Ветер перемен

– Ванечка, – тёплые материнские руки пробежались, поглаживая его по щекам, сняли шапку и взъерошили волосы на голове. – Что с тобой, сыночка? Ты вроде как сам не свой, случилось что? – с тревогой спросила она, глядя на белое лицо сына. – Голова болит, да?

Как истинная дочь Нюры и внучка Анны она сразу почувствовала сыновью боль.

– Давай я помогу, – она наклонилась, чтобы помочь снять ему ботинки, стянула с плеч пуховик. – Пойдём, сынок, – сказала она, подхватывая его одной рукой за талию, а другой открывая дверь в его комнату.

Яркий дневной свет резал глаза, звук капель воды, ударяющихся по кухонной раковине, раздражал, а кот очень громко точил когти об диван.

– Мам, похоже, я заболел, – сказал он, ложась на диван.

– Ничего, сыночка, ничего, сейчас папа с работы вернётся и поедет за бабушкой в Ёлошное, – успокаивающе сказала она сыну, понимая, что причины того, что происходит с ним сейчас, это вовсе не болезнь.

Испуганная поздним приездом зятя Нюра, как всполошённая курица, металась по дому, собирая необходимое.

– Надо Андрею сказать, чтобы курей завтра покормил да печь протопил, – говорила она Николаю, собирая в сумку какие-то баночки и мешочки.

Зять пожал плечами: желание жены привезти немедленно мать казалось ему блажью, а головная боль сына ничем иным, как притворством, но возражать он не смел, знал горячий нрав и Анны, и тёщи.

– Всё, что ль, собрала? – лишь спросил он, подхватывая рукой многочисленные, наспех собранные сумки.

– Всё. Куда, оглашённый! А на дорожку присесть? Чай путь не близкий! – прикрикнула она, присаживаясь на табурет.

Николай хмыкнул: каких-то сто километров. Как говорится, «бешеной собаке семь верст не крюк», но Нюра выбиралась за пределы Ёлошного редко и поездки на машине не любила: у неё разом начинала болеть и голова, и всё, что могло болеть. Тем не менее, волнение за внука оказалось сильнее, ведь она знала, что просто так её дочь на ночь глядя не вызовет. Поэтому Нюра покорно уселась рядом с Николаем в машину и всю дорогу молча думала о том, какая напасть приключилась с Иваном.

Встревоженная Аня встречала их в прихожей. Увидев мать, тотчас же бросилась к ней и, не давая снять с ног бурки и повесить старую, потертую шубу, потащила в комнату к сыну. Дверь закрылась прямо перед носом Николая, и он поплёлся на кухню. В общей суматохе он забыл поесть перед поездкой.

Иван лежал на диване, закрыв глаза, и тихонько постанывал. Нюра скинула шубу в кресло, потерла, согревая холодные руки и, дотронувшись ими до головы внука, обернулась сурово и приказала дочери:

– Иди к мужу, ты здесь пока не нужна!

– Но мама! – попыталась возразить ей дочь.

– Не мамкай мне! Если бы ты умения свои по делу использовала, моя помощь и вовсе бы не понадобилась! Не видишь разве? Дар к нему пришёл!

Аня ахнула, прикрыв ладошкой рот, и выдавила из себя:

– Разве наш дар по мужской линии передаётся? Баба Анна же всегда говорила, что в нашем роду только женщины способны видеть будущее, а здесь, получается, у мужчины дар проявился? Как же так, мама? Зачем он Ивану? Парень мечтает стать инженером, а теперь что – вся нормальная жизнь, как у вас с бабкой, по боку?

– Это мы ещё посмотрим, а ты шагай куда шла и, пока не позову, в комнату не заходи!

Сквозь кровавую пелену, мелькавшую перед его глазами, Иван вдруг увидел неясный свет. Он почувствовал, как сильные пальцы массируют ему голову, и от их прикосновений распадается на куски обруч, сжимавший его виски.

– Вот и славно! – услышал он родной голос бабушки и, поднапрягши, смог открыть глаза.

– Вижу, легче тебе стало? Вон и порозовел чуток, касатик мой! А ну пробуй, может, и сесть получится? – сказала она, помогая внуку подняться.

Голова ещё кружилась, но клочки тумана быстро расползались, давая парню хорошенько рассмотреть морщинистое лицо Нюры.

– Бабуль, ты-то как здесь оказалась? – спросил он, мысленно проверяя своё состояние.

