- -
- 100%
- +
Лёнька устраивается со своей соседкой Женькой на первой парте, а Таймураз уходит на задние парты. Он ведь высокий и ему определили место там.
Женька на Лёньку больше не обижается. Она знает, что это он не со зла макнул её косу в чернильницу. Она смотрит на Лёньку большущими карими глазами и улыбается.
Но Лёньке сегодня не до её улыбок. Папа вчера вечером сказал, чтобы он внимательно слушал учительницу и впитывал в себя все её слова, как губка. Вот этим Лёнька и собирался сегодня заняться с полной серьёзностью.
Вынув чернильницу и ручку, он разложил тетрадку на парте и слегка залез на Женькину половинку. Та вызывающе глянула на него:
– Не лезь на мою половину парты, – ехидно прошипела она.
Лёнька послушно отодвинулся. Всё-таки он ещё чувствовал себя виноватым, но Женька тут же задвинула свою тетрадь на его половину.
Нет! Такого Лёнька стерпеть не смог. Он моментально смёл Женькину тетрадь в сторону. Заодно на пол полетели и ручки. Чернильницы чудом задержались в лунках.
Прасковья Антоновна сразу же заметила потасовку.
– Макаров, ты опять принялся за старое! – грозно прикрикнула она, когда Лёнька полез под парту за утерянной ручкой.
– Ничего я не начинаю, – пропыхтел Лёнька из-под парты. – Она сама всё начала.
Но когда он вылез, то у парты уже стояла Прасковья Антоновна. Она строго смотрела на Лёньку и от её взгляда он невольно содрогнулся. Ну вот, опять всё началось заново.
«Хотел же новую жизнь начать» – с горечью подумалось Лёньке. – «А оно вон, как получается…»
Из громадных Женькиных глаз катились слёзы. Она с такой обидой смотрела на Лёньку, что ему вообще стало плохо. Предчувствие наказания нависло над ним.
– Ну, сколько можно издеваться над нами, Макаров? – громыхал голос Прасковьи Антоновны. – Ты постоянно мешаешь мне проводить уроки. – И строгим голосом приказала: – Выйди из-за парты и встань в угол.
Пришлось подчиниться, выйти и встать в угол около учительского стола лицом к стене.
Обида глодала Лёньку. Собирался ведь с утра впитывать все знания. А тут как их впитаешь, когда сам стоишь в углу, а весь класс сверлит твой затылок глазами? В голове не проскользнуло ни единой нормальной мысли до самого звонка. Только обида терзала Лёньку, да иногда предательские слёзы сами выкатывались из глаз.
Зазвенел звонок. Все задвигались в классе и захлопали крышками парт. Прасковья Антоновна подошла к Лёньке и развернула лицом к себе.
– Ну что? Понял свою ошибку? – грозным голосом вопросила она и смотрела в его глаза немигающим взглядом.
Какую ошибку? Что за ошибку? Но Лёнька смекнул, что надо соглашаться, а то потом неизвестно что ещё будет.
Хлюпнув носом для большего эффекта, он кивнул и без того понуренной головой. Наверное, его раскаяние понравилось учительнице.
– Ладно. Иди, погуляй на переменке, – подобревшим голосом разрешила она и Лёнька поплёлся к двери.
За дверью его ждали сочувствующие друзья. Таймураз похлопал друга по плечу:
– Не реви. Всё уже прошло. Училка больше тебя не накажет.
Другие пацаны тоже с сочувствием смотрели на Лёньку. Они понимали, что наказали его несправедливо. Лёнька перестал хлюпать носом, вытер его кулаком и огляделся.
В другом конце коридора стояла группа девчонок. Они окружили Женьку и о чём-то шептались.
Какая сила потянула Лёньку туда, он и сам не понял. Но мальчишки всей ватагой грозно приблизились к этой группке беззащитных одуванчиков. Лёнька выдвинулся вперёд и зловеще пообещал, вытянув вперёд кулак:
– Ну, всё! Хана вам пришла. После уроков встретимся.
Побледневшие девчонки только плотнее сгрудились, но тут раздался звонок, помешавший Лёньке высказать накипевшие обиды. Все помчались в класс и уселись за парты.
Лёнька тоже занял своё место. Но какое уже тут впитывание знаний? Какая учёба? Голова переполнялась коварными замыслами о предстоящей расправе.
Все переменки пацаны обсуждали предстоящую месть вообще всем девчонкам. У всех пацанов тоже имелись к этим задавакам свои претензии.
