Дом на краю земли

I

Старая, деревянная лачуга стояла у замерзшего озера, откуда из-под прозрачного льда светилась голубизной спокойная вода. Домик располагался у края земли, дальше позади него шли бесконечные хвойные леса, куда не проникал никакого рода свет. В зимнюю, холодную ночь дом был подсвечен синим цветом благодаря излучению озерной воды и длинному, полупрозрачному сиянию с небосвода. Снегопад не переставал идти и поднял слой снега на земле уже до колена, только в месте, где открывалась входная дверь в дом, земля была обнажена и покрыта исключительно легким белым слоем. Из этой скрипучей двери вышел молодой человек, лет 17, одетый максимально под суровую нынешнюю погоду: шерстяная шапка с ушками была туга натянута на голову, массивная, меховая куртка держала в тепле основную часть его тело, а за низ были ответственны болоневые, широкие штаны и старые валенки, доставшиеся еще от покойного деда и до сих пор используемые. Дмитрий Флидерин вышел в таком затепленном наряде на улицу по наставлению отца пойти и проверить всеми уже забытый хлев, где как три с лишним года не было ни одной живой скотины. Отцу взбрело это в голову после пробуждения ото сна, где ему привиделась страшная сцена, о которой он самостоятельно расскажет впоследствии. Флидерин медленно, поднимая еле-еле тяжелые ноги в снегу, направлялся к деревянному, почти полностью крытому хлеву, только в конце, в правом, верхнем углу был пробит потолок и из этой дыры поступал синий свет. Появилась она еще за долго до рождения отца Флидерина, которому рассказал историю его дед: „Ну, я честно без понятия и… и… Вроде бы, раньше у моего батька было ружье, вот… Так он в новогоднюю ночь, пошел вот сюда-то встал в угол, позади коровки, кажется Маруси или черт его знает, правда не помню… Постареешь, потом поймешь что такое проблемы с памятью… Так вот, он встал позади Маруськи и как стрельнул раз: бах! – все животные встрепенулись, начали издавать непонятные, глухие мычания; потом второй раз: бах! – и все были направлены вверх… Какая-то часть крыши даже на головку ему упала, но мужик он сильный, даже не шевельнулся, да и бухой был…“ – звучала эта история не сказать что очень правдоподобно для отца Флидерина, но она являлась единственной версий, поэтому приходилось довольствоваться тем что было.

Флидерин с большим трудом смог открыть тяжелые, затхлые ворота хлева. Его встретила темнота и запах сырости в загоне. Все стойла пустовали, только где-то в углу были рассыпаны уже старые, почерневшие стебли и листья растений. Весь пол состоял из грязи, в которую Флидерин неприятно ступал с каждым шагом.

«Да уж… ну и зачем я сюда пришел? – думал он без раздражения или злобы, осматривая внимательно загон. – Вроде все как есть, ничего не изменилось.»

Ему в голову лезли разные картинки, где он дорисовывал сам в стойла разный скот, представлял как мог бы выглядеть этот загон пять, десять лет назад. Вдоволь удовлетворив свои желания, фантазии, он поспешил вернуться обратно к отцу и успокоить бедного старика, переживающего нервные тики. Как только Флидерин закрыл загон, опустив большую доску, соединяющую две части ворот, он заметил вдалеке, прищурившись, силуэт какого-то юноши, направляющегося в его сторону. Флидерин не был сам по себе труслив, поэтому спокойно и с некоторым любопытством пошел к нему навстречу: с каждым шагом силуэт прорисовывался все лучше и лучше, бывшие пиксели обретали гладкие, узнаваемые формы – в итоге он узнал своего одноклассника, самого близкого товарища из класса Владимира Труского. Труский был одет не так тепло как свой друг и по его дрожанию тела можно было понять, что он об этом жалел. Флидерин был удивлен, увидеть тут своего товарища и начал в голове перебирать возможные причины его нахождения. Толком не успев ни о чем подумать, Труский с широченной улыбкой крикнул другу:

– Ну, что, брат, принимай гостей.

Флидерин пожал ему руку и попросил быть потише, дабы не потревожить и так неспокойного отца.

– А что с ним? Заболел? – спросил он с той же энергии, но уже тише и с большей учтивостью.

