Династия Одуванчика. Книга 1. Милость королей
- -
- 100%
- +
Сама мысль, что король Реон ценит то, чего не может иметь, выше того, чем обладает, приводила Крупо в ярость. Его угнетало, что он лишь второй, что недостаточно хорош, и он работал все больше и больше, стараясь найти новые способы усиления Ксаны и ослабления других королевств Тиро. Крупо хотел, чтобы однажды король признал: он неизмеримо полезнее, чем Феюджи.
После падения столицы Хаана Гинпена Тан Феюджи попал в плен.
Реон в восторге хвастался своим министрам, среди которых был и Крупо:
– Наконец-то у меня появится шанс переманить великого человека ко мне. Многие на островах восхищаются его мудростью. Среди сторонников Ксаны такие люди полезнее, чем тысяча лошадей или десять генералов. Он лучший из всех ученых, как крубен среди китов или диран среди рыб.
Крупо закрыл глаза, поняв, что никогда не сможет избавиться от тени этого образа, от велеречивого человека, который писал об идеях и избегал правды. Но даже в тех случаях, когда то, что он говорил, оказывалось бесполезным, король Реон хотел, чтобы престижное имя Феюджи упоминалось рядом с его именем.
Однажды ночью Крупо навестил Тана Феюджи в темнице. Охранники знали, как высоко ценит король этого узника, а потому содержали его как гостя. Ему выделили комнату тюремного надзирателя, и охранники обращались с ним уважительно. Он мог делать все, что пожелает, но только в пределах тюрьмы.
– Прошло много лет, – сказал Крупо, увидев старого друга.
Смуглое лицо Тана оставалось гладким, на нем так и не появилось морщин, и Крупо представил, какой легкой была жизнь Феюджи, который сидел за одним столом с королями и герцогами и которому никогда не приходилось зарабатывать на хлеб.
– Слишком много! – воскликнул Феюджи, сжимая руки Крупо. – Я надеялся увидеть тебя на похоронах наставника Анджи, но ты был слишком занят. Наставник в последние годы часто о тебе вспоминал.
– В самом деле? – Крупо постарался пожать руки Тана с той же теплотой, однако чувствовал себя скованно и сильно нервничал.
Они присели на мягкие циновки, устилавшие пол, и чайник со свежезаваренным чаем оказался между ними. Сначала Крупо принял позу мипа рари, держа спину прямо и опираясь всем весом на колени, но сидевший с противоположной стороны стола Феюджи рассмеялся:
– Люго, неужели ты забыл, что мы знали друг друга еще в те времена, когда были мальчишками? Я думал, ты пришел навестить старого приятеля. Почему ты сидишь так, словно собираешься заключить серьезный договор?
Смутившись, Крупо принял позу геюпа, чтобы соответствовать Феюджи: теперь его ягодицы касались циновки, а ноги были скрещены так, чтобы лодыжка одной ноги оказалась под бедром другой.
– Почему ты выглядишь таким смущенным? – спросил Феюджи. – Мне кажется, ты что-то скрываешь.
Крупо поперхнулся и пролил чай.
– Я знаю, в чем причина, – продолжал Феюджи. – Старый друг, ты пришел ко мне, чтобы принести свои извинения за то, что не сумел отговорить короля Реона от его безумной страсти к экспансии.
Крупо спрятал покрасневшее лицо за рукавом, чтобы собраться с мыслями.
– А теперь ты смущен из-за того, что считаешь извинения недостаточными, – ведь Хаан пал, а я здесь в качестве узника, ждущего казни. И ты не знаешь, что сказать.
– Ты знаешь меня лучше, чем я сам, – поставив чашку, пробормотал Крупо и вытащил маленький зеленый фарфоровый флакон, спрятанный в рукаве. – Наша дружба крепче чая. Позволь мне предложить тебе то, что больше подходит для этой встречи. – И вылил жидкость из флакона в пустую чашку, стоявшую перед Феюджи.
– Ты чувствуешь себя виноватым из-за тысяч людей, убитых Реоном во время его бессмысленных войн, – сказал Феюджи. – Ты добрый человек, Крупо, но не позволяй своему сердцу взваливать на себя бремя, ответственность за которое не несешь. Я знаю, ты сделал все возможное, чтобы вразумить тирана, не сомневаюсь также, что ты пытался спасти мне жизнь, но Реон не позволит мне жить после того, как я столько лет бросал ему вызов. Спасибо, старый друг, но я запрещаю тебе испытывать вину! Во всем виноват тиран Реон.
