Просто беги. Как бег спас мне жизнь

© Isabella Mackie 2018

Translated under licence from HarperCollins Publishers Ltd.

© grmarc, Freepik.com, изображения

© Перевод, оформление, издание на русском языке. ООО «Попурри», 2024

Белла Маки писала для Guardian, Vogue и Vice. «Просто беги» – ее первая книга.

Отзывы о книге «Просто беги»

Своевременная и написанная доступным языком книга… свежий и неординарный взгляд на то, каково это – справляться с проблемами своего психического здоровья.

Журнал Grazia

Книга, полная настоящей надежды и действительно вдохновляющая.

Журнал Stylist

Блестящее любовное письмо Беллы к бегу превращается в необычайно смелый и откровенный рассказ о ее борьбе с тревожностью. Это важная книга, в которой бег представлен как простое, но эффективное противоядие от тревог мира.

Джо Лайсетт

Проницательный взгляд на то, каково это – бороться за свое психическое здоровье, с радостью отмечая тот факт, что простого ежедневного бега может быть достаточно для изменения собственной жизни. Идеальная книга, где все изложено просто и понятно, обязательно поднимет вам настроение.

Александра Хеминсли, автор книги «Беги как девчонка» (Running Like a Girl)

Искренняя и позитивная ода странному, чудесному обаянию пары старых кроссовок, плотно облегающему полиэстеру, дождливой, продуваемой ветром дороге, а также покою и ясности, которые дает бег. Всем бегунам понравится эта книга.

Дэрмот О’Лири

Я не знаю, выйду ли я когда-нибудь на пробежку, но эта книга – вдохновляющее начало года.

Найджелла Лоусон

«Просто беги» послужит утешением и вдохновением для очень многих. Эта добрая и честная книга заставит вас надеть наконец кроссовки и выйти на улицу. Она также – и это очень важно – поможет вам понять, что переживают люди, страдающие тревожностью.

Линн Энрайт

Посвящается Джордж,

которая была храбрее всех, кого я когда-либо встречала, и которой я многим обязана

1 км

Все ужасно

Сегодня я бежала три минуты. В темноте, медленно и с передышками. Это на три минуты больше, чем я когда-либо бегала в своей жизни. Я запыхалась, у меня колет в боку, но чувствую себя в целом неплохо. Для первой попытки вполне достаточно. Теперь я могу вернуться домой и поплакать. Или выпить немного вина.

Когда я лежала на полу в гостиной, видя только ноги моего мужа, который спешно удалялся в сторону входной двери, у меня уже были мысли о том, что произойдет потом. После того как брак распадается, возникает невыносимая печаль, чувство подавленности, в голове множатся неловкие вопросы. Все это мне пришлось испытать. В тот момент я смотрела на ковер, а мой разум устремился вперед, расплывчато рисуя надвигающееся будущее. Я даже начала представлять, как буду ежедневно страдать в четыре часа утра еще несколько недель.

Теперь я точно знаю, что ощущение разбитого сердца может быть удивительно коротким. Это не всегда то затянувшееся состояние, каким многие из нас представляют его себе, когда любовь и комфорт медленно разваливаются с годами на кусочки, пока не исчезают вовсе. Иногда такое происходит в мгновение ока, застает вас врасплох, не оставляет времени подготовиться. Кто-то стоит напротив, смотрит прямо в ваши глаза и говорит, что уходит, что больше не любит вас, что нашел кого-то другого, что вас недостаточно… и вы думаете: «Кажется, я сейчас умру. Где взять столько сил, чтобы пройти через это…» Что-то внутри вас надорвалось, и вы можете только лечь на пол и ждать, когда вас пригласят пройти по неизбежному туннелю к свету.

Все это очень тягостно, как и большинство расставаний. Однажды в ресторане рядом со мной сидели супруги, они больше часа ели в полной тишине. Когда принесли кофе, муж что-то прошептал жене, а она шепнула ему в ответ: «Дело не в кофе, а в последних двадцати пяти годах». Подобное медленное разрушение отношений выглядит ужасающе. Но когда вам неожиданно сообщают о том, что нужно расстаться, то момент удара ощущается почти физически. Правда, несмотря на шок, это, как ни странно, самая легкая часть. Потому что рано или поздно приходит понимание: вы от этого не умрете. И даже нет возможности слишком долго пялиться на ковер, потому что вам нужно забрать детей из школы, или выгулять собаку, или пойти на работу, наконец, просто посетить туалет. Ваша боль не выдерживает конкуренции с обыденными требованиями повседневности. И после этого неприятного осознания перед вами совершенно ясно предстает будущее, в котором вы уже худо-бедно пережили этот момент. Но ведь к этому идти так долго… Разбить сердце – быстро. А вот выкарабкиваться из-под придавившей вас ситуации, кажется, можно бесконечно, и иногда вы отказываетесь даже пытаться что-то предпринимать.

