, напевая про себя боевую песню агонов.
Мысли начали путаться. Боль в груди и в горле угнетала его, словно надвигающаяся гроза.
«Ну вот и все. Я сделал, что мог».
Танто решил открыть рот и впустить воду в легкие. Он отдал своему делу все силы, но их оказалось слишком мало.
Мальчик перестал бороться и просто поплыл. Он открыл рот и вдруг… почувствовал, как его голова выныривает из воды. Резкий до боли поток живительного воздуха наполнил горло и легкие. Танто закричал от облечения, издав звук, похожий на смех и на рыдание одновременно.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Он находился в большой пещере внутри Великого кургана. Над головой мерцали, подобно звездам, крошечные светлые точки. Если они означают потолок пещеры, то она намного просторнее любой другой пещеры, в которой ему доводилось бывать прежде, включая самую большую яму-кладовую в долине Кири, где помещался годовой запас вяленого мяса и прочих продуктов.
Огни наверху отражались в водах мелкого озера, в котором Танто оказался, заставляя его думать, будто он плывет среди звезд.
Даже если вожди Пятой эпохи были людьми порочными, величие места, где они обрели упокоение, вызывало в нем благоговение.
– Спасибо вам, о вожди Пятой эпохи, – прохрипел мальчик. – Не знаю, герои вы или негодяи, но я чувствую себя ничтожно маленьким в вашем присутствии.
Внутреннее пространство кургана оказалось целым лабиринтом ответвляющихся туннелей и таинственных гротов. По большей части Танто бродил в темноте. Развести огонь не представлялось возможным, ибо перед тем, как нырнуть в водный пузырь, он избавился от котомки. Теперь мальчик жалел о своем необдуманном решении. Ведь там хранилась зажигалка, устроенная по принципу действия зубов гаринафина: то было одно из немногих нововведений принцессы Тэры, которые агоны охотно приняли.
Однако небольшие скопления светящихся грибов, растущих на потолке и на стенах, давали немного света. По стенам, выложенным из поросшего мхом камня, сбегали ручейки воды. Танто предположил, что это дождевая вода: она попадает на курган, просачивается через почву и со временем собирается на дне в озерцо, через которое он пробрался.
Мальчик понятия не имел, куда нужно идти и что он вообще ищет, но, повинуясь интуиции, на развилке туннелей всегда выбирал тот, который уводил выше. Несколько раз Танто упирался в тупик, где обрушившийся туннель преграждал путь дальше, и вынужден был возвращаться обратно.
Многие из помещений, через которые он брел, были пустыми – или казались таковыми при тусклом свете грибов. Иногда попадались каменные сосуды и полки, но ему было невдомек, для каких целей или обрядов они могли использоваться. В некоторых комнатах обнаруживались лежащие на погребальных носилках скелеты, – вероятно, то были великие воины или вожди. В возбуждении Танто всякий раз бросался к носилкам, но находил рядом с останками только незнакомой формы оружие из кости или камня. Костяное оружие было коротким, изящным и тонким, без всяких тяжелых узлов и острых зубов, к которым он привык. Каменные орудия имели тупые кромки и выглядели очень неуклюжими, и Танто сложно было представить, как такими можно успешно сражаться.
Не желая бросать оружие, не испытав его получше, он брал некоторые из костяных орудий и подбрасывал в воздух, ожидая, что сейчас блеснет молния или ударит гром. Но предметы были такими древними, что зачастую рассыпались в руках, стоило лишь только к ним прикоснуться.
Чувствуя голод, мальчик решил пойти назад, пока не окажется в той пещере, через которую вошел внутрь, и выплыть обратно. Теперь он знал путь в курган и мог возвратиться сюда, получше подготовившись, с запасом провизии. Всегда выбирая на развилках уходящее вниз ответвление, Танто вернулся в большую пещеру с озером на дне. Сделав несколько глубоких вдохов и внутренне настроившись на холод, он нырнул, отыскивая проход, который должен был вывести его к водному пузырю снаружи.
