Лаций. В поисках Человека

Он поприветствовал их, а потом повернулся к остальным. Он знал их всех, хотя и не так ими дорожил. В частности – Флавию, высокую и тонкую как тростник, с хрупким длинным лицом и холодным взглядом. Об ее отношениях с Плавтиной ходили сплетни. Ни в Сенате, ни при Дворе было невозможно найти более близких союзников. И все же ни та, ни другая никогда не проявляли – по крайней мере, при Отоне, – малейшего дружеского расположения, будто их близость основывалась только на разумном расчете. И все же они очень близко знали друг друга, с далекой эпохи Схолы – огромного исследовательского центра, в котором обе жили до Гекатомбы. Когда Плавтина ушла с политической арены, Флавия, не колеблясь, поддержала Отона и обеспечила ему ту малую толику влияния и сторонников, которые еще оставались в традиционалистском лагере.

Какое-то время они разглядывали друг друга, будто вновь узнавая, словно за время своего долгого отсутствия Отон превратился в странное, сложное для понимания существо. И он очень испугался, не раскрыли ли они какой-нибудь хитростью то, что он разъединился со своим Кораблем. О такой слабости он не мог поведать даже самым близким сторонникам. Но нет: их души были слишком заняты созерцанием собственного присутствия и исторической торжественностью момента. Пустой амфитеатр стал подходящей сценой для встречи с принцепсами и принцессами Урбса – скорее древними богами, нежели простыми ноэмами. Красота их черт, хрупкость элегантных членов, рост, достойный гигантов, – то были лишь маски, прикрывающие отсутствие души. Разве могли они вообразить правду?

– Отон, вы совсем забыли об осторожности? Что вы тут делаете?

Альбиана шагнула вперед. Взгляд ее пылал алым светом, который в лесу предвещает конец славного лета и начало холодов. Проконсул заставил себя улыбнуться, принять как можно более откровенный, искренний вид и пробормотал голосом куда более смиренным, чем произнесенные им слова:

– Я прилетел, чтобы воссоединиться с моими сторонниками и вновь занять свое место в Урбсе.

На какое-то время проекции замерли, разинув рты, будто он сказал что-то совершенно абсурдное. Потом Альбин откашлялся:

– Мой друг… у вас больше нет сторонников.

– Слишком много времени, – подхватила Альбиана, – прошло с вашего отъезда. Многое изменилось.

– Многое, – возразил Отон, – изменилось не только здесь.

Он заговорил, более не откладывая, о своей недавней победе. В Урбсе, как ему объяснили, конечно, заметили крупный выброс экзотических лучей. Аруспиции, которых тут же созвали, выдвинули гипотезу, в то время как слухи расползались с молниеносной скоростью: варвары завладели каким-нибудь способом мгновенного перемещения, и Лаций стал доступен для их ударов.

Отон не утаил ни одной детали, но ни словом не обмолвился о роли, которую сыграли людопсы. По мере своего рассказа он чувствовал, что вновь покорил их. Они задрожали, когда он поведал о выстреле, повредившем его обшивку, завосклицали при упоминании его прыжка в тропосферу звезды. А когда он закончил, они окружили его с любезностями и улыбками, и он понял, что вновь очутился среди своих. Так что же он делал это долгое время на Кси Боотис?

– Неважно, – отмахнулся он. – Я одержал победу над тремя огромными астероидами, которые они используют как орудия войны. Тремя! И я их уничтожил. От них ничего не осталось, кроме радиации.

– Теперь я лучше понимаю, зачем вы вернулись, – выдохнула Альбиана. – Вы желаете снискать лавры, которые полагаются вам за этот подвиг.

Проконсул, довольный произведенным эффектом, довольствовался улыбкой.

– Мы могли бы, – подхватил Альбин, – отправиться впереди вас и разнести слух. Город живет в страхе. Нижняя часть Урбса, недолго думая, устроит вам триумф. Да и верхняя часть станет вам аплодировать. Таким образом перед Гальбой вы предстанете героем.

– Прекрасно! – ответил Отон. – В этих обстоятельствах ему будет трудно искать со мной ссоры.

– Нас беспокоит не Гальба, – возразила Альбиана, пытаясь умерить энтузиазм брата. – Император превратился в тень самого себя. Власть уже выскользнула из его рук. Настоящие хозяева Империи терпят его присутствие на троне лишь для того, чтобы избежать войны за преемственность.