– Нет, вроде здоровый, просто он поспал днем плохо, теперь сидит весь нервный… Сказал мне проверить хлев, непонятно для чего. – Флидерин не хотел сухо отвечать жизнерадостному другу на его вопросы, правда появлением Труского он не был доволен, все из-за состояния отца, который не встретит друга сына с должным радушием.

– Ну, вообще, у твоего отца есть проблемы, типо с нервами, реально. Надо ему быть спокойнее, без беспокойств сидеть у себя в дому на чиле напротив теплой печки. Бросать туда дрова, ветки деревьев – прекрасно же!

– Ты так хочешь жить?

– Нет конечно, но вам-то нравится. Да и что-то в этом есть…

Флидерин понимал, что давно пора пустить Труского к себе домой погреться и все равно оттягивал этот неизбежный момент. Труский приехал к нему на автобусе: конечная остановка находилась в десяти минутах ходьбы от дома Флидерина. Казалось остановка это была сделана исключительно для Флидерина, потому что на конечной практически никто никогда не выходил, кроме школьников ищущих разных новых интересных мест и приключений на свою голову. Сколько раз бы не был Труский в этой местности, его всегда привлекала эта отшельническая атмосфера, полное уединение с природой, где от цивилизации осталась только дорога и единственная остановка позади. Бредя по этому бесконечному белому потоку снега, где осколками блестели частички снежных бриллиантов, он вдыхал в себя всю морозную, леденящую тишину, так его привлекающую, что он не смел сам издавать лишних мешающих звуков. Идя по этому пути даже его единственная зависимость в виде телефона не отвлекала – вплоть до дома Флидерина он ни разу не доставал смартфон из кармана. Никакие уведомления не могли ему заменить того невероятного опыта, забытого многими людьми. Правда уже дома у друга он сразу же упирался глазами в экран телефона, но и те несколько минут уединения с природой играли свою роль.

Как только Флидерин пустил друга внутрь, первое что Труский увидел перед собой были усталые, при этом горящие глаза отца, которому потребовалось некоторое время чтобы узнать товарища сына.

– А, привет, дорогой! – он крепко пожал ему руку, медленно отходя от замешательства.

– Здравствуйте! —поприветствовал его Труский с характерно вечной улыбкой.

Отец Флидерина высоко ценил его жизнерадостность и искренне ею восхищался, однако любил и добавлять, что зачастую эта вечная улыбка не вызывала в нем добрых, теплых эмоций. Он воспринимал это как за очевидное и понятное лицемерие, наружную маску, за которой может и не скрывался ужасный парень, но человек старающийся сразу расположить к себе любого ради собственных целей. Сейчас они сидели в гостиной: Труский с Флидерином на коричневом диване, с деревянными, лакированными подлокотниками, чуть шатающимися при прикосновении, отец же по правую сторону от сына отдыхал в кресле, выполненном в том же стиле, что и диван. Как присуще взрослым, единственным мужчинам в доме, он сидел с широко раздвинутыми ногами, руки аккуратно, спокойно лежали на подлокотниках и он всем своим видом давал понять, кто является главой этого скоромного жилища. Труский давно привык к такой мужицкой атмосфере в их лачуге, поэтому чувствовал себя вполне комфортно и свободно, чего, судя по грозному взгляду, не хотелось отцу Флидерина. Труский чувствовал эту напряжённость, нагнетающие тяжелые вздохи хозяина и не преминул быстро заполнить чем-то эту тишину, так как сам Флидерин не собирался ничего с этим делать:

– Дядя Гена, а как вообще у вас дела? Научились уже играть в „дурака“? – подшутил Труский, будучи игроком в карты с минимальным знанием всех возможных хитростей в игре.

– Ну, конечно, а как еще! Ты ж тут у нас вечный победитель. – ответил отец с иронией, чему был несказанно рад Труский и весь аж засветился.

Зерно беседы было заронено, правда темы были отделены друг от друга определенными блоками, в течениях которых никто ничего не говорил: пока речь зашла о картах, затем об учебе, о будущем и закончилась эта тягомотина только после слов отца, извещающих об его желании пойти уже спать. Как только он еле поднялся с кресла, Флидерин не дал уйти отцу и задал вопрос:

– Это… А зачем я вообще пошел в этот ангар? Ты обещал объяснишь потом.