– А на ковре-самолёте прилетела! – грустно улыбаясь, ответила она и, тут же посерьёзнев, добавила:

– Как видно, вовремя подоспела. Давай рассказывай всё да без утайки, не юли, знаю я тебя! Что произошло?

И Иван, сам того не зная, рассказал и про сессию, и про Аллу, и про то, что произошло в комнате. Выслушав, Нюра безоговорочно поверила внуку. Да и как не поверишь, когда сама прошла через подобное, правда, с ней это случилось чуть раньше и тоже внезапно. Помнится, тогда сводная сестра Настя – царство ей небесное, померла недавно – рассказала о том, что выходит замуж за парня, в которого Нюра была влюблена. В тот день она тоже потеряла сознание, а, очнувшись, была посвящена матерью в тайну, сопровождающую их род.

– То, что я тебе сейчас расскажу, должно остаться между нами. Ни Оля твоя, ни отец о разговоре этом знать не должны! Доверять ты можешь мне и матери своей, больше никому! Люди боятся неизвестного и необычного, сторонятся его и нередко мстят тому, кто им обладает. Прабабку свою ты, конечно, помнишь смутно, тебе лет шесть было, когда она умерла. Что говорить, досталось ей с лихвой, да ещё дар этот…

– Что за дар? – перебил её Иван. – Она, как Кашпировский руками перед телевизорами, лечила?

– А ты слушай и не перебивай! – рассердилась Нюра. – Да, многое она могла, но главное – видела будущее. Иногда ясно, как собственную руку, иногда словно в тумане, одни лишь очертания.

– Не фига себе! У нас в семье собственная Ванга была? Ну и что она там напредсказывала? Вот, например, сколько я проживу? – развеселился Ванька.

– Шалопут, как есть шалопут! Эх, похоже, не тому наш дар достался! Да твоя бабка Анна через него стольким людям помогла, а тебе всё хихоньки да хаханьки!

– Мракобесие какое! Мы космос покорили, ледоколы, как ножи, сквозь льды пробираются, самолёты летают, машины, а тут какое-то средневековье. Даже слушать ничего не хочу! Ну ладно ты, но мама-то медик, она-то как во всё это верит? – возмущенно сказал он.

– Мне и маме твоей этот дар был дан свыше, только я и она, вот как ты сейчас, решили, что мы поумнее твоей прабабушки и свою жизнь сами выстроим, без дара. Вот только не скрыться, не спрятаться от того, что нам свыше дадено. Разве что жизни себя лишить, по-другому от него не избавиться.

– И что, я теперь могу узнать, что меня впереди ждёт, предугадать наперёд и подготовиться? – спросил Иван.

– Боюсь, что нет, не всё так просто. Зачастую картинка будущего мутная, лишь одни предчувствия, как будто сполохи грозы – озарит и исчезнет, а бывает, до того ясная, что тошно становится и думаешь, как бы её развидеть и забыть. Тебе решать, хочешь ты такой жизни или нет? Помнишь, я тебе в детстве всё травы показывала и рассказывала про них? Пришло время тебе их по-настоящему изучить. Всё, что знаю сама, тебе передам, а там мать подсобит, она тоже обучена. Пыталась я как-то и Маринку приобщить к этому делу, но нет в ней искры какой, что наше дело ведёт, вроде знания есть, а всё равно одна ерунда получается. Ну, как? Полегче тебе? – спросила она, забирая с кресла доху.

Иван повертел головой – боль ушла, словно и не было её, зато появился зверский голод.

– Я бы сейчас быка съел, – признался он бабушке.

– Так идём на кухню, там и поешь. Только помни, при отце ни слова! – предупредила внука Нюра, выходя за ним следом.

Аня сидела на табурете и вскочила, как только они вошли. Молча и вопросительно она посмотрела на мать, и та, качнув головой, сказала:

– Ваш олух царя небесного экзамены не сдал, от вас скрывал, переволновался, вот и голова заболела.

– А я говорил, – на ровном месте завёлся Николай, – на хрен ему учёба эта? Шёл бы на завод, рабочую профессию получал! Я содержать оболтуса не намерен!

– А может, и не придётся! – оборвала его Нюра и добавила сердито: – Ты бы поменьше на борщ налегал, Николай. Гляди, скоро в двери не войдёшь!

Глава 5.

Не сказать чтобы с этого вечера жизнь Ивана как-то особо изменилась. Вскоре из Ёлошного вернулась Оля. Он сумел вовремя сдать все свои «хвосты» – правда, для этого пришлось ему изрядно потрудиться, – и внешне всё было тихо да гладко, но чувствовал он изменения, что происходили внутри него, меняли привычный устой его жизни.