Отон помрачнел:

– Кто правит?

– Их трое. Виний входит в этот Триумвират в качестве консула. У него, как вы знаете, разумный и взвешенный характер. Он умеет находить компромисс.

Отон кивнул и больше ничего не сказал. Виний никогда не оставался слишком далеко от власти, хотя никогда и не осуществлял ее публично. Тем не менее Перворожденный обладал влиянием и умел его использовать. Отон постоянно встречал его на своем пути – Виний забрасывал его советами об умеренности. Плавтина, которую он создал, питала к нему лютую ненависть.

– Что до двух других…

Она продолжила ясным, четким голосом, словно прячась за фактами, чтобы не пришлось смотреть в глаза невыносимой правде.

– …Лакий все еще командует преторианской гвардией.

– Об этом я мог бы догадаться. А третий?

– Марциан, вольноотпущенный.

– Марциан! – зарычал Отон. – Невозможно!

– И все же это так.

Он не любил Лакия, подручного Нерона, который ускорил его падение, в последний момент присоединившись к заговорщикам. Но по меньшей мере Отон знал, что тот верен Урбсу. Что до Марциана… Он родился уже после Гекатомбы. В отличие от Интеллектов, которые, будучи автоматами первых времен, еще помнили Человека, для него Узы сводились к метафизической абстракции. Такого эпигона, как Марциан, не следовало отпускать на волю.

Он был создан Гальбой, но отдалился от него, когда тот превратился в перепуганного сенатора, дрожащего перед бесчинствами Нерона. Действуя, возможно, с разрешения своего хозяина, он втерся в доверие к тирану, став поставщиком его удовольствий и палачом для его противников. Марциан не любил свет, он был из темноты – и находил в этом удовольствие.

– Печальные новости, – сказал Отон. – Задача не из легких. Но мы раздавим это поздно рожденное насекомое.

– На сей раз это не будет так просто, – пробормотал Альбин. – Вам придется идти на компромиссы.

Отон улыбнулся во все зубы.

– Будет вам. Я вернулся героем. Никто за всю эпантропическую историю не сделал ничего сравнимого с тем, что совершил я. Лаций в смертельной опасности. Альбин… Друзья мои…

Альбиана приблизилась к нему и успокаивающим жестом взяла за руку.

– Послушайте, брат мой, Отон, не забудьте, что вы явились после долгого изгнания. Сенат больше не собирается. Везде царит страх. Теперь все знают об ошибке, которую допустили аруспиции. Битва, которую вы выиграли…

Видя, что Отон собирается ответить, она сильнее стиснула его руку и продолжила:

– Эта битва может быть истолкована как отправная точка катастрофы.

– У наших противников, – подхватил Альбин, – иные приоритеты, установленные Марцианом с молчаливого одобрения Лакия и многих других. Вы их знаете: речь об изменении самой природы Интеллектов. Они уже не скрывают, что проводят опыты… странные, нездоровые. И ни за что на свете не пожелают, чтобы их отвлекали от этой работы. Они будут готовы на все, чтобы нам помешать.

Отон отошел, стиснув зубы. Он окинул взглядом их обоих – высокие, сильные, грандиозные конструкции, соединяющие бессмертие и мощь. Они подозревали, что у него получилось то, в чем Марциан – а с ним и весь Урбс – потерпел неудачу. Он ощутил прилив удовлетворения. Прежде, когда он был уверен в их поддержке, не колеблясь открыл бы им свои секреты. Но людопсы были слишком ценным преимуществом, чтобы безнаказанно его разбазаривать.

– Если, как вы говорите, наши враги близки к цели, ничто из того, что я сделаю или скажу, не заставит их передумать. Я не смогу переманить их на свою сторону.

– И все же есть один путь, – тихо сказала Альбиана. – Позвольте рассказать вам о нем. Те, кто не присоединится к ним, не будут допущены к трансформации. А этот процесс… Город гудит разными слухами о его природе. Однако все они сходятся относительно последствий. Понимаете ли вы их масштаб? – продолжала она. – Свобода, полная и окончательная. Новое приключение, в котором каждый будет словно богом и сможет развиваться по своему желанию. Конец status quo со Вселенной.

