Дорога домой

- -
- 100%
- +
На сайтах, где обсуждались мои записки, я обнаружил мнение, что поисковики – это как язычники, поклоняющиеся своим богам и психически не совсем здоровые люди, говорящие с мертвыми. Может, и так. Но ведь все православные, в таком случае, говорят с мертвыми: с Христом, с Божьей Матерью, с другими святыми. А павшие на этой войне, наши, мои святые, и мы говорим с ними, пусть это и выглядит не совсем нормально, но это – мое, наше, а нас немало.
А плохо это или хорошо – кто знает? Бог рассудит.
Я сижу у залитой водой огромной ямы, где лежит экипаж самолета ПЕ-2, погибший в сентябре 1942 года. Здесь сейчас тишина, а тогда в километре отсюда проходила передовая, где каждую секунду в небо возносились души, где за каждую травинку этой земли лилась кровь моих предков.
В Калужской области немецкий журналист, когда мы привезли его на бывшую передовую, час по болотам, на военном «Урале», в такую же звенящую тишину и, по его меркам, наверное, конец света, спросил: «А за что здесь воевали? Кому нужно это болото?» Мне нужно… Нужно моему деду и миллионам его товарищей, это наше болото, и мы готовы за него умереть, а вот ВАМ оно зачем нужно было – я не знаю. Готовы ли были ВАШИ деды умирать за это… А мы и сейчас готовы!
Высоко в голубом небе, оставляя инверсионный след, летит самолет, быть может, за его штурвалом летит внук или правнук кого-то из тех парней, кто управлял этой машиной, которая, разметанная в куски, лежит в яме у моих ног, чей прах стал нашей землей, отдав ей душу и тело. Хотя, скорее всего, они были молоды и не успели ничего в этой жизни, кроме как отдать её за будущее.
Работы начали четыре дня назад. На окраине деревни Дешевки Ржевского района ребята из отряда «Памяти 29 Армии» обнаружили усыпанную дюралевыми обломками яму. Очистили от валежника, поставили лагерь, начали работать. Обгоревшая стойка шасси, загнутый в узел курсовой пулемет, пулемет ШКАС штурмана с прилипшим к нему конскими волосами из набивки сиденья, ни одного патрона – все расстреляно в бою, фрагмент бронеспинки сиденья пилота, и всюду куски алюминиевой обшивки, деталей и агрегатов самолета. Фрагмент руля высоты нашли за сто метров от места падения.
Огненный смерч, чистилище – вот, что здесь было. Куски обшивки во многих местах имеют пулевые пробоины, значит, самолёт вёл бой, так высоко в голубом небе он сражался, сражался до последнего патрона, насмерть, и погиб, погиб здесь, внизу, обнявшись с землей и став частью этой земли.
Обычно места вчерашних страшных сражений сейчас хранят звенящую тишину, как бы отдыхая от того, что было тогда, замерев от ужаса и боясь нарушить эту тишину. Даже мы тут работаем почти в тишине, даже приезжающие журналисты снижают тон, когда видят искореженные адской силой груды железа.
Знаете, для меня каждый кусочек этого искореженного железа – объект национальной гордости, материальное подтверждение мужества и стойкости моих предков. Ведь считаются же бесценными куски кольчуги, найденные на Куликовом поле? А здесь доспехи богатырей последней войны. Плохо, что сейчас не все понимают бесценность этих вещей: как нравственнодуховную, так и материальную. Потому и тащат в лом, режут сварками, уничтожают безжалостно, а через несколько сотен лет наши потомки будут днями с кисточкой стоять на коленях в раскопе, чтобы достать частичку разорванного алюминиевого корпуса. А вы уничтожаете, уничтожаете, хотя еще не успела стереться кровь героев с этого железа…
Так почему мы такие бездушные и неблагодарные? Почему материальное в нас выше духовного? Может, потому, что того, кто духовней нас, мы считаем ненормальным? Может, потому, что отдающий дань памяти и уважения павшим, возвращающий им имена и семьям их павших героев, считается у нас психически нездоровым маргиналом со своей верой и субкультурой?
