Элегия

«Одиночество привилегия личности»

2737 дней до концерта

Ох уж эта сладкая суета перед началом спектакля, когда капельдинеры помогают зрителям найти свои места, вежливо объясняют различие партера от амфитеатра и продают брошюры за символичную сумму. За кулисами балерины все еще пытаются разогреть мышцы, стараясь не показывать всем своим видом, что с каждой секундой их одолевает еще больший мандраж.

Прошло чуть больше месяца и за это время в свет вышел лишь один спектакль, остальное внимание к себе приковывали артисты из других стран или просто гастролирующие труппы. Равону злило полное отсутствие компетентности и не умение чувствовать все то, чем можно насладиться сидя в зале в качестве зрителя. Искусство, это ведь не вещь, которую можно потрогать и так просто разглядеть. Это что-то большее чем людские грехи, это воздух, которым она дышала. Это жизнь.

Когда выступление в полном разгаре, многие обостряют свое внимание на маске, что скрывает лицо Равоны. И тогда у каждого зрителя наверняка пробегает такая мыслительная цепочка, что эта маска что-то да означает. Но это была самая простая маска. В итоге из театра, они уходили с вопросом, который никогда не начнут обсуждать со своими друзьями, зачем она вообще была нужна. Зачастую люди ищут тайный смысл во всем, даже в самых простых вещах. Этим и тратят свое драгоценное время, в своей и так короткой жизни.

«Марианна, здравствуй, золотко! Ты уже месяц в Лондоне, как поживаешь? Ты стала такой немногословной в своих письмах. В квартиру, что я тебе сдавала, хотели заехать уже несколько человек, но я никому не позволила, так как это местечко только твоё. Я помню, ты просила меня так не делать, но и ты пойми меня дорогая, сердце кровью у меня обливается. Понимаешь? Съешь конфеты, что я отправила вместе с письмом. Знаю, что балеринам нужно поддерживать себя в форме, но съев одну конфетку ты не превратишься в поросенка.

А они та-акие вкусные!

P.S. Они с коньяком.

Твоя дорогая Лилия Норен»

Равоне часто хотелось хохотать от непринужденных и таких по-свойски теплых писем Миссис Норен. На её памяти она еще ни разу не встречала столь бойкую, пожилую даму. Причем сама Лилия Норен считала, что она в полном расцвете сил и её уже не молодой возраст это только начало жизни. Именно поэтому старушку всегда можно было поймать в где-нибудь в кабаке, играющей в карты и обдирая до нитки любого, что решается с ней на игру. Причем почему-то из бара она всегда выбегала с каким-то диким хихиканьем, прижимая к груди дамскую сумочку. Можно ли сказать, что такую старость она ожидала? Возможно…

Проблема Равоны заключалась в том, что она чаще чем другие люди задумывалась о чужих жизнях. И для неё это было настолько обычным делом, из-за чего практически каждую свободную минуту она посвящала этим мыслям. Они заставляли окунуться в проблемы людей, которых возможно она даже и не знала, но глубоко им сопереживала. Порой, ей не удавалось даже заснуть несколько дней подряд, просто на просто продумывая то, как другой человек поступил бы в этой ситуации.

– Марианна, ты идешь? Если нет, закрой зал и отдай ключи на вахту.

– Доброй ночи, Мадам Корвере, я уйду позже.

– Как пожелаешь. – Режиссер ловко подкинула ключи так, что они приземлились чётко в руки Равоны.

Сегодня как никогда не хотелось возвращаться в ту тихую, маленькую комнатушку, которую ей так благосклонно выделил Мистер Льюис. Равона стала медленно распускать зализанный лаком пучок, вытаскивая оттуда тысячу шпилек. Её голова последние несколько часов была в адском напряжении, из-за чего расческа была единственным спасительным вариантом. Несмотря на нежелание идти домой, усталое тело просило отдыха, а глаза мало по малу начинали слипаться.

Равона вытянула руки наверх, потянулась что есть силы и резко выдохнула, опустив их. Словно лань пробежалась по залу, бесшумно, не издавая ни одного звука от босых ног по полу. Закружилась в спонтанном пируэте, упала, вновь встала и растянулась на деревянном станке у зеркала. И взглянув в отражение, впервые за долгое время посмотрела самой себе в глаза. Большие голубые глаза. Единственное настоящее от неё, что видят другие люди. Как там говорилось… «глаза – зеркало души»?