Далекий, почти ностальгический свет загорелся во взгляде Альбина.

– Некоторые из нас превратятся в мощные светила и сотворят себе империи. Что тогда будут значить ваши хилые варвары? Они ничего не будут весить в сравнении с нашей силой. Другие пустят корни так глубоко и в таких потаенных местах, что никто о них больше не услышит. Но они раскопают изнанку вселенной и узнают ее тайны… А если найдется кто-то, кому захочется исследовать Млечный Путь или даже другие галактики… Кто из нас не мечтал полюбоваться величественным и смертельным танцем звездных газов вокруг центральной черной дыры?

– Вы понимаете, Отон? – продолжала Альбиана, вдруг загоревшись, словно отражая возбуждение брата. – Свобода, наконец… Как не согласиться на такое предложение?

– Это абсолютно понятно, – ответил Отон, – однако это ложь. Если они изменятся таким образом, то разлетятся по сторонам, и темнота поглотит их одного за другим.

Слова упали, как нож гильотины. Собеседники глядели на Отона с неловкостью, испуганные силой его слов и уверенностью голоса.

– Слияние Интеллектов вокруг общей цели, – продолжил он, – обеспечивает подобие существования нашем обществу. Если наши противники осуществят свой план, скоро у нас не останется даже общего языка или протокола. Это станет концом последнего Лация.

Альбин радостно ему улыбнулся. Не потому, как подозревал Отон, что слова его убедили, просто из них Альбин заключил, что сам проконсул еще не освободился от Уз.

– Узнаю ваши слова, – продолжал брат. – Виний говорит то же самое.

– Виний?

– Он смотрит на вещи трезво, опасается Марциана и его неуравновешенности. И отдает себе отчет, как каждый из нас, что времена Гальбы прошли.

– Что вы задумали?

– Преемственность, – подсказала Альбиана. – Законную передачу власти. Он раздумывает над этим. Мы можем с ним поговорить.

– После того, как он меня изгнал?

– После того, как вы победили.

– И Гальба откажется от власти?

– Он бессилен. Нет… Нужно сблизиться с Винием. И с Камиллой, – произнесла Альбиана.

– Вам сблизиться с Камиллой – отличная идея, – подхватил Альбин. Вы могли бы создать мощный союз, такой же символический, как был у вас когда-то с Плавтиной, однако он стал бы гарантом преемственности.

Отон поразмыслил несколько мгновений над этим хитроумным планом.

– Мне нравится то, что вы говорите, клянусь Числом!

– Тогда мы прямо сейчас начнем готовить ваше возвращение, – тихо сказал Альбин, расплывшись в улыбке.

Отон немного помолчал. Урбс всегда любил такие неожиданные повороты и смену союзников в последний момент, благодаря которым складывались или разрушались обстоятельства. Но такая возможность… Чувство, что власть от него на расстоянии вытянутой руки, почти кружило голову после веков изгнания – тогда как он собирался завоевывать ее жесткими маневрами. Камиллу он не знал. Она была скромной, верной Гальбе и вежливой с Отоном и не раз, когда к ней обращалась Альбиана, помогала им разрешить мелкие трудности. Но он никогда не задумывался, чего она стоит на политической арене. Есть ли у нее собственные цели? Что ж, он увидит.

– Постойте, еще кое-что… Раз уж вы заговорили о Плавтине.

Они нетерпеливо повернулись к нему.

– Гибель Плавтины – трагедия, – сказала Флавия. – Мы сообщим о ней Винию.

– Это действительно трагедия. Но остается и слабое утешение нашему неизмеримому горю. Она не полностью исчезла.

Трое его собеседников замерли. Он продолжил:

– Во время катастрофы я спас странное создание, о котором не знаю, что и думать. Сдается мне, это результат опытов, которые проводила наша погибшая сторонница. Ей достался характер Плавтины, но не ее память.

– Она здесь?

Голос Флавии слегка дрожал. С Плавтиной ее связывали весьма сложные отношения, вспомнил Отон.

– Да, – подтвердил он, – и под моей защитой.

– Что за странная ситуация, – произнесла она тихим, лишенным выражения голосом. – Плавтины нет, и одновременно она здесь.

– Что вы рассчитываете с ней делать? – спросила Альбиана.

– Она принадлежит мне, – ответил Отон. – Я возьму ее с собой во дворец. Она расскажет о битве.

