
000
ОтложитьЧитал
Лучшие рецензии на LiveLib:
Rossweisse. Оценка 22 из 10
Эта небольшая, но насыщенная информацией книга представляет собой сборник самостоятельных статей. Объединяет их – весьма условно – то, что в большей степени, нежели Японии, они посвящены российскому японоведению: его истокам и предыстории. То есть, читатель, прицельно интересующийся японской литературой или японской культурой вообще, навряд ли почерпнёт отсюда что-то особо ценное для себя. Становление отечественного японоведения – тема не то что узкая, а даже узкоспецифичная, но очевидно представляющая особый интерес для автора, Людмилы Ермаковой, которая пишет о ней с огромным энтузиазмом (что и неудивительно, ведь речь идёт об учителях её учителей и их учителях). А вот неспециалисту въезжать во всё это тяжеловато.Книга состоит из двух разделов – «Найдено в России» и «Найдено в Японии». Те самые заглавные «вести о Япан-острове» относятся к первой. Для меня стало удивительным то, что первые источники на русском языке, в которых упоминается или даже описывается Япония и её жители, относятся к XVII веку – это неожиданно рано. В книге представлены их фрагменты, иногда достаточно обширные, иногда буквально одна строка. И да, в большинстве случаев это источники переводные, посвященные не конкретно Японии, а описанию Азии в общем или в целом землеописанию, и ужасающе – на современный взгляд – неточные.Чего стоит хотя бы «Космография» 1670 года: «Азбука у них никакого нет. Токмо некие вымышленные точки пишут и тому научены». А ведь в XVII веке жил и слагал песни Мацуо Басё , не говоря уж о том, что к тому времени многие классические произведения японской литературы, ныне всемирно известные, были не только уже несколько веков как написаны, но и вдоль и поперёк изучены японскими филологами (исследование словесности как отдельная ветвь знания также сформировалось в Японии удивительно —или неудивительно, если учесть, как рано и пышно расцвела там светская литература – рано).Зато к чему мы пришли теперь. Цитируя Людмилу Ермакову:Сейчас японская литература настолько популярна в России, что она, так или иначе, способна оказать влияние на многие литературные процессы и культурные события в стране. Почти у каждого российского читателя теперь есть свой любимый японский автор и свои воззрения на природу японской словесности и ее достоинства.Стоит ещё заметить, что книга вышла в 2005-году, времени, прошедшего с тех пор, вполне достаточно для перемен в японоведении и в воззрениях отдельного исследователя и более чем достаточно – для изменений на книжном рынке. Сейчас у нас представлено намного больше японских писателей, чем 17 лет назад – и это прекрасно. Также мы узнали, что не все японские писатели пишут шедевры – и это нормально.В первой главе книги впервые встречается тезис, упоминающийся и в последующих. Тезис этот широк, для меня нов и вкратце выглядит так: в определённых – и нередких – случаях перевод может занимать в литературе место оригинала. Автор относит его в первую очередь к литературе о Японии и японской литературе, которая в большинстве случаев бытует на русском в единственном переводе. Перевод, таким образом, становится узнаваемым источником цитат и отсылок, замещает японский собой оригинал и занимает собственное место в русской литературе. Яркий тому пример – Записки у изголовья Сэй Сёнагон в переводе Веры Марковой, имеющие самостоятельную художественную ценность и безошибочно узнаваемые почитателями японской классической литературы не только в виде прямых цитат, но и в форме подражаний. Разумеется, это положение японской литературой не ограничивается.Собственно, две главы-статьи первого раздела посвящены бытованию японской литературы на русском языке, в частности, истории её переводов и меняющимся с течением времени отношению к ней. Это сейчас мы избалованы переводами, сделанными японоведами, а первые переводы японской литературы, в частности, поэзии, выполнялись с переводов на европейские языки, и стремление к поэтичности замещало точность, потому что при таких условиях никакой точности быть не могло. Да и само отношение к японской литературе с тех пор разительно переменилось. Вот, например, мнение Н. И Познякова, одного из исследователей рубежа XIX-XX вв.: «японская поэзия, никогда не отличавшаяся глубиной идеи, не звучащая красивыми мелодиями благодаря своему силлабическому стиху и механической, искусственной версификации… возродится непременно, – и все же это будет тогда поэзия не японская, а только на японском языке поэзия передовых народов Европы и Америки».И – не лишённый ехидства комментарий Людмилы Ермаковой:Вот классический пример, когда предсказание сбывается наоборот – если бы Позняков мог увидеть бесчисленные сайты с подражаниями японской поэзии хайку в нынешнем Интернете на всех языках «передовых народов Европы и Америки».Лично для меня во всём, что касается классической японской поэзии, совершенным и непогрешимым источником является вышедшая в 2020-м году книга Марии Владимировны Торопыгиной Бухта песен , в которой досконально разобраны и доступно изложены, кажется, все аспекты этого сложного и вместе с тем эфемерного предмета. По прочтении я сделала для себя вывод о принципиальной непереводимости японской поэзии. Лучшее, что нам может дать перевод, – впечатление, производимое оригиналом, причём это будет впечатление, которое оригинал произвёл на переводчика (и это всё ещё лучше, чем ничего).