Еще лежа на полу, я знала, что вскоре мне придется встать. Даже понимала, что если смогу преодолеть трудности, то в конце концов все может как-то наладиться. Но было кое-что еще. В отличие от большинства взрослых, я не умела справляться со многими ситуациями.

Разного рода чувства и эмоции одолевают нас задолго до того, как мы начинаем разбираться в своих ощущениях. Младенцы смеются, плачут и сердятся, но не могут сказать почему. По мере взросления мы разрабатываем методы, необходимые, чтобы справляться со стрессовыми или травмирующими событиями. В подростковом возрасте мы часто пребываем в состоянии разочарования и растерянности, но проходит время – и у нас формируется представление о самих себе, мы учимся лучше осознавать свои эмоциональные переживания и как-то справляться с ними. Мы берем эти приобретенные умения с собой во взрослую жизнь, где совершенствуем их и растем над собой, развивая более четкое понимание того, как преодолевать препятствия. По крайней мере, большинство людей так делают. Но вплоть до того момента, когда я обнаружила себя лежащей на полу, я всю жизнь убегала от своих проблем. Даже будучи ребенком, я позволяла возникающим у меня тревогам разрастаться, не желая взять все под контроль и не позволяя своим сильным качествам раскрыться и доминировать в моей жизни. Проблемы с психическим здоровьем замедлили мой собственный рост. Я была слишком напугана, чтобы принимать вызовы, и не пыталась хоть как-то контролировать происходящее, чтобы предотвратить любую возможную травму. Просто бросала все, когда становилось тяжело, отказывалась от возможностей, которые могли бы подтолкнуть меня или дать мне независимость. Я была ребенком.

С юных лет я привыкла прятать голову в песок и использовать магическое мышление, чтобы отгонять плохое. Вместо того чтобы признать свою слабость, я придумывала способы справиться с тревогами и иррациональными мыслями, но ни один из них не был успешным. Я плевала три раза через левое плечо, если у меня возникала пугающая идея, или сильно моргала, чтобы прогнать ее. Избегала определенных цифр, букв, цветов, песен и мест. Это были попытки пойти на компромисс со своим мозгом в надежде, что плохие мысли уйдут, если я просто буду жестко придерживаться своих детских механизмов. Однако все оказывалось бессмысленным, в результате мое беспокойство росло как на дрожжах. Имевшиеся в моем арсенале методы преодоления трудностей были ложными друзьями, и, как следствие, я страдала агорафобией, склонностью к паническим атакам, навязчивым мыслям, истерии и депрессии. К тому времени, когда от меня ушел муж, я уже пережила годы такого состояния. Я буквально не могла самостоятельно дойти до супермаркета, не говоря уже о том, чтобы оправиться от травмы, нанесенной расставанием такого масштаба. Я знала, что мне нужно встать, но не представляла, что делать дальше. Все во мне было пронизано страхом.

Тревожность – скользкая, подлая штука. Это болезнь, которая проявляется столькими различными способами, что ее часто не диагностируют до тех пор, пока страдалец не впадет в полное отчаяние. Вас могут годами настигать приступы паники, которые вы даже не распознаете как панические атаки. Вы можете предположить, что вам серьезно нездоровится, что у вас инсульт или сердечный приступ (как это случилось со мной в возрасте восемнадцати лет в ночном клубе, к большому веселью моих пьяных друзей), или с патологической одержимостью постоянно измерять кровяное давление. Возможно, вам так стыдно за свои навязчивые мысли, что вы никогда не осмелитесь никому довериться, не говоря уже о том, чтобы позволить себе думать, что у вас проявляются признаки обсессивно-компульсивного расстройства (ОКР). Вместо того чтобы бороться с ужасными образами и идеями, всплывающими у вас в голове, признав, что это всего лишь мысли, которые не могут причинить вам вреда, вы можете потратить годы, пытаясь нейтрализовать их и заставить исчезнуть. Все это может вызвать у вас сильную депрессию, как будто вам без того не с чем сражаться. Мысли заставляли меня истерически плакать и часами оставаться в постели. Спать целые дни напролет. Смотреть телевизор больше, чем должен или хотел бы счастливый человек. Потерять всякую надежду в слишком юном возрасте.