Нет, вера у нас одна, и культура общая. Память разная.
Работали весь день, вытащили все крупные детали, обошли с приборами весь периметр, собрали горы рваного дюраля, вытащили оба двигателя, есть номера!!! Теперь установим номер самолета, и можно будет говорить о судьбе экипажа, а пока разорванные трубопроводы, куски обшивки, обгоревшие шпангоуты и технологические лючки – это все, что осталось от некогда грозной машины, огненной кометой врезавшейся здесь в землю.
Мы делаем это просто потому, что не хотим, чтобы это когда-либо повторилось здесь, на нашей земле.
Хочу, чтобы тут стоял этот тихий забытый дикий лес, хочу приехать сюда, посидеть в тишине, вспомнить всех, кто отправился отсюда туда, на небеса, в бесконечную голубую даль, и смотрит оттуда за нами. И вы подумайте и вспомните, что они смотрят на нас! Не разочаруйте их, будьте достойны их памяти и достойны самих себя, своей страны.
Небо
В своих заметках я часто вспоминаю и описываю голубое, синее, чистое небо. Такое небо для меня и для многих – символ мира, спокойствия, символ чистоты, добра и благоденствия. Люди счастливы под голубым небом, даже самое плохое настроение улучшается, когда ты смотришь на бездонную голубизну неба. Проблемы отступают, человек понимает, насколько он счастлив на этой прекрасной мирной Земле. Где-то там в вышине этого голубого неба скрывается что-то большее, что-то Великое и непостижимое. Если отбросить материальное, там в вышине голубого неба – Вера, Господь и Ангелы. Наши Ангелы-хранители. 70 лет назад даже голубое небо несло смерть, оно было страшным и опасным, а Ангелы-хранители имели плоть и кровь! Их крылья были стальными и на них были красные звезды. Именно они, пилоты Великой Отечественной, наши Ангелы Страшной войны. Именно их совсем не бессмертные тела рвали пули, осколки и шрапнель зенитных снарядов, именно они падали с небес, уткнувшись пробитой головой в приборную панель и навалившись на ручку управления самолетом, именно они своими телами, идя в лобовую атаку или тараня вражеский бомбардировщик, защищали это голубое небо. Да, это Ангелы, Ангелы той войны.
Я смотрю на фотографию, с которой на меня глядит молодой парень в летной гимнастерке старшего лейтенанта с орденом Красного Знамени, с мужественным лицом киноактера и глубоким пронзающим до самых недр души взглядом. Он что-то знает обо мне, больше, чем знаю я сам, он что-то знает о жизни, больше, чем знаем, наверное, мы все, и ему навечно 24 года. Он Ангел! Ангел, защитивший и вернувший нам голубое небо.
Его имя Александр Кузьмич Большаков. 23 августа 1942 года он закрыл собой это голубое небо и пропал, пропал ровно на 74 года, свечкой вонзившись в заболоченную опушку Ржевского леса, оставив на Земле лишь небольшую воронку и пару ничего не говорящих стороннему человеку алюминиевых обломков своей краснозвёздной машины. И еще он оставил навсегда ждущую у окна маму, маму, для которой бумажка с казенной фразой «Не вернулся с боевого задания» ничего не значит, маму, которая, глядя на звездное небо, наверное, не раз думала, что где-то там среди звезд летит и ее Саша, ее вихрастый, такой взрослый Сашенька. Ее Саша в 1941 году защищал небо Москвы в те самые страшные для столицы дни, когда полчища «освободителей» рвались в святая святых России – ее сердце. Когда стаи их стервятников сыпали бомбы на женщин, детей и стариков, именно он стряхивал их с нашего голубого неба, уничтожив над Москвой четыре вражеских самолета с хвалеными асами люфтваффе, увешанными крестами. Он в 1942 году оказался подо Ржевом и здесь в своем последнем бою уничтожил еще три вражеских самолета, спас своего товарища и пропал, пропал, сорвавшись с неба. За этот последний бой Александра Большакова представили к награждению высшей наградой СССР – ордену Ленина, но казенная формулировка «не вернулся с боевого задания», что для лётчика значит – пропал без вести, не позволила кому-то там в штабе наградить его, пусть уже и посмертно.