Спустя примерно час, после бесплодных ныряний и поисков, бедняга лежал, свернувшись в клубочек, на берегу озера и дрожал. Поначалу, вдохновленный находкой, Танто даже и не подумал отметить, где расположен туннель, через который он вошел, и теперь не мог найти его в темной холодной воде. Более того, мальчик не был даже уверен, что это та самая пещера, через которую он сюда попал. Курган был так огромен, что в его основании могло с легкостью поместиться несколько таких пещер.
Запертый в Великом кургане, Танто оказался перед необходимостью как-то добывать еду. Поскольку и Сатаари, и Радзутана предупреждали детей об опасности употреблять в пищу неизвестные грибы, мальчик держался от них подальше. По счастью, озерцо населяли рыбы, чьи тела тоже светились в темноте. Они не отличались бдительностью, поскольку даже и предположить не могли, что окажутся чьей-то добычей. Танто удавалось ловить их при помощи ковша, сделанного из черепа, позаимствованного в одной из комнат. Рыбы были бледные, почти прозрачные и извивались во рту, словно скользкие черви.
Поев, мальчик перестал дрожать и осознал, до какой степени устал. Он лег, говоря себе, что просто ненадолго смежит веки. И уснул еще до того, как полностью закрыл глаза.
Проснувшись, Танто ощутил жар и головокружение. Руки и ноги казались тяжелыми, суставы ломило. На глаза навернулись слезы. Он заблудился и не сумел толком позаботиться о себе. Невероятная тоска по маме с папой охватила сердце мальчугана, он плакал и улыбался поочередно, представляя, как будут ругать его родители за глупую затею, а потом обнимут сына и все исправят.
Бедняга так ослаб, что бегство из рукотворной горы сделалось для него еще менее достижимой целью. Потерявшийся и оробевший, Танто принялся бесцельно бродить по туннелям. Какие-то невидимые создания бросались прочь при приближении человека, а иногда он чувствовал, как что-то скользкое касается его ног, заставляя отпрыгивать в сторону и испуганно вскрикивать. Из темноты тут и там смотрели пары горящих глаз, и, хотя мальчик старался стоять неподвижно, чтобы подкараулить и схватить этих существ, они неизменно уклонялись и исчезали, стоило лишь ему сдвинуться с места.
Во рту пересохло. Танто подошел к стене и, забыв об опасности, принялся слизывать воду, которая текла между светящимися грибами. Вкус был одновременно горький и сладкий, язык пощипывало.
Когда его обуревала усталость, он засыпал, а проснувшись, снова бродил туда-сюда. Время утратило смысл, Танто старался заглушать вечно донимающий его голод, поглощая оторванные от стены кусочки едкого мха. Иногда он, похоже, засыпал прямо на ногах и в своих галлюцинациях, длившихся, может быть, минуты, а может быть, часы, переносился в долину Кири или в поселок близ Татен-рио-алвово.
Внезапно видения прекратились. Мальчик облизал потрескавшиеся губы и утер со лба горячечный пот. Он находился в большой пещере, возможно даже еще более просторной, чем та, через которую попал в курган. Все ее стены тускло светились, словно поверхность луны, светом более ярким, чем ему доводилось видеть где-нибудь в туннелях. На возвышенной платформе впереди Танто разглядел два покоящихся там скелета.
Он добрел до помоста. Скелеты были высокие, широкоплечие и уложены валетом – так, что ноги одного находились напротив головы другого. Вокруг них располагались все те же образчики странного и бесполезного оружия, на которые Танто уже вволю насмотрелся. Правда, с этими предметами вооружения было что-то не так.
«Длиннее они, что ли? Нужно посмотреть поближе…»
Внезапно раздался какой-то громкий гул, заставивший его подпрыгнуть. Мальчик сжался, зажмурился и заскулил, ожидая, что сейчас заточенные в этом лишенном солнечного света кургане духи жестоко покарают его за то, что он вторгся в их загробную жизнь.
Когда спустя какое-то время ничего больше не произошло, Танто боязливо открыл глаза. Он исследовал подножие помоста и вскоре обнаружил причину недавнего шума. Вокруг помоста были рядами расставлены цилиндрические сосуды, и при своем неосторожном приближении он разбил несколько из них. Сделаны были они не из черепов, по обычаю степных народов, но из обожженной глины. С колотящимся сердцем мальчик потянулся к разбитым емкостям в надежде, что в них хранились некие магические предметы. Дрожащие пальцы крепко сжали находку.
