Феномен Виолетты

Виолетта, погруженная в свои мысли, удобно устроилась на подоконнике своей уютной комнаты и, устремив взгляд в неопределенную даль, машинально перебирала пальцами гладкий корпус ноутбука. Минуло целых две томительных недели с тех пор, как она безуспешно пыталась достучаться до Лексаны, а в ответ – лишь гнетущая тишина. Это тягостное молчание начинало отравлять Виолетте душу. Она отчаянно гнала от себя мрачные предчувствия, но зловещие тени тревожных мыслей все равно исподтишка прокрадывались в ее разум, омрачая утреннюю безмятежность.

«Что, если все было лишь иллюзией? Что, если я ей безразлична и она просто позабыла обо мне?» – эта мысль, словно ядовитый шип, вонзилась в сознание Виолетты, заставляя ее сдерживаться изо всех сил, чтобы не провалиться в бездну отчаяния. «Наше общение начиналось так многообещающе, было наполнено теплом и взаимным интересом, а теперь… внезапная пустота, словно оборвалась нить.»

Виолетта ощутила, как холодные тиски тоски и смутного, гложущего страха сжали ее сердце. Она мучительно размышляла, гадая о причинах столь внезапного охлаждения, перебирая в памяти ворох возможных объяснений. Могло быть, конечно, что Лекса поглощена водоворотом дел и забот, и банально не находит времени для ответа. Но почему тогда в её социальных сетях не мелькало ни единого признака жизни? Почему, если раньше она моментально отвечала на сообщения, теперь перед ней зияла лишь ледяная отстраненность молчания? Ответа не было, лишь гнетущая неизвестность. Однако, в глубине души Летта все еще лелеяла слабую надежду, понимая, что только время расставит все по своим местам и покажет, каким будет будущее их отношений. Она была полна решимости принять любой исход, каким бы горьким он ни оказался. Ведь надежда, этот неугасимый огонек, всегда служила ей верным проводником во тьме.

С тяжелым вздохом Виолетта пристегнула поводок к ошейнику собаки и, оставив позади порог своего дома, шагнула в серый, нахмуренный мир, словно списанный с полотна художника-меланхолика. Последние две недели она провела в густой атмосфере подавленности и беспросветной тревоги, словно пленница темных мыслей, которые неустанно вились вокруг ее сознания.

Безмолвие Лексаны превратилось для Виолетты в непрекращающуюся волну пессимизма, связанную с этой неопределенной и угнетающей ситуацией. Она, конечно, допускала возможность того, что девушке просто необходимо было отстраниться и побыть в одиночестве, чтобы перезагрузиться. Тем не менее, Виолетта остро ощущала необходимость и в собственной передышке – ей требовалось хоть ненадолго отвлечься от тягостных дум, чтобы не потерять почву под ногами и сохранить хрупкое эмоциональное равновесие.

***

Парк всегда служил для Летты и Айши убежищем, оазисом безмятежности, где они могли проводить бесчисленные часы, утопая в зелени и тишине. Извилистые тропинки, усыпанные золотым песком, и бархатистые изумрудные газоны создавали умиротворяющую атмосферу, словно сотканную из покоя и безмятежности. Здесь, вдали от городского шума и суеты, можно было сбросить бремя проблем и насладиться непритязательной красотой природы, ощутить ее живительное дыхание.

Именно сегодня, предавшись противоречивым чувствам, Виолетта решила вновь обратиться к исцеляющей силе парка. Она жаждала раствориться в его объятиях, вдохнуть полной грудью свежий воздух и, быть может, хотя бы ненадолго вырваться из цепких лап нависшего над ней стресса. Измученная терзающими ее мыслями и тревожными предчувствиями, Виолетта неуверенно ступила на песчаную дорожку, ощущая призрачное, едва уловимое облегчение от того, что хотя бы на короткое время она сможет отгородиться от суеты и сосредоточиться на простых, но таких важных радостях жизни – на ласковом взгляде своей собаки, на ярких красках распустившихся цветов и на сочной зелени, окружающей ее со всех сторон.

Айша, как верный солнечный луч, несла с собой неиссякаемый запас жизнерадостности. Ее пушистый хвост грациозно вилял из стороны в сторону, словно маятник, задавая ритм легкости и беззаботности, в то время как она весело шлепала лапами по извилистой тропинке. Виолетта просто не могла сдержать улыбку, наблюдая за этой энергией. Айша была ее настоящим антидепрессантом, безмолвным утешителем и преданным компаньоном, готовым разделить с ней каждый миг жизни.