Передо мной его фото! Для поисковика редкость видеть глаза человека до того, как его тело обнаружено, сначала мы находим героя, устанавливаем его имя, и, если находятся родственники, мы видим лица. Это потом тебя догоняют глаза найденных и уже похороненных солдат, они смотрят тебе уже как бы в след, молча благодаря своими взглядами за проделанную работу. С Большаковым вышло наоборот. В его судьбе много символов и знаков, кто-то скажет «стечение обстоятельств», может и так. Но мы верим в судьбу.
Двое местных ребят, увидев по телевидению сюжет о работе лагеря «Калининский фронт», нашли телефон и вышли на нас, показав на заболоченной опушке неприметную ямку, рядом с которой они нашли несколько кусков алюминия. Яма совсем не была похожа на место гибели боевой машины – ни размерами, ни количеством обломков. Но среди этих мелких фрагментов оказался один с номером машины. Ночь работы наших друзей со всей страны, обсуждений и споров, за что я еще раз хочу послать земной поклон Александру Морзунову, и передо мной фото красивого молодого парня, имя – Александр Кузьмич Большаков и история шагнувшего в бессмертие и безвестие героя! Потом были четыре дня ужасно тяжелой работы, борьбы с природой, водой, песком, грязью. Работы, где самоотверженно со смертью и ее попутчиком безвестием боролись ребята со всей страны, и передо мной он, летчик – Ангел Саша Большаков. Он был в той же гимнастерке, что и на фотографии, я держал в руках, как самое драгоценное в мире, останки его тела в изорванном, пропитанном вылившимся из разорванных баков бензином летном комбинезоне и видел его глаза. Глаза, смотревшие на меня оттуда из 1942 года.
Он был убит в небе, телом навалившись на штурвал, он камнем упал с голубого неба, вертикально войдя в землю. Потому и была такой маленькой ямка, потому и не было вокруг нее фрагментов машины, все скрыла заболоченная опушка, желая навсегда стереть следы этого подвига и этой трагедии. Его нашли 23 августа 2016 года, а в кармане его гимнастерки лежали талоны на питание, где был оторван завтрак 23 августа 1942 года. Ровно 74 года. Мы провожали их 23 августа. 241-го человека торжественно строем на руках несли их правнуки, я как руководитель процедуры торжественного прощания не должен нести урны с прахом, но вдруг увидел, как молодой паренек пошатнулся, вставая на колено, повело от жары и напряжения, я подхватил его и урну с прахом, и на меня опять взглянули глубокие глаза Саши Большакова. Я нес его, провожал в последний путь и знал, что должен рассказать о нем и о голубом небе.
Мы ищем его родственников, но не знаю, найдем ли. Мама, которая записана в его документах, уже давно, наверное, ждет его там, а был ли еще кто-то, не знаю. Но у него теперь есть семья, его семья – МЫ. Вся страна. Мы – те, кто бился за его тело. Мы – те, кто будет хранить о нем память. Вы – те, кто прочитает эти строки и будет помнить о нем. Мы – не родившиеся у него внуки и правнуки! А я никогда не забуду этот взгляд оттуда, из войны! Он навсегда передо мной! У меня теперь есть Ангел, лицо которого я знаю! И еще небо может плакать не только дождем, даже голубое небо может плакать огненными слезами, в которых сгорают тела ангелов с открытыми глубокими глазами. И наш с Вами долг – не допустить того, чтобы они сгорели в безвестности и беспамятьи, и наш с Вами долг – не допустить слез голубого неба, не допустить, чтобы голубое небо над нашими детьми было изгажено шапками черных разрывов и стрелами чужих самолётов. Помните об этом, радуясь голубому небу над Вами.