Крупо кивнул, и по его лицу потекли горячие слезы.
– Воистину ты зеркало моей души.
– Давай будем веселиться, а для начала выпьем, – сказал Феюджи и осушил свою чашку.
Крупо выпил вслед за ним.
– О, ты забыл наполнить свою чашку, – со смехом заметил Феюджи. – Там только чай.
Крупо ничего не ответил, потому что ждал. Вскоре выражение лица Феюджи изменилось, он прижал руки к животу и попытался что-то сказать, но из горла его вырвался лишь стон. Попытка встать тоже не увенчалась успехом: Феюджи пошатнулся и упал – а еще через несколько мгновений перестал судорожно дергаться на циновке. Тогда Крупо поднялся на ноги и проговорил:
– Отныне я не второй после лучшего.
После всех прошедших лет Крупо считал, что осуществил свою мечту. У него не было равных, он стал самым могущественным человеком во всех землях. Наконец-то у него появилась возможность показать миру, каков он и насколько заслуживает восхищения и восхваления.
Теперь его будут уважать.
Однако работа не приносила ему удовлетворения, он считал ее мелкой.
– Регент, кого нам следует назначить главнокомандующим армией, которая выступит против повстанцев?
«Повстанцев? Разбойников? Как они могут противостоять натиску имперской армии? Победу одержит даже обученная обезьяна. Почему они тревожат меня такими мелочами? Все очевидно – бюрократы хотят выманить у трона побольше денег и ресурсов. Однако они меня не обманут».
Регент задумался, пытаясь решить, кто из придворных раздражает его больше всего, кого он бы хотел удалить подальше от Пана.
Посмотрев на небольшое святилище Киджи в углу, он увидел груду петиций, которую чиновники сочли срочными. Как бы напряженно он ни работал, всегда оставалось что-то еще. Он решил складывать прошения рядом со святилищем, чтобы бог увидел, как велика его нагрузка, сжалился над ним, вмешался и уменьшил поток дел, постоянно на него обрушивавшихся.
Сверху лежали прошения от одного человека.
Да. Теперь он понял. Это знак самого Киджи. Киндо Марана, министр финансов, бомбардировал Крупо предложениями по улучшению налоговой системы. Болезненный маленький человечек, одержимый такими тривиальными вещами, как налоги и финансы, не мог понять грандиозных мечтаний и общей картины, которые только и были важны для регента.
Поставить старшего сборщика налогов во главе армии, выступающей против разбойников, показалось Крупо восхитительно абсурдным, и он порадовался собственному чувству юмора.
– Пригласите Киндо Марану.
«Может быть, у меня наконец появится время для работы над трактатом о правительстве. И это будет гораздо лучше того, что написал Тан Феюджи за всю жизнь. В десять… нет, в двадцать раз лучше».
Глава 11
Кастелян
Пан, одиннадцатый месяц третьего года правления Праведной Силы
Кастелян – это лишь возвеличенный дворецкий, часто думал Горан Пира. В прежние времена королевств Тиро кастелян возглавлял оборону замка и с ним обращались как с представителем знати. В наши дни его обязанности состояли в разборе ссор между императорскими женами, наказании слуг, сведении дворцового бюджета (пусть и бюджета большого). Ну и конечно, он был партнером для игр юного императора.
Пира унаследовал свою должность от отца, который служил отцу императора Мапидэрэ, королю Дэзану. Пира вырос в старом дворце, в прежней столице Ксаны Крифи, на реке Руи, и там играл с молодым принцем Реоном. У обоих часто случались неприятности из-за того, что подглядывали в окна молодых жен отца Реона.
Когда их ловили, Пира всегда говорил, что это была его идея, что именно он убедил принца ступить на плохую дорожку. В результате его регулярно пороли.
– Ты очень смелый, – говорил Реон. – Настоящий друг.
– Ре, – отвечал ему Пира, морщась от боли после очередной порки, – я всегда буду твоим другом, но в следующий раз постарайся не шуметь.