Людмила Ермакова, напротив, непереводимость японской поэзии полагает мифом и скептически относится к тому чуть ли не мистическому ореолу, который окружается её в русскоязычной культуре, и вот со вторым, мне кажется, невозможно не согласиться. Но вот так японской, в отличие от, например, китайской или арабской, поэзии, «повезло», а причины возникновения этого феномена, возможно, однажды тоже станут предметом чьего-либо исследования.Для рядового читателя становление отечественного японоведения неразрывно связано с именем Николая Иосифовича Конрада, его просто невозможно не встретить, если уделять предмету хотя бы минимум внимания (а хотя бы минимум внимания ему не уделять невозможно, потому что, как я уже упоминала, практически все классические тексты переведены на русский языкспециалистами-японоведами, а не специалистами-переводчиками с японского языка; нам на самом деле здорово повезло). Людмила Ермакова рассказывает о тех, кто известен меньше: о Сергее Григорьевиче Елисееве и Оресте Викторовиче Плетнере.В 1920-м году по причинам, не имеющим отношения к науке, С. Г. Елисеев вместе с семьёй нелегально покинул Советскую Россию, получил французское гражданство, жил и работал в США и Франции и стал, согласно отзывам зарубежных исследователей, «основателем западной японологии». Но до этого успел также заложить концептуальные основы российского японоведения, на которых оно стоит до сих пор.Как представляется, из области общих, можно сказать философских, предпосылок наиболее явственно Елисеевым были обозначены следующие главные пункты:– понятие «всемирный» не тождественно понятию «западноевропейский»;– существует и всегда существовала некоторая «основа» японской души, которая «претворяет все чужеземное» и делает его своим;– основное начало японской словесности – лирика;– характерной чертой японской художественной эстетики является особое отношение художника к природе;– для понимания японской литературы требуется определенная подготовка, а также отказ от «привычных нам трафаретов».Сейчас это представляется самоочевидным, но то сейчас.Орест Викторович Плетнер приехал в Японию ещё до Октябрьской революции, служил переводчиком в посольстве царской России, после революции остался в Японии и посвятил себя академической и педагогической деятельности, до конца своих дней и по собственному выбору оставаясь лицом без гражданства. В 1968 году был награждён орденом Культуры VI cтепени. В книге приведены письма к нему от Н.И. Конрада, С.Г. Елисеева и Дзюнъитиро Танидзаки (ответные письма либо не сохранились, либо не обнаружены). Это дружеская переписка, представляющая мало интереса для постороннего человека и примечательная разве что своей ненатужной литературностью – в наше время такие письма могли бы писать друг другу герои романа, из повседневного быта эпистолярный навык исчез следом за каллиграфией. Но один отрывок из письма Дзюнъитиро Танидзаки стоит привести:До сих пор я беспечно полагал, что, если на Западе узнают о моих книгах, это хорошо, и всегда охотно соглашался на перевод. Однако… я подумал: наверное, все-таки это должно происходить иначе: это там, на Западе, услышав о том, что у нас есть немало выдающихся произведений, есть прекрасная проза и драматургия, в конце концов по собственному почину должны бы взяться исследовать японский язык и японскую литературу, чтобы ознакомить свои страны с нашей литературой. [Ныне же] все это происходит благодаря усилиям моих соотечественников, образовавших нечто вроде ассоциации, которая ставит своей целью пропагандировать за границей японскую культуру. Но для нас, авторов этих книг, во всяком случае для меня, это, как ни странно, обременительная услуга. Мне кажется ошибочным представление, что можно пропагандировать культуру, превратив ее в предмет торговли и доставляя ее как товар в местные отделения стран-потребителей. Если культура самобытна, она сама по себе способна вызвать интерес в других странах, и нам не нужно будет никуда ехать самим, предлагать, навязывать ее – покупатели явятся сами без специального приглашения, потому что им понадобится наше искусство.Примечательно, что в настоящее время культура – не только японская, но и японская в частности – как раз-таки является предметом импорта и экспорта, купли и продажи. Информационное пространство, несмотря на свою бескрайность, забито под завязку, и никто не явится за культурой без соответствующей рекламы, потому что невозможно явиться за тем, о существовании чего не подозреваешь.Несколько особняком стоит главка «Сокрытые сюжеты средневековой истории». Она посвящена некоему артефакту, относящемуся к паломничеству четверых японских отроков в Ватикан, завершившемуся в итоге трагично: в те времена путь из Японии в Италию и обратно занимал несколько лет, и паломники, покинув Японию, в которой активно налаживали миссионерскую деятельность иезуиты, вернулись в Японии, где христианство оказалось под запретом. И хотя легко вообразить волнение и энтузиазм, сопровождавшие Людмилу Ермакову в её изысканиях, успех которых обусловили не только настойчивость исследовательницы, но и несколько удачных совпадений, всё же для стороннего человека эта пыльная музейная история выглядит скучноватой.