Не способный четко видеть, Танто поднес руки к лицу, раскрыл ладони, понюхал содержимое глиняных сосудов и коснулся его кончиком языка.
«Семена или высохшая скорлупа».
Голод зарокотал в животе, пробудившись к жизни, как раздуваемый ветром костер. Челюсти свело, и десны резанула боль, когда зубы раздавили твердую скорлупу. Жуткий, мерзкий вкус наполнил рот: то ли от крови, то ли от содержимого скорлупы – трудно было понять.
Мальчик опустил руки и горько заплакал. Горячка и слабость усиливались, у него не осталось больше сил для поисков и исследований. Получается, он подверг риску свою жизнь ради ерунды. Нет здесь никакого магического оружия, при помощи которого можно было бы разгромить льуку и отомстить за родителей. Он не Афир и не Кикисаво. После всего, через что ему довелось пройти, боги не сочли его достойным.
Танто улегся рядом со скелетами и закрыл глаза. Ему подумалось, что в далеком будущем, когда другие исследовали проникнут в запретные земли и найдут маленький скелет близ двух огромных, они наверняка подумают, что это один из слуг великих вождей Пятой эпохи.
Что ж, быть по ошибке принятым за героя – не самый скверный исход, пусть даже он умрет и не под Оком Кудьуфин.
Мальчик закрыл глаза и провалился в глубокий сон, от которого, как он знал, ему уже не очнуться.
Глава 6
То, что нельзя услышать
Горы Края Света, восьмой месяц девятого года после отбытия принцессы Тэры в Укьу-Гондэ (за девять месяцев до предполагаемого отправления новой флотилии льуку к берегам Дара)
Ранения Тэры оказались сравнительно легкими. Саблезубый тигр лишь немного поцарапал ее когтями, оставив на руке четыре уродливые полосы. Благодаря снадобьям Адьулек и заботе Торьо принцесса быстро поправлялась.
– Саблезубый тигр известен своим умением завораживать жертв безмолвным ревом, – пояснил Таквал. – Самцы, охотящиеся в одиночку, отлично лазают по горам. Это моя вина: я недостаточно хорошо разведал местность.
– Откуда ты узнал, что со мной беда? – спросила Тэра.
– Га-ал позвал нас. Гаринафины могут слышать друг друга на большом расстоянии, хотя мы не всегда способны уловить издаваемые ими урчания и крики.
Тэре вспомнилось, как забеспокоились гаринафины в лагере в долине Кири как раз перед нападением Кудьу, притом что никто из людей ничего не слышал. Мир полон чудес.
Обеспокоенный тем, что отчаянный зов Га-ала мог быть услышан преследователями льуку, все еще находящимися где-то поблизости, Таквал усилил дозоры на окружающих пиках. К счастью, никаких признаков погони со стороны льуку снова не обнаружилось.
Как бы ни старались Таквал и Типо То укрепить дисциплину, однако пребывание на одном месте неизбежно вело к постепенному ослаблению бдительности часовых. Переход на новую стоянку был, очевидно, разумным решением. Но беглецы не горели желанием уходить отсюда, полюбив эту так долго служившую им приютом долину. После долгих споров Таквал и Тэра решили, что рискнут остаться здесь до возвращения Аратена.
– Он столько претерпел, чтобы найти нас, – сказала принцесса. – Мы должны дождаться его.
Поправляясь, Тэра обсуждала с Сами Фитадапу удивительный опыт, который она пережила при встрече с саблезубым тигром.
– Истории про неслышимые звуки, которые способны издавать только животные, известны и в Дара, – промолвила ученая. – К примеру, охотники на острове Экофи утверждают, что слоны могут тайно переговариваться друг с другом на больших расстояниях, однако даже самое чуткое человеческое ухо не в состоянии ничего уловить.
– Но могут ли эти неслышимые звуки каким-то образом… воздействовать на людей? – поинтересовалась Тэра.
Сами задумалась.
– Некоторые ныряльщики за жемчугом на Волчьей Лапе рассказывали мне, что, погружаясь в море вблизи от гигантских китов, испытывали иногда ощущение присутствия Тацзу – ими внезапно овладевали апатия и усталость, как если бы исполинская рука схватила их под водой. Это очень опасно. Они настаивали, что песен китов при этом не слышали.
