1. Саня
– Маль–чи–ки, – тонкие женские пальчики скользят по подбородку, – а кто потрет нам спинку?
Голосок тонкий, приторный, наигранно заинтересованный.
Оплаченный.
Морщусь и дергаю головой, скидывая с себя чужие руки – не люблю продажных телок, но Жека настоял, сказал, что приезд Брянцева надо отметить по высшему разряду, тем более он все еще холостой, как и мы.
– Давайте сами, девочки, друг дружке, окей?
– М–м, – куксится совсем не расстроенно. – Ну как хотите…
Крутясь передо мной подтянутой филейной частью с тонкой алой ниточкой между ягодиц, снимает с себя верх, кидает мне в лицо.
Ловлю на подлете.
– Идите уже, – раздраженно откидываю от себя алую тряпочку.
Хихикая, девчонки скрылись за темным стеклом парной, впустив в зал клубы пара.
– Че злой такой? – косится Жека, разливая янтарное пенное в стеклянные кружки по 0,5. – Девочки не нравятся? Давай других закажу.
– Нафиг ты их вообще вызвал? Хотели же чисто мужской компанией, втроем…
– Вадя был не против, – уклончиво. – Давай, за встречу.
Стукаемся кружками. Пью маленькими глотками. Не хочу напиваться.
– Где, кстати, Вадя?
– Обещал скоро быть. Затаривается закуской.
– Нафига? Вон ее сколько, – киваю на заваленный всякой снедью стол. – Обожраться?
– Это чтобы было что в зале сжигать, – стебется Жека, хлопая меня по голому прессу.
Телефон Азанова булькает входящим сообщением. Читает.
– О, Вадя пишет, что задержится на полчаса–час.
– Начинается, – бурчу недовольно. – А потом напишет, что вообще не придет?
– Не–не, этого мы не простим и не допустим. Ща, – Жека строчит ответ, – штрафную ему вкатим. Пусть отдувается. Ну, – откладывает телефон, поднимает кружку, – будем!
– Не части. Брянцев приедет, а мы в дрова.
– Тю, с этого, что ли?
Девочки с криками выбегают из парной. Быстро перебирая босыми ножками, одна за другой прыгают в бассейн. Окатывают нас брызгами.
– Ну нафига? – бормочу, выплескивая на пол остатки пива, смешанные с хлорированной водой из бассейна.
– Не кисни, Саныч, – Жека толкает меня в плечо, не сводя плотоядного взгляда с девиц, подрывается и плюхается за ними в воду, поднимая еще один фонтан брызг.
Ухожу в парную. Тупо хочу посидеть в тишине. Помечтать о той, которая недоступна. И никогда не будет моей. Запретная. Желанная. Красивая до одури.
Я пытался произвести впечатление, но Она восприняла все в шутку. Салага я для Нее. Несерьезный. Говорит, ей нужен мужик старше.
А я подыхаю… черт, сколько уже? У–у…
Закрываю глаза, откидываюсь назад. Жар дерет кожу. Пот бежит ручьями, дышать трудно. Пусть. Это отвлекает от мыслей о Ней.
Дверь открылась, впуская басы поп–музыки. Закрылась. Снова установилась тишина. Кайф.
– Не помешаю? – тихо пищит тонкий голосок.
Зашла же уже.
– Нет.
– Вода в бассейне холодная, – мелко стукнули зубы.
Игнорирую. Видно же по мне, что не хочу контакта?
Не глупая. Молчит. Зубы уже не стучат.
Кошусь одним глазом. Скукожилась на нижней ступеньке полога, красная вся и в мурашках. И мелкая как подросток, со светлыми пшеничными волосами длиной по плечи, облепившими круглую головку. Купальник закрытый черный. Она как… первый раз на выезде. Разительно от тех двух отличается. Не заигрывает, не развлекает, а ведь это, по сути, ее прямые обязанности.
– Жару поддай.
– Ой, – голой рукой хватается за ковш, вскрикивает и сразу бросает его. – Горячий.
Ковш, перекатываясь на полке, издает раздражающие металлические звуки.
Закатываю глаза. Неумеха. И откуда берутся такие.
Прикладывает обожжённую ладонь к щеке.
– Дай посмотрю, – требовательно протягиваю руку.
Несмело дает. Кожа на ладони красная.
– Холодное надо что–то приложить.
Сжимает в кулак.