Флидерин только после этих слов подумал, что, возможно, ему не хотелось об этом говорить при посторонних и в этом он, отчасти, убедился по первоначальной секундной реакции отца, представляющей из себя удивление, а затем нервное разочарование – правда ему это не помешало и он все равно поведал правду своему сыну, несмотря на Труского:

– На самом деле, ничего занимательного. Мне приснился страшный сон, где мы с тобой идем в метели по вязкому, липкому снегу и добираемся до хлева. Там мы собирались отсидеть всю ночь, слышали сильный, морозный ветер проникающие во все возможные щели. И, потом, я посмотрел наверх и увидел в той дыре два сверкающих глаза, которые исчезли в тот же миг и тогда я проснулся весь в поту… В общем, не очень приятный сон был. Конечно, вряд ли ты бы встретил что-то подобное, но это могло быть знаком, поэтому я решил перестраховаться на всякий случай.

– Раньше – вставил и свое слово Труский. – у меня часто были вещие сны, но вот за последние два или три года очень редко.

– Да это даже и не совсем вещий сон, хотя все может быть. – отец призадумался и продолжил. – Все, я пошел, вы, надеюсь, разберетесь со всем сами?

– Конечно, дядя Гена, не переживайте!

Он тяжело поднял свое тело по скрипучим ступенькам лестницы на второй этаж. Планировка дома примерно представляла из себя вот такую схему: на первом этаже, при входе в дом вы сразу оказывались в просторной гостиной с разной фурнитурой, в виде мебели, старенького, еле работающего, черно-белого телевизора, деревянного круглого столика напротив дивана и водного калорифера, практически постоянно подключенного к розетке – он всегда стоял рядом с креслом и отец любил часто греть свои конечности, подставив близко к решетке с горячими, красными трубами. Из гостиной без преград можно было попасть на грязную кухню; липкая, полупрозрачная клеенка уже как несколько лет покрывала поверхность стола. В правом углу располагались раковина и шкафы, с редкой посудой внутри, а в дальнем углу находилась печка, с выходящей трубой на улицу, через стену. На первом этаже также было помещение, бывшая комната для гостей, но теперь она нуждалась в ремонте. Второй же этаж представлял из себя платформу из которой было три пути, три двери куда можно было войти. Одна комната принадлежала отцу, вторая Флидерину, третья же взяла на себя функцию той бетонной комнаты на первом этаже.

Труский сидел в телефоне, грея ноги у калорифера. Флидерин сидел же поодаль и смотрел на мерцающий экран телевизора с выключенным звуком. Труский, как это бывает у современной молодежи, был погружен полностью в цифровой мир в ту секунду, поэтому ничего его не могло отвлечь от экрана телефона, но как только он его клал обратно на стол, Труский сразу возвращался в этот мир и принялся разговаривать с Флидерином о самых разных вещах. Сам Флидерин не был против и они окунулись в эту дружескую, расслабленную атмосферу.

– Твой отец в последнее время не так хорошо себя чувствует, да? Может что-то случилось?

– Да нет, все нормально. Ну, со здоровьем все как и было, просто в последнее время он постоянно рассказывает мне о странных снах. Не знаю даже из-за чего и к чему это может привести…

– Мне кажется, у него есть какие-то проблемы в голове. Ну ты понимаешь, типо не сумасшедший, а просто переживания, плохие мысли. Я вот понял, что самое главное себя не накручивать и все будет отлично. Все проблемы идут из головы, понимаешь? – Труский бросил на него дружественный, осознанный взгляд.

– Да, спорить не буду.

Спустя полчаса Труский отошел в туалет и вернулся с желанием уже идти спать. Флидерина интересовало, по какой причине сейчас Труский покинул дом и остается тут. Причины были разные, но в основном крутились вокруг этих трех вариантов: из-за скукоты, из-за недомолвок с родителями и третий, самый странный и непонятный для Флидерина, это ради здешней природы и невероятных пейзажных красот. Последнее его поражало и вводило в недоумение по очевидным причинам: Труский не был тем человеком, готовым прожить хоть несколько дней вдали от цивилизации, от эпицентра всех активностей человечества и сам этого не скрывал: „Красиво у вас, но жить я бы вообще не стал тут“ – и, справедливости ради, он же не переезжал на долгое время сюда, а в основном оставался максимум на два дня, правда в течение этих двух дней он выражал нежелании выходить на улицу, где зимой – страшный холод, а летом – назойливые букашки, жужжащие насекомые.