Январь 1995 года начался с боевых действий в Чечне, сводки новостей были пугающими, становилось ясно, что страна расползается по швам, словно старые, изношенные штаны. Как-то незаметно перестали давать зарплату, и родители Ивана враз оказались за чертой бедности, спасаясь лишь тем, что привозили продукты из Ёлошного. Повсюду проходили забастовки, бомжи и беспризорники появлялись не только в крупных городах, но и в Кургане. Однако для студентов будто ничего не изменилось: всё также сидели они на лекциях, бегали на дискотеки и создавали пары несмотря на то, что творилось вокруг.

Эта февральская ночь была особенно тёмной. Выла вьюга, швыряясь в окна колючим снегом. В доме Вершининых было прохладно: родители экономили дрова и Иван спал под двумя тёплыми одеялами. Под ними Ване быстро стало жарко, и, возможно, именно тепло повлияло на то, что он увидел во сне – весна, большой город, подъезд, усатый мужчина неловко падает на пол. Иван почувствовал запах крови у подъезда и усилием воли заставил себя проснуться. Мокрый как мышь, он испуганно выскочил из кровати и затрясся, словно заяц, в прохладе комнаты. Хоть Иван и не поверил Нюре в прошлый раз и старался больше не думать о разговоре с ней, но сон его напугал, ведь Иван совершенно точно знал этого мужчину.

Анна, сидевшая в одиночестве в ординаторской, помешивала ложкой чай. Из кружки поднимался пар, пахнувший смородиной и мятой; травяной сбор она привезла от матери, впрочем, как и остальные продукты: овощи, яйца, варенье, соленья. Зарплату задерживали вот уже полгода, приходилось выкручиваться. Выручала рыба, которую ловил Николай, ягоды, которые они собирали летом и сдавали в заготконтору, кое-что продавали на рынке в Кургане, стыдливо отворачиваясь от покупателей, боясь, что встретят знакомых. Спасала и запасливая Нюра, прикупившая в своё время сахар, мыло, спички, муку. Всю зиму она пекла хлеб и замораживала калачи в сенках, чтобы он не портился, сушила сухари, много сухарей, которые они ели вместо хлеба. В ход шло и домашнее повидло, и варенье, сушёные ягоды и яблоки. Вспомнила семья и вкус парёнок, и первой, нежной крапивы в супе.

Крутились, пытаясь сэкономить. Аня, например, сердилась на сына, если он в магазине, покупая сыпучие продукты, не использовал мешочки из дома, а он стеснялся этого и покупал магазинные. Так жило большинство людей, наблюдая, как пытается выжить вместе с ними разваленная страна. Анна сделала глоток, размышляя о том, как можно помочь коллеге, Лидочке. Лида находилась в худшем положении, чем Вершинины, и выживала лишь тем, что с горем пополам, занимая деньги, покупала у бабушек на рынке по пол-литра молока, разбавляла его наполовину водой из-под крана, добавляла туда немного крупинок манки – этим и кормила своих детей. Сама она была гордая – помощи никогда не попросит, да и не возьмёт, и Анна голову сломала, как ей помочь. Да и собственные мысли не отпускали.

Николай занялся перепродажами: закупал на складе в Москве запчасти к лодкам и мотоциклам и привозил на продажу в Курган. Мотался туда-обратно, и Аня очень боялась за него – могли убить. Вон у коллеги так отца убили и забрали деньги, на которые он собирался закупать товар. Искали они его, искали, да нашли только труп. В лесу, через два года.

Лампочка под потолком мигнула и погасла. Теперь так часто бывало, что свет надолго выключали, но у них всё же больница как никак, главврач где-то добыл старенький генератор, на котором они пока и держались. Да что там говорить, теперь это не больница, одно название, лекарств чуть-чуть, а остального: расходников, постельного белья, питания, посуды, горячей воды – ноль. Роженицы приезжали с полным списком, привозя с собой всё, от лекарств до пелёнок. А тем, у кого ничего не было, собирали всем миром: кто шприцем поделится, кто таблеткой какой, кто кружку подаст, ложку, тарелку, одним словом, помогали друг другу как могли. Одна беременная, молоденькая совсем, пешком в роддом пришла, не было денег даже на проезд на городском автобусе. Бедная девочка, студентка, скрывшая от родителей свою беременность. Очередная дурочка, поверившая городскому парню, который, добившись своего, тут же её бросил. Как она плакала, убивалась, когда писала отказную на свою доченьку. Ушла, а через несколько дней вернулась, да не одна, с родителями. Со слезами на глазах смотрела из окна им Анна вслед, глядя на то, как бережно несёт огрубевшими, изработанными руками свою внучку молодой дед. Эти добрые воспоминания отогнали дурные мысли, согрели её лучше всякого чая.