– Пройдет, – опять пищит.
– Ага. Идем.
Поправляю на бедрах простынь, беру за тонкое запястье девчонку, веду из парилки. Прохладный воздух окутывает прожаренное тело.
В бассейне бултыхается Жека с девочками. Хохот, визги, брызги. До нас дела нет.
Подходим к холодильнику, вытаскиваю из него бутылочное. И раскрыв кулак девушки, вкладываю ей в обожженную ладонь.
– Лучше?
– Да. Спасибо!
Только сейчас поднимаю взгляд. Хорошенькая. Светленькая. В глазах неуверенность и что–то подобие страха. Ну, точно первый раз.
– Как зовут тебя?
– Олеся.
– Лет сколько?
– Совершеннолетняя, – обиженно дергаются ее губы.
Если от агентства, то совершеннолетняя, а если…
Беру тарелку с сыром, два бокала, красное вино.
– Идем, совершеннолетняя, – кивком зову девчонку за собой.
На втором этаже есть несколько приват–комнат. Уединимся, никто не помешает.
– Заходи, – пропускаю вперед.
Переступив порог, нерешительно замирает, осматривается. И встретившись со мной взглядом, смущенно топит в пол.
– Не холодно?
Олеся все также в купальнике. Кожа в мурашках. С волос стекают капельки по шее, на грудь, теряются в ткани нехитрой одежонки.
– Немного, – потирает предплечья. Переступает с ноги на ноги.
– Сейчас согреешься. Иди сюда.
Хлопаю ладонью, приглашая сесть рядом. На двухспальную кровать, заправленную белым хрустящим бельем.
Садится на краешек. Напряжена пипец как.
Разливаю вино по бокалам.
– Давай, за знакомство. Я Саня.
– Я знаю, – тихо, – слышала.
Выпиваю залпом. Олеся цедит маленькими глотками.
– До дна, до дна, – заставляю выпить все. – Вот, молодец. Ну, ты чего? – Ее передергивает. – Невкусно?
– Холодное, – улыбается и опять стучит зубами. Глаза как у испуганного кролика.
– Щас.
Стягиваю с кровати одеяло, укрываю Олесю по уши, одна макушка торчит и курносый, с парой симметричных веснушек, нос.
– С–спасибо… – дрожит на кровати снежный ком.
– Грейся давай. Чувствую себя папиком, – усмехаюсь. – Вместо того, чтобы соблазнять, я нянчусь с тобой.
– Простите… – еле слышно.
– Рассказывай.
– Что?
– Все. Почему решила стать девочкой по вызову? Видно же, что не из–за любви к сексу.
Молчит. Сопит только недовольно.
Наливаю еще по полному бокалу.
– Пей, – всовываю ей.
И не чокаясь, выпиваю.
В голове шумит.
Олеся медленно, но выпивает все. Ставит бокал на столик.
А потом, помедлив, ложится назад, на спину. Взгляд осоловелый, безразличный.
Можно делать с ней все, на что хватит фантазии и сил.
На секунду я вижу в ней Её. И в порыве дергаюсь к Её губам. Стоп срабатывает в миллиметре от чужого испуганного лица.
– Ты не Она, – откидываюсь тоже на спину, уставившись в деревянный потолок. От Олеси пахнет эвкалиптом, а от Нее – ванильным мороженым. Люблю мороженое.
Молчим какое–то время.
– Почему вы не вместе? – спрашивает тихо.
– Потому что.
Потому что все с одной стороны просто, как дважды два. С другой… не отпускает. Душу рвет в клочья.
– А ты? Давно в этой профессии? – перевожу тему, чтобы не захлебнуться и утонуть в своей.
– Первый раз. Думала, смогу. Девочки сказали, что первый раз сложно, а потом привыкну.
– М. Деньги нужны?
– Нужны.
– Дай угадаю – больная мама, сестренка или брат…
– Мой жених, – с надрывом. Отворачивает лицо в противоположную сторону. Стирает с лица мокрую дорожку.
Я, честно говоря, поражен.
– Он сделал мне предложение, и я согласилась. А потом… несчастный случай – его сбила машина на пешеходном переходе. Мажорка какая–то за рулем была. Она выкрутилась, а Тошка теперь не может ходить. Нужна операция.
Жесть…
– Он знает, на что ты пошла ради него?
– Я сказала, что устроилась медсестрой в ночные смены.