Издательство:
Языки Славянской КультурыСерии:
Studia historicaКниги этой серии:
- Русь. От славянского Расселения до Московского царства
- Памятники письменности в культуре познания истории России. Том 2: От Карамзина до «арбатства» Окуджавы. Книга 1
- Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии
- Florilegium. К 60-летию Б. Н. Флори. Сборник статей
- Языки этнической мобилизации
- «Бедный Жозеф». Жизнь и смерть Иосифа Виельгорского. Опыт биографии человека 1830-х годов
- Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В. Т. Пашуто
- Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье: учебное пособие
- Емельян Пугачев на следствии. Сборник документов и материалов
- История и время. В поисках утраченного
- Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование
- Старообрядчество в России (XVII–XX века). Выпуск 4
- Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века
- Старообрядчество в России (XVII–XX века)
- Русские студенты в немецких университетах XVIII – первой половины XIX века
- Записки Бенкендорфа. 1812 год. Отечественная война. 1813 год. Освобождение Нидерландов
- Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. Часть 1. Роль среды
- Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. Часть 2. Коллективные судьбы и универсальные сдвиги
- Между святыми и демонами. Заметки о посмертной судьбе опальных царя Ивана Грозного
- Археография в творчестве русских ученых конца XIX – начала XX века
- История об отцах и страдальцах соловецких. Лицевой список из собрания Ф. Ф. Мазурина
- Славяне в европейской истории и цивилизации
- Вести о Япан-острове в стародавней России и другое
- Пушкин и древности. Наблюдения археолога
- Человек и наука. Из записей археолога
- «Всего еси исполнена земля русская…». Личности и ментальность русского средневековья. Очерки
- Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия
- История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А. Т. Фоменко. Анализ ответа А. Т. Фоменко
- Византийское миссионерство. Можно ли сделать из «варвара» христианина?
- Блаженные похабы. Культурная история юродства
- Миф о иезуитах. От Беранже до Мишле
- Траектории традиции. Главы из истории династии и церкви на Руси конца XI – начала XIII века
- Средневековое расселение на Белом озере
- Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX-XII вв.
- Придворное общество
- Революционный праздник. 1789—1799
- Русский феодальный архив ХIV – первой трети ХVI века
- Избранные труды. Славяне. Историко-археологическое исследование. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование
- Памятники письменности в культуре познания истории России. Том 1. Допетровская Русь. Книга 1
- Памятники письменности в культуре познания истории России. Том 1. Допетровская Русь. Книга 2
- Очерки об историописании в классической Греции
- Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература. Том I
- Историческая география Северного Причерноморья по данным античной письменной традиции
- О происхождении названия «Россия»
- Московский историк Михаил Николаевич Тихомиров. Тихомировские традиции
- Государственный архив Новгородской области. Фонды дореволюционного периода. Путеводитель
- Austr i Görđum: Древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках
- Russia and Norway. Physical and Symbolic Borders
- На пути в Москву. Очерки генеалогии военно-служилой знати Северо-Восточной Руси в XIII – середине XV в. Том I
- Старообрядчество в России (XVII—XX века). Выпуск 5
- Четыре норвежских конунга на Руси. Из истории русско-норвежских политических отношений последней трети X – первой половины XI в.
- Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности
- «Русь и вси языци». Аспекты исторических взаимосвязей. Историко-археологические очерки
- Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье
- Россия в XVIII столетии. Выпуск 1
- Античная Греция: ментальность, религия, культура (Opuscula selecta I)
- Мифы и общество Древней Ирландии
- На пути в Москву: очерки генеалогии военно-служилой знати Северо-Восточной Руси в XIII – середине XV в. Том ΙΙ
- Памятники письменности в культуре познания истории России. Том 2. Двадцатое столетие. Книга 2
- Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. Часть 3. События. Политика. Люди
- Теория и история историографии
- Путешествие в Россию
- Новгородские посадники
- Антропология доверия
- Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература. Том II
- История и историческая культура средневекового Запада
- Очерки по истории мировой культуры
- Письмена и Православие. Историко-филологическое исследование «Сказания о письменах» Константина Философа Костенецкого
- Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о себе самом
- Россия в XVIII столетии. Выпуск 2
- Славяне. Историко-археологическое исследование
- Организация общественного строительства в Древней Греции
- Идентичность Российского государства языком знаков и символов: эмблематики, геральдики, сфрагистики, вексиллологии
- Античная Греция. Политогенез, политические и правовые институты (Opuscula selecta II)
- Россия и Ватикан. Политика и дипломатия. XIX – начало XX века. Кн. 1. 1825-1870
- Мир святого Колумбы. Раннесредневековая Ирландия и Британия глазами монахов с острова Иона
- Как заселялась Европа. От первых людей до викингов
- Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв.
- Салернская хроника
- «Слава Богу за всё!»: Переписка И. Н. Заволоко и М. И. Чуванова (1959–1983)
- Россия и Ватикан. Политика и дипломатия. XIX – начало XX века. Книга 2. 1870–1894
- Византийская культура и агиография
- Доктор Гааз и христианская книга
- Античная Греция. Механизмы политической жизни (Opuscula selecta III)
- Историко-культурные связи России с Афоном и Средиземноморьем в поствизантийском рукописном наследии