Парк казался погруженным в тишину, почти безлюдным, словно все остальные обитатели города предпочли зарыться в дебри социальных сетей, яростно обсуждая злободневные проблемы мира, или пребывали в оцепенении, парализованные потоком тревожных новостей. И лишь здесь, в этом заповедном уголке зелени, вдали от цивилизации, Виолетта могла вдохнуть полной грудью и насладиться кратковременной эскапистской свободой от жестокой реальности, ощутить себя вне времени и пространства.

Она свернула с проторенной дорожки и направилась по едва заметной тропинке, петляющей в сторону тихого озера. Легкий, шаловливый ветерок ласкал листву деревьев, рождая нежный шелест, а щебетание птиц, словно хрустальный перезвон колокольчиков, наполняло воздух вдохновляющей мелодией надежды и весенней свежести. Айша, предвкушая новые открытия, с неподдельным любопытством обследовала каждый уголок парка, жадно вдыхая незнакомые ароматы, танцующие в воздухе.

Виолетта ощущала, как с каждым шагом, приближающим ее к озеру, тяжелый груз осознания масштаба обрушившихся на нее проблем постепенно растворяется в окружающей красоте. Вокруг нее, словно в замедленной съемке, рассеивались мрачные тени негатива, а свинцовые тучи на внутреннем горизонте уступали место робким, но все более уверенным лучам солнца.

Она замерла на берегу озера, глядя на его безмятежную, словно отполированное стекло, поверхность, в которой отражались лишь умиротворение и несбывшиеся мечты, полные светлой надежды. Виолетта нежно погладила Айшу по мягкой шерстке, ощущая ее теплое прикосновение, и на мгновение обе они отрешились от тревог и забот, оставив за спиной все горести и печали. Она робко улыбнулась и, изо всех сил втянув в себя прохладный, напоенный ароматами весны воздух, почувствовала, как ее душу наполняет облегчение и долгожданная свобода. Теперь, казалось, она готова встретить лицом к лицу предстоящие испытания, вооружившись верой в лучшее.

***

Сознание Виолетты захлестнул бурный поток самых разнообразных, порой противоречивых сценариев, объясняющих внезапное исчезновение Лексаны. Возможно, она, сама того не ведая, совершила какую-то непростительную оплошность, ранила ее чувства или вызвала разочарование, и Лексана, движимая инстинктом самосохранения, решила дистанцироваться, оборвав все нити общения. Быть может, она повстречала на своем пути новых интересных людей, и потребность в ее обществе попросту отпала. Или, возможно, она сейчас сама переживает непростой период, погрязла в личных трудностях и не хочет обременять своими проблемами окружающих, прячась в коконе молчания.

Не находя ответов на мучительные вопросы, Виолетта все сильнее тосковала по утраченной связи, ощущая зияющую пустоту в душе. Она скучала по Лексане, по их задушевным беседам, которые, словно лучи солнца, согревали ее сердце и помогали преодолевать жизненные трудности. Она часто мысленно возвращалась в прошлое, упиваясь воспоминаниями о том, как они вместе смеялись до слез, поддерживали друг друга в трудные моменты и плечом к плечу решали сложные задачи.

Вероятно, в круговороте жизни каждый из нас время от времени совершает шаги, которые, словно лезвие ножа, неизбежно приводят к разрывам в отношениях и утрате связей. Молчание Лексаны, как ни парадоксально, преподало Летте ценный урок принятия, научило смиряться с непостоянством жизни и осознавать, что люди меняются, их пути расходятся, и это – неотъемлемая часть человеческого опыта.

Несмотря ни на что, она продолжала питать слабую надежду на то, что однажды их души вновь встретятся на извилистой дороге судьбы, и связь между ними снова завяжется, став еще крепче и глубже. Однако, в то же время она понимала, что должна быть готова к любому исходу, принять тот факт, что может быть и иное развитие событий, и научиться двигаться вперед, даже не зная, что на самом деле произошло. Все, что она может сделать сейчас, – это бережно хранить в памяти нежные воспоминания об их прошлой дружбе и о тех бесценных переживаниях, которые Лексана внесла в ее жизнь, как яркие мазки кистью на холст ее судьбы.

