Алгоритмы для любви

Медсестра не сводит с меня глаз, пока я переодеваюсь в своей палате, готовясь к встрече с Брэдом. Я натягиваю старые джинсы и алую водолазку. Я так сильно похудела, что джинсы свободно висят на выступающих костях моих бедер.

– Давай проведём выходные в Салеме, – говорит мне Брэд, когда выводит меня из больницы, его рука защитным жестом обёрнута вокруг моей талии, – только мы вдвоём, ты и я.

Я жду в машине, пока доктор Вест разговаривает с Брэдом за толстым стеклом больничной двери. Я не могу их слышать, но и так знаю, что она ему говорит. «Следите, чтобы она принимала оксетин каждые четыре часа. Не оставляйте её без присмотра ни на минуту».

Брэд трогается с места лёгким нажатием на педали, таким же образом, как он делал, когда я была беременна Эми. Машина движется плавно и легко, и листва вдоль трассы как на великолепной открытке. Оксетин расслабляет напряжённые мышцы вокруг моего рта, и в зеркале заднего вида я вижу, что моё лицо сияет блаженной улыбкой.

– Я люблю тебя. – Он говорит это как всегда тихо, будто это звук дыхания и биения сердца.

Я выжидаю несколько секунд. Я представляю себе, как открываю дверь и бросаю своё тело на шоссе, но, конечно, ничего не делаю. Я не могу удивить даже себя.

– Я тоже тебя люблю. – Я гляжу на него, когда произношу эти слова,  как и всегда, словно это было ответом на какой-то вопрос. Он тоже смотрит на меня, улыбается и переводит взгляд на дорогу.

Для него это означает, что все программы работают, что он разговаривает с той же  самой женщиной, что знал все эти годы, и что жизнь возвращается в нормальное русло. Мы просто ещё одна туристическая пара из Бостона, устроившая себе мини-отпуск на выходные: поселиться в полупансионе, посетить музеи, обменяться старыми шутками.

Это алгоритм для любви.

Мне хочется кричать.

Первую разработанную мною куклу звали Лора. Умная Лора™.

У Лоры были каштановые волосы и голубые глаза, шарнирные соединения, двадцать двигателей, синтезатор речи в горле, две видеокамеры, замаскированные в пуговицах её блузки, температурные и сенсорные датчики, микрофон в носу. Ничего из этого не было передовыми технологиями, а методами, применёнными мною для программирования, пользовались уже как минимум два десятилетия. Но я по-прежнему горжусь своей работой. Она продавалась по пятьдесят долларов за штуку.

«Ваши Необычные Игрушки» едва справлялись с потоком заказов, которые непрерывно росли, несмотря даже на то, что Рождества оставалось ещё целых три месяца. Брэд, наш генеральный директор, отправился на CNN, MSNBC, TTV и прочий алфавитный коктейль, пока сам воздух был насыщен Лорой.

Демонстрировать модель на интервью выпало именно мне, потому что, как объяснил мне вице-президент по маркетингу, я выгляжу, как мать (хотя на самом деле и не являюсь ею) и (вслух он этого не говорил, но это слышалось между строк) – я блондинка, и этого достаточно. Тот факт, что я была дизайнером Лоры, имел второстепенное значение.

Свою первую презентацию я сделала для телеканала из Гонконга. Брэд хотел, чтобы я немного освоилась с пребыванием перед телекамерами, прежде чем отправить меня на отечественные утренние шоу.

Мы сидели в сторонке, а Синди, телеведущая, вела интервью с генеральным директором какой-то компании, выпускавшей «влагометры». Я не спала в течение последних сорока восьми часов. Я так нервничала, что принесла с собой шесть Лор, на тот случай, если пять из них сообща решат сломаться.

Тогда Брэд повернулся ко мне и прошептал: «Как ты думаешь, для чего используются влагометры?» Я не слишком хорошо знала Брэда, поскольку работала в компании меньше года. Я беседовала с ним несколько раз, но только по профессиональным вопросам. Он казался очень серьезным, целеустремлённым парнем, из тех, что помышляют о создании собственной компании ещё будучи учениками старших классов школы. Я не знала, почему он спросил меня о влагометрах. Заметил, что я слишком нервничаю?

– Я не знаю. Может быть, для приготовления пищи? – предположила я.