Так прошло ещё два урока и наконец-то прозвенел долгожданный звонок.
Банда гурьбой выбежала из школы и, быстро перебежав мост, спряталась за дровяным сараем школьного сторожа Геора, построенного около зелёного забора детского садика.
В засаде пришлось сидеть довольно долго. Уже прошли все первоклассники из других классов, но девчонки их класса из школы не выходили.
Но вскоре они показались на мосту. Осторожно оглядываясь, они группкой перешли мост.
И вот настало время мести!
Место для отступления противнику мальчишки отрезали и с тыла неслись на врага с криками и воплями, грозно задрав портфели над головами.
Лёнька, Таймураз, Икаша, Козёл, Пигич, Созий, Свисток, полные решимости отомстить за нанесённые обиды, мчались на перепуганных девчонок. Расплата казалась неминуема. Но тут раздался грозный окрик и мальчишки увидели хромого сторожа Геора. Он выскочил из-за моста и быстро приближался к ним, грозно потрясая палкой.
Конечно, силы оказались не равными, и ватага мстителей изменила направление набега. Скорее всего, он напоминал побег от разъярённого Геора.
С криками:
– Мы ещё встретимся, – мальчишки быстро удрали за детский садик и стройку, где обсуждали дальнейшие планы мщения. И, обсудив их, довольные разошлись по домам.
Вечером мама Лёньку ни о чём особом не расспрашивала, она только просмотрела его тетрадки и отправила спать.
На следующий день первый урок начался как обычно. Но, вместе с тем и необычно.
Прасковья Антоновна, медленно осмотрев весь класс пронзительным взглядом, зловеще произнесла:
– И что же это вы сотворили вчера? Позор! Стыд какой! Нападать на девочек! Да разве я вас этому учу? Встать всем участникам! – грозно приказала она.
Под её тяжёлым взглядом волей-неволей пришлось встать. Вся банда мстителей стояла, потупив головы.
– Хорошо, хоть смелости хватило признаться в своём безобразном поведении, – так же грозно рокотал голос учительницы. – Хорошо, что мне не надо вас об этом допытывать, и вы в этом сами сознались. И поэтому мне не надо об этом безобразии ставить в известность директора школы.
От этих слов у Лёньки невольный холодок пробрался по спине и мурашки пошли по коже, но училка оставалась непреклонной:
– Всем нарушителям порядка! Немедленно принести и положить свои дневники мне на стол, – и, с невероятным треском ладонью, обозначила место на столе, куда именно надо принести и положить дневники. – Я напишу вашим родителям о ваших героических похождениях. Пусть они с вами сами разбираются.
У Лёньки не только холод пронизал всю спину, а начали трястись коленки, когда он представил, что случится с его нижней задней частью тела, когда папа прочтёт такую запись в его дневнике.
Медленно, с явной неохотой, преступники несли свои дневники на стол. Кроме Лёньки.
Он тоже сделал вид, что ищет дневник в портфеле, но незаметно перепрятал его в мешок, где лежал завтрак и поглубже засунул его под парту. Женька вопросительно глянула на Лёньку, а он, увидев её взгляд, прижал палец к губам. Молчи мол и Женька утвердительно в ответ кивнула.
Прасковья Антоновна, грозно глядя на Лёньку, медленно произнесла:
– А тебя, Макаров, что, моё приказание не касается?
Хоть поджилки и тряслись у Лёньки, но он, не моргнув глазом, соврал:
– А я его дома забыл.
Прасковья Антоновна не поверила. Она подошла к его парте, открыла её и, достав Лёнькин портфель, заглянула в него. Дневника там действительно не было. Не найдя дневника, Прасковья Антоновна удивлённо перевела взгляд на Лёньку:
– Ну, что же. Значит, ты принесёшь его завтра, – решительно произнесла она. – Но запись я тебе всё равно сделаю, – и начала урок.
Лёнька благодарно посмотрел на Женьку. Но та только дёрнула плечиком. Мол. Подумаешь. Но Лёнька всё равно был ей благодарен. Эта не Валька Бекузарова. Она Таймураза сразу заложила учительнице в прошлый раз.
На следующий день урок начался точно так же. Прасковья Антоновна первым делом спросила у Лёньки:
– Ну, что, Макаров? Ты принёс дневник? – вопрос прозвучал так же грозно, как и вчера.
Но дневника у Лёньки в портфеле сегодня на самом деле не было. Он его дома засунул глубоко под тумбочку, на которой стояла радиола «Дружба».