***

Лето щедро разлило по земле потоки солнечного света и окутало мир обжигающим теплом, но в душе Виолетты, увы, не нашлось места для этих радостных искр. Она застыла, словно статуя, у окна своей комнаты, невидящим взглядом скользя по сочной зелени листвы, буйно разросшейся за стеклом. Казалось, весь мир ликует, захлебываясь в восторге от летнего великолепия, но ее, словно проклятие, обошла стороной эта всеобщая эйфория. В ее сердце, словно в черной дыре, зияла леденящая пустота, поглощающая все живое.

Это лето стало для нее суровым испытанием, периодом невыносимой боли и безвозвратной утраты. Ей довелось столкнуться с самым страшным кошмаром, который только может постигнуть юную душу. Друзья, которые еще в марте казались незыблемой частью ее жизни, безжалостно угасли в течение этого жаркого лета, словно свечи на ветру. Они покинули этот мир внезапно и без предупреждения, оставив ее в одиночестве, терзаемую неутолимой печалью и гнетущей пустотой. Виолетте остались лишь призрачные воспоминания, словно горстка песка, которая медленно, но неумолимо высыпается сквозь пальцы, ускользая в небытие.

14 июля телефонный звонок безжалостно разорвал привычное течение жизни Виолетты, проложив глубокую трещину между «до» и «после». Время, словно опасаясь нарушить хрупкий момент, замедлило свой ход, а яркий окружающий мир словно покрылся пеплом, когда она увидела на дисплее телефона имя Степы. Сердце, предчувствуя неминуемую бурю, отчаянно забилось в груди, словно пойманная в клетку птица, но даже в самых жутких грезах Виолетта не могла представить масштабы той бездны отчаяния, что ждала её на другом конце провода.

Степа говорил сбивчиво, словно захлебывался в пучине горя и неподдельного ужаса. Его голос, охрипший от слез и бессонных ночей, стал почти неузнаваемым, дрожал, как тонкий лед под натиском беспощадной зимы. Слова, словно острые осколки разбитого зеркала, вылетали короткими обрывками, болезненно раня с каждым новым обломком. Виолетта, ища хоть какую-то опору, судорожно вцепилась в телефонную трубку, словно это был последний спасательный круг в бушующем океане боли.

«Виолетта… случилась непоправимая трагедия… их всех… больше нет среди живых…»

Ей понадобилось несколько долгих, мучительных секунд, чтобы осознать всю чудовищность услышанного. В голове внезапно взорвалась граната, вдребезги разнося все на части, безжалостно смешивая зыбкую реальность с жутким ночным кошмаром.

«Что? Что ты такое говоришь, Степа? Кто? Кого больше нет?» – в отчаянии прошептала она, с трудом ворочая языком, словно он налился мышьяком.

Степа содрогнулся от беззвучного всхлипа, и в трубке воцарилась гнетущая тишина, словно пропитанная невыразимым страданием, которое невозможно передать словами. Затем, собрав воедино остатки сил, он прохрипел, словно выплевывая каждое слово:

«Они все… все отравились… этой мерзкой отравой… той дрянью, что принес этот подонок Макар… они погибли… все без исключения погибли…»

Имена, словно смертельные выстрелы, вылетали из его обезумевших от горя уст, оставляя за собой лишь кровавый след боли: «Максим… Аня… Игорь… Карина… они все… все, кто был нам дорог…»

С каждым произнесенным именем Виолетту пронзала острая, невыносимая боль, словно ледяная игла вонзалась прямо в сердце. Она знала их всех до единого. С Максимом они плечом к плечу грызли гранит науки в школьные годы, с Аней делилась сокровенными секретами и дерзкими мечтами, Игорь был неиссякаемым источником энергии и душой компании, а Карина неизменно поддерживала её своим заразительным, искренним смехом, словно освещая все вокруг солнечным светом. Все они были неотъемлемой частью её жизни, яркой страницей её юности, целым миром, который в одно мгновение безжалостно рухнул, оставив после себя лишь руины и пепел.

Из глаз хлынул безудержный поток слез, словно прорвало плотину, затопляя все вокруг мутной волной горя и отчаяния. Виолетта не могла вдохнуть полной грудью, ей казалось, что её грудь сдавило тисками, сотканными из боли и страха. Мир, словно сорвавшись с петель, бешено вращался вокруг неё, теряя четкость очертаний и превращаясь в хаотичный калейдоскоп из осколков боли и всепоглощающего отчаяния.