– Да, типо, просто стало скучно дома. Надеюсь, ты же не против?

Флидерин встретил слабую улыбку на лице Труского, которая никак не повлияла на его ответ. Он правда был рад видеть иногда у себя друга, за пределами школы, где кроме как с Труским он больше ни с кем не поддерживал близкого общения.

– Значит, тебя завтра разбудить как всегда?

– Я думаю и так смогу встать, но ты на всякий случай проверь потом. Ладно, спокойной ночи.

Труский поднялся на второй этаж, оставив Флидерина одного в зале наедине с мерцающим экраном телевизора. По телевизору шла незнакомая для Флидерина интеллектуальная передача: мужчина и женщина сидели на пуфиках близко друг к другу и рассказывали поочередно о значимости американской культуры и ее влияния на другие страны, общества. В это же время, позади них был подвижный фон, на котором шел видеоряд летсплея стратегической игры. Флидерин не был большим фанатом такого рода телевизионных программ, так что видел такое первый раз и был весьма поражен ее новизне, странности и непонятности.

– …в целом, – говорила красивая, стройная девушка с экрана. – мы с моим коллегой говорим про очевидные вещи, о которых вы и так знали, но никогда не разбирали более детально и не вникали в саму суть всего процесса и именно ради этой цели мы ведем эту нескучную, динамичную передачу! Оставайтесь с нами, мы вернемся к вас после, к сожалению, длинной рекламы. – после секундного экранного шума, картинка сменилась на еще более красочную, странную, ободряющую рекламу, которая с самого начала вплеснула в лицо зрителя палитру самый разных цветов.

Это была реклама безалкогольных, сладких напитков.Так как пульт не работал и уже давно был где-то потерян, Флидерину пришлось встать и самому подойти к телевизору вплотную, чуть жмурясь от яркого света, чтобы отключить и прекратить это зрительное насилие. У него, в отличие от всех своих сверстников, не было собственного телефона, даже кнопочного, чем он весьма удивлял человека любой возрастной категории. Сам он толком объяснить причину не мог и постоянно его туманный ответ ходил вокруг простой и банальной причины: нежелания иметь телефон либо же не видение в нем большой пользы. Также играло не маловажную роль финансовое положение, но оно явно было на втором плане. Труский не раз предлагал подарить свой старый смартфон, но Флидерин постоянно отказывался от его дружеского предложения. В основном, такие вечера он проводил в одиночестве в гостиной, переключая каналы и иногда отходя на кухню к окну, чтобы посмотреть на привычную темноту с разноцветными, преимущественно синими, светлыми линиями на небосклоне, плавно переливающиеся из одной в другую без видимых, резких обрывков. Также его всегда тянуло в такие моменты выйти на свежий воздух и обойти местность в ближайшем радиусе от дома. Сейчас он решил пойти по непривычному для него пути и поднялся к себе в пустую комнату, лег на кровать, с прогибающимся матрасом и, к своему удивлению, уснул спустя несколько минут.

II

– И, короче, это было просто ужасно! Я вообще не понял как за одну ночь цены на все монеты могли так резко упасть. Да ну его к черту! – экспрессивно рассказал ему Труский о своей беде за прошлую ночь, пока они оба сидели в автобусе и их раскачивало в разные стороны при езде по кочкам.

– А для чего вообще ты туда зачислил? – искренне интересовался Флидерин, так как мало разбирался в новых тенденциях, охвативших поветрием весь его класс.

– Такая же фигня и у меня. – послышался голос сзади и впоследствии появилась сама голова говорящего над их спинками кресел. – И нафиг я это делал, лучше бы купил чего-нибудь пожрать.

– Для чего, просто заработать хотел, думал получится. – ответил Труский с опозданием. – Ну, короче, я тоже тупой, зачем я вообще тебя слушал, идиот! – выпалил он на голову одноклассника.

– Ну, а я-то че? Ты меня спросил, что лучше купить, я тебя посоветовал. Я же не ванга знать про все заранее. Тут не так все просто работает. – ответил он ему спокойно, уже приноровившись к таким нападкам, чему он сам научился у других „знатоков“ рынка. – Вообще, тут, типо, можно логически думать и выиграть, но и удача играет большую роль, так что всегда уходить в плюс тяжело.