– Ну и чего ты тут сидишь? – это Лёля нарушила её покой. Для своих Ольга Александровна, для пациентов врач. – Беги скорее в приёмный покой. Помнишь, у нас Березина рожала, ну та, у которой муж птицефабрикой заведует? Роды ещё сложными были? Он в благодарность нам курей привёз, представляешь. Там уже всё распределили, по паре штучек на человека, так что беги скорее, свою долю забери, пока никто на неё не покусился.

Аня поблагодарила и вышла в коридор. Кажется, Бог услышал её молитвы и своих курей она отдаст Лиде, а их семья и на картошке проживёт, справится. Благим намерениям путь всегда открыт, и, делая доброе дело, знай – когда-нибудь оно вернётся тебе сторицей.

После того, как в марте прозвучало известие, что в подъезде дома убит известный журналист, Иван поверил в то, что он кое-что может, но по-прежнему избегал даже мысли о своём даре. Да некогда ему было особо, потому как повадился к его Оле некий кавалер оказывать знаки внимания.

Познакомились они случайно, в городе. Она, получив стипендию, приехала в город пробежаться по магазинам, вернее – на местный рынок, где можно было купить модные джинсы, косметику или футболки «Шанель». Невелика стипендия, 50 рублей, но и с неё она умудрилась сэкономить, чтобы купить подарок на день рождения Ивана. Она хотела найти что-то особенное, чтобы он ахнул от удивления и обрадовался по-настоящему. В последнее время между ними всё расклеилось, и отношения стали вялыми, блёклыми, словно засыхающий букет в вазе. Иван с детства был непредсказуем, мог спрыгнуть с тарзанки, подраться с мальчиками или увести их в дальний поход, да так, что родители потом искали их с милицией. Ему вечно хотелось какого-то движения, азарта, эмоций на грани, а Оля была домашней девочкой, любящей спокойные вечера, когда соберется на ужин вся семья и тихо бубнит телевизор, а над тарелками поднимается ароматный парок, и в вазочке ждут своего часа конфеты. Они не совпадали, но их очень тянуло друг к другу, видимо, потому, что противоположности сходятся? Она шагала между торговыми рядами, погружённая в свои мысли, не замечая, как одна женщина неотступно следует за ней, выжидая удобного момента. Секунда, лезвием по сумке – и заветный Олин кошелёк оказался в её кармане. Оглянувшись, не видел ли её кто-нибудь, воровка развернулась и быстрым шагом пошла прочь.

Наконец-то Оля нашла то, что искала – красивое, кожаное портмоне. То, что Ивану точно понравится. Милая продавщица в перчатках с обрезанными пальцами запаковала подарок в тонкую бумагу, Оля решила достать кошелёк и обомлела: сбоку сумки зияла дыра.

– Как же так? – она беспомощно посмотрела на продавщицу.

– Украли? Ворья развелось жуть, – сказала она, доставая из бумаги портмоне обратно и, не удержавшись от того, что продажа не состоялась, грубо добавила: – Получше за деньгами нужно смотреть, девушка!

Потерянная, Оля, враз оставшись без копейки денег, поспешила на остановку в надежде встретить знакомых студентов и перезанять у них хотя бы на дорогу. Как назло, уезжавшие сплошь были незнакомы. Она просидела в уголочке, на остановке, до самого вечера, голодная, замёрзшая, но так и не решившаяся попросить на проезд у прохожих. Не выдержав, она расплакалась – остался последний автобус до Лесниково. Вот тут-то и появился он, Сергей, курсант военного училища. Небольшого роста, крепенький, скромный, он пересилил себя и подошёл к девушке, чтобы узнать причину её слёз.

Так они познакомились и чуть позже сдружились. В отличии от Ивана, Сергей был молчалив, предпочитая больше слушать, чем говорить, но именно он заметил, как переминается Оля в сапогах со стертой до дыр подошвой, и купил ей новые. Он умел различать все оттенки её настроения, знал название её любимых духов, помнил про её день рождения. Он был из тех, кто приготовит уставшей жене ужин, уложит детей и нальёт воды в ванную, чтобы она расслабилась. Оля понимала это разумом, но чаще всего человеком правит сердце, а оно целиком и полностью принадлежало Ивану.