Мда. Вот это любовь. Ради парня–инвалида…
Больших денег по–другому быстро не заработаешь. Особенно девчонке, что еще вчера играла в куклы.
– Образование у тебя есть какое?
– Колледж этой весной окончила. Медицинский. И курсы массажные.
– Эх, Олеся, Олеся. Что делать с тобой?
Хлопаю себя по бокам – я в простыне. Визитки остались в пиджаке, а пиджак дома.
– Авторучка или карандаш есть?
– Нету…
– Тогда так запоминай.
Диктую ей номер своего телефона. Повторяет несколько раз до тех пор, пока от зубов не отскакивает.
– Позвони мне завтра, найдем тебе другую работу. А сейчас – исчезни.
2. Саня
Спускаюсь на первый этаж. Олеси не видно. Азанов парит в сауне оставшихся двух девиц. Они визжат там как поросята резаные.
Едва не сбив меня с ног, оттуда несется распаренное женское тело и с разбега плюхается в бассейн.
За ним второе. Тоже голое.
И теперь за ними бежит Жека и поднимает третий столб брызг.
Вот человек–оркестр – никаких проблем и терзаний. Не верит в серьезные отношения. Ни разу не влюблялся, по крайней мере он так говорит. Да и на моей памяти никогда друг не страдал по девчонке. Менял их как перчатки и не парился.
В сауну вваливается Брянцев – третий участник нашего мужского (девочки не в счет) сабантуя.
Обе руки заняты пакетами из супермаркета. Женька громко улюлюкает, вылезая из басика к нам. Эхо его радости, отражаясь от воды, стен и потолка, оглушает.
– Ну ты кабанчик, – обнимаемся с Вадей. – Чего так долго?
– Всё выпили? – усмехается, окидывая нас Жекой по очереди насмешливым взглядом.
Вадя не изменился за три года, и вообще складывается ощущение, что только вчера вот так же собирались.
– Не, девочки скучают.
Через наши плечи Брянцев заглядывает в бассейн. Девчонки там на спине лежат. Соски твердыми пиками торчат над водой у обеих.
Вадя равнодушно отводит от них взгляд и идет к столу. Выгружает снедь из пакетов. Гремит стекло.
– О–о, это тема, – Жека крутит бутылку сорокаградусного. Распечатывает и разливает по пластиковым стаканчикам. Один полный – Брянцеву. – Девочкам не предлагаем, самим мало.
Пьем за встречу. И забыв о девочках, пьем еще, закусываем и говорим по душам как раньше.
Вадька рассказывает о женщине, в которую влюбился с первого взгляда буквально два часа назад. Но встретил он ее несколькими днями раньше. Ее зовут Ксюша и у нее есть маленькая дочь Даша. И, кажется, даже муж.
– Попал ты, брат.
Я его понимаю. Сам влюбился с первого взгляда. Но у Брянцева все впереди и шансы на успех есть. Его «долго и счастливо» реально. А у меня – одна боль. И никакие градусы ее не обезболивают.
Брянцев втирает про какого–то Амура и его стрелы. Спрашивает, где найти такого, чтобы к его женщине направить.
А можно два? Моей тоже надо.
Ржем с Жекой над Вадимом. Этот своего добьется, вопрос времени. Значит, с него по ящику армянского.
Он на все согласен. Страдает по своей Ксении. А я – по Наташке. И уже готов признаться в сердечных страданиях ее брату.
– Я ее любил… люблю еще с того дня, когда у нее сисек не было, – откровенничаю с ним, пока Женька разливает остатки крепкого напитка по стаканам. – А она грит… ты пацан еще. А мне нужен мужчина. А я чо – не мужик?
– Мужик, – пацаны поддерживают.
– А для нее – салага, – в сердцах бью кулаком по столу.
– Поступок нужен. Мужской, – с философским видом изрекает Жека.
Согласен! Я для Нее… горы сверну!
– Поехали! – подскакиваю. Голова кружится, тело кренится куда–то набок.
– Куда?
– Поступ… поступать… совершать, – выравниваюсь. Край простыни перекидываю через грудь как тогу. Адреналин кипятит кровь в венах.
– Точно! Поехали забирать посылку к твоей Ксении. А то вдруг там скокопот… скопо… скоропорт, во. Тьфу ты, еле выговорил, – ржет Женька. – Только в гости с пустыми руками не ездят. Сначала в магаз. Дитю мороженое, бабе цветы.