– Согласен… – быстро охладел Труский. – Просто рулетка, 50 на 50.

Флидерин смотрел на эти обсуждения, как на воображаемые игры, не имеющие ничего общего с реальностью. Он не верил в существовании такого мира, в котором все так сложно и порой алогично. Его желание придерживаться когнитивной простаты во всех аспектах жизни не могло никак позволить ему углубиться в эти дебри финансовых, рыночных манипуляций, да и не только в эти – это касалось всех областей, начиная от анализа исторических событий и заканчивая использованием уже давно распространенных технологий, для него только появившихся на свет и обретающих первые позитивные, полезные стороны.

Не прошло и получаса шумной езды автобуса по извилистым дорогам, как Флидерин уже сидел за партой на уроке информатики, вводил текст и разные сопровождающие формулы. Учитель обходил медленно учеников и следил за примерно одинаковым развитием событий на экранах. Последним был Флидерин, который отставал от предпоследнего тремя полными строками.

Здание школы было спроектировано по форме буквы „Н“ и из крайнего правого угла, где находился кабинет информатики, Флидерину надо было добраться вместе с классом до верхней части левой полоски, только на втором этаже. Проходя по центральной балке, соединяющей два продолговатых здания, его внимание зацепила уложенная на стене мозаика, распростертая по всей стене от начала до конца. Его всегда удивляло удивительное разнообразие выбранных красок – перед его глазами разыгрывался самый настоящий сюжет восхитительных, сюрреалистических снов с отличающимися друг от друга историями, которые были отделаны невидимым барьером смены общего тона картины. „Прям как в той рекламе, только не раздражает.“ – подумал он, жадно вкушая все эмоции и чувства, издающиеся от мозаики, даже несмотря на ее обшарпанность и отсутствие деталей в некоторых местах. К его сожалению, этот спектакль закончился слишком быстро и вплоть до окончания школьного дня мозаика была единственным воспоминаниям, греющим всю его душу.

Труский опять попросил разрешения остаться у Флидерина еще на одну ночь. Он ему не отказал, чему был очень рад Труский и не мог удерживать в себе эти эмоции:

– Спасибо! Не знаю почему – я вот серьезно – но именно у тебя дома мне лучше всего спиться. Даже в своей комнате мне не так комфортно, как у тебя, хоть и в последнюю ночь я мало спал… Только, пожалуйста, пообещай мне одно – если я тебе надоем, прямо так и скажи, я не обижусь, честно. – подозрение это вставало не на пустом месте, так как Труский до сих пор, спустя долгое время дружбы, не мог порой понять где Флидерина съедала стеснительность, а где он правда не противился его предложениям, несмотря на неуверенность в его положительных ответах.

Они прошли тот же самый путь от крайней остановки до дома Флидерина. Труский на протяжении этого пути пытался всячески подбодрить друга и провоцировал на занимательные беседы. Он ненавидел тишину, находясь с кем-то в компании, поэтому всеми возможными способами старался ее заполнить.

Худо-бедно они дошли до деревянной, тяжелой входной двери и вошли внутрь с посиневшими, морозными лицами, где на контрасте блистал красный нос. Не успели они разуться и снять с себя всю верхнюю одежду, как к ним подбежал в бешенстве отец и нервно, громко начал им что-то рассказывать невнятное. Труский бросал испуганный взгляд на своего друга, в надежде услышать нормальную интерпретацию слов дяди Гены, но тот пристально смотрел на своего отца и казалось все прекрасно понимал, однако это предположение было полностью ложным – он искренне желал понять отца и, к сожалению, никак не мог вникнуть в саму суть истории, при том иногда исходили знакомые, понятные слова, правда их было недостаточно для прорисовки полной картины.

– Пап, подожди, успокойся! – успокаивал Флидерин бедного старика, когда по его резко постаревшему на сто лет лицу градом стекали капли пота. – Отдышись и только потом медленно начни рассказывать. – у него получилось усадить отца на его любимое кресло рядом с обогревателем.