К тому времени, когда эти состояния достигают такой стадии, человек с тревожным расстройством, скорее всего, успевает выработать собственные механизмы борьбы с пугающими мыслями и ощущениями. Эти навыки справляться с трудностями будут жесткими, и их будет трудно оспорить, не говоря уже о том, чтобы изменить. Почти ничего из этого не принесет пользы в долгосрочной перспективе. Чаще всего такие механизмы дают мгновенное облегчение, но в конечном счете приводят к еще большей тревожности.

Что касается меня, то моя тактика заключалась в том, чтобы никогда не возвращаться в место, где у меня была паническая атака. Разумный план, думала я, нацелен на то, чтобы избежать повторения такой же ужасной ситуации. В итоге я установила невидимый кордон вокруг большей части Лондона, включая главную улицу в моем районе, парк и большинство магазинов. Позже эта область расширилась, включив самолеты, лифты, автострады, все, что находится слишком далеко от больницы, и метро. Немедленное утешение, которое я получила, было обманчивым, поскольку я быстро оказалась в ловушке: не могла пойти туда, где мой разум видел «небезопасное» место. Хотя теперь мне ясно, что я пребывала во власти тревожности в течение многих лет, я настолько привыкла к своим примитивным методам, что не обращалась за помощью до тех пор, пока эта тактика не захватила меня, как тиски, и я не зашла в тупик.

Если когда-либо и был триггер, заставляющий вас попытаться что-то изменить, так это шок от того, что ваш брак развалился, не просуществовав и года. Люди, которые разводятся в Великобритании, обычно держатся около одиннадцати с половиной лет, прежде чем выдернуть вилку из розетки. Поэтому нарушить свои клятвы так эффектно казалось настоящим подвигом. Если бы брак продлился немного дольше, это могло бы быть воспринято как печальное, неизбежное событие или списано на то, что «молодые люди больше ни к чему не привязываются». Но восемь месяцев… Было бы неразумно после этого хоть немного не подвергнуть сомнению свою жизнь.

Даже без дополнительных неудобств, связанных с распадом брака, я знала, что достигла критической точки. Я очень долго избегала всего, что казалось мне пугающим, и мой мир сузился до такой степени, что я уже задыхалась. Несмотря на мое дико иррациональное мышление, привычку все тщательно контролировать и всяческие меры предосторожности, случилось худшее. Рамки, которые я выстраивала для себя с детства, не защищали меня от вреда или унижения. Более того, они в значительной степени даже способствовали этому.

Когда мой муж ушел, я провела несколько дней в слезах и пьянстве, после чего моя сестра насильно подняла меня из положения эмбриона, которое я приняла на полу. Простите, что не привожу здесь никаких подробностей, – я ничего не помню об этом периоде. Я благодарна своему мозгу, это один из немногих случаев, когда он сослужил мне хорошую службу. Должно быть, были разговоры, сон и еда, но в моей памяти остался только целый сезон «Игры престолов» и то, как моя сестра злилась, что я смотрела его в состоянии запоя и без нее.

Я взяла отгул на один день, а затем вернулась в офис, попеременно плача в туалете (мой муж работал в той же компании, это было забавно) и молча сидя за столом, слушая волыночную музыку в наушниках в странной попытке взять себя в руки всякий раз, когда он проходил мимо. Кстати, это оказалось на удивление эффективно, и я бы порекомендовала это всем, кому нужно чувствовать себя сильным. Начните с «Паренька с шотландских гор» (Highland Laddie).

Я была как бы в мертвой точке, осознавая, что мне приходится переживать эти болезненные и трудные эмоции, но также беспокоилась, что, возможно, никогда не почувствую себя действительно лучше. Жизнь продолжается вокруг вас независимо от того, насколько сильно разрушен ваш собственный мир. Я видела, как в поле зрения появляется нормальность, но я ее не хотела. Я вернулась на работу и подозревала, что через несколько месяцев, возможно, переживу этот разрыв, но все еще буду заперта в своем маленьком пространстве, где тревога и депрессия – мои единственные настоящие друзья.

