Пролог
Научно-исследовательская станция «Ярава», побережье Карского моря. 3 марта
Михаил Кравчук стоял в ванной комнате жилого модуля, опершись на раковину и таращась на отражавшегося в зеркале нездорового, на пределе нервного истощения человека. Щетина торчит неопрятными островками, зрачки расширены, глаза, обведенные темными кругами, лихорадочно блестят, правое веко подергивается, искривившийся в неприятной ухмылке рот беззвучно выплевывает проклятия.
– Ну и рожа у тебя! – пробормотал он, обвиняюще ткнув в отражение указательным пальцем. – Да пошло всё! – Он обнажил зубы в недоброй ухмылке и с силой запустил в зеркало электробритвой. Стекло треснуло, поделив его лицо на десяток искаженных кусков. – Сжечь! Нужно всё сжечь! Главное – оранжерею!
Последние три дня он почти не спал. Каждый раз, когда он закрывал глаза, ему чудились шорохи в коридорах, посторонние звуки там, где никого не должно быть. А в оранжерее… Проклятые растения! Они шевелились, когда он проходил мимо. Листья поворачивались вслед за ним, ветви тянулись, будто пытаясь коснуться, а в зарослях кустарников… Гифы! Это точно грибные гифы! И он слышал голос в голове. Растения разговаривали с ним, манили сладкими обещаниями…
– Присоединяйся к нам, – нашептывали они. – Стань частью большего! Перерасти себя!
Этот голос, рождавшийся внутри его черепной коробки, обволакивал разум, пугал, сводил с ума. Михаил больше не мог доверять никому вокруг. И своему рассудку тоже.
Сжечь! Он должен сжечь оранжерею!
Внезапно перед его глазами будто бы опустился занавес. Настала тьма. Он глубоко вдохнул, не позволяя ничему в себе пошатнуться и заколебаться.
«Что толку в свете, открывающем картины ужаса?» – прозвучал в его голове знакомый голос.
Пространство вокруг зияло кромешной чернотой. Темнота смотрела на него – непроглядная, безглазая, бесформенная, не имеющая границ, лишенная каких-либо ориентиров. Дыра в реальности. Больше, чем пустота. И он будто провалился туда, в невесомость.
– Ты не переубедишь меня, – прошептал Михаил.
– Объясни, что не так в моем предложении?
– Меня не устраивает цена.
Он тряхнул головой, поморгал. Зрение вернулось – так же внезапно, как прежде исчезло. Бесконечная тьма растворилась.
Нельзя медлить!
Бросив бритву в раковине у разбитого зеркала, он пошел в раздевалку. Губы пересохли, ладони вспотели. Когда он застегивал молнию на куртке, пальцы немилосердно дрожали. Он закрепил налобный фонарь, захватил ружье, застегнул капюшон и натянул рукавицы.
Снаружи неистовствовала метель. -28 – настоящая весна! Злобно бился ветер, забрасывая снежными зарядами. Стены скрипели, словно невидимый зверь проводил когтями по стали или стеклу. Дверь сопротивлялась, отказываясь открываться. Сама станция не желала выпускать Михаила из своей власти.
А если… Нет-нет! В двери нет автоматики! Незачем еще додумывать: он и так сделался параноиком и близок к полному помешательству!
Михаил распахнул дверь и шагнул наружу, пошатнувшись под ударившим его в лицо ледяным ветром. Снежинки слепили глаза даже сквозь защитные очки, бешено метались в воздухе, сливаясь в сплошную белую пелену. Уже в трех шагах нельзя было ничего разглядеть. Он пошел по тропинке к теплым гаражным боксам: там хранилась часть бочек с топливом, а также канистры. На тропинке успело намести сугробы, и Михаил проваливался в снег почти по колено. Каждый шаг давался с трудом. Ветер норовил сбить с ног, не позволял дышать. Михаил остановился, надвинул поглубже капюшон, наклонил голову, вжав ее в плечи, и вновь двинулся вперед.
Белесая мгла вокруг, завывания ветра, приглушенный хруст снега под ногами… Что-то не так… В вихрившихся снежинках, в кружении метели Михаил почти ничего не видел. Но ему казалось, что он чувствует чье-то присутствие. Он скинул с плеча ружье, крутанулся, настороженно поводя стволом. «Почудилось, – решил он. – Никого тут нет. Погода не располагает к прогулкам».
Гаражные боксы он отыскал почти на ощупь, отпер крайний и вошел внутрь. Из первой попавшейся бочки наполнил две канистры – больше все равно не унести. С канистрами в обеих руках Михаил переступил порог, высматривая следы, по которым пришел. Он не успел сделать и десятка шагов, как из снежного морока на него надвинулась тень. Загородила путь, встав прямо на тропе. Михаил опустил канистры в снег, протер рукавицей залепленные очки, снова схватился за ружье.