Это было самое новое и интересное приобретение родителей Лёньки. Если поднять верхнюю лакированную крышку радиолы, то там находился патефон для проигрывания пластинок. А на шкале приёмника обозначались названия городов всего мира и располагалось с десяток клавиш под ней. Ими переключались радиоволны. Короткие, ультракороткие, длинные. От этих названий кружилась голова. Лёнька с Черёмой и Таймуразом подолгу щёлкали ими. Ловили музыку всего эфира, всей Земли.
– Нет, я его не смог найти. Он куда-то неизвестно куда задевался, – невразумительно лопотал Лёнька.
У Прасковьи Антоновны от удивления поднялись брови:
– Как это неизвестно куда задевался? У него что, есть ноги или крылья, что он сам может деваться, куда ему захочется? – так же удивлённо произнесла она. – Очень даже странно. Придётся мне с тобой вместе пойти к тебе домой и попытаться разыскать его.
Вот те раз! Лёньку, как молнией пригвоздило к парте. А вдруг найдут!? Вот тогда ему уже точно попадет.
– Да нет, Прасковья Антоновна, вы даже и не пытайтесь его искать, – с безразличным видом махнул рукой Лёнька. – Его даже с помощью пылесоса невозможно отыскать так глубоко он задевался, – таким образом Лёнька пытался избежать неизбежно приближающейся порки и поэтому придумал про пылесос.
Папа недавно привёз его из Москвы. Такого в посёлке ещё ни у кого не было, и Лёнька подумал, что учителка даже не догадывается о существовании такого агрегата. Но, он тут же понял, что что глубоко заблуждается.
– Странно, – произнесла в очередной раз Прасковья Антоновна. – Но домой мы к тебе всё же сходим после уроков, – многообещающе огорошила она его и начала урок.
Какой тут урок! Какие тут знания! Лёнька сидел, как на иголках с одной мыслью, как бы успеть перепрятать дневник и избежать предстоящего раскрытия преступления.
После уроков Прасковья Антоновна не дала Лёньке даже приподняться с парты, пригвоздив его к ней строгим взглядом, поэтому он молча сидел и покорно ждал, когда она закончит проверку тетрадей.
Перед выходом из школы Прасковья Антоновна зашла в учительскую. Лёнька слышал, как она что-то говорила по телефону. Но и без всяких пояснений он понял, что звонила она маме и о чём-то её просила.
Вот они и вышли из школы. Ни яркое солнышко, ни нежный осенний ветерок, ничто не радовало Лёньку. Он плёлся рядом с учительницей и однозначно отвечал на её вопросы. Никогда ещё дорога домой не казалась ему столь длинной.
Но вот они и перед дверью Лёнькиной квартиры. На стук в дверь её открыла мама. Ну, ничего себе! Так и папа оказывается дома?! Он обычно приходил только поздно вечером, а тут в середине дня и дома. Всё это показалось Лёньке очень странным. Под ложечкой противно заныло.
Родители гостеприимно встретили Прасковью Антоновну. Усадили её в гостиной за круглый стол, накрытый белой скатертью, а Лёньку поставили перед своими очами и начали допрос.
Его, как вражеского агента, всячески допытывали о столь злостном событии, как о потере дневника. Но, оказалось, что это только вершина айсберга. Тут выявилось Лёнькино главное преступление – заговор по нападению на девчонок, мерзкая мстительность его характера и его злостное враньё. Все преступления одно за другим выплыли наружу.
По мере выявления истины, голос папы становился всё более басовитым. Лёнька знал, что при появлении таких ноток в голосе папы пороть его будут нещадно. Требовалось как можно быстрее и искреннее во всём сознаваться.
Поэтому он разрыдался, наверное, вполне естественно, потому что мама схватилась за грудь и с жалостью смотрела на своего ревущего сына.
И с таким рёвом Лёнька полез под тумбочку за этим злополучным дневником.
Предмет преступления изъяли и выставили на всеобщее обозрение.
Прасковья Антоновна сидела довольная. Свою воспитательную миссию она выполнила, поэтому быстро засобиралась домой, а родители, проводив её, вернулись в комнату, где оставили ревущего сыночка в гордом одиночестве.
Папа выглядел очень недовольным и заметно нервничал.
– Это же надо додуматься! Пылесосом не достать, – грозно возмущался он. – Это же надо такое придумать! И что же мне с тобой делать с таким умным и сообразительным? – и папина рука непроизвольно потянулась за ремнём.