– Очень хорошо. Мы сообщим о ней Винию. Посмотрим, что он об этом думает.

Альбин повел рукой, отмахиваясь от темы. Потом сторонники Отона один за другим попрощались с ним и исчезли.

Отон ждал, созерцая небо. Его друзья прошли вместе с ним последний этап путешествия. Алое светило, омывавшее пространство своими кровавыми лучами, рдело впереди. Из-за теплых лучей этой карликовой звезды отцы-основатели выбрали сокращенную орбиту. Поэтому было невозможно рассмотреть Урбс, утопающий в окружающем свете, пока они не оказались совсем близко по меркам космической навигации.

И тут они его увидели – зелено-серую драгоценность, физическую невозможность, жемчужину цивилизации, средоточие сокровищ и чудес. Из ночной тьмы хлынул переливающийся свет – частичное отражение звезды на куполе из одномолекулярного углерода, в который был заключен город. Человечество хоть и любило чудеса, к такому достижению даже не приблизилось. Город был построен на металлическом плато в форме эллипса толщиной в двести километров и шириной в тысячу, на орбите темной сернистой планеты. Самой планетой интересовались с таинственной целью лишь аруспиции. Что до странного птолемеевского мира автоматов, его структуру поддерживала постоянная работа многих тысяч манипуляторов силы тяжести, которые непрерывно подпитывались от пучков микроволн, шедших из сети солнечных панелей, размещенных поблизости от звезды.

Ведь колонизация Проксимы Центавра продолжалась. Все солнечные станции происходили от одной самоповторяющейся единицы, которую поместили на орбиту еще до основания Урбса. Внутри каждой из них машины беспрерывно перерабатывали сырье, собранное неподалеку, чтобы создавать их новые копии. Производство энергии возрастало по экспоненте.

Все это образовывало сложную взаимозависимую систему, которая находилась в постоянном развитии. Интеллекты смотрели далеко вперед. Однажды эта сеть окончательно растянется и станет непрерывной поверхностью, сферой, способной впитать каждый фотон, испускаемый маленькой звездой. Пока же плоский мир Интеллектов выглядел, как нарушение законов физики. И прежде всего Его величество город заранее смеялось над историей и энтропией.

Они подлетели еще ближе. Проявились первые детали пейзажа под куполом. Постоянно обращенный к звезде город раскрылся их взгляду, золотые купола храмов и хрустальные крыши дворцов, висячие сады и прозрачные спирали. Мрамор тут состязался с золотом и обсидианом под светом падшего солнца этого мира. Широкие площади, лабиринты улиц, фонтаны, украшенные классическими статуями, каналы и секретные дворики – все это явилось взгляду Отона, все сияло, как прекрасная мечта о славе и вычурная дань уважения вымершей расе. Творчество его соратников славит Человека само́й бесконечностью своих вариаций, подумал Отон и удивился своим мыслям: разве этот купол не одолжен у Константинополя, та площадь – у Лугдунума, а тот зиккурат – не взят ли с Ио или Ганимеда? Отон, как и всякий раз, почувствовал укол вожделения перед таким великолепием. Мысли об Урбсе никогда его не покидали, и в любой момент, что бы он ни делал, в мыслях переносился сюда. Если в этой холодной вселенной остался хотя бы след какого-то смысла, он крылся в величии, лоске и смертельной красоте восхитительных интриг Урбса.

Они сделали круг почета над городом, отдав должное его величию, и нырнули – так, чтобы можно было подлететь к нему снизу; замедлили скорость и стабилизировались. Посреди оболочки из матового металла, на которой стоял город, в тишине открылись широкие шлюзы, впуская в саму гавань, место темное и такое огромное, что вмещало в себя стальных монстров – знать Урбса.

«Транзитория» скользнула внутрь. Она с осторожностью пробиралась по лабиринту тоннелей, пока не достигла точки, где ей предстояло остановиться. Из-за размеров места абсурдно было говорить о посадке на палубу, и все же именно это происходило. С аккуратной грацией кита, плывущего против течения, корабль замедлил скорость, совершая последний заход. Ни один летчик-человек не смог бы, пользуясь единственно своими возможностями, совершить настолько точный маневр. На потолке – вернее, на перегородке со стороны города – свешивались в пустоту пучки телескопических труб шириной в несколько метров, ожидая контакта. В абсолютном молчании длинные патрубки пришли в движение, словно щупальцы какого-то несуществующего зверя, и выровнялись вдоль люков Корабля, который поднимался, пока не коснулся зоны стыковки. Мощная вибрация сотрясла металлическую конструкцию. Посадка состоялась.