«Как… как это могло произойти? Как они могли…?» – слова застревали в горле, словно колючая проволока, превращаясь в невнятные, надломленные стоны.

Степа, словно бездушный робот, бесстрастно пересказал все то немногое, что ему удалось узнать. Вечером они собрались в квартире Игоря, чтобы отпраздновать успешное окончание четверти и наступление долгожданных летних каникул. Кто-то, движимый глупостью и желанием забыться, предложил «немного расслабиться», и Макар, словно зловещий искуситель, принес свой «товар», щедро предлагая его всем желающим. Никто не заподозрил неладное, никто не предвидел надвигающейся беды. А потом… Потом начался настоящий кошмар, воплотившийся в реальность. Сначала одному стало нехорошо, затем другому, симптомы нарастали с ужасающей быстротой, и вскоре кто-то потерял сознание, рухнув на пол бездыханной куклой… Судорожные вызовы скорой помощи, вой полицейских сирен, отчаянные крики, всепоглощающая паника… и, наконец, жуткая, зловещая тишина, словно предвестник неминуемой смерти.

Степе чудом удалось бежать печальной участи, он единственный отказался от смертельного угощения, сославшись на необходимость рано вставать на работу. Он ушел около полуночи, даже не подозревая, что это была их последняя встреча, последний счастливый миг, проведенный вместе.

В телефонной трубке снова воцарилась гнетущая тишина, словно сама смерть затаила дыхание. Виолетта не могла говорить, не могла мыслить здраво, не могла чувствовать ничего, кроме всепоглощающей, разъедающей изнутри боли, подобной ядовитой кислоте. Ей казалось, что в этот страшный момент не только оборвалась часть её жизни, но и она сама умерла, оставив после себя лишь оболочку, лишенную всякого смысла.

«Виолетта… ты еще здесь?» – прошептал Степа, словно боясь, что она растворилась в воздухе, исчезла навсегда.

Она, собрав остатки воли, смогла лишь выдавить из себя еле слышное, надломленное «да».

«Пожалуйста, приезжай как можно скорее… Нужно что-то предпринимать… Нужно достойно проводить их в последний путь… Я один просто не справлюсь с этим кошмаром…»

Виолетта не знала, что ей предстоит делать, как жить дальше с этим непосильным бременем, но одно она знала совершенно точно: она должна быть там, рядом со Степой, рядом с её погибшими друзьями, которые трагически оборвали свой жизненный путь. Она обязана попрощаться с ними, отдать им последний долг, проводить их в мир иной и почтить светлую память.

Оцепенение, сковавшее Виолетту после страшных слов Степы, подобно зимней наледи, постепенно таяло, уступая место бурлящему хаосу мыслей и клубящимся эмоциям. В голове, словно на старой кинопленке, вспыхивали обрывки счастливых воспоминаний, яркие лица друзей, моменты беззаботного смеха и безудержного веселья, но каждый кадр обрывался, словно ножницами, оставляя лишь зияющую пустоту. Сердце, переполненное ужасом, бешено колотилось в груди, словно загнанный зверь, разгоняя по заледеневшим венам обжигающий холод страха, а в горле образовался горький комок, мешающий дышать и говорить, словно кто-то пытался задушить ее изнутри.

«Алиса… там… Алиса была там?» – с трудом выдохнула она, словно каждое слово вырывала из самой глубины души, словно выкашливала осколки разбитых надежд. Голос, дрожащий и неуверенный, предавал страх, парализовавший ее тело, словно ледяными цепями. Эта мысль, подобно смертоносному кинжалу, вонзилась прямо в сердце, заставив содрогнуться от невыносимого предчувствия, словно предчувствуя неминуемую гибель. Алиса… Её Алиса… Самая близкая подруга, родственная душа, сестра по духу, с которой ей пришлось болезненно разорвать все связи в тот злополучный мартовский день, когда непроглядная тень пагубных пристрастий безжалостно накрыла их общую компанию, затягивая всех в бездну погибели.