Медведь. Огромные лапы утопают в снегу. Сливающийся с белой метелью, зверь казался порождением этого снежного ада. Медведь издал негромкий рык.
– Ты, Аста? – позвал Михаил.
Он узнал медведицу, которую полярники прикормили еще год назад, когда та была подростком. Медведицу назвали Астой, она была почти ручной, не проявляла агрессии и до сих пор иногда приходила к станции.
– Пусти, Аста! Дай пройти!
Медведица и не думала уходить с тропинки. Михаил поймал ее взгляд. Глаза – две холодные черные бусины, лишенные выражения.
Этот взгляд… Только тогда Михаил испугался. Он замер. Сердце заколотилось, всполошенно и неровно ударяясь о ребра.
Зверь оскалился, обнажив клыки. На морде вокруг были видны смерзшиеся сосульки. Потом в небрежном молчаливом зевке медведица открыла пасть и молча атаковала. Михаил остро ощутил ее густой резкий запах – смесь мокрой шерсти, крови и какой-то падали. Он рванулся назад, рука потянулась к баллончику с перцовым спреем, но было уже поздно. Могучая лапа ударила его в плечо, валя с ног, огромные когти взрезали куртку. Михаил старался отползти, перебирал ногами, взрывая глубокий снег.
Его попытки были тщетны. Аста прыгнула вперед, поддела его лапой, подбрасывая в воздух. Потом обрушилась на него, вдавливая в снег, раскрыла пасть, обдавая зловонным смрадом. Всё. Он ничего не успел сделать. Он сейчас умрет. Михаил закричал, но его крик потонул в вое ветра. Медведица издала ответный рык – низкий, грудной, похожий на подземный гул, и навалилась на человека всей массой, погребая под своим огромным мохнатым телом.
Михаил почувствовал, как сжалась грудная клетка, из легких со свистом вышел воздух, ребра треснули. Медвежья голова была совсем близко. Черные глаза оставались холодными и равнодушными. Аста ткнулась носом в его шею, приоткрыла пасть, будто примериваясь, как лучше ухватить добычу зубами. Михаил ощутил на лице жаркое, обволакивающее зловонием дыхание. Он бился изо всех оставшихся сил, стараясь вырваться, но медведица лишь сильнее сомкнула челюсти и принялась трясти его, как тряпичную куклу, разметывая снег и разбрызгивая вокруг кровь.
Грохнул выстрел, в небо взметнулась ракета. Медведица оглянулась, недовольно рыкнула и потрусила прочь, бросив свою жертву. Вокруг лежавшего человека расползалась быстро густевшая на холоде алая лужа.
Метель старалась спешно занести следы схватки – засыпала повалившиеся на бок канистры, пятна крови на снегу и растерзанное тело.
Михаил Кравчук не успел устроить пожар, не сумел навредить оранжерее и станции. Ему помешал ужасный несчастный случай.
Глава 1 Прерванный отдых
Красная Поляна
Солнце ушло, и сразу похолодало. Снег, подтаявший было днем, смерзся, капель превратилась в сосульки, а лужи – в лед.
После целого дня катания Максим чертовски устал, мышцы ныли, и больше всего ему хотелось распластаться на кровати и ничего не делать. Но, раз уж договорился, отлынивать нехорошо. Не признаваться же девушке, с которой познакомился несколько часов назад на склоне, что слишком вымотался, чтобы пойти ужинать в кафе? «Рандеву на облачной поляне» – название явно с претензией.
Старшая сестра утверждала, что Максим приехал не кататься на сноуборде, а охотиться на женщин. И вот уже одну поймал – завел знакомство прямо на подъемнике. Аня, брюнетка с голубыми глазами и загадочной улыбкой.
Встретившись, они немного прогулялись по Эсто-Садку и зашли в кафе, манившее приветливыми теплыми огнями. В зале играла живая музыка, на стенах висели черно-белые фотографии с изображением гор и были прибиты старые лыжи. На ближнем столике стоял проигрыватель грампластинок и лежал пленочный фотоаппарат «Зенит». В общем, кафе было оформлено в стиле ретро, и разговор у Ани с Максимом получился не о пустяках, а по соответствующей тематике.
Тон задала Аня, когда еще у входа провела пальцем по виниловой пластинке.
– Люди хотят вернуться в прошлое, пытаются реанимировать вещи, которые должны остаться в архивах. Взгляни вокруг – культ ностальгии повсюду. Винтажные магазины, ретро-вечеринки, даже тренды одежды… И эта мода взялась не просто так.