– Может быть, – сказал он. Затем заговорщически подмигнул мне. – Но мне кажется, что название звучит немного непристойно.

Это было так неожиданно, что на мгновение я почти подумала, что он сказал это совершенно серьёзно. Потом он улыбнулся, и я рассмеялась. Мне было трудно сохранять серьёзное выражение лица всё то время, пока мы ждали своей очереди, и, конечно, я больше не нервничала.

Брэд и молодая ведущая, Синди, дружелюбно болтали о «Ваших Необычных Игрушках» и о том, как Брэд пришел к идее создания Лоры. (Конечно, Брэд не имел никакого отношения к разработке, это была моя идея. Но его ответ был настолько хорош, что даже меня почти убедил в том, что Лора действительно была его детищем.) Потом пришла моя очередь выйти на арену.

Я положила Лору на стол, лицом к камере, а сама присела на край стола.

– Привет, Лора.

Лора повернула голову в мою сторону, двигатели работали так тихо, что треск их был едва различим.

– Привет, как тебя зовут?

– Я Елена, – представилась я.

– Приятно познакомиться, – сказала Лора. – Мне холодно.

Кондиционеры и правда работали на полную мощность. Лично я этого даже не заметила.

Синди была впечатлена.

– Поразительно. Сколько она может сказать?

– У Лоры словарный запас около двух тысяч английских слов, с семантической и синтаксической кодировкой для общих суффиксов и префиксов. Ее речь регулируется контекстно-свободной грамматикой… – Многозначительный взгляд Брэда дал мне понять, что я слишком погружаюсь в технические подробности. – Это означает, что она может составлять новые предложения, и они всегда будут синтаксически правильными.

– Мне нравится новая, блестящая, новая, яркая, новая, красивая одежда, – сказала Лора.

– Хотя она иногда и путается в словах, – добавила я.

– А она может выучивать новые слова? – Спросила Синди.

Лора повернула голову в другую сторону, чтобы посмотреть на неё.

– Мне нравится учить-ся, пожалуйста, научи-те меня новому слову!

Я мысленно взяла на заметку, что синтезатор речи еще допускает заминки в окончаниях, и это нужно исправить в прошивке.

Синди был явно обескуражена тем, что кукла, отвечая на её вопрос, самостоятельно к ней обратилась.

– Может ли она, – ведущая искала правильное слово, – понимать меня?

– Нет-нет. – Я рассмеялась. Вслед за мною Брэд. И мгновение спустя Синди присоединилась к нам. – Алгоритм речи Лоры создаётся генератором Маркова в сочетании с… – Ещё один взгляд Брэда. – В общем, она просто выдаёт ответы на основе ключевых слов в том, что она слышит. И у неё есть небольшой набор штампов, выдающихся автоматически в ответ на знакомые вопросы.

– О, а мне действительно показалось, что она понимает, что я ей говорю. Как она узнаёт новые слова?

– Это очень просто. У Лоры достаточно памяти, чтобы усвоить сотни новых слов. Тем не менее, все они должны быть существительными. Вы можете показать ей какой-нибудь предмет, и она запомнит его название. Кроме того, у неё очень сложные механизмы распознавания, она даже может отличать друг от друга лица людей.

В последующей части интервью я убеждала мнительных родителей, что для пользования Лорой им не потребуется изучать руководство по эксплуатации, что кукла не взорвется, если упадёт в воду, и нет, она никогда не станет повторять «нехорошие» слова, даже если их маленькие принцессы «случайно» попытаются научить Лору оным.

– Пока, – сказала Синди Лоре в конце интервью, и помахала ей рукой.

– Пока, – ответила Лора. – Ты хорошая. – И она помахала в ответ.

Каждое последующее интервью проходило по той же схеме. В тот момент, когда Лора впервые обращалась к интервьюеру и отвечала на его вопрос, всегда возникала атмосфера какой-то неловкости и беспокойства. Разумное поведение неодушевленного объекта всякий раз производило подобное впечатление на людей. Некоторые, вероятно, даже думали, что кукла одержима злым духом. Тогда я объясняла, как работает Лора, и все были в восторге. Я запомнила нетехнические, вежливые и расплывчатые ответы на любые вопросы, пока не смогла повторять их, даже без моего утреннего кофе. Со временем у меня стало получаться так хорошо, что порою я проводила всё интервью как на автопилоте, даже не задумывалась над вопросами, раз за разом выдавая одни и те же ответы.