Поле
Мы все не один раз и в разном контексте слышали выражения: «поле памяти», «поле воинской славы», «ратное поле». Что это? Как оно выглядит? Всем известное Бородинское поле, Прохоровка с красивыми и величественными мемориалами, с дорожками и местами для отдыха, музеями и сувенирными ларьками. Но ведь каждое поле России может быть таковым, и вы, проезжая в автомобиле на дачу или курорт, спеша из пыльных городов на природу, равнодушно осматривая скучный, как вам кажется, пейзаж, не задумываетесь о том, что земля эта ВСЯ, слышите, ВСЯ – ратное поле, поле русской славы и доблести. У меня и моих друзей в памяти сотни таких полей, может, поэтому мы бродим по этой стране, для того чтобы у каждого появилось свое поле памяти, ведь оно и есть у каждого, просто не каждый хочет его найти. Потому что после того, как ты найдешь свое поле, поле, где сражался или погиб твой отец, дед, прадед, оно жжет, выжигает душу, оно требует от тебя быть честным, быть достойным и верным памяти, оно снится и зовёт, зовёт отдать дань памяти ему и тем, кто остался в нем, кто навсегда стал частью этой земли.
500 км позади – звенящая тишина и пыль из-под колес, редкие встречные машины, совсем не такие, как в городах. Здесь еще во всю бегают москвичи и лады – наследие великой, погибшей от руки предателей, страны. Здесь можно попроситься переночевать в любой деревенский дом, объяснив, зачем приехал, и тебя с радостью примут. Здесь не интересно, какой у тебя телефон и сколько на карте денег. Здесь важно, что ты можешь руками и головой. Это и есть настоящая и честная Россия, моя Россия! Здесь меня ждут мои друзья и мои Павшие – те, ради кого мы здесь. Каждый раз мне все тяжелей возвращаться отсюда в город, где улыбка далеко не всегда означает радость, где обещание совсем не гарантирует его выполнения, где любая ложь уже давно считается во благо. Но каждый раз нужно возвращаться, потому что надо работать, пробивать, выбивать, уговаривать, короче, жить!
Я писал о том, что мы, поисковики, счастливые люди, мы почти каждый день прикасаемся к святым мощам наших Святых, тех, кто погиб за Отечество и Други Своя! А как достается это счастье? Окраина деревни Лужно, Демянский район Новгородской области. Поле, ничем не приметное, заросшее травой и обрамленное негустым, молодым лесом. Вы каждые выходные проезжаете мимо сотен таких полей, может, проезжали и мимо этого. Палящее солнце, гнус на поле, озверевшие комары в тени, по полю хаотично, как неприкаянные, со стороны похожие на зомби бродят, а иногда ползают на коленях несколько взрослых мужиков. Это мы – я, Саша Морзунов, Серега Длинный, дядя Витя. Проезжающим туристам не ясно, что здесь происходит, со стороны кажется, что кто-то что-то потерял и все эти люди это очень важное и дорогое ищут. Так, наверное, и есть. Мы ищем самое дорогое, мы ищем память, чью-то потерянную веточку генеалогического древа, часть истории семьи, и для нас это важнее всех сокровищ на свете.
Небольшое углубление на поле, в 50 метрах у дороги, именно сюда 74 года назад упал объятый пламенем советский штурмовик Ил-2. Именно сюда, в гущу немецкой колонны, направил свою машину пока Неизвестный летчик. Что кричал он в объятой пламенем кабине, что думал в последние мгновения своей жизни, камнем падая в гущу врагов, даже на секунду не подумав о парашюте и «почетном» плене. Я, ползая на коленях по полю, вижу это, как вживую – лижущие сапоги и пилотские перчатки языки бензинового пламени, оскаленное обожженное лицо, разрушающийся планер грозной машины, огненную комету смерти с красными звездами на крыльях и фюзеляже, звериный вой сгорающего заживо человека, вой ненависти, боли и ВОЛИ, воли к жизни и бессмертию, в которые он шагнул за доли секунды! Но еще я вижу уже разбегающихся нацистов, расширенные от страха, выпученные в нечеловеческом страхе глаза «победителей», прошагавших торжественным маршем всю Европу. Вижу, как мечутся, растерявшие свой лоск и надменность, офицеры и как они сгорают в очищающем бензиновом пламени справедливого возмездия, которое свершил ценой своей жизни молодой парень! Наш, русский, татарин, белорус или украинец, какая разница, кто он по национальности, НАШ!