– Потому что мы не знаем, куда идем и что нас ждет, – сказал Максим. – Мир меняется слишком быстро, мы не можем его осмыслить. Мы так близки к технологической сингулярности… Это пугает. Отсутствует цельная перспектива будущего, поэтому начинается поворот в сторону прошлого. Застывшее в уже оформленном виде, оно кажется надежным и психологически безопасным.
– Да ты философ!
– Я юрист, – фыркнул Максим.
Юрист по корпоративной безопасности.
Однако тяга к философии у него явно есть, хотя он всячески открещивался от всего философского. Возможно, дело в матери и отчиме. Они любили разговоры мировоззренческого толка. Но о будущем, не о прошлом. Им нравилось размышлять о пути, которым должно идти человечество. Люди обращаются к прошлому, потому что боятся неизвестного будущего. Вроде бы, банально. Мать и отчим, однако, не боялись.
– Науку и технологии нельзя остановить, Макс! – как-то говорила мать. – Не в нашем конкурентном мире! Чем дольше и упорней строить дамбу на пути прогресса, тем сильнее и неуправляемее будет потоп, когда ее наконец-то прорвет! Человек – колыбель разума, но нельзя вечно быть человеком…
– Откуда это изречение? – полюбопытствовал тогда Максим.
– Переиначенная цитата Циолковского.
Мать и отчим были фанатичными прогрессистами и любили вести разговоры о том, что надо идти вперед, даже когда не видишь хорошего решения. Максим же, как и его сестра, относили себя к более разумному типу людей. Они, напротив, считали, что лучше бы притормозить, оглянуться и подумать. Закрепиться на уже занятых рубежах, отточить и усовершенствовать, но не менять ничего кардинально, ценить достигнутое и наслаждаться жизнью.
Вот только с человечеством такого не случится. Если даже большинство захочет остановиться, несогласные продолжат идти дальше.
– Да, – между тем согласилась Аня. – Раньше у людей была определенность, и даже будущее казалось ясным. Оно обладало смыслом и ценностью.
Все это так. Ныне глобальный смысл и большие нарративы исчезли. Человек вынужден сам решать, как наполнить жизнь смыслом. И это… утомляет.
– Как же тяжело жить эту жизнь без будущего! – Максим отчасти нарочито вздохнул. – И как приятно наслаждаться воспоминаниями!
– Только тогда это уже не жизнь, а музей!..
В общем, они прекрасно провели время за вкусным ужином и интересной, небанальной беседой. Они решили, что вообще-то не так уж плохо искать опору, иногда ныряя в воспоминания. Главное – не утонуть.
Максим хотел сказать еще что-то умное, но в этот момент телефон в его кармане завибрировал. Максим бросил взгляд на экран и чертыхнулся про себя, увидев высветившееся имя: Артамонов.
Дмитрий Игоревич Артамонов. Замдиректора. Вот уж кто не будет звонить просто так. Особенно в нерабочее время. Особенно в выходные.
– Извини, будь оно неладно! – Максим встрепал ладонью волосы. – Звонят с работы. Я обещал им быть на связи. На свою голову. Я должен ответить.
Аня кивнула, но в ее глазах мелькнуло разочарование.
Максим встал из-за стола и вышел на улицу.
– Добрый вечер, Дмитрий Игоревич.
– Ты где? – Замдиректора не собирался рассусоливать.
– В Красной Поляне. У меня отгулы и выходные, если помните.
– Срочно возвращайся.
– Что случилось?
– Объясню при личной встрече. Как прилетишь, подъезжай в офис.
– Дмитрий Игоревич, я…
– Максим, это не просьба. Все очень серьезно!
Вот и покатался на борде! Вот и с девушкой познакомился! Чтоб эту работу!
Когда он вернулся за столик, Аня поняла всё по его лицу.
– Плохие новости?
– Срочно надо лететь в Питер. В головной офис. Что от меня понадобилось – объяснять по телефону мне не стали. – Максим запустил обе ладони в волосы, растер лоб, откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул.
Аня нахмурилась.
– Прямо сейчас?
– Я думаю, часа полтора у нас еще есть. А потом такси – и в аэропорт.
Он вздохнул, достал телефон и начал искать подходящие рейсы.
– Ты серьёзно? – Аня склонила голову набок. – Ты же только приехал.
– Я работаю в «Заслоне», – усмехнулся Максим. – Наше начальство любит говорить: «Нет слова не хочу – есть слово надо».
Развлечения отменяются.
Что же случилось? Без сомнения, что-то серьезное. Дмитрий Игоревич не стал бы его срочно вызывать из-за рядового дела. Но что именно? Как Максим ни прикидывал, ничего путного на ум не приходило.