Легко вести себя так, будто ничего не случилось, даже если у вас психическое заболевание и вы чувствуете, что оно вот-вот вас поглотит. Даже в самые тяжелые времена я хорошо справлялась со своей работой, отпускала шутки, выходила на улицу ровно настолько, чтобы меня не считали отшельницей. Многие люди становятся экспертами в этом, обманывая даже самих себя. Наверное, я могла бы продолжать в том же духе вечно, прожить полжизни, притворяясь, что меня это устраивает. Но что-то сломалось, и я перестала так себя вести. Я делала это так долго, что такое поведение стало утомительным.

Меня словно разоблачили, как мошенника: трусливый ребенок, притворяющийся взрослым. Джоан Роулинг говорит, что дно стало фундаментом, на котором она построила свою жизнь: поскольку хуже быть уже не могло, ей некуда было двигаться, кроме как вверх [1]. Раз уж это сказала она, я могу простить ей это клише и даже неохотно признать, что она права. В случае с Роулинг она начала создавать волшебный мир, который помог ей стать одной из богатейших женщин в мире. В моем случае каменное дно подтолкнуло меня выйти на пробежку.

Через неделю моей новой свободной жизни мне пришла в голову идея бегать. В романе «Над пропастью во ржи» есть момент, когда Холден Колфилд бежит по школьному стадиону и объясняет это словами: «Не знаю, зачем я бежал, наверно, просто так» [2]. Может быть, мне надоело чувствовать себя такой чертовски несчастной. Или, возможно, я уже знала, что должна попробовать сделать что-то по-другому. Но в тот день мне просто захотелось бежать.

Я до сих пор не знаю, почему выбрала именно этот инструмент в разгар страданий. Никогда раньше в своей жизни я не занималась спортом. Всегда сдерживала потребность бежать – от своего разума, от негативных мыслей, от забот, которые накапливались и отвердевали слой за слоем, пока не стали слишком сильными, чтобы от них можно было избавиться. Возможно, внезапное желание заняться бегом было физическим проявлением стремления сбежать от моего собственного мозга. Наверное, я просто хотела сделать это по-настоящему.

К тому же мне не терпелось избавиться от стереотипа о расставании, связанного с поеданием мороженого, – я всегда хотела, чтобы проблема побыстрее разрешилась, чтобы плохие предчувствия и сердечная боль поскорее прошли. В конце концов, расставание – это хорошее время, чтобы попробовать что-то новое. У меня было дополнительное преимущество: я также хотела освободиться от своих жизненных страхов, и я действительно чувствовала, что время для этого пришло. Мне было почти тридцать, и я пребывала в ужасе от того, что воспользуюсь разрывом отношений как еще одним предлогом для отступления, еще больше замкнусь в себе, начну бояться самой жизни.

Я ни в коем случае не могла бегать на стадионе. Я была слишком напугана, чтобы пойти в супермаркет, – какие уж тут грандиозные идеи. Не было такого кульминационного момента, как в кино, когда я рассекала прерии или мчалась под ливнем. На самом деле я не понимала, что делаю, и у меня мелькнула мысль, не начинаю ли я на самом деле бредить. Мне казалось очень странным, что у меня появилось желание это сделать, и все же, даже споря сама с собой, я взяла ключи и зашнуровала кроссовки.

Надев старые леггинсы и футболку, я направилась в темный переулок в тридцати секундах ходьбы от своей квартиры. Это соответствовало двум важным критериям: достаточно близко к безопасному дому и достаточно тихо, чтобы никто не смеялся надо мной. Я чувствовала себя нелепо, и мне было немного стыдно – как будто я делала что-то извращенное, чего не следовало видеть другим. К счастью, единственным живым существом была кошка, которая презрительно смотрела на меня, пока я набиралась сил, чтобы пошевелиться. Я была благодарна кошке за то, что она немедленно исчезла; любой намек на приближающегося человека заставил бы меня мгновенно остановиться. Этот вид наказания был слишком грубым, чтобы его могли увидеть посторонние.