Иван, узнав об их дружбе, сделал вид, что ничего не происходит, но, завалив вторую сессию назло Оле, был исключен из академии и загремел в армию. После полугодовой учёбки в батальоне оперативного назначения его с товарищами отправили в Грозный. Горячие, неотёсанные мальчишки тогда писали прошения, чтобы их направили в район боевых действий, а Иван, как единственный ребёнок в семье, вообще спокойно мог отказаться. Но внутренние терзания, обида на любимую, поиск своего «я» не позволили Ване отступить.

Глава 6.

В начале мая новобранцы прибыли в горы к северо-западу от Гудермеса, на южную оконечность Брагунского хребта. Отсюда держали они под прицелом железнодорожный мост через Сунжу, а вокруг царили горы и весна. Погода была не пойми что: то жара, то ливень, а то возьмёт и снег ночью выпадет. А утром глянь – всё тает, а днём опять Африка.

Иван любовался горами. Далёкие, покрытые снежными шапками. Он мечтал увидеть их поближе. Ему даже не верилось, что идут бои, ведь кругом было так красото и стояла тишина. Судьба пока баловала парня, не видел он своими глазами смерть и разрушения, что несёт с собой всякая война. Они с друзьями ловили рыбу в реке, он, помня уроки бабушки, собирал в округе чабрец и заваривал для товарищей чай, не зная, что бабка с матерью сходят с ума от беспокойства за Ванечку. Анна, не выдержав напряжения, приехала к матери. Нюра, утратив с возрастом силу, помочь в полной мере не могла, но знания, полученные ею в детстве, никуда не делись. Ранним утром, когда даже солнце изволило ещё почивать, достала Нюра маленькую иконку, подарок от матери, чтобы прочесть материнскую молитву-наказ, защищающую детей там, где бы они ни были. Поставив иконку в красный угол, встав на колени, зашептали они нужные слова:

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоей Матери услышь меня, грешную и недостойную рабу Твою Анну. Господи, в милости Твоей власти чадо мое Иван, помилуй и спаси его имени Твоего ради.

Господи, прости ему вся согрешения, вольные и невольные, совершенные им пред Тобой.

Господи, наставь его на истинный путь заповедей Твоих и вразуми его и просвети светом Твоим Христовым во спасение души и исцеление тела. Господи, благослови его в доме, около дома, в поле, работе и в дороге, и на каждом месте Твоего владения.

Господи, сохрани его под покровом Твоим Святым от летящей пули, стрелы, ножа, меча, яда, огня, потопа, от смертоносной язвы и от напрасной смерти.

Господи, огради его от видимых и невидимых врагов, от всяких бед, зол и несчастий.

Господи, исцели его от всяких болезней, очисти от всякой скверны и облегчи его душевные страдания.

Господи, даруй ему благодать Святого Духа на многие лета жизни и здравия, целомудрия.

Господи, дай ему Свое благословение на благочестивую семейную жизнь и благочестивое деторождение. Господи, даруй и мне, недостойной и грешной рабе Твоей, родительское благословение на чадо мое в наступающие утра, дни, вечера и ночи имени Твоего ради, ибо Царствие Твое вечно, всесильно и всемогуще. Аминь. Господи, помилуй».

Сильна материнская молитва, но и она порою не в состоянии уберечь дитя, если попадает он в кровавую мясорубку войны.

К августу 1996 года Иван уже не видел красоты гор, долин или рек. В его память навечно впечатались раненые и умирающие друзья, разрушения, взрывы, смерть. Была у него такая особенность, за которую уважали его сослуживцы: умел он каким-то образом предчувствовать засады, атаки, о чём и предупреждал всех заранее и за что получил позывной «Оракул». Он и сам не знал, как это у него получалась, включалась ли его интуиция или помогал дар, но благодаря ему многие остались живы.

Часть его в это время базировалась в районе аэропорта «Северный» в городе Грозном. Весь гарнизон её состоял из шести тысяч человек, куда входили внутренние войска и МВД, и десяти тысяч военнослужащих Минобороны, сосредоточенных в Ханкале. Непосредственно в городе было развернуто двадцать два КПП, пять комендатур и два комендантских участка.