А если у неё такие глаза, то какая у неё душа? И если её глаза видят люди, значит они видят её душу? Нет, люди мелочны и не способны увидеть того, что скрыто. Им всегда нужно преподносить всё на блюдечке, лишь бы они увидели хоть что-то. Это ли не грустно.

Она шагала по влажному, от недавнего дождя, тротуару и рассматривала ночное небо. Темное, бескрайнее, но из-за вечно живущего Лондона, невозможно было увидеть самого главного. Звёзд, что находились далеко-далеко от Равоны. Самых ярких точек, на полотне неба. Они были скрыты от людского взгляда за слоем света от города, но Равона все равно видела их. Маленьких и самых причудливых, каких она не видела даже на чистом небе.

Проходя мимо темного переулка, где обычно располагались мусорные баки, балерина не могла позволить себе пройти дальше не заглянув туда. Ночь разогревает любопытство в нас, не так ли? Девушка немного опасливо зашла в темноту, идя на писклявый звук. Совсем тихий, что он каждый раз перекрывался от ревущих, проезжающих машин. Она присела на корточки у самой мусорки, увидев маленького котенка, что жался к рваному пакету. Привыкнув к мраку, Равона заметила душераздирающую картину. Маленькие глазки, что были закрыты гноились и из них струйками сочилась алая кровь. Она аккуратно прошлась пальцем по хрупкой головке. Его ушки задрожали, но чувствуя спасительное тепло не стал сопротивляться. Равона гладила столь маленькое существо, не обращая внимания на неприятный запах или ледяной ветер, стараясь отдать ему необходимое.

– И куда ты пойдешь? В гостиницу нельзя с животными. – И словно понимая её, он жалобно ответил мяуканьем. – Что ж ты прав и здесь ты оставаться не можешь.

Она аккуратно подхватила котенка на руки. Вышла из переулка, купила кошачью еду и уже через некоторое время оказалась у входа гостиницы.

– На ресепшене точно сидят, куда бы тебя… – Она оглянула себя и расстегнув пиджак засунула котенка внутрь. Равона быстро прошла мимо администратора, кивнув ради приличия и проскользнула в свой номер. При комнатном свете она тщательно обработала раны котенка. Он был совсем крохотным, худым и покоцанным. Черная шерстка местами давала проплешины, а на коротком хвосте прыгали блохи.

– Надо будет тебя отвести в ветеринарную клинику. Эй, ты совсем не можешь открыть глаза? – Малютка вновь заскулил. – Ладно…Завтра у меня выходной, так что на весь день я свободна. Отправимся туда утром, хорошо? Так, а кто ты у нас… М, мальчик. Что ж, ты точно вырастишь большим и сильным.

Она выдавила жидкий корм на салфетку и пододвинула к нему котенка.

– Почему не ешь? Не можешь? Ты должно быть еще не умеешь есть такую тяжелую пищу. – Равона оглянулась в поисках подходящей еды. – Но у меня ничего нет…

К счастью, балерина довольно таки быстро вспомнила о пачке молока, что таилась в холодильнике. Налив в его в тонкое блюдце, поставила на пол. Учуяв знакомый запах, звереныш с жадностью накинулся на молоко. Он так быстро его лакал, что успевал испачкать всю мордочку и передние лапы.

– Спокойнее, Искандер. Ты знаешь кто это? Когда-то это имя носил великий человек. Но он давно умер, поэтому я думаю, он будет не против если теперь ты будешь носить это имя. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем побольше.

В ту ночь, Равона была как никогда разговорчива. И пускай собеседник не совсем был человеком, но он слушал её внимательно и внимал её слова так, словно был самым настоящим человеком.

2727 дней до концерта

Глазки маленького Искандера не удалось спасти. Котенок навсегда остался слепым, но это нисколько не расстроило Равону. Он продолжал жить, пить молоко и игриво прыгать за её руками. Спустя какое-то время шерсть обросла и стала равномерной. И иногда, напоминал балерине черного вороненка. Перед уходом из номера, она вешала на дверную ручку табличку «не беспокоить» и со спокойной душой уходила на репетиции.

У театра всегда была оживленная жизнь. Мадам Корвере довольно таки рано начинает свою работу. Неважно насколько далеко поставлена дата следующего спектакля, режиссер Корвере всегда начинает заранее. Она собирает всех в главном зале, рассаживает по зрительским местам, а сама встает на сцену. Держа в руках листы, Мадам Корвере называет имена и роль, которую дала.