Эти интервью, вкупе со всеми другими маркетинговыми трюками, сделали свое дело. Мы наладили аутсорсинговое производство так быстро, что на некоторое время производством Лоры были заняты все трущобы вдоль побережья Китая.

Фойе гостиницы, в которой мы остановились, предсказуемо заполнено буклетами с описанием местных достопримечательностей. Большинство из них были посвящены ведьмам. Судя по жутким картинкам и не менее ужасному языку, они были ориентированы на увлечённую оккультизмом молодёжь.

Дэвид, хозяин гостиницы, настоятельно рекомендует нам посетить «МагазинЪ СтаринныхЪ КуколЪ», где можно полюбоваться «куклами, сделанными Официальной Ведьмой Салема». Обвинения в адрес Бриджет Бишоп, одной из двадцати осуждённых во время процесса над ведьмами Салема, были частично основаны на неоспоримых доказательствах  – в подвале её дома были найдены куколки с воткнутыми в них булавками.

Пожалуй, она была очень похожа на меня, сумасшедшая взрослая женщина, игравшая с куклами. Идея посетить магазин кукол сводит мой желудок спазмом.

В то время как Брэд расспрашивает Дэвида о ресторанах и возможных скидках, я иду в нашу комнату. Я хочу уснуть, или по крайней мере сделать вид, что сплю, к тому времени как он появится. Может быть, тогда он оставит меня в покое, и даст мне несколько минут, чтобы подумать. Трудно думать под оксетином. Он словно создаёт стену внутри моей головы, полупрозрачную стену, которая приглушает все мысли и чувства.

Если бы я только могла  вспомнить, что и когда пошло не так.

Наш медовый месяц мы с Брэдом решили провести в Европе. Мы полетели туда на трансорбитальном шаттле, билеты на который стоили больше, чем весь мой годовой доход. Но мы могли себе это позволить. Остроумная Кимберли™, наша последняя модель, продавалась хорошо, и акции тоже взлетели до трансорбитальных высот.

Когда мы вернулись из шаттлпорта обратно домой, мы были уставшими, но счастливыми. И я всё ещё не могла поверить, что мы в нашем собственном доме, я пока не привыкла думать о нас, как о муже и жене. А вот Брэду это удавалось хорошо. Мы вместе приготовили ужин, как привыкли делать, когда мы просто встречались (как всегда, Брэд взялся за дело с огромным энтузиазмом, но не смог продвинуться дальше первого пункта рецепта, и потребовалась моя помощь, чтобы спасти его креветок étouffée). Повседневные заботы возвратили нас к реальности.

За ужином Брэд рассказал мне кое-что интересное. По данным маркетинговых исследований, более двадцати процентов наших клиентов покупали Кимберли вовсе не для своих детей. Они играли с куклами сами.

– Многие из них – инженеры-программисты, или студенты, обучающиеся этим специальностям, – говорил Брэд. – И уже есть немало сайтов, посвященных взлому прошивки Кимберли. Мне больше всего понравились пошаговые инструкции о том, как научить Кимберли всяким юридическим шуткам. Хотел бы я видеть лица парней из юридического отдела, когда к ним придёт письмо с требованием «прекратить и воздерживаться впредь» от одной из них.

– Я могу понять интерес к Кимберли. Когда я вела свои исследования в Массачусетском технологическом институте, я любила разбирать что-нибудь наподобие Кимберли, чтобы выяснить, как она работает.

Как оно работает, мысленно поправила я себя. Иллюзия того, что Кимберли обладает интеллектом, была настолько реальна, что иногда я бессознательно слишком очеловечивала её.

– На самом деле, может быть, нам не стоит пытаться усилить защиту от взлома, – сказала я. – Возможно, мы могли бы извлечь из этого дополнительную выгоду. Мы можем рассекретить кое-что из API, и продавать комплекты разработок для вундеркиндов.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, Кимберли – игрушка, но это не значит, что только маленькие девочки будут заинтересованы в ней. – Я отказалась от попыток управлять местоимениями. – У неё, в конце концов, самая сложная в мире, работающая речевая библиотека.