Дружба пережила восхождение Реона на трон Ксаны и, более того, сохранилась в годы войны и покорения Тиро, когда Пира часто утешал Реона, если тот негодовал из-за неудач в сражениях или дипломатического оскорбления. Пира даже сумел пережить эксцентричное поведение Реона после покорения Шести королевств, когда король превратился в императора Мапидэрэ. Одно движение мизинца императора заставляло трепетать министров и генералов; но, когда они покидали зал для аудиенций и возвращались в жилые покои дворца, император вновь становился прежним Ре, другом детства Пиры.
Но всему когда-то приходит конец: закончилась и их дружба, – а виной тому была госпожа Маинг.
Маинг, дочь герцога, который отказался сдаться армии Ксаны, родилась в Аму. Ее взяли в плен, привезли в Пан, где император Мапидэрэ строил новую столицу, и определили посудомойкой на кухню.
Пира никогда не обращал особого внимания на женщин дворца – в противном случае не сохранил бы свою должность: кастелян, не способный противостоять искушению многочисленных жен и пленниц своего господина, едва ли мог рассчитывать на успешную и долгую карьеру.
Пира был женат на девушке из Ксаны, выбранной для него родителями. Они вели себя друг с другом вежливо, но редко проводили время вместе, ведь Пира почти всегда находился рядом с Реоном. У них не было детей, но Пиру это вполне устраивало. Он не считал жизнь кастеляна настолько замечательной, чтобы ему хотелось передать свою должность сыну.
Пира давно научился сдерживать свои мужские желания, но Маинг сумела разбудить в нем дремавшие чувства – возможно, потому, что никогда не жаловалась на судьбу, несмотря на то что из дочери герцога превратилась в рабыню. Или причина крылась в том, что она не считала себя рабыней, высоко держала голову и смотрела прямо в глаза? И еще она умела находить радость в самых простых вещах, учила других служанок извлекать музыку из текущих кранов или при помощи пальцев и теней, которые отбрасывал гигантский очаг, показывала танцующих кукол на стене. Пира не находил ответа, но знал, что полюбил Маинг.
Они начали разговаривать, и Пира почувствовал, что она единственный человек, способный понять его по-настоящему. Маинг увидела в нем человека, а не обычного кастеляна, исполняющего свои обязанности. Она знала, что иногда он пишет стихи о тающих по весне льдах и о летних звездах, медленно парящих в небе, об одиночестве в толпе, о пустоте в сердце, вызванной бесконечными прикосновениями к серебру и золоту, но только не к дружеской руке.
– Я лишь возвеличенный раб, – сказал ей Пира и понял, что так и есть. – Мы оба не свободны.
Наконец, рядом с ней он понял, что такое настоящая близость. И если прежде считал, что близок с Ре, то теперь стал понимать, что подобным отношениям необходимо равенство.
Однажды вечером император Мапидэрэ устроил прием для своих генералов, и Пира ждал его окончания, чтобы обратиться к государю с просьбой, когда у него будет хорошее настроение. Он решил попросить Ре, своего старого друга и товарища по детским играм, освободить Маинг от обязанностей на кухне и позволить им жить вместе.
В тот вечер Маинг подавала рыбу-меч, и, когда проходила перед столом императора с блюдом в руках, Мапидэрэ обратил внимание на ее тонкую талию и струящиеся каштановые волосы. С удивлением рассматривал он вещь, которая давно принадлежала ему, но государственные дела мешали ею насладиться.
В ту ночь скуки ради он призвал ее в свою постель, и она стала госпожой Маинг, еще одной из множества его жен. Мапидэрэ так и не выбрал императрицу, предпочитая новое старому.
Когда Пира узнал об этом, его сердце умерло.
И хотя о такой судьбе мечтали все рабыни, Маинг выглядела испуганной, а не радостной, увидев на следующее утро Пиру, который пришел будить императора. Она избегала смотреть ему в глаза, а он старался ничем не выдать своего отчаяния, так как в мыслях уже попрощался с ней.
Вскоре госпожа Маинг забеременела, и все придворные и слуги стали горячо ее поздравлять: ведь после рождения ребенка ее положение во дворце значительно улучшится, – но она ничего не отвечала на поздравления. И по мере того как рос ее живот, она сама становилась с каждый днем все более отстраненной.