Вызываем такси.
Принимаем на посошок и одеваемся. Девочки давно исчезли из поля зрения.
Таксист недовольно поглядывает на нас бухих, но мы ведем себя мирно.
Просим остановиться возле круглосуточного маркета. Жека идет за шампанским, я – за мороженым, Вадя – за цветами.
Когда выхожу с ведром мороженого на улицу, ни парней, ни такси. Уехали без меня. Адрес Ксении я не знаю, но в руках кило холодного сладкого десерта. Одному мне точно не зайдет, а с ней…
И мне хочется съесть его именно с Ней. Или хотя бы в ее присутствии.
Торможу тачку. Сунув тысячу водиле, диктую адрес.
И через десять минут стою у Ее двери. Потому что чувствую, не увижу сегодня – завтра сдохну. А самого главного не успею сказать.
Пальцем вдавливаюсь в кнопку звонка. Я почти протрезвел. Все, что касается Ее, действует на меня отрезвляюще.
Дверь распахивается. И я тону в зелени самых красивых на планете глаз. Немного заспанных.
– Здравствуй… – грудь затапливает нежностью при виде этой женщины. И мне хочется ластиться к ней как щенок к хозяину. Чтобы гладила и целовала. А я буду целовать ее в ответ.
– Саша! – строго хмурит изящные брови. – Прекрати звонить!
– Ой, прости, – убираю палец с кнопки. – Я это… вот… – поднимаю ведерко с мороженым. – Сливочное. Будешь?
Что поделать, когда она рядом, я дурак дураком.
– Ты один? – осматривает площадку и лестницу.
– Ага.
– И пьяный, – с осуждением.
– Совсем чуть–чуть. Отмечали встречу с твоим братом.
– А где Вадим?
– Он, – пожимаю плечами, – уехал. К своей… этой… как ее… Ксении. Или Даше… Я запутался к кому из них. Наташ… я войду? Мороженое тает.
– Входи уж, – вздыхает и отступает, освобождая проход. – Только, Саш, недолго, ладно? Мне нужно выспаться. Завтра у меня тяжелый день. Переговоры. Нужна ясная голова.
В ее квартире я был один раз с Брянцевым. Привозили ей корзины с фруктами – ее мать с дачи отправила, я так кстати подвернулся Вадику, помог.
Наташа давно живет отдельно от родителей. Наверное, сразу, как школу окончила.
Иду следом за хозяйкой на кухню, ощупывая жадным взглядом ее фигуру. Осанка прямая. Походка царская. Под шелковым халатом угадываются плавные изгибы. На ножках – мягкие тапочки с помпончиками.
Наташа всегда выделялась среди других девушек, этим и привлекала меня.
Ставлю мороженое на стол. Наташа достает блюдце и чайную ложечку.
– А себе?
– На ночь не буду.
Садится напротив. Нога на ногу. Белые, блестящие волосы рассыпаны по плечам.
– Выглядишь потрясающе, – не могу от нее отвести глаза. Съел бы вместо мороженого.
– Спасибо. О тебе того же самого не могу сказать, извини.
Приглаживаю волосы. Не брился давно.
– Зарос, да? Завтра все сбрею.
– Я не в этом смысле. Ты пьян. Сам на себя не похож.
– А трезвым я к тебе бы не пришел. Наташ…
Ну чего ты ледяная–то такая?
Рывком двигаю к себе стул вместе с ней. Вскрикнув, вцепилась пальцами в мои плечи.
– Наташка–а, – преодолевая сопротивление, зарываюсь в ее мягкие волосы. Втягиваю в себя аромат. – Ты пахнешь как это мороженое…
– Отпусти, – шипит, извиваясь в моих объятиях.
– Не могу. Дохну без тебя день за днем.
3. Саня
– Саша, Саш, тебе пора, – Ее пальцы я узнаю из тысячи и в любом состоянии. Это они трясут меня за плечо.
– М–м… моя Наташа–а, – не открывая глаз, пытаюсь поймать ее руку. По ощущениям уже утро. Я счастлив от того, что она позволила остаться рядом до рассвета. Это к удаче, не иначе. – Не гони.
– Тебе пора, – жестче и холоднее. – В ванной есть новая щетка, можешь взять. И побыстрее, пожалуйста, Я на работу тороплюсь.
Стучит каблуками – уходит в другую комнату.