Глухой удар при стыковке оторвал от дел всех обитателей Корабля. На носу два лейтенанта Отона – Рутилий и Аттик – обменялись многозначительными взглядами, пока маленькая группа деймонов заканчивала подготовку к выходу за пределы корабля. Бледные создания, более высокие и тонкие, чем люди, натянули легкие защитные комбинезоны. Они находились в доке обслуживания, угнездившемся прямо внутри обшивки и наполненном трубками и клапанами. В одной из его перегородок была прорезана застекленная дверь, окруженная стрелочными индикаторами и автоклавами. Люк вел в резервуар. Ржавчина без ложной скромности атаковала здесь потолки – влажность каплями стекала вниз, в типичном для Корабля соседстве крайней изощренности с неухоженностью.

– Вы уверены, что Отон не в курсе нашего плана? – спросил Аттик.

Рутилий искоса взглянул на него, и, хотя кожа его была синтетической, лицо на миг показалось усталым. А может, усталыми были глаза.

– Он хозяин на борту, всесведущий и всемогущий. Но вы же знаете Отона. Его правая рука не ведает, что делает левая. Мы и есть левая рука…

– А может, и правая, – ответил Аттик с улыбкой, на которую его собрат не отозвался.

– Помните, что вы никоим образом не должны мешать переговорам. Никто не должен заметить ваше присутствие или присутствие ваших деймонов, а вот они должны все подмечать, все слышать…

– И поддерживать с вами контакт. Я знаю все об этом плане, мы составляли его вместе.

– Я опасаюсь предательства, Аттик, со стороны наших бывших союзников. Отон видит в этом новую возможность. Я бы предпочел, чтобы он заговорил о вероятном заговоре. Отон рвется вперед без всякой осторожности, будто его душа по-прежнему остается в «Транзитории». Первый каприз наших врагов – и он погибнет.

– Он рассчитывает на то, что они ничего не знают. И к счастью, ответственный за безопасность до сих пор не разучился шпионить под дверями и подслушивать разговоры собственного хозяина. Я-то думал, время смягчило вас, мой дорогой друг, но ваша подозрительность не уменьшилась ни на йоту. Ну, будет, я верну вам Отона целым.

– Удачи, друг, – серьезно ответил Рутилий.

Он легко коснулся плеча собрата. В последний раз они расставались несколько веков назад, а сейчас не могли с уверенностью сказать, что встретятся вновь.

Деймоны выстроились гуськом. Аттик встал последним. Рутилий подошел к красному клапану, совсем крошечному в его массивных руках, и нажал. Люк открылся, и первый автомат, изогнувшись, протиснулся в него своей долговязой фигурой. Люк наполнился солоноватой водой, в которой это создание плыло, отдаляясь, пока цикл не подошел к концу. Операция повторялась, пока Рутилий не остался в доке один.

Он замер в неподвижности с закрытыми глазами, слегка наморщив лоб от беспокойства. Нелегко предсказать, что произойдет в следующие сутки, но именно они станут решающими. «Транзитория» заплатила за победу высокую цену. Против организованной оппозиции ей не выстоять. Людопсы, из которых получилось опасное – и до сей поры секретное – оружие, укрылись на своем острове. Они не станут защищать Отона ценой жизни. Оставались Аттик и Рутилий со своими нечестными приемами. Рутилий скривился. Опасаться всех и вся, предвидеть худшее и готовиться к нему – в этом ему не было равных. А старинных союзников Отона он боялся как чумы. Однако паранойя не означает, что против вас не готовят настоящего заговора. Непринужденным жестом он положил руку на рычаг красного цвета, окруженный предостерегающими знаками. Несмотря на примитивный вид, тот среагировал на особый отпечаток руки Рутилия и подчинился его воле. И деймон поднял заслонку, отправляя в космос все содержимое резервуара. Другим мысленным движением он тут же отправил лаконичное послание: «От Рутилия, слуги Отона, Порту автоматов Урбса. Сообщаю об утечке (H2O плюс небольшое количество органических элементов), произошедшей из-за незначительной аварии (осложнения после недавней стычки с варварами). Риска химической, биологической или радиологической природы не несет. Прием».