Расставание с Алисой стало для Виолетты самым болезненным ударом, словно кто-то вырвал из её груди живое сердце. Разрыв отношений с остальными ребятами, несмотря на общую историю и множество светлых моментов, было скорее взвешенным и осознанным решением, мучительной попыткой отдалиться от надвигающейся пропасти, словно спасаясь от надвигающейся бури. Но Алиса… Алиса была совершенно другой. Их связывали невидимые нити нерушимой дружбы, они понимали друг друга с полуслова, чувствовали чужую боль и радость, словно одно целое, словно два крыла одной птицы.

Именно поэтому решение прекратить общение с ней далось Виолетте с таким невероятным трудом, оставив после себя незаживающую рану в сердце. Это был мучительный выбор между преданной любовью и инстинктом самосохранения, между наивной надеждой на лучшее будущее и парализующим страхом за собственную жизнь, за собственное благополучие. Виолетта отчетливо понимала, что Алиса стремительно тонет в вязком болоте опасных зависимостей и безжалостно утягивает за собой всех, кто осмелится протянуть руку помощи. Она отчаянно пыталась помочь, уговорить, вразумить, открыть ей глаза на происходящее, но все было тщетно, словно биться головой о каменную стену. Алиса, словно заколдованная, не желала слушать доводы рассудка, упорно отрицала наличие проблемы и продолжала стремительно катиться по наклонной плоскости, приближаясь к неминуемому краху.

В конечном итоге, после долгих мучительных раздумий и бессонных ночей, Виолетта приняла отчаянное, но единственно верное решение – уйти, безжалостно разорвать прочную связь, чтобы самой не разделить её трагическую участь, чтобы не погибнуть вместе с ней, словно оказавшись в воронке смертельного водоворота. Она долго и безутешно плакала, исписывала целые страницы длинными, проникновенными письмами, полными искренней любви и безграничного сожаления, умоляла её одуматься, остановиться и начать новую, трезвую жизнь, пока не стало слишком поздно. Но в ответ Алиса лишь хранила угрюмое молчание, словно навеки замурованная в своем собственном мире отчаяния и безысходности.

С тех пор минуло долгих несколько месяцев, наполненных тревогой и неизвестностью. Виолетта отчаянно старалась не думать об Алисе, не воскрешать в памяти их общие беззаботные приключения, не копаться в болезненном прошлом, словно вороша старые раны. Она знала, что Алиса все еще жива, тайно просматривала её фотографии в социальных сетях, словно опасаясь увидеть нечто страшное, но не решалась написать ни строчки, не решалась позвонить, не смела нарушить то хрупкое равновесие, которое с таким невероятным трудом восстанавливала в своей собственной жизни, боясь спугнуть ускользающую надежду.

И вот теперь, когда она услышала о страшной трагедии, о безвременной гибели друзей, её первым, инстинктивным порывом было узнать об Алисе. Жива ли она? Находилась ли она в тот роковой вечер в той злополучной квартире, превратившейся в эпицентр смерти и отчаяния?

В телефонной трубке воцарилась зловещая тишина, словно сама смерть затаила дыхание, ожидая своего часа. Виолетта замерла, словно кролик, завороженный взглядом удава, затаив дыхание и боясь пошевелиться, боясь услышать ответ, который мог навсегда разрушить её и без того истерзанную жизнь, словно карточный домик.

«Степа… умоляю тебя, скажи мне правду… Алиса… она… она была там? С ней всё в порядке?» – едва слышно прошептала она, чувствуя, как по спине пробегает леденящий душу холодок, словно прикосновение самой смерти.

Степа долго молчал, медленно и мучительно подбирая слова, словно взвешивая на весах каждую фразу, не зная, как преподнести эту горькую правду, не причинив Виолетте еще большей боли, не углубив её и без того зияющую рану. Затем, собравшись с духом и глухо прокашлявшись, словно пытаясь прочистить горло от кома боли и отчаяния, произнес:

«Алисы там не было… Она… она уже несколько месяцев находится в реабилитационном центре… Мать её уговорила лечь на лечение… Кажется, ей действительно становится лучше…»

Мощная волна облегчения мгновенно захлестнула Виолетту, словно долгожданный ливень в измученной засухой пустыне, смывая с души часть боли и страха, словно освобождая её от тяжкого бремени. Алиса жива! Она находится в безопасности, вне досягаемости смертельной опасности! Еще есть надежда на её спасение, на её выздоровление и возвращение к нормальной жизни!