Принимаю сидячее положение, тру лицо и глаза. Голова гудит, но жить можно. Все–таки Брянцев умеет выбирать качественные напитки.
Потягиваюсь, разминаю плечи, шею. Натягиваю штаны, проверяю карманы. Пальцы нащупывают два патрона – взял в сауну, не пригодились. Закидываю футболку на плечо.
Скрываюсь в ванной.
Мужских принадлежностей здесь нет, это обнадеживает. Но они могут быть в другой ванной комнате, что есть в ее спальне. Нет, не думать, не думать об этом!
Принять бы душ с Наташей… Но это только мечта.
Вчерашнее мое признание не проняло сердце моей зазнобы. Бесчувственная девушка попыталась выпроводить меня из квартиры, но я упирался как мог. И вот итог – ночь я провел на диване. Благо, он удобный и просторный, можно вдвоем смело поместиться, но Наташа ложиться рядом категорически не захотела. Заперлась в своей комнате.
Не верю я, что она ничего ко мне не чувствует. Любит, просто признавать не хочет. Надо дожимать.
Пальцы крутят два квадратика защиты. На войне все средства хороши, верно?
Привожу себя в порядок и, не надевая футболки, иду на поиски моей Снежной королевы. Как растопить ее сердце? Какое слово ей собрать из осколков, чтобы она поверила в серьезность моих намерений?
Наташа стоит возле зеркала. Водит расческой по волосам. Они мягкой волной ложатся на лопатки. На ней фисташкового цвета костюм из пиджака и обтягивающей юбки, туфли–лодочки.
– Красивая, – прислоняюсь плечом к косяку, любуюсь владелицей моего сердца.
Она старше меня на три года, но на вид ей – не больше двадцати. Девчонка совсем. Натуральная блондинка с белой, почти прозрачной кожей.
– Ты готов? – не глядя. На лице ледяная маска.
Берет с полки телефон, быстро пишет кому–то сообщение. Кладет его на место. И пуховкой теперь наносит пудру на свое личико.
Ответ приходит через минуту. И меня топит ревностью от предположения, что она писала мужчине и он ей ответил.
Улыбаясь, пишет снова.
Я сделаю все, чтобы вытравить других мужчин из ее холодного сердца. Растоплю лед, влюблю в себя.
Наше «долго и счастливо» сейчас более реально, чем, например, еще вчера. Потому что вчера я позволил себе зайти дальше, чем обычно – прижал к себе, несмотря на ее сопротивление, заставил выслушать все, что накопилось за эти годы. Но главное – признался в чувствах.
А когда еще, если в те редкие встречи, что у нас случаются, между нами дистанция величиной с океан.
Подхожу к ней сзади, нахально, как свою собственность, обвиваю руками талию. Шизею от тепла ее тела и запаха.
– Убери руки, – дергается, бросая телефон экраном вниз.
Не отпуская, кладу подбородок на ее плечико. Пахнет потрясающе. Ванильным мороженым. Разжать руки невозможно. У меня острая потребность прикасаться к этой женщине, чувствовать ее тело, тонкий аромат волос.
– Я тебя тут подожду, – встречаюсь с ней взглядом в отражении. Мы гармонично смотримся вместе. – Ужин приготовлю. Я умею. И обед могу, если приедешь. А хочешь, встречу тебя, в ресторан сходим?
– Не пойму, Ольшевский, ты все еще пьяный, что ли? Человеческого языка не понимаешь?
Злится.
– Наташка, ну ты чего? – разворачиваю ее к себе лицом, заглядываю в глаза и заставляю посмотреть в свои. – Не веришь, что у меня к тебе все серьезно?
– Ты – друг моего младшего брата, – холодно и отчетливо выделяет каждое слово. – И мне как брат. Ничего большего между нами быть не может.
– Да почему, Наташ? – взрываюсь. Каждое ее «нет» будто кусок от сердца отрезает.
– Саш, – девушка глубоко и тяжело вздыхает. Ее взгляд скользит по моему обнаженному торсу, притормаживая на кубиках пресса. Я качал их для нее! Но вижу – не впечатляют! – Прости, надо было еще вчера сказать… Я выхожу замуж.
– Что? За кого?
Я даже тихо смеюсь ее шутке. Не верю ни единому слову. Специально так говорит, чтобы избавиться от меня.
– Ты его не знаешь. Его зовут Вячеслав. Он юрист.