– Близится зима и в конце декабря мы ставим «Щелкунчика». Так что сегодня вы узнаете кто какую роль будет исполнять.

– Но Мадам Корвере, у нас впереди только «Коппелия», а щелкунчик позже… – Это был явно смелый артист.

– Хвастаешься тем, что умеешь читать? К щелкунчику мы будем готовиться больше, чем к остальному. Коппелию репетируем в перерывах от щелкунчика. Всем всё ясно?

Дружно кивнув, они молча слушали и выходили на сцену, если их вызывали. На роль отца Клары – Штальбаума, Мадам Корвере выбрала Йонаса Денди. Равона даже не удивилась, для артиста балета он был внушительного роста с такой же мышечной массой. Приемлемо, для мужчины. Он был гибок, силен, своими руками был способен поднять двух балерин сразу. А также неоспоримым фактом того, почему Мадам Корвере выбрала именно его были – усы. Которые делали его лицо чуть старше, чем было в действительности. Его женой стала балерина с многолетним опытом, но уже с недостаточной молодостью – Дороти Харрис. Нет, она не была старухой, но и ей давно не было тех юных двадцати лет, что так требовались для балета.

Нежная Эмили Браун, конечно же встала на роль Клары. Она была идеалом любой балерины, её тело было хрупким, бедра безупречного диаметра, небольшая грудь, тонкие и пластичные руки и милая мордашка, на такую хочется смотреть. Эмили была завидной красавицей, которая знала своё преимущество и активно этим пользовалась. Поэтому и выросла отличительной язвой. С ангельским лицом, но с характером пропитанным отвратительным ядом. Эта бескомпромиссная девица могла пойти на что угодно, лишь бы получить желаемое. Равона не завидовала её соперницам, которые прочувствовали в своих пуантах так много стекла.

Щелкунчиком стал восходящая звезда – Карл Эрой. За наблюдением Равона не заметила ничего примечательного. Симпатичное личико, хорошо сложенное тело, немного наивный, но по душе добряк. Отважный и искренний. Идеальный кандидат на роль орехового принца.

Основным партнером для элегантной Феи Драже был Принц Оршад, роль которого на себя взял миловидный Алекс Грин. Он был родным племянником Мадам Корвере, сыном её сестры – Джорджии. Но не смотря на такие сильные связи в этой сфере, юноша добился своей работы собственноручным трудом успешно отучившись в хореографическом училище.

Мышиный король, самое главное зло во всей сказке. Эта роль была отдана душке Стивену Глинту, который на первый взгляд не отличается совершенно ничем от самых обычных, среднестатистических артистов балета. Но, Равона прекрасно знала о его превосходном умении перевоплощаться в того, кого он играет на сцене, это знала и Мадам Корвере. О таких людях говорят – прирожденный артист.

– Фея Драже. – На секунду, мир всех оставшихся артисток, застыл. Та самая роль, о которой дремлют множество балерин. Для новичков, она могла бы быть отличным шансом и стартом в хорошее будущее. Но мечты с треском рушатся, когда называют не твое имя. – Марианна.

Равона в мертвой тишине поднялась с места и прошла на сцену. Спина так и горела от жгучих взглядов.

– Основной состав назван, вот список тех, кто будет в кордебалете. Конечно же, кто отыгрывает ключевых персонажей не будут участвовать в коппелии. Именно у вас будет основной упор на щелкунчика, не думайте ни о чем другом. Кто в кордебалете, будете участвовать в коппелии. На этом всё, сегодня можете отдыхать, а завтра просмотрите расписание, на какие дни будут назначены репетиции. А вас, я попрошу остаться. – Мадам Корвере повернулась к ним. – В первую очередь, девушки, через две недели идете к швеям. С вас снимут мерки, поэтому, сейчас как никогда следим за своим весом. Юноши, делайте больше упора на собственную пластичность. Мне не нужны брёвна на сцене.

И так перечислив несколько пунктов, Мадам Корвере благополучно их отпустила. Равона закинула письмо в почтовый ящик, которое конечно же предназначалось Миссис Норен. В нем она сообщила, что получила одну из действующих ролей, прекрасной и очаровательной Феи Драже. Равона была уверена, старушка будет очень рада.

