Пролог
– Пап… – тяжелый вздох крохи.
– М?
– Я хочу длугую маму.
Приплыли. Свадьба через два дня!
– А чем тебе Лика не нравится, котенок? Вы же подружились.
– Она злая. Она меня не любит. И тебя не любит.
– Почему ты так думаешь?
– Я не думаю. Я знаю. Слышала.
– Что слышала?
– Она тебя называла нехолошими словами, когда они с тетей Машей чай пили на кухне. Только это не чай был, а что-то невкусное…
– Откуда ты знаешь, что невкусное?
– Пахло неплиятно, – маленький кнопочный носик характерно сморщился.
– Понятно. А что за нехорошие слова?
– Мне нельзя повтолять.
Моя малышка иногда слишком послушна.
– Хм, ладно, кнопка, спи. Разберемся.
С нехорошими словами, невкусным чаем и не только…
Цикл "Мой. Моя. Мои" включает в себя романы:
1. "Подарок для дочери" – история Кати и Глеба
2. "Подарок для Градова" – история Киры и Павла (одноклассника Кати)
3. "Я тебя тоже люблю. Ромкины подарки" – история Даши и Романа (брата Киры)
4. "Желанный подарок" – история Кристины (подруги Даши) и Никиты (друга Градова)
Истории все разные, но так или иначе связаны друг с другом.
Все книги напечатаны и доступны на маркетплейсах
1. Никита. Блузка с фрикадельками
Лика уткнулась в телефон. Не глядя, тыкает вилкой в тарелку с овощами. Опять на диете.
Слева от нее Ксюша вяло ковыряется в тарелке с супом. Изредка поглядывает из-под бровей на Лику или меня. Подмигиваю. Вместо ответного мигания или улыбки вздыхает и дует пухлые губешки. Что-то у дочки в последнее время все чаще нет настроения. Я уже начал забывать, что у моего котенка есть очаровательные ямочки на щечках, когда она улыбается. И синие-синие васильковые глазки становятся еще ярче, когда дочка счастлива.
Когда ее взгляд потух, а смех затерялся в лабиринте грусти? Разве дети в этом возрасте могут так долго не радоваться жизни?
Мысленно делаю пометку поговорить с дочкой по душам. Вечером, перед сном. Ритуал у нас с ней такой, который я, к сожалению, часто нарушаю. Надо исправляться.
Пью кофе, листая последние отчеты. Наконец-то у меня полная картина по клиенту, и сегодня мы поставим в этом деле жирную точку.
В отдельной мультифоре собрано досье на подругу клиентки. Фото прилагается, с доски почета будто снято.
Сквозь пленку рассматриваю. Красивая. Повзрослела. Похорошела. Те же яркие зеленые глаза на пол-лица, пушистые ресницы, губки бантиком, волосы с шоколадным отливом. И взгляд дерзкий.
Во мне зудит узнать о личной жизни. Как она жила последние четыре года, как сейчас живет – муж, ребенок, счастлива?
Расстались мы не очень красиво, сам виноват. Поступи я тогда по-другому, как бы сложились наши отношения? А Ксюша – что было бы с ней?
Набираю смс Иванову, чтобы вызвал Шелест. Скидываю время и адрес. Мог бы и сам ей позвонить, но вдруг голос узнает и не поедет. Хотя… вряд ли она меня вспомнит.
Отправив сообщение, переворачиваю досье, читаю следующее.
Исподтишка наблюдаю за дочкой, делая вид, что увлечен документами. Она подчерпывает ложкой фрикадельку и, вместо того чтобы съесть, ловко кидает ее в тарелку Лики. Фрикаделька падает среди овощей, а брызги бульона отскакивают в стороны, в том числе на одежду Лики и экран ее смартфона.
– А-а! – с визгом подскакивает Лика, будто на нее не капли теплого бульона попали, а ведро кипятка на голову вылили. – Дрянная девчонка! Ты что делаешь?
– Лика! – рявкаю на благоверную.
Как она смеет оскорблять мою малышку? Ксюша молчит, насупившись.
– Никита! – Лика в бешенстве и не догоняет мой посыл. – Ты посмотри, что она натворила! Это же «Гуччи»!