Разжимаю руки, выпускаю Наташу из объятий.
Она… она шутит!
Или нет?
– И давно вы с ним…
– Уже полгода. Он сделал мне предложение, и я согласилась. Я ждала приезда Вадима, чтобы объявить об этом и познакомить семью со своим женихом.
Она подняла правую руку, и только сейчас я обратил внимание на кольцо с крупным блестящим камушком на безымянном пальце. Бриллиант, не иначе.
– Ты его не любишь!
– Люблю!
– Нет, – упрямо машу головой, не желая признавать ее слова, впускать в свое сердце другую правду. Дикую, невообразимую, разрушающую. – Врешь. Не любишь. Поверь, я знаю это чувство! Когда по–настоящему любишь, не можешь есть, дышать, спать… Где он? – сжимая кулаки, осматриваюсь по сторонам. Злость во мне кипит. На себя за упущенное время и нерешительность, на внезапно свалившегося жениха, на Наташу за ее слепоту и глухоту. – Где? Как он может оставлять тебя одну? А ты его?
– Я не обязана перед тобой отчитываться, Ольшевский! – тоже повышает голос. – Вчера я тебя впустила сюда только потому, что считала тебя другом. И что твоя детская влюбленность в меня давно в прошлом. Но теперь я вижу, как ошиблась. Уходи, Саша, – Наташа учительским жестом взмахнула рукой в сторону двери и так и осталась стоять, указывая направление. Строгая и невозмутимая.
– Детская влюбленность? Детская влюбленность?! – распаляюсь с каждой секундой сильнее. – Я до сих пор тебя люблю! И с каждым днем все больше и больше. Да что я… ты же знаешь! Я пишу тебе об этом каждый день! И как дурак жду ответа! Ты… не читаешь? Ты что, занесла меня в черный список? – тюкает меня догадкой.
– У меня новые отношения, Саша. С серьезным мужчиной. Думаешь, ему понравилось бы, что его невесте пишет другой?
Невесте! Это слово делает контрольный выстрел и попадает прямо в цель.
Прикрываю глаза, делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить раненое сердце. Я потерял свою Наташу.
– Не нужно тешить себя иллюзиями, Саш, – теплые пальчики коснулись моего плеча. – У нас все равно бы ничего не получилось. Найди себе другую девушку. Уверена, вы будете счастливы.
– Мгм.
Делать тут больше нечего.
Промедление скажется еще большей болью, обидой и разочарованием.
Растерянно кручусь на месте, не соображая в какую сторону двигаться. Ага, выход там. На ходу надеваю футболку. Руки путаются в ткани, я психую, ткань трещит.
Наташа идет следом – слышу по стуку ее каблуков.
И, не дойдя до прихожей, где на коврике у входа стоят мои туфли, резко разворачиваюсь.
НЕ–МО–ГУ!
Уйти вот так не могу!
Одним движением притягиваю Наташку к себе, обхватив одной рукой за талию, второй зарываюсь в ее волосы, обхватываю затылок и накрываю ее губы своими. Она ошеломлена настолько, что не успевает пикнуть. Дернуться ей не позволяю тоже. Напираю своим поцелуем, вынуждая ее открыть рот. Врываюсь внутрь, и крышу рвет от сладости и дурмана.
Тормоза отключились.
Внутренние голоса со своим «Нельзя! Чужое!» заткнулись.
Время остановилось, а весь мир замер там, за пределами этих стен.
Опомнившись, женщина мычит, бьет меня кулаками по плечам, спине, извивается. Не чувствую ни боли, ни вкуса крови на языке от ее укусов, ни ее сопротивления. Пью ее сладость, дышу ее воздухом, сливаюсь с ее языком так яростно, будто это мой последний поцелуй в этой жизни.
Звонкая пощечина в тишине квартиры прозвучала оглушающе и отрезвляюще. Мгновенная кара за несдержанность обрушилась в тот миг, когда легкие уже вовсю раздирало от жара закончившегося кислорода, и нам жизненно необходим был глоток воздуха, чтобы продолжить наше безумие.
В зеленых глазах напротив бушует пламя ненависти. Прерывистое дыхание с шумом вырывается из сладкого ротика, который я только что целовал.
Щека горит, будто ее прижгли раскаленным утюгом.
– Не смей. Больше. Ко мне. Прикасаться!
Совсем не те слова, которые я мечтал услышать.