Иван понимал: Грозный был достаточно большим городом. К нему стекалось больше ста дорог, и контролировать каждую из них было невозможно. Здесь он чувствовал опасность, но не знал, как объяснить свою тревожность командиру.

Город в эти дни жил мирной жизнью, во дворах играли дети, женщины готовили обеды, но Ваня чувствовал, видел в усталых лицах командиров, кривоватых улыбках разведчиков, возвращающихся «оттуда», в замершем мареве жаркого августа: что-то надвигается. Поговаривали, что боевики планируют захватить Грозный и райцентры. Слухам не верили, ведь с весны 1995 года шли эти разговоры и пока оставались только слухами.

Тем временем боевики, переодевшись в гражданскую одежду, просачивались в город, оставаясь на ночлег у родственников, проносили с собой оружие и боеприпасы, делали во дворах схроны, внимательно следили за поведением российских военных и сообщали об этом своим полевым командирам. Выжидали, терпели, едва сдерживая ярость, ведь получили приказ: огня не открывать, не провоцировать военных, а главное – усыпить их бдительность и ждать сигнала к атаке.

Каждую ночь Иван видел один и тот же сон: огромное поле ярко-красных маков. Нежные лепестки колышутся на ветру, склоняя головки друг к другу. Он идёт по полю, над ним бездонное, выцветшее небо, а вокруг, до самого горизонта, красные маковые волны. Иван останавливается, срывает цветок и в ужасе отбрасывает в сторону: стебель цветка кровоточит, как живое существо. Каждый раз он, резко просыпаясь, сразу же выходил на свежий воздух, чтобы прийти в себя.

В одну из таких ночей следом выскочил его друг, Сашка, с которым Иван успел съесть не один пуд соли.

– Что, опять маки? – спросил он, закуривая и с наслаждением затягиваясь дымом.

– Да, – коротко ответил Иван, пытаясь понять, что пытается сказать ему подсознание.

– А я говорил тебе, не пей много воды на ночь! – назидательно сказал друг, ёжась от прохладного, ночного ветра. – Мочевой пузырь давит, отсюда и сны твои дурацкие. Сам подумай, ну какие маки? Они уж отцвели давно, да и не видел я их здесь. Ты вот лучше скажи, что делать планируешь после того, как отсюда вернёмся?

– Восстановлюсь в академии, женюсь, – ответил ему Иван, прислушиваясь к ночным звукам.

– Тю, жениться, вот ещё! Я, например, ещё не нагулялся! Девчонок вокруг пруд пруди, только успевай – выбирай! У меня в соседях знаешь какая чувиха живёт? Во! – он обрисовал руками фигуру. – И тут во, и там во! Вернёмся, познакомлю! Уверен, тебе она понравится.

– Не надо, у меня Оля есть, – твёрдо ответил Иван.

– Поду-умаешь, Оля, – протянул Сашка. – Ты ж ещё соседку мою не видел!

– Что-то грядёт, Саня, надо быть готовыми ко всему, – ответил ему Иван, вглядываясь в темноту. – Мы здесь чужие, город просто наша дислокация, а для боевиков он дом родной. Они здесь все лазейки знают, это их территория.

– Ну что ты каркаешь, как ворона, заладил одно и тоже: я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму. С тобой каши не сваришь, идём тогда спать, что ли, скоро утро, – позвал его Александр, возвращаясь в здание.

Иван ещё постоял немного, прислушиваясь, и поспешил за ним вслед. Ни тот, ни другой в тот момент не знали, что под покровом этой ночи несколько колонн боевиков по второстепенным дорогам незаметно войдут в Грозный. К ним тут же присоединятся группы боевиков, которые уже здесь скрывались. Группировка в две тысячи человек окружит все блокпосты, комендатуры, военные части и с криками «Аллах Акбар!» начнёт ожесточённый обстрел из автоматического оружия и гранатомётов. Это будет первая волна боевиков, отряды блокирования. После них в Грозный станут подтягиваться основные отряды, общая численность группировки будет насчитывать около семи тысяч боевиков. Это случится чуть позже, а пока у ребят оставалось чуточку времени, чтобы ещё немного поспать и, возможно, помечтать – каждому о своём.

Глава 7.

Анна была на ночном дежурстве, ночь выдалась спокойной, и врач отпустила её подремать на диванчике в ординаторской. Вот уже несколько дней ей было тревожно и беспокойно, в левой стороне груди словно раскалённой иглой жгло. Сна не было ни в одном глазу, она просто лежала, вспоминала, каким забавным ребёнком был Ванюшка.