По Лёнькиной спине прошёл смертельный холод, рыдания переросли в нешуточный вопль, слёзы градом потекли из глаз, как из брандспойта. Лёнька так старательно орал в надежде на родительское сострадание, что первой не выдержала мама и присела около своего любимого сыночка на корточки.
– Ну успокойся, ну не плачь, – уговаривала она, прижимая его к груди и нежно гладя по голове.
А когда Лёнька увидел, что папина рука оставила ремень, то понял, что наказание миновало, но для убедительности в своём раскаянии, его рыдания стали ещё громче и слёз покатилось в десять раз больше.
Лёнька долго ещё не мог успокоиться от рыданий. И даже, когда мама поила своего расстроенного сыночка чаем, всхлипывания то и дело сотрясали его плечи.
Папа ходил мрачнее тучи. Он всё ждал, когда же сын перестанет рыдать и сегодня больше не пошёл на работу.
А вечером началась экзекуция. Лёнька стоял между папой и мамой, пытающихся достучаться словами до его мозгов. Нет, они ничем не угрожали Лёньке, они разговаривали с ним обычным тоном, всячески пытаясь объяснить то, где он оказался не прав и как требовалось бы поступить в создавшейся ситуации.
* * *Последняя такая беседа с Леонидом проводилась в семнадцать лет. Но, видно слова родителей слишком долго идут до тех, кому они предназначаются. И, только сейчас, когда мама и папа смотрят на своего сына с небес, он только сейчас смог осознать, как же они были правы, и насколько сильно хотели поселить добро в его юную голову.
* * *А наутро в школе от «подельников» только и слышалось:
– Ну, что, отлупили? Ну, что сказала учителка? Что, зад болит? – ехидничали Лёнькины «друзья» по банде.
Их всех не пожалели дома и нешуточно отделали ремнём. Даже Таймураз пожаловался.
– Мама долго, долго меня бил.
А Лёнька фертом прошёлся перед ними.
– У вас у всех есть красная запись в дневнике. А мой, так и остался чистым, – он вынул дневник из портфеля и помахал им перед лицами подельников.
Вот тут-то Лёнька впервые и увидел завистливые и злобные взгляды своих «друзей».
Ох, и сколько подлостей они сделали ему в его юношеской жизни. И Козёл и Икаша и Пигич. Все, кроме Ляжкина.
Только Таймураз навсегда остался Лёнькиным самым лучшим и преданным другом, наверное, потому что он именно сын своих гор, алан.
Владивосток 2012Покурили
Закончился первый день во втором классе. Лёнька вернулся домой после школы. Портфель непомерно оттягивал руку, и поэтому приходилось постоянно перекладывать его из одной руки в другую. Поднявшись к себе на этаж, он позвонил в дверь тёти Томы, чтобы она отдала ему ключ от квартиры. Посмотрев Лёньке вслед, она тяжело вздохнула:
– Совсем уже взрослый стал.
Лёньку распирало от гордости. Он уже совсем взрослый! Наверное, поэтому мама позволяла ему оставаться одному в квартире, и он в одиночестве мог делать всё что ему вздумается.
Лёнька переоделся, достал из холодильника оставленные мамой бутерброды и молоко. Поел и аккуратно повесил в шкаф снятую новую школьную форму. Прошёлся по квартире из угла в угол пару десятков раз и понял, что его не радуют ни игрушки, ни сегодняшний чудесный день. Ничего его не радовало, хотя в окно светило яркое солнце, в такой знаменательный день. Ведь он уже настоящий второклассник, а не какой-нибудь первоклашка! И ему хотелось это доказать. Или сделать что-нибудь такое, что удивило бы всех.
Он вышел на балкон. Мама на нём высаживала цветы и сейчас осенью они буйно разрослись. Бабушка всегда говорила, когда видела, как её внук ухаживает за цветами:
– Ой, наверное, будет садовником мой внучок, как и его прадед.
Про того прадеда Лёньке пропели много песен. И он устал слушать про то, что он посадил на Крестовом острове в Санкт-Петербурге липовую аллею, что он служил садовником у графа Воронцова, что у него было много детей и он был замечательным человеком.
Лёнька полил цветы и поплевал с балкона вниз, глядя, как плевки шлёпались на асфальт. Делать было абсолютно нечего. Скука его разъедала. Всё казалось совсем другим после летних каникул, когда мама вечерами готовила ужин и позволяла ему играть во дворе.