– Библиотека, которую написала ты, – сказал Брэд. Ну, может быть, я и была немного тщеславна. Но я работала над этой библиотекой как проклятая, и заслуженно гордилась результатом.

– Будет обидно, если модуль обработки языка никогда не найдёт иного применения, кроме как быть начинкой куклы, про которую через год никто и не вспомнит. Мы можем рассекретить интерфейс модулей, по крайней мере, основных программ, а возможно даже кое-что из системного кода. Давай посмотрим, что из этого выйдет, а заодно заработаем на этом дополнительные доллары.

Я никогда не участвовала в научных исследованиях искусственного интеллекта, потому что это вызывало у меня скуку, но мои амбиции простирались гораздо дальше, чем просто создание говорящих кукол. Я хотела, чтобы умные,  умеющие говорить машины делали что-то полезное, например, учили детей читать или помогали пожилым людям в домашних делах.

Я знала, что в конце концов Брэд согласится со мной. Несмотря на серьезную внешность, он был готов рисковать и работать на перспективу. Вот поэтому я его и любила.

Я встала, чтобы убрать посуду. Его рука потянулась через стол и нежно обхватила мою.

– Это может  подождать, – сказал он. Брэд обошел вокруг стола, прижал меня к себе. Я посмотрела ему в глаза. Я любила его и знала настолько хорошо, что всегда могла определить, что он собирается сказать, прежде чем он это сделает. Давай сделаем ребенка, я представлял себе, как он это скажет. Это были единственные слова, подходящие для того момента.

Так он и поступил.

 Я не сплю, когда Брэд заканчивает расспросы о ресторанах и поднимается наверх. В моём одурманенном состоянии даже притворяться слишком сложно.

Брэд хочет пойти в пиратский музей. Я говорю ему, что я не желаю видеть ничего, связанного с насилием. Он сразу же соглашается. Это именно то, что он хочет услышать от своей идущей на поправку жены.

Так что теперь мы бродим по галереям Музея Пибоди в Эссексе, разглядывая старые сокровища Востока, наследие славных дней Салема.

Коллекция китайского фарфора ужасна. Непростительно называть «искусством» чашки и блюдца. Экспонаты выглядят так, будто разрисованы детьми. Судя по пояснительным надписям, кантонские купцы вывозили всё это для внешнего потребления. Они никогда бы не стали продавать подобные вещи в самом Китае.

Я прочитала заметки, оставленные иезуитским священником, посетившим в давние времена кантонские магазины.

«Мастера сидели в ряд, каждый со своей собственной кистью и рисовальными принадлежностями. Первый рисовал только горы, следующий только траву, следующий только цветы, а следующий только животных. Они как по живой цепочке передавали тарелки от одного к другому, и каждому человеку требовалось всего лишь несколько мгновений, чтобы выполнить свою часть работы».

Таким образом, эти «сокровища» на самом деле были продуктом масштабного производства дешевого экспорта на древней конвейерной линии. Я представляю,  как они рисовали одну и ту же травинку на тысяче чашек в день, снова и снова повторяя одну и ту же процедуру, возможно, с небольшим перерывом на обед. Протяните руку, возьмите чашу перед вами левой рукой, опустите кисточку, один, два, три мазка, поставьте чашку позади вас, прополощите кисточку и повторите процедуру. Такой вот простой алгоритм. Это так по-человечески.

Мы с Брэдом спорили в течение трех месяцев, прежде чем он дал согласие на производство  Эми, просто Эми ™.

Мы сражались у нас в доме, где каждую ночь я выкладывала всё ту же сорок одну причину, почему мы должны это сделать, а он выдавал в ответ те же тридцать девять причин, почему мы не должны. Мы бились на работе, где люди могли видеть сквозь стеклянную дверь, как  мы с Брэдом жестикулируем друг на друга, бешено и беззвучно.

Я очень устала в тот вечер. Я провела его, запершись у себя в кабинете, разрабатывая процедуры, которые должны справиться с непроизвольными мышечными спазмами Эми. Эту проблему необходимо было устранить, иначе Эми не будет выглядеть настоящей, независимо от того, насколько хороши алгоритмы её обучения.

Я подошла к спальне. Там не было света. Брэд ушел спать рано. Он был слишком вымотан. Во время обеда мы снова бросали друг другу всё те же доводы.