Ребенок, мальчик, родился на два месяца раньше срока, однако оказался здоровым и крепким и весил столько же, сколько любой доношенный. Врача охватили подозрения, и, отослав прочь слуг и нянюшек, он целый час допрашивал госпожу Маинг, а когда наконец узнал правду, тут же направился к Пире.
С тех пор Пира мысленно переживал тот день тысячи раз. Мог ли он спасти своего сына? А Маинг? Удалось бы заставить врача молчать при помощи золота и самоцветов? Следовало ли ему упасть к ногам императора и умолять о прощении? Неужели он трус, поскольку не сумел защитить тех, кого любил? Пира столько раз представлял, как все бросает и они с Маинг убегают на маленькой рыбачьей лодке. И пусть им потом пришлось бы всю жизнь оглядываться через плечо, но она осталась бы в живых. Проблема в том, что, как бы ни развивались события, заканчивалось все одинаково: уничтожением всей его семьи – родителей, жены, остальных родственников. Предательство отравляет кровь, и этот грех разделяет семья.
Пира не видел способа поступить иначе, поэтому пришел к императору Мапидэрэ и поведал о подозрениях врача.
– Кто отец? – сразу пришел в ярость тот.
– Она не говорит, – мертвым голосом ответил Пира.
Ему хотелось все рассказать другу, объяснить, что встретил Маинг еще до того, как тот захотел ее, и что никакого преступления они не совершили. Однако, будучи кастеляном, он прекрасно знал законы. Любая рабыня принадлежала императору, даже если он никогда к ней не прикасался, не помнил имени и лица. Они совершили измену в тот самый момент, когда Пира взглянул на Маинг не как на вещь, принадлежащую императору, поэтому он смотрел и молчал, когда мальчика удавили на глазах у госпожи Маинг; он смотрел и молчал, когда имперская стража душила саму Маинг, а потом избавился от тел, стараясь сохранять бесстрастное лицо, когда его руки касались ее холодной кожи.
В тот день Пира дал себе клятву отомстить за Маинг: уничтожить дом Ксаны и совершить настоящую, впечатляющую измену.
– Кастелян, они без конца мне надоедают разговорами о восстании. Что я должен сделать?
– Ренга, они всего лишь разбойники и преступники, недостойные вашего внимания. Вы унизите себя, если потратите хотя бы секунду своего времени, думая о них. Объявите, что всякий, кто привлечет ваше внимание к таким жалким мелочам, будет предан смерти. Пусть обо всем позаботится регент.
– Ты мой единственный настоящий друг, кастелян: всегда знаешь, что для меня лучше.
– Благодарю вас. Итак, чем мы сегодня займемся? Быть может, посетим императорский зоопарк и аквариум, чтобы вы могли погладить детеныша крубена? Или посмотрим на новых девственниц, привезенных из Фасы?
Охота на оленя
Глава 12
Мятеж набирает силу
Большой остров, третий месяц четвертого года правления Праведной Силы
Пока в игрушечной империи Эриши рекой текло вино и искрились самоцветы, в настоящей воцарился хаос.
К этому времени под флагом пророчества рыбы, под командованием Хуно Кримы и Дзапы Шигина собралось двадцать тысяч человек. На севере Фасы они отыскали истинного наследника трона Кокру, двадцатитрехлетнего пастуха, и прямо в окружении своего стада он взошел на трон под именем короля Туфи.
И хоть провел всю жизнь в деревне и командовал разве что овцами, молодой человек быстро принял на себя бразды правления, причем с легкостью и изяществом.
– Смотри, – сказал Рато Миро брату, – видно, королевская кровь особенная. Иначе как еще объяснить, что юноша, которого воспитывали крестьяне, так уверенно управляет целым королевством! Какое величие, какая уверенность!
Дафиро закатил глаза:
– Если бы ко мне подошли хорошо одетые люди и сообщили, что судьбе было угодно сделать меня королем, если бы следовали за мной целый день и вели себя так, словно я умный и мудрый, кивали всякий раз, когда я что-то скажу, если бы они дали мне большую тяжелую корону, желтую шелковую мантию и посадили на трон, я бы вел себя уверенно и по-королевски, как будто просидел на нем всю жизнь.
– Ну, я не знаю, – сказал Рато, с сомнением глядя на брата. – Ты хорош только в тех случаях, когда командуешь мной. И если на тебя надеть мантию, ты будешь похож на цирковую обезьяну.