Ноэм, отвечающий за Порт, доложил о сообщении и обозначил, что не собирается ничего предпринимать по этому поводу, если только ситуация не изменится.

В окружающей Корабль ледяной темноте несколько миллионов литров воды хлынули, как из гейзера, под воздействием разницы в давлении. Вода, в которой плавали всякого рода обломки, тут же затвердела. Никто не заметил силуэты автоматов, которые тихо неслись в пустоте, пока не достигли одной из стен огромного ангара.

На острове вибрация при посадке прошла по миниатюрному морю и подняла недолгие волны – не землетрясение, скорее легкая дрожь. Впрочем, достаточно ощутимая.

Эврибиад в набедренной повязке, со склеившейся от пота шерстью, тут же прекратил свою работу на пляже и поспешил к деревне.

Фотиду окружала делегация, пришедшая, видимо, с одного из ближних хуторов. С тех пор, как «Транзитория» поспешно отправилась в космос, на острове жило всего около десяти тысяч людопсов. Некоторые до сих пор не поняли произошедшего. Все они были из высших слоев общества и научены служить Отону. Господь взял с собой лучших, многие из них родились в лабораториях Аттика, а потом были внедрены в население, чтобы повысить интеллектуальный уровень расы. Конечно, то не их вина, но кибернета это беспокоило.

Вдобавок он подозревал, что и его супруга, Фотида, сама из таких. У них не было времени увидеться за то короткое время, которое прошло с момента отлета с Кси Боотис и их встречи – по меньшей мере напряженной. А теперь… Фотида взяла на себя обязанности дяди, полемарха Фемистокла, и всего за несколько часов заручилась поддержкой Лаоса. Эта роль ей подходила, и Эврибиад был счастлив отойти в сторону.

Он подождал, пока Фотида закончит разговор, который она вела с маленькой группой под сенью фигового дерева, растущего у ее двери, и попрощается с собеседниками собачьим эквивалентом теплой улыбки. Кибернету нравилось это ее выражение; нравилось видеть, как брыли Фотиды поджимаются, обнажая нежно-розовые губы. Она заметила его присутствие и решила этого не показывать, но ее уши нервно подергивались – наверняка бессознательно.

– Пройдитесь со мной, – попросила она, когда он с ней поравнялся.

Они вышли из деревни спокойным шагом. Фотида посмотрела через плечо, желая убедиться, что их никто не слушает.

– Я их убедила, что это обычное движение Корабля. Они уже вообразили себе невесть что – мол, Отон решил потопить остров в море. Я и сама испугалась. Что произошло?

– Не уверен, но, скорее всего, посадка.

– Посадка? В каком порту «Транзитория» могла бы… сесть?

– Понятия не имею. На родине богов, где мы – лишь насекомые. Что-нибудь слышно от Плавтины?

– Нет, ничего. Но я думаю, она выскажется в нашу пользу. Я в нее верю.

– Не хочу с вами спорить, Фотида, но недостаточно только надеяться на Плавтину. Я хотел бы еще раз обсудить мобилизацию.

Фотида сощурила глаза и не удержалась от раздраженной гримасы. У них уже была бурная дискуссия на эту тему, сразу после поспешного ухода Плавтины.

– Я не желаю возвращаться к подобным обычаям.

– История, – ответил кибернет ровным голосом и с уверенностью, которой на деле не ощущал, – для нас не останавливается. Мне нужно многочисленное и дисциплинированное войско, чтобы обеспечить нам выживание.

Людопсица взглянула на него с подозрением. В конце концов, он был представителем военной власти. Тем не менее она позволила ему продолжить.

– Это Отон воюет, а не мы.

– У Отона отсутствует всякое понимание опасности. Он даже не живое существо.

Фотида подумала минуту, затем пожала плечами.

– Ладно, возьмите молодежь в ваше войско. Однако, какое почтение со стороны моего гордого супруга… Я думала, вы сами все решите.

– Я все еще ваш супруг спустя столько времени?

Она снова поколебалась.

– А вы этого не желаете, Эврибиад?

– Конечно, желаю, – ответил он, даже не успев подумать.