Утро начиналось с душа, и стакана воды. Она кормила Искандера и отправлялась в театр. Там выжимала из себя все соки, никогда не тренируясь в полноги. Для гордости Равоны это было бы оскорблением. Из театра она уходила к ночи, сдавая ключи на вахту и каждый раз удивляя охрану. Возвращаясь домой, Равона гладила Искандера и наливала ему новую порцию молока. Теперь её вечера скрасились, и она больше не оставалась наедине со своими мыслями. Котенок рос задорным, потому балерина с каждым днем всё больше гордилась тем, что забрала его. Она отдыхала от маски только ночью, когда ложилась спать и выключала везде свет. Конечно, были ситуации, когда ей приходилось её снимать, дабы спокойно поесть или помыться. Но ела она всегда одна, а в её номере помимо Искандера никто не жил. Так что тайна, которую она так тщательно скрывала, всегда оставалась за кулисами.

2719 дней до концерта

1971 год. Англия. Лондон.

Третий час репетиций.

Равона следила за тем, как Эмили Браун сердито разминает ноги. Её нежное личико исказилось в гримасе полного недовольства, а её причиной стала Мадам Корвере. Нагловатая Эмили настолько разозлила женщину, что Гноменесса с криками отправила ту к станку. Равона вспоминала слова Мадам Корвере, сказанные несколько минут назад: «Учись работать на репетициях, а не только стрелять глазками другим артистам. Ты талантлива, но на одном таланте далеко не уедешь. Мне не нужны прихвостни в театре. Шагай к станку!»

Равона сразу же закружилась в пируэте, заметив движение Эмили в её сторону. Ни то чтобы она не любила Браун, она в принципе людей не особо жаловала, а таких людей как Эмили в особенности.

– Ты работаешь тут уже несколько лет, и я слышала ты все это время носишь маску, это правда? – Равона остановилась и взглянув на балерину ответила.

– Не правда. – Равона бы соврала, если бы сказала, что её ответ не ввел Эмили в ступор. Ну нужно же иметь хоть крупицу такого органа, как мозг, в её то возрасте. – Ты что-то хотела? Тебе бы не помешало потренироваться, иначе, Мадам Корвере вновь будет злиться.

– Не беспокойся за меня, просто мне вдруг стало интересно, показывала ли ты кому-нибудь свое лицо?

– Конечно, моя мать родила меня без неё. Логично ведь.

– Ты сейчас смеешься надо мной? Знаешь ведь, что я спрашивала про не настолько далекий промежуток времени.

– Браун! Мне казалось, я тебе ясно указала твое место в этом зале. К станку, живо. – О, Мадам Корвере – спасительница Равоны. – Марианна, сейчас репетируем твою часть, исправила прошлые ошибки?

Мадам Корвере ассоциировалась с деревянной указкой, которой она выслеживала ошибки, иногда била по ногам и рукам, а иногда кидала ее в след убегающих от нее артистов. У Мадам Корвере с психикой всё было замечательно.

Пятый час репетиций.

Тот день выдался жарким, по крайней мере Равона его таким запомнила. Было невозможно прикоснуться к окнам из-за палящего солнца, из-за чего нельзя было проветрить помещения, а из-за нескончаемой репетиции большинство человек просто- на просто обливались горячим потом. Но Мадам Корвере не унималась, они перекочевали в основной зал, где на сцене, режиссер по полной программе выжимала из артистов всю энергию, все силы и вообще все что только можно. Равона не жаловалась, она всегда покорно выполняла все те наставления, что давала Мадам Корвере. Она никогда и никому не признавалась в этом в слух, но ради того, чем она занимается, она была готова буквально жить в зале. Разумом и душой Равона была готова рвать мышцы и задыхаться от нехватки кислорода, часами кружиться в пируэте, тысячу раз повторять гран батман жете лишь бы и дальше продолжать работать.

Но как-бы сильно Равона не хотела отдать всю себя балету, нужно уметь думать о жизни. Потому, к седьмому часу беспрерывной репетиции её кости трещали, а грудь горела настолько сильно, что казалось распирало внутренности.

– Пекло. – Последнее, что произнесла девушка перед тем, как с грохотом упасть прямо на сцене. Темнота окутала, не позволяла очнуться, тело Равоны было настолько истощено, что, не выдержав, та без сознания упала.