Он не спал.

– Мы всё ещё собираемся пойти на это? – спросил он в темноте.

Я присела на край кровати и стала раздеваться.

– Я не могу от этого отказаться, – сказала я. – Я слишком сильно скучаю по ней. Прости.

Он ничего не ответил. Я закончила расстегивать блузку и обернулась. В лунном свете, проникающем сквозь окно, я увидела, что его лицо было мокрым. Я тоже начала плакать.

Когда мы оба, наконец, остановились, Брэд сказал:

– Я тоже скучаю по ней.

– Я знаю, – сказала я. Но не так, как я.

– Это будет совсем не она, ты это понимаешь? – спросил он.

– Я знаю, – сказала я.

Реальная Эми прожила девяносто один день. Сорок пять из них она провела под стеклянным колпаком в реанимации, где я даже не могла дотронуться до неё во время кратких визитов, всегда проходивших под присмотром врача. Но я могла слышать, как она кричит. Я всё время слышала её крики. В конце концов, я попыталась разбить стекло руками, я колотила ладонями по непробиваемому стеклу пока не переломала кости, и потом меня загрузили лекарствами.

Я никогда не смогу заиметь ещё одного ребенка. Стенки моего чрева не зажили должным образом, и я больше никогда не смогу забеременеть. К тому времени, когда до меня довели эту новость, Эми была банкой с пеплом в моём шкафу.

Но я всё ещё слышала её крики.

Сколько ещё на свете женщин, таких же как я? Я хотела чего-то такого, что можно было бы взять на руки, научить говорить, ходить, немного подрастить, достаточно долго для того, чтобы распрощаться с прошлым, достаточно, чтобы в памяти утихли эти крики. Но не настоящего ребёнка. Мне не надо другого, реального ребенка. Это заставило бы меня чувствовать себя предательницей.

Взять чуть-чуть пластикожи, немного синтгеля, правильный набор двигателей и много умного программирования, и я смогла бы это сделать. И пусть технология лечит мои раны.

Брэд считал эту идею мерзостью. Он был возмущен. Он не мог понять.

Я ощупью нашла в темноте край нашего покрывала.

– Это может погубить и нас, и компанию, – сказал Брэд.

– Я знаю, – отвечаю я. Я ложусь. Я хочу спать.

– Мы сделаем это, –  сказал он.

Мне больше не хочется спать.

– Я больше не могу, – сказал он, – видеть тебя такой. Видеть, как сильно ты страдаешь. Это слишком больно для меня.

Я снова начала плакать. Это понимание, эта боль. Было ли это любовью?

Правда, прежде чем я заснула, Брэд сказал:

– Может быть, нам следует подумать об изменении названия компании?

– Зачем?

– Ну, я просто подумал, что название «Ваши Необычные Игрушки» звучит, как будто компания занимается производством «игрушек для взрослых».

Я улыбнулась. Порою пошлость – лучшее лекарство.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Брэд протягивает мне таблетки. Я послушно беру их и отправляю в рот. Он наблюдает, как я отпиваю воды из стакана, который он мне вручил.

– Позволь мне сделать несколько телефонных звонков, – говорит он. – Ты пока вздремни, ладно?

Я киваю.

Как только он выходит из комнаты, я выплёвываю таблетки в ладонь. Иду в ванную и полощу рот. Запираю за собой дверь и сажусь на унитаз. Я пытаюсь вычислять число  «пи». Мне это удаётся до пятьдесят четвертого знака. Это хороший признак. Воздействие оксетина уменьшилось.

Я смотрюсь в зеркало. Я вглядываюсь в собственные глаза, словно пытаясь разглядеть положение фоторецепторов на сетчатой оболочке. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, наблюдая, как поочерёдно напрягаются и расслабляются мышцы. Этот эффект будет непросто имитировать.

Но нет ничего настоящего ни в моем лице, ни в его отражении на гладкой поверхности. Где боль – боль, делающая любовь настоящей, боль понимания?

– Ты в порядке, дорогая? – окликает меня Брэд через дверь ванной. Я включаю кран, брызги воды летят мне на лицо.

– Да, – говорю я. – Я собираюсь принять душ. Ты не мог бы купить что-нибудь перекусить в том магазине, который мы видели по дороге?