«Любопытно… Как там любили повторять Дзоми и Луан Цзиаджи? „Вселенная познаваема“».
– Давай-ка займемся этим, – предложила Тэра. – Я чувствую, что здесь кроется некая тайна… разгадка которой может нам помочь.
Сами и Тэра расспрашивали Таквала и других агонов, дабы узнать побольше историй о загадочных переговорах гаринафинов на больших расстояниях, о степных мышах и лунношкурых крысах, удирающих подальше от морского побережья за несколько часов до того, как нахлынет волна цунами, об охотниках, павших жертвой безмолвного рева саблезубого тигра.
Но истории остаются всего лишь историями. Не в силах Сами было вызвать землетрясение или цунами и понаблюдать за реакцией животных, да и попросить поймать саблезубого тигра для дальнейших с ним экспериментов она тоже не могла. Гаринафины представлялись идеальным объектом для научных изысканий, но, сколько бы ученая ни пыталась, ей так и не удалось понять, когда же они поют неслышимую песню. Сами использовала целую серию усиливающих звук приспособлений: эхо-камеры в основании утесов, увеличенных размеров рупоры и даже совершенно темную и тихую пещеру, куда заманила Алкира… Но так и не могла с уверенностью сказать, что хоть раз услышала нечто неслышимое при иных обстоятельствах.
– Если бы существовал способ сделать звук видимым, – сокрушалась Сами. – Вот бы найти возможность слышать то, чего не слышно, и видеть то, чего не видно.
Когда Сами ушла, Тэра долго размышляла над этим ее замечанием.
Принцессе подумалось, что они избрали для решения загадки ошибочный путь. Подобно Дзоми и Луану Цзиаджи, молодая ученая старалась объяснить мир, не допуская существования в нем сверхъестественного. К тому же стремилась и сама Тэра. Тем не менее недавно на горном уступе она действительно пережила нечто необычное, и невозможно было забыть то невероятное ощущение, словно бы тебя окутывает некая мистическая субстанция, удивительное чувство принадлежности к степному миру агонов, полного растворения в нем и участия в великом повествовательном танце в присутствии неких высших существ.
«Познаваема ли вселенная? – размышляла Тэра. – Даже если можно с математической точностью описать каждый удар сердца и каждый наш вздох, идеально воспроизвести при помощи хитроумного приспособления, как в затемненной комнате Фары, любую морщинку и любую складку, не упустить из внимания ни единого звука из лепета или воркования, – достаточно ли этого, чтобы исследовать радость, которую я испытала, когда в первый раз взяла на руки Кунило-тику или Джиана-тику? Способен ли тот, кто слышал каждый шепот, заметил каждый смущенный взгляд, прочел все написанные сердцем письма и внимал всем потаенным молитвам, видел каждый жаркий поцелуй и трепетную ласку, объяснить в конце концов саму природу любви, связывающей меня с Дзоми и Таквалом?
Есть вещи, которые нельзя увидеть, голоса, которые нельзя услышать, истина, которую нельзя познать, а можно только прочувствовать.
Возможно ли стремиться к познанию вселенной, одновременно веря в сверхъестественные таинства?»
Тэра пыталась понять, хватит ли ей храбрости держать свое сердце пустым, открыться возможностям, целиком погрузиться в каноны, согласно которым живет ее вновь приобретенная родина.
Поутру она пошла к Адьулек, старой шаманке, и обратилась к ней:
– Голос Пра-Матери, можешь ли ты обучить меня вашим таинствам?
Шаманка настороженно посмотрела на нее. Принцесса никогда не производила на Адьулек впечатление особы религиозной или благочестивой, да и интереса к мистическим практикам агонов она тоже сроду не проявляла.
Но Тэра подробно описала ей, что пережила на горном уступе при столкновении с саблезубым тигром, и заключила:
– Я уверена, что ощутила тогда присутствие богов.
– Возможно ли, – пробормотала старуха-шаманка, – чтобы принцесса Дара сделала первые шаги к тому, чтобы почитать наших богов и бояться их? – Она немного помолчала, а затем покачала головой. – Наши мистерии… они предназначены лишь для детей Афир.