Взглядом заставляю ее заткнуться, подавляю острое желание срифмовать это ее «Гуччи».
– Ксения, – строго обращаюсь к дочери. – Зачем?
– Оно само… – исподлобья смотрит на меня. Нахохлилась воробушком.
– Не делай так больше.
– Никита, – истерит Лика, – это что – все?
– Что именно?
– Твоя дочь!.. Она!.. Она…
Чувствую, Лика настроена на серьезный скандал. Что ж, мне тоже есть что ей сказать.
– Ксюш, – мягко обращаюсь к дочери, – если не хочешь кушать, иди к себе?
Дочь, кивнув, спрыгивает со стула. Зажав подмышкой любимого зайца, убегает в свою комнату. Прислушиваюсь к топоту. Когда убеждаюсь, что Ксюша далеко, закрываю папку. Отодвинув от себя чашку кофе, складываю руки в замок.
– Итак. Моя дочь… – не мигая, недовольно смотрю на Лику.
– Ты видишь, как она себя ведет? Портит вещи, меня ни во что не ставит! Она же специально это сделала, – Лика треплет блузку, принюхивается и брезгливо морщится.
– Ксюше скучно. Девочка требует внимания.
– Ты знаешь, сколько это стоит? – Лика оттягивает ткань на груди.
– Конечно, – преспокойно отвечаю. – Я видел списание со счета. Постираешь.
– Я?!
– А что? У тебя аллергия на порошок? На стиральной машине есть программа деликатной стирки.
– Какой ты… – передергивает плечами.
– Какой?
– Черствый!
«А ты бесчувственная», – хочется мне бросить ответное обвинение, но тактично перевожу тему.
– Я просто прошу больше уделять внимания Ксюше, – максимально спокойно доношу до супруги свое желание.
– Твоя Ксюша избалованная капризная девочка. Она меня не слушает! А ты ей во всем потакаешь!
А по-моему, избалованная и капризная сейчас стоит передо мной.
– Интересно, почему? Ровно до свадьбы моя дочь, по твоим же словам, была прелестным ребенком, а после вдруг стала капризной? Не ты ли ею занималась, будучи няней, дорогая? Если разобраться, это сказывается твое воспитание.
– Ты тоже отец! И тоже обязан заниматься дочкой. А не разрешать ей так себя вести со мной. Она должна меня уважать, а она вот, – Лика снова оттягивает блузку, демонстрируя пятна от бульона. – Ты ее поощряешь, а она переходит все границы!
– Ей еще нет и четырех лет! А тебе двадцать семь. Ты априори опытнее и мудрее маленькой девочки.
– Никита, я хочу своего ребенка. Твоего и моего!
– Ксюша в твои планы не входит, да? – я зол, меня несет. – В таком случае не вижу смысла продолжать бессмысленный разговор.
– Никита! Ты меня не слышишь! – психуя, Лика отходит к окну. Складывает руки на груди.
В обвинениях Лики есть львиная доля правды. Я тоже обязан заниматься дочкой, а я по горло увяз в расследованиях, сбагрив Ксюшу Анжелике. Думал, дочь сблизится с няней, Лика заменит ей мать, а по итогу сблизилась Лика со мной.
Растираю руками лицо. Тупик какой-то.
– Я тебя услышал, Лика. Я найду Ксюше няню, раз тебе некогда ею больше заниматься.
Лика оборачивается. Губы шевелятся как у рыбки. Она хлопает наращенными ресницами, не понимая, шучу я или нет. Не шучу.
Глупо надеяться, что жена будет любить мою дочь как родную. Няня – это выход. И отпуск вдобавок возьму, чтобы больше с дочкой времени проводить. Сразу как текущее дело завершу, так в отпуск.
– Ты сейчас серьезно, Никита?
– Вполне. Занимайся блузками и что там еще у тебя, – указываю на телефон.
– Я вакансии рассматривала! – вспыхивает.
– Я так и думал.
Встаю из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
– Никита, – Лика бросается ко мне, прижимается сзади, обнимая за талию, ластится кошкой, – давай я сама Ксюше няню подберу?
– Дочь моя. Я выберу.
– Молодую, красивую? – нервно смеется мне между лопаток. – Я буду ревновать.
– Не переживай, в нашей стране многоженство запрещено.