Надев наушники, я поискала подходящую музыку и остановилась на песне под названием She Fucking Hates Me группы Puddle of Mudd. Не в моем обычном вкусе, но тексты были достаточно злыми, и я не хотела ничего, что могло бы заставить меня плакать (меня заставляло плакать почти все). Песня длится три минуты и тридцать одну секунду, а строчка «she fucking hates me» («она чертовски ненавидит меня») звучит столько раз, сколько вы можете себе представить. Я думаю, что пробежала тридцать секунд, прежде чем мне пришлось остановиться: икры ныли, а легкие горели. Но песня взбудоражила меня, произошел выброс адреналина, и поэтому я отдохнула минутку, а затем снова начала. Мне каким-то образом удалось успевать за кричащим певцом, произнося слова одними губами, я скорчила гримасу и неуклюже побрела вниз по тропинке. Продержалась невероятные три минуты (почти всю песню!), прежде чем сдалась и пошла домой. Почувствовала ли я себя лучше? Нет. Понравилось ли мне? Тоже нет, но я не плакала примерно пятнадцать минут, и этого мне было достаточно.

К моему удивлению, я не остановилась на этом. Я хотела продолжать, пусть все выглядело довольно мрачно, но что-то во мне пересилило все мои внутренние оправдания. Назавтра я вернулась в тот же переулок. И на следующий день после этого. На самом деле все эти первые несколько попыток были жалкими. Какие-то секунды, жалкое шарканье ног. Подожди. Давай опять. Замри, если человек вышел из тени. Чувствуешь себя нелепо? Все равно продолжай. Всегда в темноте, всегда втайне, как будто я каким-то образом преступала границы дозволенного.

Я не знала, что делаю и чего хочу добиться с помощью этих пробежек. В результате в последующие недели я стала весьма амбициозна и сталкивалась с частыми катастрофами, хоть и незначительными. Я заработала шинсплинт, и это было чертовски больно. Я бежала слишком быстро и была вынуждена остановиться, после того как начала бесконтрольно хрипеть. Попыталась подняться на холм, но мне пришлось признать поражение и сесть в автобус, когда стало ясно, что холм меня одолел; у меня случился приступ паники в темной части местного парка, когда я не засекла время захода солнца и поняла, что совсем одна. Я упала и заплакала, как ребенок. Бег казался мне языком, на котором я не умею говорить, причем не только потому, что я совершенно не в форме: просто, на мой взгляд, этим занимались только счастливые, здоровые, жизнерадостные люди, а не курильщики-невротики, которые всего боятся.

На протяжении всей моей жизни, если у меня не получалось что-то хорошо с первой попытки, я почти сразу же сдавалась. Мне было ясно, что я плохо бегаю и не становлюсь в этом лучше. И все же, к большому моему удивлению, я продолжала. Я сновала взад-вперед по темному переулку в течение двух недель, и когда я наконец заскучала, а не просто переволновалась или запыхалась, то начала двигаться немного дальше. Первые пару месяцев я придерживалась ближайших к моей квартире дорог, поскольку мой мозг всегда искал пути к отступлению, петляла по тихим улочкам и съеживалась, когда мимо проезжали машины. Я была медлительна, печальна и зла. Но мне становились ясны две вещи. Суть первой в том, что, когда я бегу, мне не так грустно. Мой разум успокаивался – какая-то часть моего мозга, казалось, отключалась или, по крайней мере, отпускала контроль на несколько минут. Я не думала о своем браке или о своей роли в его крахе. Не гадала, счастлив ли мой муж, на свидании ли он или просто вообще не думает обо мне. Облегчение, которое это принесло мне, было огромным.

Второе открытие, еще более ценное, заключалось в том, что я не чувствовала особой тревожности. Довольно скоро я добралась до тех районов города, которые мне не удавалось посетить годами, особенно в одиночку. Конечно, я не говорю о центре Сохо и шумных толпах, но целый месяц я могла бегать по рынкам Камдена, не чувствуя, что вот-вот упаду в обморок. Я не смогла бы пойти туда пешком: столько раз пыталась, однако моя тревожность прорывалась наружу, ладони потели – надвигающаяся паника брала верх. Но почему-то с бегом было по-другому. Когда ваш мозг лишает вас возможности совершать обыденные прогулки, на которые большинство людей выходят каждый день, возможность пройти мимо киосков, торгующих футболками с надписью «Никто не знает, что я лесбиянка», внезапно кажется просто прекрасной. Сосредоточившись на ритме своих шагов по тротуару, я не концентрировалась ни на дыхании, ни на толпе, ни на том, как далеко нахожусь от дома. Я могла быть в местах, которые мой мозг ранее обозначил как «небезопасные», и не чувствовать, что вот-вот упаду в обморок. Для меня это было чудом.