– Но я ведь вышла замуж за агона, – заявила Тэра. – Разве не в обычае степняков принимать в племя чужака, который желает быть одним из вас? Не откажут же мне боги только из-за того, что я не родилась дочерью Афир, а стану таковой?
Шаманка долго смотрела не Тэру, а потом, с едва заметным намеком на улыбку на губах, кивнула и протянула ей руку.
Аратен вернулся с еще более удручающими новостями.
– Говорят, что собранные Кудьу ученые умы еще сильнее сузили временной промежуток, пытаясь определить дату открытия очередного прохода в Стене Бурь, – сообщил он.
– И какова же их последняя догадка? – спросила Тэра.
– Шаманы и гадатели разделились на три партии. Первая полагает, что Стена Бурь откроется в последнюю луну следующего лета, ближе к осени.
Принцесса кивнула. Это было позже настоящей даты открытия прохода, которую знали только они с Таквалом. Она внимательно смотрела в глаза Аратену:
– Продолжай.
– Вторая партия считает, что это произойдет как раз осенью.
Тэра снова кивнула. Этот прогноз был еще более неправильным. Если все три группы мудрецов сделают ставку на вторую половину следующего года, то, может, ей и беспокоиться не о чем. Если Кудьу станет планировать новое вторжение, основываясь на этих ошибочных расчетах, его флотилия прибудет к месту спустя много времени после того, как проход в Стене Бурь закроется.
– А вот последняя группа думает, что открытие произойдет ближе к концу весны, скорее всего в первую луну лета.
У Тэры упало сердце. Если Кудьу предпочтет поверить третьей партии, его экспедиция вполне может увенчаться успехом. Чтобы успеть к открытию прохода в Стене Бурь, пэкьу следует отправить флот уже через десять месяцев, а это означает, что у нее почти нет времени, чтобы его остановить.
– Известно ли тебе, какая из партий пользуется наибольшей поддержкой?
Аратен словно бы немного стушевался под ее пристальным взором:
– Нет… я не знаю этого.
У Тэры голова шла кругом. Ей сложно было понять, как вообще могут возникать различные противоборствующие партии, когда дело касается математических расчетов. Единственным разумным объяснением могло служить то, что подданные Кудьу рассматривают эту проблему не как чисто научную, а потому при обсуждении в расчет принимаются доводы, знамения, предсказания и суеверия. Это давало ей шанс: уверенность тех, кто пытается истолковать необъяснимое, можно поколебать.
– Скажи, а существует ли для нас возможность посеять среди льуку слухи, которые склонят мнения «экспертов» в ту или иную сторону? – поинтересовалась она.
Аратен задумался:
– Я могу вернуться в Укьу-Гондэ и попробовать выяснить. Но к которой из дат должны подталкивать слухи?
– Следует ориентироваться на как можно более позднюю. Третьей из упомянутых тобой партий нельзя дать победить в споре.
На лице Аратена появилось достаточно противоречивое выражение, в котором неудовольствие смешивалось с другими эмоциями, как радостными, так и не очень.
Тэра чувствовала себя просто ужасно. Старого воина наверняка страшит перспектива снова подвергаться опасности. Ему явно не хочется возвращаться обратно.
– Пожалуйста! – взмолилась она. – Это жизненно важно, как для дара, так и для агонов!
Аратен кивнул:
– Я понимаю, принцесса.
– И вот еще что… если возможно, попытайся разузнать побольше про пэкьу-тааса и других детей.
– Хорошо, принцесса.
На этот раз Аратен выразил желание взять с собой воинов, которых привел к Таквалу, а заодно и Га-ала.
– Чем больше языков, тем скорее расходятся слухи, – заявил старый тан. – А Га-ал поможет нам перемещаться быстрее и дальше.
Однако Таквалу такой план совсем не нравился. Отправление Аратена обратно в Укьу-Гондэ в качестве шпиона и сеятеля слухов означало, что их отряду и дальше придется оставаться в долине, дожидаясь его возвращения. Хотя Аратен заверял, что Кудьу сейчас поглощен загадкой открытия нового прохода в Стене Бурь и мало кто из льуку заинтересован в поимке беглецов, Таквал чувствовал себя обязанным свести риск к минимуму.