Снимаю с себя ее руки.
– У меня встреча через час. Зайду к дочке перед отъездом. Постарайтесь без меня жить мирно, окей?
– Окей, – со вздохом.
2. Никита. Заколдованные
Ксюша, как послушная девочка, сидит за своим столиком, увлечена картинками в детской раскраске. По бокам стоят еще два стульчика. В одном Зайка сидит, в другом Настенька – кукла ростом с Ксюшку. Перед каждым – альбомные листы и по несколько цветных карандашей.
Остальные игрушки в ряд сидят на диванчике, на полках или спрятаны в комоды. Детское трюмо с подсветкой вокруг зеркала завалено блестящими заколками, разноцветными резиночками, всякого рода расческами и косметикой.
Ищу место присесть.
Зайка у нас неприкосновенный, а вот куклу можно и потревожить.
– Разрешите мне присесть на ваше место, сударыня, – отправляю Настеньку на кровать, а сам сажусь на ее место.
Колени выше головы, зато с дочкой на одном уровне. Неудобно, но терпимо.
– Ну, маленькая проказница, и что это был за демарш?
– Какой такой демаш? – Ксюха поднимает на меня удивленные васильковые глазенки. Делает вид, что не понимает, о чем речь.
– Зачем фрикадельку Лике подкинула?
– Илина Федоловна говолит, мясо надо есть, – медленно и поучительно. И ни грамма раскаяния на лице.
За кряхтением в кулак сдерживаю смех.
С дочкой не поспоришь, а с Ириной Федоровной тем более. Ирина Федоровна – наша домработница. Добрая спокойная женщина, которая два раза в неделю убирает дом, готовит еду, но при этом остается тихой и незаметной. Ксюха ее любит.
– Лика расстроилась из-за блузки.
– У нее их полный шкаф, – это тоже похоже на слова Ирины Федоровны.
– И все равно портить чужие вещи нехорошо. Тебе бы понравилось, если бы кто-то порвал твою любимую книжку или нарисовал на ней какую-нибудь каляку-маляку?
– Нет, – подумав, дочь мотает головой. Откладывает карандаш в сторону, ручки на коленях. – Я больше не буду, – добавляет тихо, опустив голову.
– Я рад, что мы поняли друг друга, котенок, – с любовью глажу белокурую красавицу.
Чем старше становится дочка, тем больше походит на свою мать, Тасю. Тоже блондинка с шелковыми волосами, яркими синими глазами, и даже характер иногда проявляется Таськин.
А вообще Ксюха – прелестный ангелочек. Стоит взглянуть на нее, и в груди разливается тепло, гордость и умиление. Моя дочь. Моя кровиночка. Моя отрада.
Взгляд падает на наручные часы. Время.
– Мне нужно уехать, Ксю, дела.
– Можно с тобой? – дочь поднимает на меня васильковые глаза, полные надежды.
– Я бы с радостью взял тебя с собой, Ксюнь, но я еду работать. Там маленьким девочкам делать нечего.
Хрупкие плечики поднимаются и со вздохом опускаются.
– Но Лика остается дома, можете поиграть вместе. Я приеду, к вам присоединюсь.
– Не хочу с ней иглать. Мне с ней неинтелесно.
– Но раньше же она тебе нравилась?
– Ланьше она была длугая, а потом стала злой.
– Наверное, ее заколдовала злая колдунья. Нужно найти способ, как ее расколдовать, – снижаю голос до заговорщицкой интонации.
– Как? – шепотом спрашивает малышка, заинтересовавшись.
– Помнишь, в сказках всегда добро побеждает зло? – кивает. – Надо быть с Ликой доброй, и она обязательно расколдуется.
– Ладно, я поплобую.
Ксюха залезает ко мне на колени, обнимает за шею крепко-крепко. Пахнет от нее ее особенным детским запахом – смесь ванили, молока и сдобной выпечки. Так бы и съел.
– Пап, – кнопка встревоженно в лицо мне смотрит, – а вдлуг тебя тоже кто-нибудь заколдует?
– Меня? Да кто посмеет? Ты посмотри, какой я большой и страшный, – выпячиваю грудь колесом и руки напрягаю, показывая бицепсы, – все колдуны испугаются и разбегутся в разные стороны.