Джойс Кэрол Оутс однажды описала, как бег помогает ей писать, утверждая, что это благоприятствует данному занятию, поскольку «разум летит вместе с телом» [3]. Я так понимаю, это означает, что тело берет мозг с собой в путешествие. Ваш разум больше не находится за рулем. Вы концентрируетесь на жжении в ногах, на взмахах рук. Замечаете свое сердцебиение, пот, стекающий по вискам, то, как изгибается ваш торс при движении. Как только вы входите в ритм, то начинаете замечать препятствия на своем пути или людей, которых следует оббегать. Вы видите детали зданий, которых никогда раньше не замечали, предугадываете, какая вас ждет погода. Ваш мозг играет определенную роль во всем этом, но не ту, к которой он привык. Мой разум, привыкший пугать меня бесконечными мыслями из разряда «а что, если» или с удовольствием мучить повторяющимися воспоминаниями о моих худших переживаниях, просто не мог справиться с необходимостью концентрироваться при быстром движении. Я обманула его, или измучила, или просто дала ему что-то новое, с чем нужно было иметь дело.

Было проведено много исследований о том, почему бег так эффективно очищает голову. Ученые, похоже, намерены выяснить, как это работает. Я хотела бы знать, почему бег изменил мою жизнь, но… просто радуюсь тому, что это произошло. Исследования показывают, что у испытуемых с умеренными когнитивными нарушениями и у пожилых людей после физической нагрузки наблюдается повышенная активность в лобных долях головного мозга – области, связанной с концентрацией внимания [4; 5]. Исследования на животных показали, что физические упражнения способствуют образованию новых нейронов – клеток, обнаруженных в гиппокампе, связанных с памятью и обучением [6]. Все это увлекательно. Но, на мой взгляд, ничто из этого не может адекватно передать тот кайф, который обещают вам физические упражнения, и это главный интерес для большинства из нас – так называемая эйфория бегуна. (Люди с бóльшим опытом употребления наркотиков, чем у меня, могут судить, сравнимо ли это с более… развлекательным опытом.) Понятно, что час или около того энергичных движений в день – и вы можете привести в порядок свои напряженные и мрачные мысли. Особенно это касается тех из нас, кто боролся с депрессией или тревогой в течение длительного периода времени.

Я начинала постепенно в это погружаться. Спустя несколько недель после того, как мой брак распался, я все еще была больна. На работе я регулярно заходила в туалет тихо поплакать. Дома надевала пижаму, как только переступала порог, и бездумно смотрела все, что мог предложить телевизор. Когда я выбиралась из домашнего заточения, то слишком много пила и снова начинала плакать (на этот раз погромче, к веселью моих друзей). Но когда я бегала, то оставляла все это позади. В этот момент никто не гладил меня по голове и не обнимал с этим ужасным сочувствием. Никто даже не смотрел на меня. Я растворялась в городе – очередная скучная бегунья в спортивной форме со светоотражающими элементами. Дома я чувствовала себя крайне одинокой. Я привыкла спать, как морская звезда, чтобы избежать поутру неприятного момента, когда я перевернусь на другой бок и меня встретит холодное и пустое пространство, напоминание обо всем, что я потеряла. Но когда я утром выходила на пробежку, то не чувствовала себя одинокой. Вскоре я обнаружила, что ставлю перед собой небольшие задачи: сегодня пробежать на две минуты дальше, а завтра – по той оживленной дороге, где не появлялась годами. Чем больше я это делала, тем чаще обнаруживала, что заново открываю для себя город, в котором жила и который при этом едва знала, ведь так долго он был для меня местом, где меня все время поджидает воображаемая опасность. Я бежала по Холлоуэй-роуд, глядя на крыши выцветших старых зданий, в которых располагались круглосуточные магазины и супермаркеты. Я обнаружила железнодорожные линии, которые, подобно артериям, пролегали через застроенные поместья, скрытые от посторонних глаз. Я побежала вдоль канала и увидела заросли ежевики и полевых цветов, а еще – маленьких утят, плавающих рядом со мной. Приступы паники постепенно проходили. Ни разу я не почувствовала необходимости сдаться; мои ноги контролировали ситуацию, и я бежала целенаправленно, а не убегала прочь. Впервые я воспринимала происходящее без того, чтобы мой разум выкрикивал мне предостережения.