Я поручаю ему что-то сделать, и это его успокаивает. Я слышу, как за ним закрылась входная дверь. Я закрываю кран и гляжусь в зеркало, на то, как капли воды скатываются по лицу, прокладывая путь по каналам морщин.

Чтобы воссоздать человеческое тело, требуется чудо. А человеческий ум – сущий пустяк.  Поверьте, я знаю, о чём говорю.

Нет, снова и снова терпеливо объяснили мы с Брэдом, обращаясь к камерам, мы не создали «искусственного ребенка». Это не входило в наши намерения, и это не то, что получилось у нас в результате. Это просто способ утешить скорбящих матерей. Если вам нужна Эми, вы точно об этом знаете.

Я хотела бы ходить по улице и видеть женщин, гуляющих с аккуратными свёртками в руках. И я всегда бы их узнавала, узнавала без всяких сомнений, по особенному звуку плача, по движениям маленьких рук. Я хотела посмотреть на лица этих женщин, и утешиться самой.

Мне всё же удалось справиться болью утраты и двинуться дальше. Я была готова взяться за ещё один проект, грандиозный проект, который действительно удовлетворил бы мои амбиции и показал всему миру, на что я способна. Я была готова вновь вернуться к жизни.

На создание Тары у меня ушло четыре года. Я работала над ней в тайне, параллельно с проектированием других кукол, предназначенных для продажи. Физически Тара выглядела как пятилетняя девочка. Дорогие качественные пластикожа и синтгель дали ей чарующий, ангельский вид. Ее глаза были тёмными и ясными, и можно было смотреть в них бесконечно.

Я не успела закончить работу над механизмами движения Тары. Может, это было и к лучшему. Я сосредоточила свои усилия над усовершенствованием двигателей, управляющих мимической мускулатурой, которые были созданы специалистами в лабораториях Массачусетского Технологического Института в ходе работы над Кимберли. Дооснащённая множеством прекрасных микромоторов, гораздо совершенней тех, что были у Кимберли, Тара могла поворачивать голову, моргать глазами, морщить нос, и генерировать ещё тысячу убедительных выражений мимики. Ниже шеи она была парализована.

 Но ее ум – ах, её ум.

Я использовала лучшие квантовые процессоры и лучшие матрицы для хранения информации, чтобы запустить многоуровневые, многоканальные обратные нейронные сети. Я добавила свои собственные модификации в Стэнфордскую базу семантических данных. Программирование было великолепным. Самым настоящим произведением искусства. Без какой-либо посторонней помощи я работала над моделью в течение шести месяцев.

Я научила её, когда надо улыбаться, а когда хмуриться, я научила её как говорить, и как слушать. Каждый вечер я анализировала графики активации узлов в её нейронной сети, пытаясь выявить и решить проблемы прежде, чем они возникали.

Брэд ни разу не видел Тару, пока она находилась в разработке. Он был слишком занят, пытаясь компенсировать ущерб от проекта с Эми, а затем наладить производство новых кукол. Я хотела удивить его.

Я усадила Тару в инвалидную коляску, и сказала Брэду, что это дочь моего друга. Так как я должна  выполнить некоторые поручения, не мог бы он за ней присмотреть, пока меня не будет в течение нескольких часов? Я оставила их в моем офисе.

Когда я вернулась через пару часов, я обнаружила, что Брэд читает ей про Пражского Голема:

– Приди, сказал Великий раввин Лёв. Открой глаза и говори, как настоящий человек!

Это так похоже на Брэда, подумала я. У него своеобразное чувство юмора.

– Ладно, – прервала я его. – Очень смешно. Я оценила шутку. Итак, сколько времени тебе потребовалось?

Он улыбнулся Таре.

– Мы закончим в другой раз, – сказал он. Затем повернулся ко мне.

– Сколько мне потребовалось для чего?

– Для того, чтобы выяснить это.

– Выяснить что?

– Хватит шуток, – сказала я. – Что на самом деле её выдало?

– Что выдало?  – Брэд и Тара сказали это одновременно.

Ничего из того, что говорила или делала Тара, не было для меня неожиданностью. Я могла предсказать все, что она будет говорить, прежде, чем она это скажет. В конце концов, это я её программировала, и потому точно знала, как её нейронные сети будут реагировать на то или иное воздействие.