– Ты не стлашный. Ты добрый и очень-очень класивый!
– И ты у меня тоже очень-очень красивая. Я тебя очень сильно люблю.
– И я тебя люблю, папочка, – сжимает шею со всей силы.
– Задушишь, – смеюсь, наслаждаясь близостью с дочкой. – Отпускай, а то опоздаю на работу. До вечера, моя принцесса.
Точно надо отпуск брать. Так бы остаться с Ксюшкой дома, поиграть вдоволь, повеселиться, глядишь, и с Ликой бы у них контакт наладился.
Но я обещал. Тем более дело закончено.
Спускаюсь вниз.
Лика листает папку. Фото девушки лежит отдельно.
– Красивая у тебя работа, – ревниво тыкает пальцем в лицо Тины.
– Это – работа. Не ищи проблему там, где ее нет, лучше следи за дочкой. Я уехал, – забираю папку.
В машине кидаю ее на сиденье рядом. Мультифора с фотографией Шелест выскальзывает на пол.
Поднимаю и снова зависаю на ней, разглядывая. А потом достаю отчет Иванова и читаю про Тину.
Работает в городской поликлинике на полставки и еще на полставки в крутой платной клинике.
«Все-таки стала врачом», – усмехаюсь про себя.
Не замужем, детей нет. Другой личной информации не вижу.
Мне бы это досье пару лет назад, когда погибла Тася и я едва смирился с ее потерей. Или хотя бы несколько месяцев назад, до женитьбы на Анжелике.
Сам себя без Таси не вывозил. Лика своим появлением в рухнувшей в один миг жизни перекрыла страдания. Временно.
Зачем я сделал ей предложение? Ах да, няня моей дочки превратилась в страстную любовницу. В Ксюшке моей души не чаяла, и я решил, что лучшей мамы для нее не придумаешь.
Помню, как за два дня до свадьбы укладывал маленькую принцессу спать.
– Пап… – тяжелый вздох крохи.
– М?
– Я хочу длугую маму.
Приплыли. Свадьба через два дня!
– А чем тебе Лика не нравится, котенок? Вы же подружились.
– Она злая. Она меня не любит. И тебя не любит.
– Почему ты так думаешь?
– Я не думаю. Я знаю. Слышала.
– Что слышала?
– Она тебя называла нехолошими словами, когда они с тетей Машей чай пили на кухне. Только это не чай был, а что-то невкусное…
– Откуда ты знаешь, что невкусное?
– Пахло неплиятно, – маленький кнопочный носик характерно сморщился.
– Понятно. А что за нехорошие слова?
– Мне нельзя повтолять.
Моя малышка иногда слишком послушна.
– Хм, ладно, кнопка, спи. Разберемся.
С нехорошими словами, невкусным чаем и не только…
Но Лике мне, кроме слов дочери, предъявить было нечего. Она даже натурально расстроилась, что Ксюша ее оклеветала. И я поверил. Списал все на предсвадебную нервотрепку в нашем доме. Малышке она тоже передалась, вот и придумала Ликину «нелюбовь».
А дочь на самом деле оказалась права – после свадьбы Лике она стала неинтересна. То ли впрямь жену заколдовали, то ли меня чем-то опоили, ослепили, ваты в уши напихали.
Заколдованное королевство какое-то.
3. Кристина. Счастливо оставаться
Отчеты, отчеты, отчеты…
Откинувшись на спинку кресла, разминаю шею и плечи, прикрываю уставшие глаза.
Невыносимо. Подташнивает не столько от отчетов, сколько от необходимости находиться на одной территории с Анатолием. В памяти еще звучит его резкий тон и обидные слова, что на таких, как я, не женятся. Такими только пользуются. Он еще много чего говорил, не стесняясь в выражениях, а я стояла, обтекала униженная, обиженная, растерявшая уверенность в своей неотразимости и чувстве нужности. Ему.
Надо было ответить… Так же обидно и хлестко, чтобы задеть его самолюбие. Увы, онемела, оглохла, застыла. Потому что всегда считала, что мужчина, по-настоящему любящий свою женщину, не позволит себе обидеть ее. Анатолий оказался два в одном – и не любящий, и не мужчина.