– Если ты со своей группой намерен и дальше выдавать себя за танто-льу-наро, вы будете выглядеть более убедительно, не имея при себе гаринафина. Не стоит лишний раз испытывать судьбу. Исполните просьбу Тэры и возвращайтесь как можно скорее.
Аратену пришлось согласиться с пэкьу, признав, что тот говорит дело.
Ну а Тэра порадовалась, что Га-ал остался: ей доставляло удовольствие учиться летать на нем.
В общем, старый тан агонов и его воины покинули потаенную долину, пообещав вернуться к концу следующего месяца.
В ожидании Аратена Тэра продолжала изучать под руководством Адьулек религиозные мистерии агонов, а также исследовать вместе с Сами и Торьо природу неслышимых звуков.
Принцесса поделилась с молодой ученой историей из своего детства, когда ей довелось стать свидетельницей того, как колебания металлических пластин моафьи становились видимыми благодаря сетке линий на шелковом экране.
– Это справедливо и по отношению к струнам цитры, – заметила Сами.
– Все ли звуки проистекают от вибраций некоего посредника? – спросила Торьо.
Сами призадумалась:
– Любопытная теория… Она определенно выглядит справедливой по отношению к музыкальным инструментам. Эх, жаль здесь нет Радзутаны: он наверняка вспомнил бы какую-нибудь забытую отсылку к одному из древних томов…
– Забудь про древние тома, – вздохнула Тэра. – Мы здесь сами по себе. Давай будем исходить из моей теории, которая заключается в том, что даже неслышимые звуки тоже являются вибрацией. В таком случае для изучения неуловимых звуков следует постараться не услышать их, а почувствовать.
Сами явно удивилась. Потом хмыкнула:
– Это вроде как ощутить вибрацию грунта во время повествовательного танца? Спасибо, принцесса! Теперь, стоило вам лишь высказать предположение, это кажется таким очевидным.
– Подчас простой булыжник оказывается необходимым, чтобы замостить дорогу к руднику драгоценного нефрита, – промолвила Тэра.
– Ложная скромность ни к чему, принцесса, – возразила Сами. – Когда человек одержим какой-то проблемой, возникает тенденция идти по нахоженной тропе, которая ведет в никуда. Мне требовался свежий взгляд, чтобы выскочить из своей колеи.
– Пока это идет на пользу общему делу, – проговорила Тэра со смехом, – я не стесняюсь озвучивать свои мнения, какими бы дурацкими они ни выглядели.
Придав своим изысканием новое направление, Сами и Тэра задумали еще один эксперимент.
Они нашли в долине место, где дорога резко сворачивала. Га-ала, за которым наблюдали Тэра и Торьо, поставили с одной стороны, а Алкира под присмотром Сами – с другой. Женщины предложили гаринафинам сыграть в игру и объяснили правила: сначала Га-ал будет издавать звуки, а Алкир повторять их, а потом наоборот. За это обоим крылатым скакунам полагалась награда – кисловатые плоды дикой яблони, которые очень нравились животным.
Га-ал и Алкир, несмотря на разницу в возрасте и на то, что были по-разному воспитаны льуку и агонами, определенно прониклись сильной взаимной симпатией. Тэра находила это вполне естественным. Чему удивляться, ведь они тут совсем одни, отлучены от себе подобных: в таких обстоятельствах невольно потянешься к сородичу.
Через некоторое время исследовательницы изменили правила игры. Теперь для того, чтобы получить лакомство, каждый зверь должен был не повторять звуки, воспроизведенные его товарищем, но самостоятельно «изобретать» новые. К некоторому удивлению Тэры, у гаринафинов обнаружился весьма обширный вокальный репертуар, включавший в себя стоны, мычание, визг, ворчание, фырканье, всхлипыванье, крики, трубный зов, рев и так далее. Здесь вновь неоценимую роль сыграл талант Торьо к языкам. Хотя ей не удавалась с абсолютной точностью подражать издаваемым животными звукам, она запоминала их и могла с уверенностью сказать, если какой-либо из них повторялся. Выступая таким образом в качестве звуковой «записной книжки», Торьо следила за тем, чтобы игра велась честно.