В большом старом храме Огня и Льда, расположенном в центре Сарузы, Туфи молился богиням Кане и Рапе, защитницам Кокру.
– Велики грехи Ксаны, – сказал он собравшейся на площади толпе, – но настал день расплаты. Все королевства Тиро восстали, и скоро мир станет таким, каким должен быть.
Перед ревущей от предвкушения толпой король Туфи даровал Криме титул герцога Напи, маршала Кокру, а Шигину – герцога Канфина, вице-маршала Кокру. Они получили приказ атаковать силы Ксаны, пока не будут освобождены все земли Кокру. Крима и Шигин вышли из Сарузы во главе армии, и люди осыпали их цветами и белым песком с пляжей Сарузы.
– Вот это жизнь! – воскликнул Рато Миро, расточая улыбки хорошеньким девушкам, которые стояли вдоль улиц и приветствовали их армию.
– Мы еще не встретили настоящую армию Ксаны, – заметил Дафиро Миро. – Не спеши радоваться.
Семена мятежа разносились повсюду, куда дул ветер, и вскоре все покоренные королевства Тиро взошли, точно побеги бамбука после долгой зимы.
В северной части Большого острова, Шилуэ, внук последнего короля Фасы, вернул себе трон в Боаме, и очень скоро его войско насчитывало десять тысяч солдат.
На востоке потомок боковой ветви правящего дома Гана объявил себя королем Дало из Гана, страны богатства и культуры. Гарнизон Ксаны в Тоадзе, прежней столице Гана на острове Волчья Лапа, сдался, не выпустив ни одной стрелы. Гарнизон стал называться королевской гвардией Гана, а его командир, представлявший прежде империю Ксана, с радостью принял титул графа. Ган тут же захватил корабли военно-морского флота Ксаны, стоявшие в гавани Тоадзы, и король Дало приготовился к вторжению на Большой остров в намерении вернуть себе богатые пойменные земли древнего Гана.
Между тем города полуострова Маджи, находившиеся к югу от пустыни Сонару, заявили о своей независимости. В прежние времена Маджи находился под переменным владычеством Кокру и Гана, и теперь его города изворотливо присягнули в частичной верности и тому и другому королевству.
На западе народ Аму, известный изяществом и мудростью, возродил свое государство на красивом острове Арулуги, в то время как прежние территории Аму на Большом острове все еще находились в руках Ксаны.
Восставшая Рима с помощью Фасы быстро вернула себе земли, находившиеся к северу от горных хребтов Даму и Шинанэ. Солдаты Римы также продвинулись – насколько им хватило отваги – к южным склонам гор. Теперь у Римы появилась надежда, что в случае падения Ксаны они смогут заявить о контроле над территориями, из-за которых постоянно спорили со старым Аму.
Из всех Шести королевств только Хаан полностью оставался во власти Ксаны, однако существовало правительство в изгнании, и король Хаана Косуги, который сдался на милость императора Мапидэрэ тридцать лет назад, когда был совсем молодым человеком, теперь жил в Сарузе в качестве гостя недавно взошедшего на трон короля Туфи из Кокру.
– Скоро ты снова увидишь Гинпен, – обещал Туфи Косуги.
Косуги, с седой всклокоченной бородой, затуманенными глазами, нервно смотревшими с морщинистого лица, похожего на темную затвердевшую лаву, кивнул, но как-то неуверенно, словно не мог поверить в истинность произошедших несколько месяцев назад перемен. Ксана казалась несокрушимой, а мечта о восстановлении независимости Хаана – несбыточной сказкой.
Туфи пригласил всех королей возрожденных Шести королевств присоединиться к нему в Сарузе для большого военного совета, где они изберут принцепса и примут решение о дальнейших совместных действиях.
Глава 13
Киндо Марана
Большой остров, третий месяц четвертого года правления Праведной Силы
Киндо Марана и представить себе не мог, что настанет день, когда он отложит счеты, наденет доспехи и пристегнет к поясу меч.
Он предпочитал наблюдать, как имперская сокровищница наполняется деньгами, собранными со всех островов, а не думать о необходимости убивать. Он хотел тратить свое время на изобретение новых способов отслеживания неплательщиков налогов, а не планировать стратегию сражений и изучать отчеты о боевых потерях.