После драки кулаками не машут. Если бы я не тормозила, то…
Прокрутила уже несколько сотен вариантов нашего диалога, жаль, нельзя эти варианты внедрить в мозг Анатолия, чтобы он знал, ЧТО я теперь о нем думаю.
Правильно говорят – от любви до ненависти один шаг.
Ненавижу!
Дура слепая! Недалекая!
Пальцы неконтролируемо мнут лист А4. Черт! Опять переписывать!
В дверь стучат, и тут же она открывается.
– Крис…
Вместе с голосом моей коллеги Агнии в кабинет вплывает корзина белых роз.
– Та-дам! – торжественно ставит ее мне на стол. Воздух тут же наполняется цветочным ароматом, который я вообще-то люблю, но не в данном случае. Я уставшая, и, кроме раздражения, эти цветы ничего не вызывают.
– Агния! – недовольно шипя, вытаскиваю бумаги из-под плетеной корзины. – Смотри, куда ставишь!
– Ай, плевать! Крис, ты только посмотри, какая красота! Да за таким букетом работать не надо!
Закатываю глаза. Стоимость букета еще ни о чем не говорит.
– От кого?
– Понятия не имею. Курьер принес на пост, просил передать Кристине Шелест.
– Так это мне? – изумленно таращусь на подругу, ищу хоть толику шутки на ее смазливом личике.
– Тебе, конечно, – уверенно и без намека на розыгрыш. – А ты о ком подумала?
– Точно не о себе, – усмехаюсь. – Ладно, следующий вопрос: от кого?
Вместе с Агнией роемся в бутонах в поиске карточки или какой записки. И когда надежда на нее исчезает, пальцы натыкаются на маленькую открытку у края корзины.
«Прости за грубость, любимая. Не знаю, что на меня нашло. Предлагаю все оставить как прежде. Твой А».
– От кого, Крис? – Агния заглядывает мне через плечо. Она про нас с Анатолием не знает. Вообще никто не знает.
Отворачиваюсь, отхожу к окну, сминая открытку в руках. Анатолий. Как у него все просто – оскорбить, унизить, плюнуть в душу, а потом просто «прости». На что надеется? Что я прибегу к нему и сделаю вид, что ничего не было?
Ну уж нет. Дудки, бывший любовничек. Жене своей лапшу на уши вешай.
– Кристин? – подруга трогает меня за плечо. – Ты чего?
– А? Ничего. Задумалась просто.
– От кого цветы-то?
А собственно, почему я еще здесь? Теперь меня ничто и никто не держит, а зарплата… Найду другую работу. В конце концов, в городской больнице врачей не хватает, возьму подработку.
Не отвечая Агнии, резво разворачиваюсь, в два шага оказываюсь возле своего стола, можно сказать, уже бывшего. Беру чистый лист и размашистым почерком пишу заявление по собственному желанию.
Вообще, почему я раньше это не сделала? Зато камень с души мгновенно упал и настроение улучшилось.
– Крис! Ты что делаешь? Он же тебя не отпустит…
– Он? Он как раз с удовольствием.
С заявлением в одной руке, прихватив корзину в другую, покидаю свой кабинет.
Быстро преодолеваю полукруглый холл частной клиники. По сторонам не смотрю. И так знаю, что все сотрудники смотрят и шушукаются. Видимо, выражение лица у меня слишком решительное и злое, еще и эти чертовы дорогущие розы привлекают внимание.
Перед кабинетом Калинина на секундочку задерживаюсь. Руки заняты, постучать нечем, не ногами же долбить. Поэтому, подцепив ручку локтем, открываю дверь.
А там…
Анатолий Сергеевич, он же завклиникой и мой уже бывший любовник, лобызается с Любочкой из процедурной. Зажал ее у шкафа и пальцы свои ей под коротенький халатик запустил. Паучище.
А Любочка пищит да губешки свои малиновые под его нахальный рот подставляет.
Фу, сейчас стошнит.
Со мной на работе ни-ни, а с остальными, значит, можно, даже не запираясь?
Дабы привлечь внимание, громко кашляю.
– Кристина Владимировна, почему без стука? – заметив, что в кабинете теперь они не одни, Толя отрывается от Любочки. Как ни в чем не бывало поправляет воротник своего белоснежного накрахмаленного халата и проходит к своему столу, садится в кожаное массивное кресло.