А сейчас всё не так. Мама на работе и не скоро ещё придёт. Солнце бьёт лучами во двор, на котором никого нет. И Лёнька с грустью смотрел вниз с третьего этажа на пустой двор.
Но тут из соседнего подъезда вышел Черёма. У него сегодня прошёл первый день в первом классе.
Он тоже без дела слонялся по двору. Видно, и ему делать нечего.
Неожиданно Лёньке захотелось узнать, как у Вовки прошёл его первый день в школе и, замахав руками, он закричал:
– Черёма! Здорово! Что будешь делать?
– Пока не знаю! Давай выходи! – подняв голову, прокричал в ответ Вовка.
Быстро переодевшись в уличную одежду, Лёнька спустился во двор.
Черёма обрадовался Лёнькиному появлению. С девчонками они не играли и поэтому оставили их в песочнице заниматься копанием. Срочно требовалось что-то сделать. Но куда деть переполнявшую их энергию, мальчишки не знали.
Делать было, на самом деле, нечего. Они уже и туда сходили, и сюда. И покачались на качелях и подразнили девчонок. Но что-то всё равно ещё хотелось сделать.
– А давай закурим! – вдруг предложил Черёма.
– И где мы возьмём это курево? – Лёнька с сомнением посмотрел на своего друга.
– Бабка у меня уснула, а её папиросы остались лежать на столе. Если я стырю парочку, то она не заметит этого, – чуть ли не шёпотом поделился с Лёнькой Черёма.
– Точно! А у меня и спички припрятаны на чердаке, – поддержал его Лёнька.
Черёма смотался домой и с таинственным лицом показал Лёньке пачку папирос.
– Ты зачем стырил всю пачку? Бабка же нас засечёт! – обеспокоился Лёнька неосмотрительностью своего друга.
– Не бойся, это не её, это отцовские. Тот про них вообще забыл, – уверенно сообщил он и тут же спросил: – Где спички?
– Где-где? – возмутился Лёнька тупостью Черёмы. – На чердаке, – хотя ему хотелось ответить совсем другое.
– Так что мы тут сидим? Давай быстрее туда. Там вообще нас никто не увидит, – протараторил Черёма и мальчишки быстро вбежали в подъезд.
На чердаке стоял полумрак. От раскалённой крыши шёл жар и было очень душно.
Пройдя в самый тёмный угол чердака, они там присели.
– Ну, давай зажигай! Где твои спички? – торопил Лёньку Черёма.
Но сидеть в такой духоте оказалось невмоготу, и Лёнька предложил:
– Давай у окна лучше закурим. Там и светлее, и прохладнее.
Черёме тоже, видно, стало жарко, и он согласился:
– Давай, пошли.
Они уселись под чердачным окном на кем-то оставленные кирпичи. Окно держали по каким-то причинам открытым и из него шёл хоть какой-то свежий воздух.
– А ты когда-нибудь курил? – поинтересовался у Лёньки Черёма.
– Нет. Я только видел, как это делают дядьки и папа, – честно сознался Лёнька.
– Я тоже, – Черёма с сожалением скорчил физиономию. – Но ничего. Давай попробуем, – решительно махнув рукой.
И они начали пробовать. Для начала размяли папиросы. Папа всегда так делал. Потом продули мундштуки. Их замяли и вставили в рот.
Мальчишки сидели друг напротив друга с папиросами во рту. Важные и гордые: вот, мол, какие мы взрослые, даже можем и с папиросой посидеть! Но никто из этих храбрецов не решался сделать последний шаг – зажечь спичку и закурить. Было страшновато, но Черёма не вытерпел.
– Чего ждёшь? Зажигай! – заговорщицким шёпотом прошипел он.
Лёнька зажёг спичку и поднёс её к Черёминой папиросе. Тот потянул из неё, но не вдохнул, а сразу же выпустил изо рта клуб дыма. Лёнька его действиям поразился. Черёма курит! Ну ничего себе!
Придвинув спичку к своей папиросе, Лёнька потянул из неё и непроизвольно глубоко вдохнул тёплый дым.
Что тут началось! В глазах всё поплыло. Из глубины груди стал вырываться кашель, доведший его чуть ли не до рвоты. Из глаз слёзы лились рекой. Весь мир померк. Осталась одна темнота. Передо ним стояли только удивлённые Черёмины глаза. Тот пытался что-то сказать, но Лёнька ничего не слышал и не понимал.