Слезы, до этого лившиеся безудержным потоком, на мгновение иссякли, словно по мгновению волшебной палочки. Виолетта физически ощутила, как тяжелый камень, давивший на её сердце, немного уменьшился, словно отступил под натиском светлой надежды. Алиса… Даже в этой ужасной, трагической ситуации судьба, словно одумавшись, проявила милосердие и уберегла её от неминуемой гибели, подарив шанс на спасение.

Но это мимолетное облегчение, словно хрупкий лед весеннего солнца, оказалось обманчивым. Вскоре на смену ему пришло новое, гнетущее чувство – невыносимое бремя вины. Вина за то, что в свое время отвернулась от Алисы, бросив ее на произвол судьбы, за то, что оказалась не в силах помочь ей выкарабкаться из пропасти зависимости, за то, что сейчас испытывает облегчение от её спасения, в то время как другие, не менее близкие друзья, погибли страшной и мучительной смертью, оставив после себя лишь горечь и невосполнимую утрату.

«Спасибо… спасибо тебе огромное, Степа… Спасибо, что рассказал мне эту новость…» – едва слышно прошептала Виолетта, не находя в себе сил добавить что-либо еще, словно все слова застряли в горле, превратившись в невыносимую тяжесть.

Она отчетливо понимала, что теперь, после всего произошедшего, ей необходимо найти в себе достаточно сил, чтобы снова наладить связь с Алисой, предложить ей свою поддержку и помощь, помочь ей пережить этот невыразимо тяжелый период, который навсегда изменит её жизнь. Она должна будет попросить прощения за долгое молчание, признаться в том, как сильно скучала по ней, как отчаянно переживала за её судьбу, как каждый день молилась о её спасении.

Сейчас же, в этот пропитанный горем момент, когда мир вокруг казался разрушенным до основания, у Виолетты просто не оставалось сил на то, чтобы тянуться к Алисе. Сейчас ее долг был перед теми, кто навсегда ушел, перед искалеченным горем Степой, и перед собой самой – перед необходимостью принять этот чудовищный факт: её беззаботная юность, казавшаяся бесконечной, безжалостно оборвалась, так и не успев расцвести во всей красе. Ей предстояло лицом к лицу столкнуться с реальностью, холодной и жестокой, где нет места безрассудству и беспечности.

Алиса… Она понимала, что Алиса, возможно, ждала этого звонка, жаждала услышать ее голос, но сейчас… сейчас Виолетте просто нечего было ей сказать. Как объяснить тот ад, который развелся в её душе? Как поделиться болью, которая разрывала её изнутри? Она знала, что Алиса заслуживает правды, но правда была слишком страшна, слишком невыносима, чтобы ею поделиться прямо сейчас. Алиса подождет… Она должна подождать. Ведь сейчас, в этом беспросветном царстве боли и отчаяния, новость о ее спасении, о том, что она борется и не сдается, стала для Виолетты маленькой, но такой важной искоркой надежды, слабым лучом света, пробивающимся сквозь густую тьму. И Виолетта, словно мать, оберегающая новорожденного ребенка, будет бережно хранить и лелеять эту искорку, давая ей возможность разгореться сильнее, пока не придет время зажечь новый, яркий огонь, который осветит их будущий совместный путь. Потому что, несмотря на всю боль и утрату, Виолетта верила, что этот путь ещё возможен.

Не дожидаясь ответа, она резко сбросила звонок, и, обессиленная, опустилась на холодный пол, обхватив голову руками в отчаянной попытке заглушить невыносимую боль. Слезы, не переставая, ручьями текли по её щекам, но ядовитая боль, словно коварный, разросшийся корень, прочно обосновалась в её истерзанном сердце, лишая надежды на исцеление.

Лето, которое совсем недавно казалось таким многообещающим, полным радужных надежд и светлых перспектив, в одночасье превратилось в кромешный ад, в жуткий кошмар, от которого невозможно проснуться. Солнце, которое так щедро дарило свои лучи, теперь казалось лишь безжалостным насмешником, злобно обливающим мертвенным светом её разбитую жизнь, превращенную в руины. Все, что было дорого и ценно, рухнуло в бездну в один трагический миг, оставив после себя лишь горький пепел, невыносимую боль утраты и нестерпимое чувство вины. И Виолетте предстояло научиться жить в этом новом, лишенном красок мире, где светлые воспоминания лишь болезненно подчеркивали глубину её отчаяния, словно соль, щедро посыпанная на кровоточащую рану.