Любочка, что-то пискнув, отворачивается, спешно приводя себя в порядок.
– Руки заняты, Анатолий Сергеевич, – не особо скрывая брезгливость, сухо отвечаю. – Вот, это вам, – кладу перед ним заявление. – А это, Любаша, тебе. Шеф заказал, мне по ошибке вручили, – и сую ошеломленной Любе корзину с розами. – Все, счастливо оставаться!
Взмахнув рукой прощальным жестом, иду на выход, задрав подбородок кверху.
– Стоять! – рявкает Калинин. – Кристина Владимировна, мне вас заменить некем!
– Не мои проблемы, – не оборачиваюсь.
– С волчьим билетом уйдешь!
А вот это обидно. Если и правда осмелится – упадет в моих глазах ниже некуда.
– Мне все равно, – хорохорюсь.
– Тогда… тогда отработка! Две недели! По Трудовому кодексу!
– У меня еще отпуск не отгулян.
– Стерва, – плюет сквозь зубы.
В ответ от души хлопаю дверью.
Агния караулит меня снаружи. Глаза огромные.
– Ну что? Подписал?
– Подпишет, куда он денется.
– И что теперь?
– Пойду собирать вещи.
Агния семенит рядом. По полу мраморного холла асинхронно стучат наши с ней каблуки.
– Хм, а говорил – незаменимая.
– А он вообще много чего говорил.
4. Кристина. Подстава?
Анатолий врывается в кабинет минут через семь.
– Агния, выйди! – рычит.
Подруга сбегает.
Словно Калинин прозрачный и незаметный, продолжаю собирать свои вещи в коробку из-под «Снегурочки».
– Ты что устроила, Кристина? – не сбавляя тон, встает на пути заведующий. – Цену себе набиваешь? Я думал, ты умная девочка, а ты?
Смотрю на него снизу вверх. Никаких эмоций к нему не испытываю, даже странно.
– Вы, Анатолий Сергеевич, осторожнее с эпитетами, – голос тверд как никогда. – Я, будучи вашей любовницей, свою порцию выслушала, а вот как подчиненная – терпеть подобные оскорбления не собираюсь.
– Я тебя не отпускаю! – вырывает из моих рук органайзер с канцелярией, который я покупала себе сама. Ручки, карандаши, скрепки и прочие мелочи со звоном сыплются на пол.
– Не имеете права. Трудовой кодекс вам в помощь, я с ним тоже знакома.
– Я тебе характеристику испорчу. Тебя даже в санитарки не возьмут.
– Низко падаете, Анатолий Сергеевич.
– Ты…
Анатолий жестко хватает меня за локоть. Меня передергивает. Он этими пальцами Любочку только что лапал, может быть, даже успел в трусы ей залезть. Помыл хотя бы? Фу!
– Соблюдайте субординацию, Анатолий Сергеевич, – шиплю со злостью, выдергивая локоть из его щупалец.
– Кристина, – Калинин вдруг сдувается. Отступает на шаг назад, выставив руки вперед, типа сдается. – Я признаю, я перегнул… Давай все забудем, а? Останься. Я тебе зарплату прибавлю.
Ого, какие перемены.
– Незаменимых людей не бывает.
– А! Я знаю! – озаряется смазливое лицо заведующего. – Ты меня так любишь, что после какой-то ссоры бежишь прочь, чтобы мне насолить… Насолила, я понял. Учту. Больше не повторится.
Какой-то ссоры! И как язык поворачивается.
– Крис… я тебя люблю…
Ну фальшивит же!
– Пфф, – ядовито усмехаюсь. – У вас тут Любочкина помада на щеке. Сотрите, любвеобильный начальник, а то ненароком жена нагрянет или кто из коллег доложит…
Заведующий, изменившись в лице, бросается к зеркалу и стирает отпечаток малиновой губной помады под подбородком.
Окидываю взглядом в последний раз свой кабинет. Он у меня уютный. Был. Я буду скучать.
Кидаю сумочку поверх личных вещей, беру коробку.
Калинин преграждает мне путь.
– Рабочий день еще не окончен, – выдергивает вещи из моих рук.