На усмирение его дыхания ушла минута, после чего он, под внимательным присмотром обоих ребят, начал говорить:

– Фух… Кхм, кхм! – он громко откашлялся в сторону вместе со слюнями. – Я опять видел эти глаза. Яркие глаза полностью черного человека, скорее даже черта, я ниче не понял… Наверное да, это был черт с горящими глазками. И это не был сон! Он бегал вокруг нашего дома, я собственными ушами слышал быстрый топот его ног! А потом и видел его глаза! Пока, – голос его становился все тревожнее и громче вместе с рассказом. – я выглянул из окна моей спальни и там были эти два огонька, эти два глазка этого черного урода. Естественно, я думал мне пока показалось, но потом я спустился на кухню и встретил его взгляд прям в нашем окне – он смотрел прямо на меня и я быстро побежал наверх к себе. Закрыл на ключ дверь и решил отсидеть несколько минут в комнате. Мне очень хотелось отодвинуть занавеску и посмотреть на улицу и когда я это сделал – там никого не оказалось, представляете?! Никаких огоньков, просто чистый снег, без следов, прошу заметить! – поднял он палец вверх и продолжал. – Я отошел от подоконника, потом опять решил проверить и снова никого! Потом, я как-то успокоился и спустился обратно в гостиную, но все равно ожидал чего угодно. Я аккуратно сел на диван, медленно осматриваясь по сторонам и в один из поворотов головы увидел прямо перед собой эти глаза! – закричал отец и в испуге сразу снизил тон, дальше уже шепча. – Он… он тут, в нашем доме, он где-то здесь…

Голос отца был на грани срыва и готов был вот-вот перейти в неконтролируемое рыдание – и дабы избежать этакого конфуза он принял решение замолчать и дальше отвечать на расспросы сына без слов либо же с минимальным использованием своего лексического запаса.

– Что значит он здесь? Ты уверен? – спрашивал Флидерин, желая прояснить полностью для себя всю ситуацию.

Отец просто кивнул головой, убедительно закрыв при этом веки. Труский уже обрисовал всю сложившуюся ситуацию и думал, что пришел к истине, но пока не решался встревать в их разговор, который уже был скорее допросом, на котором допрашиваемый отказывался произносить слова и только отвечал кивками головы.

– Что с тобой?! Почему ты молчишь, отвечай нормально! – не выдержал Флидерин немоты от отца.

– Чу… – дядя Гена криво приложил к губам указательный палец. – Он меня слышит. Вас не знаю, но меня точно… – впредь он говорил только шепотом и беглым, жидким взглядом осматривал всю комнату, не останавливаясь ни на каком предмете.

Тогда Флидерин сдался и повернулся за помощью к Трускому, который только и ждал этого сигнала поддержки. Он отвел его в сторону и тихо сказал, посматривая на дядю Гену краем глаза:

– Я не хочу тебя пугать, но, кажется, мы должны его отвезти в больницу, желательно к психиатру. Просто я думаю, это, типо, паранойя уже, при том серьезная. Давай реально вызовем скорую, не?

– Ну, не знаю… Такое с ним первый раз, честно говоря. Чтоб прям вот так сидеть и переживать сильно – никогда его таким не видел. Ммм… – Флидерин подумал некоторое время и все же отказался от идеи Труского, толком не взвешивая вся „за“ и „против“, а опираясь на внутреннюю интуицию. – Нет, я думаю пока не надо, посмотрим как он будет себя чувствовать завтра, а там уже решим.

– Окей, как знаешь.

Они пробыли с отцом вплоть до самого утра. Зевая, уже смыкая веки, оба не могли пойти спать. Несмотря на уговоры Флидерина подняться на второй этаж в комнату и уснуть, Труский не мог оставить друга в таком положении. Сам отец не позволял им уснуть и просил их никуда не уходить. Встретив теплый рассвет, лучи которого отсвечивались от снега и через окно попали на кухню, Флидерин, из зала смотря на эти лучины и видя состояние отца, которое оставалось прежним, принял тяжелое решение отвезти его в больницу. Труский был готов к этому и принял эту информацию с пониманием. Однако они не учли одного важного аспекта для успешного проведения этой задачи – это согласие отца поехать в госпиталь (скорее всего прямо к психиатру). Подозрение в этом пришло к Флидерину только после решения отвезти его – теперь стояла проблема посложнее.