И я хочу, чтобы Вы все проезжающие со скучающим взглядом мимо меня, этого поля и сотен других полей, на секунду перестали скучать, жалеть себя, считать свои проблемы и представили это, представили невыносимую боль в горящем теле, закипающие от жара глаза и ненависть, лютую ненависть к тем, кто пришел жечь, насиловать, грабить и убивать, такую ненависть, которая заглушает любую боль, которая погаснет только со смертью, со смертью твоей и твоих врагов, врагов твоей страны! Пусть на секунду, как вспышка, Вы поймёте, сколько таких безымянных героев, чьи кости устилают наши неизвестные поля памяти, ради свободы, мира и любви приняли мучительную смерть! Они все святые, именно поэтому мы на карачках ползаем по полю, собирая святые мощи неизвестного НАШЕГО парня, чтобы Вы смогли задуматься и прикоснуться к его памяти, чтобы поле, принявшее и успокоившее его в своей теплой и прохладной Земле, стало известным всем полем ратной славы, полем памяти о Святом воине!
Мелкие фрагменты вплавленных в потекший от температуры дюраль самолёта косточек, небольшая воронка и пристально наблюдающий за нами парящий в высоте сокол, он как будто смотрит за нами, чтобы не пропустили, чтобы все собрали, он теперь хозяин этого голубого Русского неба, которого нет голубее и свободнее на всем свете, нет любимей и чище для нас, для меня и моих друзей. Я хочу, чтобы и Вы любили его так же, чтобы знали, что где-то там в бездонной синеве рядом с соколом кружит и его душа, чтобы жили так, так хотел и жил НАШ парень – честно и беззаветно, чтобы когда-нибудь и Ваша душа заняла свое место в этом НАШЕМ небе, над этим НАШЕМ полем! Помните и никогда не забывайте о том, чего стоила наша жизнь, старайтесь хоть немного быть честнее и правильнее, живите не ради себя, а ради будущего, ради Голубого неба с парящим соколом для своих детей.
Судьбы-жизни
Судьба – неразумная и непостижимая совокупность всех событий, обстоятельств и поступков, которые в первую очередь влияют на бытие человека, народа и т. п. В русском языке синонимом слова «судьба» является слово «удел» или «суд Божий».
Мы часто говорим о судьбах, говорим о своей судьбе, судьбах знакомых и близких, судьбах давно ушедших предков, судьбах павших. И вряд ли кто-то из нас задумывался над самим определением судьбы.
Начиная этот очерк, я хотел описать в нем судьбы найденных нами людей, описать их глубину, трагичность и Величие. Но вчитавшись в определение понятия «судьба», я понял, что картина будет неполной, если писать об их судьбах. То, что произошло с ними, – это больше чем судьба, глубже, и не знаю, есть ли вообще понятие, подходящее под определение их свершений. Почему? Судьба по определению – несуразное стечение обстоятельств, нерегулируемое и спонтанное.