В сумочке трезвонит телефон.
– Разрешите ответить, Анатолий Сергеевич? – протягиваю руку за сумкой. – Благодарю, – язвительно.
Вытаскиваю телефон. На экране незнакомый номер.
– Да?
– Кристина Владимировна Шелест? – льется из динамика мужской официальный тон. Калинин несомненно слышит каждое слово. Ну и пусть. Вдруг мне звонят из другой клиники и хотят предложить выгоднее местечко?
– Да, это я.
– Вас беспокоит следователь Иванов. Кристина Владимировна, вы проходите свидетельницей по делу Дарьи Денисовой. Вы не могли бы подъехать для оглашения дела? Адрес я вам скину.
– Сейчас?
– Да, сейчас будет очень удобно.
– А я на работе. Меня начальник не отпустит, – мстительно смотрю в лицо Анатолия. Оно у него пятнами пошло.
– Справку об отсутствии на рабочем месте я вам выпишу.
– Отлично, выезжаю. Жду адрес.
Отбиваю звонок, и тут же телефон пиликает входящим сообщением.
– Кристина, мы не договорили!
Оу, Калинин еще здесь? Таким взглядом на него смотрю, словно это не мужчина, с которым у меня еще недавно были отношения, а мерзкая букашка. А других чувств я к нему и не испытываю на самом деле.
– Извините, Анатолий Сергеевич, вы сами слышали, меня на допрос вызывают.
Взмахиваю телефоном с адресом.
С грохотом поставив коробку с моими вещами на стол, заведующий пружинистой походкой ринулся из кабинета.
Нервы бы полечил да с остальными женщинами разобрался. Так недалеко и до срыва. Клиника, между прочим, на деньги его жены куплена. По минному полю товарищ ходит. Как хорошо, что я уже ни при чем.
Вызываю такси к клинике.
Странно, но такси привозит меня в поселок, к частному дому, возле которого уже целый автопарк из дорогих автомобилей собрался. Напутал что-то следователь, наверное. Собираюсь ему звонить, спрашивать, но калитка вдруг открывается, ко мне выходит седовласый приятный мужчина. Со словами: «Вас только и ждем, Кристина», – приглашает меня в дом.
Пожав плечами, иду следом, смутно догадываясь, что здесь теперь живет Денисова. Красивый дом.
Мужчина, открыв дверь, пропускает меня вперед.
А там…
Лица, лица, улыбки, приветствия, имена… Карусель лиц, из которых я знаю только Дашу и Киру, а с их мужьями я знакома заочно. Ловлю себя на мысли, что такими я их и представляла. И безумно рада за подругу – она счастлива. Наконец-то ей повезло с любимым и родственниками.
– А это кто? – взглядом стреляю в мужчину, что стоит спиной ко мне и разговаривает с мужем Киры.
Черный пиджак обтягивает широкие плечи, брюки подчеркивают стройные ноги и узкие бедра. Благородная осанка. Силой и мужественностью за версту веет, трепет в груди вызывает. Вот бы еще на рожу смазливый был. Мне сейчас ой как не хватает красоты в жизни. Пусть на расстоянии.
– Я его в первый раз сегодня вижу, – шепчет Дашка. – Лучший друг Паши, сыщик. Никитой зовут.
– Мм.
Сыщик, значит. Как интересно. Если он спереди так же хорош, как сзади…
Даша тянет меня за собой, усаживает рядом, по другую сторону от жениха, который тут же обнимает мою подругу. Любит ее, невооруженным взглядом видно. Повезло Дашке с Романом, не то что с Игорем. Сколько ей, бедной, пережить пришлось из-за него…
Продолжая улыбаться, осматриваюсь. Взгляд сам собой примагничивается к незнакомцу. Интересный экземпляр.
Ровно до момента, когда он оборачивается.
О черт! Не может быть! Вот это подстава!
В груди от волнения заходится сердце. Не могу дышать. Кажется, просторное помещение одномоментно превратилось в вакуум.
– Ты в порядке? – Даша, словно почувствовав во мне перемену, с тревогой вглядывается в мое лицо.
– Я? Да…
Ни черта не в порядке! Что он тут делает? Я все понимаю – земля круглая и т.д. и т.п., но не настолько же!