Он хорошо учился: у него оказался талант к цифрам – и успешно продвигался вверх по бюрократической лестнице. Он с удовольствием пересчитывал стопки монет, мешки с бобами, рисом, сорго и пшеницей, рулоны тканей, кувшины с маслом, связки сушеной рыбы и раковин, мотки шерсти и банки с рыбьей чешуей. Он находил удовольствие в классификации разных вещей, в раскладывании их на правильные места и проверке соответствия списков.
Киндо Марана посчитал бы себя счастливым, если бы мог заниматься этим до ухода на покой, но регент предельно точно сформулировал приказ. Каким-то непостижимым образом карьера чиновника, который не сражался ни одного дня в своей жизни, круто изменилась и он стал маршалом Ксаны, командующим всеми сухопутными, морскими и воздушными войсками.
Роль слуги остается неизменной: он должен со всем возможным старанием выполнять свои обязанности, – и Марана решил начать с того, что умел делать лучше всего: произвести опись имевшихся в его распоряжении сил.
Номинально сухопутная армия Ксаны насчитывала сто тысяч человек, но Киндо Марана знал, что ежегодные проверки собранных налогов никогда не сходились, а потому сомневался, что в армии именно такое количество солдат.
Во-первых, следовало начать с контроля. Император полностью контролировал территорию исконных островов Ксаны – Дасу и Руи, остров Полумесяца на северо-западе, остров Экофи на юго-западе и часть территории, имеющей форму бабочки, на Большом острове, состоящей из плодородных полей Гэфики и Гэджиры. Высокие пики гор Даму и Шинанэ, широкая долина реки Лиру и водопады на реке Сонару сейчас находились во власти мятежников – как и смертельно опасные просторы пустыни Гонлоги.
Империя также полностью контролировала Хаан, северо-западный угол Большого острова, однако гарнизоны на других территориях либо сдались и присоединились к повстанцам, либо оказались осажденными в городах и отрезанными от командования. Этих солдат он не мог прибавить к общей сумме. Выяснилось, что в его распоряжении имеется лишь десятитысячное войско, состоящее из верных частей, расквартированных вокруг Безупречного города.
Во-вторых, даже на тех территориях, которые контролировала Ксана, ситуация была напряженной. Большое число заключенных и рабочих, насильно собранных со всех островов Дара на строительство Мавзолея и Великих туннелей, могли в любой момент превратиться в возмущенную толпу. Они с восторгом примут мятежников из своих родных мест как освободителей, если те сумеют нанести скоординированный удар в сердце империи.
В-третьих, морские и воздушные силы находились в ужасающем состоянии. Содержать в полном порядке огромные воздушные корабли было очень дорого, ведь газ медленно, но верно сочился из шелковых сфер, которые приходилось периодически наполнять, но существовал только один источник такого газа, и многие командующие в мирное время избегали регулярно летать к себе на родину. За исключением нескольких воздушных кораблей, сопровождавших императора Мапидэрэ во время его постоянных путешествий, большая часть воздушного флота Ксаны, участвовавшего в войнах за Унификацию, уже многие годы находилась на земле.
Ну а морской флот и вовсе представлял собой жалкое зрелище. Если не считать кораблей, которые патрулировали северные воды, защищая империю от пиратов, большая часть военных судов стояла в гавани годами: изъеденные червями, они едва оставались на плаву. Такой флот мог лишь стать препятствием при ведении полномасштабной войны.
Наконец, моральный дух в войсках вызывал серьезные опасения. Марана прекрасно понимал, как влияет состояние человека на его работу. В те времена, когда Ксана являлась одним из Семи королевств и еще не стала империей, граждан Ксаны возмущало отношение к ним остальных народов, считавших их грубыми мужланами и полудикими дальними родственниками.
Когда король Реон начал покорение остальных королевств, для содержания войска пришлось поднять налоги, но население Ксаны понимало, что ему следует сражаться за то, чтобы занять достойное место среди других королевств Дара, и люди отдавали свои деньги сборщикам налогов почти добровольно. Все изменилось после того, как в империи наступил мир. Сейчас надежды обуревали повстанцев всех Шести королевств Дара, а солдаты Ксаны в растерянности бежали, охваченные сомнениями в справедливости своего дела.