Передо мной в немецкой траншее лежит молодой парень высокого, выше среднего роста, окоп уже давно зарос гмызником и мхом, бруствер обвалился. Деревню, окраину которой это окоп опоясывал, сожрала еще та война, окрестные деревни уничтожили и дожирают наши безалаберность, бесчувствие, лень и беспамятье. Да, именно наши с Вами – потомков того, кто лежит у моих ног, и его товарищей, цепью лежащих у подножия этой высоты, и сотен тысяч других высот. И я не снимаю с себя ни капли ответственности, не ставлю себя выше Вас, тех, к кому обращаюсь. Я такой же как Вы, я также пытаюсь заработать денег на жизнь, я также живу в городе, потому что заработать тут проще, потому что есть магазины и сервис-центры, банки и банкоматы, и вся моя и Ваша жизнь – это Судьба, т. е. несуразный набор случайностей, или по-русски наш Удел!
А они? А они – Выше!!! Потому что даже здесь, у подножия этой высоты, они оказались Сами! Да, сами, и не стоит мне говорить про приказы и уголовную ответственность за дезертирство – это неправда, они шли Сами защищать свою Родину, они Сами выбирали свою судьбу!!! Или нет, они Сами делали свою жизнь! Сам раненый таранил немецкий бомбардировщик летчик Хорошков. Сам из Московского ПВО ушел на Калининский фронт и погиб, геройски защищая своего товарища, летчик Большаков. Сам, отказавшись стать предателем, в лагере Маутхаузен умер его брат Петр. Сам остался в машине и пытался спасти своего раненного товарища летчик Воробьев. Сами, заметьте, сами! Они решали и выбирали свой пусть и трудный путь сами!
И этот парень выбрал его сам, он сам наполнил свой вещмешок патронами под завязку, потому что он, скорее всего, был вторым номером пулеметного расчета, вот рядом с ним – коробка от дегтяревских дисков, сам взял в руки винтовку и сам, слышите, САМ, шагнул в атаку. Сам, потому что еще как минимум 12 человек тех, которых сейчас поднимают мои товарищи у подножия высоты в заболоченном, мертвом лесу, шагнули вперед и пошли в атаку. Он прошел дальше их всех, он дошёл до этой немецкой траншеи и остался здесь на 74 года, ему досталось сухое, песчаное дно окопа, который он вырвал у врага. Он сам выбрал свой путь и сам на него встал. Сам, чтобы быть честным, сам, чтобы не быть трусом, сам, потому что уважал себя и хотел идти своим путём! Я давно не видел настолько тяжелого и настолько мертвого леса. Огромные разлапистые сосны на высотах и чахлые через одну мертвые осины, в каждой из которых торчат заржавевшие саперные лопаты, на пнях и ветках развешены пробитые осколками и пулями солдатские каски, пулеметные диски, противогазы, полусгнившие ботинки. Осознавая, что каждый из этих предметов сюда принес солдат, и остались они тут, потому что, скорее всего, их хозяин упал лицом с пробитой шрапнелью головой, разорванный миной, подорвавшись на лягушке, получив очередь из немецкого пулемета в живот. Глядя на все это, представляешь и почти физически слышишь гул, грохот взрывов и крики погибающих. Осознаешь количество не вышедших из этого боя, из той, наверное, не единственной атаки. Но теперь в лесу гробовая тишина, кажется, даже природа в память о них объявила вечную минуту молчания.