Через какое-то время кашель стих и слёзы перестали литься из глаз. Вот тут-то Лёнька и разглядел гордого Черёму.
– Эх ты… – Черёма надменно смотрел на Лёньку. – Слабак. Смотри, как я это делаю! – и он заправски потянул из папиросы, тут же выпустив дым изо рта. Лёньку это удивило.
– Привыкнуть надо, – тоном знатока веско пояснил Черёма. – Что ты её сразу тянешь? Потихоньку тяни и всё у тебя получится.
Несмотря на то, что Черёма младше Лёньки на пять месяцев и на класс в школе, он его послушался.
Через некоторое время они уже оба дымили папиросами. Вокруг них стояло целое облако дыма, потихоньку выходившее в чердачное окно.
Мальчишки чувствовали себя королями. Им уже всё было безразлично. Ведь они уже познали вкус взрослой жизни. Важность и гордость переполняла и распирала их.
Но тут свет в чердачном окне померк и из него выглянула голова Валерки Четверякова.
Валерка уже перешёл в десятый класс. И для, мелюзги, типа Лёньки и Черёмы – он был непререкаемым авторитетом. Со всеми неразберихами и склоками мальчишки всегда обращались к нему, и он справедливо разрешал их споры. Родителей он никогда к этому не подключал.
И теперь Валерка неожиданно возник в чердачном окне.
– Это что вы тут делаете, засранцы? Вы что, дом подпалить хотите? А ну, марш отсюда! – прикрикнул он на незадачливых куряк.
Мальчишки, конечно, не ожидали, что Валерка сегодня загорает на крыше. Ведь он же должен находиться в школе. Ребят ошарашило то, что кто-то их мог застать за таким непристойным занятием, как курение.
Валерка без разговоров ухватил малолетних курильщиков за шиворот и, несмотря на их вопли и сопротивление, выволок на улицу.
На этот случай невезучий во дворе стояла Лёнькина мама с тётей Галей, Черёминой мамой.
Валерка, не церемонясь, выпустил пацанов перед ногами матерей, зло выговорив при этом:
– Забирайте ваших курильщиков. Они чуть дом не спалили! – и, бросив на землю пачку папирос со спичками, прихваченные на чердаке, вернулся в подъезд.
Конечно, мамы первым делом обнюхали своих чад. И что тут началось! Во дворе стояли только их крик, прерываемый увесистыми подзатыльниками и подзадниками.
Черёму Лёнька больше не видел, потому что мама затащила его домой самым бесцеремонным образом и, как злостного курильщика, заперла в тёмную кладовку до прихода папы.
Папа, как всегда, пришёл домой поздно вечером.
Лёнька слышал, как открылась входная дверь и как мама что-то объясняла ему. И вот дверь в заточение открылась. В темноту кладовки хлынул свет из коридора. На пороге стоял спокойный папа.
– Ну что, куряка, выходи. Поговорим, покурим. Обсудим твою учёбу и успехи. – Как бы с усмешкой произнёс он.
Что оставалось делать? Пришлось выходить. Лёнька с осторожностью, бочком вышел из кладовки.
– Да не бойся ты. Ты же взрослый. Что ты так переживаешь? – спокойно проговорил папа. – Никто тебя не тронет. Просто чисто по-мужски посидим, поговорим.
Лёнька с недоверием просочился в комнату и скромно присел на краешек стула у стола.
Папа сел напротив сына и долго молчал. Мама присела рядом с ним. Наконец-то папа поинтересовался:
– Ничего не хочешь мне сказать? – но, видя упорное молчание насупленного сына, предложил: – Ну что же, остаётся только закурить и обсудить по-мужски эту проблему.
Он выложил на стол пачку папирос. Достал из неё одну папиросу и протянул другую Лёньке.
Тому ничего не оставалось больше делать, как только взять её.
Минуты тянулись. Папа разминал в пальцах папиросу и о чём-то думал. Ну а Лёньке что оставалось делать? Он тоже разминал в пальцах папиросу. Папа посмотрел на его пальцы и ухмыльнулся:
– Да ты уже специалист, как я посмотрю. Тогда давай уже и закурим. Что просто так сидеть?
Папа зажёг спичку и протянул её сыну. Тут Лёнька представил себе, что случится сейчас, если он затянет в себя этот вонючий дым. Ему очень не хотелось пережить те боли и муки, перенесённые им на чердаке, поэтому он потихоньку потянул в себя дым, но не вдохнул его полностью.