Здесь, у немецкой траншеи, сидя на поваленном дереве над телом убитого 74 года назад крепкого молодого парня, я понял – у них была жизнь, пусть короткая, пусть полная лишений, тяжелой работы и войны, но своя – яркая, честная! Они сами выбирали свой путь, обусловленный только понятиями чести, дружбы, товарищества и долга, они были свободны в выборе и не полагались на рок! Потому не стоит сетовать над их судьбами и говорить про их удел – это не так! Они ЖИЛИ! А вот у нас – судьбы! Судьбы, обусловленные работой, рамками приличия, граничащего с лицемерием, когда мы говорим то, что от нас хотят слышать или молчим, когда надо остановить самодура и подлеца. Молчим, потому что боимся потерять работу, место, упустить денежный контракт. Утираемся, когда в нас плюют, потому что боимся испортить отношения с важным соседом, молчим и проходим мимо, когда в темной подворотне зовут на помощь. Мы бросаем могилы своих предков, выбирая богатую американскую мечту и бежим покорять столицу в надежде разбогатеть, мы уничтожаем свои леса и озера в жажде наживы, мы хотим стать баловнями судьбы, урвав побольше материальных благ. Так, может, потому и есть наш удел – влачить то существование, которого мы достойны, бросив свои дома и свою малую Родину, не уперевшись рогом, не попытавшись отстроить и восстановить то, что они нам оставили, то, что они отстояли, выбрав самый простой и легкий путь. Может, стоит остановиться, вырваться из оборота летящей судьбы и попробовать строить свою жизнь на своей земле, своими руками созидать что-то, что не стыдно будет оставить своим внукам, что-то большее, чем счета на пластиковых карточках, клетушки в многоэтажных муравейниках. Может, оставить им Память и Землю с рассказом о том, как строить жизнь и не идти на поводу у судьбы. Жить и самим решать, как это делать, как могли это делать Они – наши отцы, деды и прадеды. Я пробую! Попробуйте и Вы!
Таран длинною в 70 лет
Порт Кобона – знает ли кто-нибудь такой порт? Пожалуй, немногие: те, кто увлекается историей, те, кто здесь живет, и еще те, кого спасли ворота этого порта, дав возможность выжить, выбравшись из блокированного немцами Ленинграда и их дети и внуки.
Сейчас это достаточно успешный пригородный коттеджный поселок, где в выходные наплыв гостей, рыбаков и туристов, здесь красивущая природа – Ладога, сосновый бор, чистейший воздух и голубое небо. Сидя на берегу Ладоги и глядя на голубое небо над головой, иногда теряешь границу пространства и не понимаешь, где вода, а где небесная синяя бездна. Тихо, только плеск волн и шелест ветра, мысли. Вот в таких местах хочется сесть и подумать о вечном, о жизни, о бренности бытия, о человеческой жизни и ее сути. И мысли мои часто прерывают какие-то материальные вещи. Простой обыватель никогда не обратил бы на них внимания, но меня они вырывают из состояния благости и бьют по глазам, по мыслям, по душе, как бы говоря: «Рано, нельзя отдыхать, не за этим вы здесь». Я говорю о следах войны, следах той Великой и Проклятой войны, которая до сих пор не дает нам спокойно спать, которая многим неравнодушным снится по ночам, хотя мы и не были на ней. Она в наших душах, она в них так глубоко, наверное, потому что мы до сих пор видим и чувствуем итоги ее смертной жатвы. И все вокруг напоминает о ней, потому что мы идем по ее кровавому следу, не для того чтобы стереть его, а для того чтобы показать его другим. Тем, кто забыл, что каждый шаг войны – это сотни, тысячи, миллионы жизней и загубленных душ.
Сюда, в маленькую деревеньку на берегу Ладоги, приходила Дорога жизни, сюда из сражающегося, истекающего кровью, но не сломленного Ленинграда вывозили тех, кто обессилел, тех, кому суждено выжить. Здесь они получали первый обед и первый кусок хлеба, здесь находился пункт обогрева, где становилось понятно, кто не выдержал дороги и умер, а кто выжил и отправится в тыл. Здесь уже Большая Земля! Отсюда в обратном направлении в голодный холодный голод шли колонны полуторок, которые везли людям те самые 125 грамм хлеба, везли и сами оставались на дне Ладоги. Остовами полуторок и останками водителей усыпано дно этого прекрасного озера. По нескольку штук этих машин поднимают и обследуют два Сергея, два настоящих морских офицера, именно они, наши радушные хозяева, на эту неделю, неделю экспедиции в окрестностях порта Кобона. Цель этой экспедиции не красивая даже зимой Ладога, а лежащее в десяти километрах от нее Болото Большое. Именно в его центре, куда пробраться можно только зимой, егеря обнаружили обломки советского самолета той войны, к нему мы и идем вместе с ребятами из музея Битвы за Ленинград и двумя морскими офицерами Сергеями.





