- -
- 100%
- +
Моргон резко повернулся, увидел возле огня бутылку с вином, чаши из стекла и золота и яростным движением смахнул все со стола. Разбитые черепки, облитые красным вином, раскиданные по каменному полу, отрезвили его. Лицо Моргона стало бескровным, и он произнес:
– Сожалею… Я не хотел… Я все разбиваю…
Хьюриу поднялся. Он крепко взял Моргона за плечи, голос его сначала звучал как будто издалека, потом постепенно, словно приближаясь, стал звучным и ясным:
– Мне следовало подумать… Я должен был подумать. Ложись-ка, пока окончательно не загубил свое здоровье. Я пришлю Анот.
Моргон, едва ли слыша, как они уходят, закрыл руками лицо и почувствовал, как слезы жгут ему глаза, жгут, словно морская вода. Спустя некоторое время он забылся сном.
Проснулся Моргон от голосов Астрина и Хьюриу. Они говорили о чем-то – напряженно и нервно, тщетно пытаясь при этом не разбудить спящего Моргона. Однако приглушенный гнев в голосе короля ворвался в его сон, как холодный ветер.
– Ты думаешь, я совсем безмозглый, Астрин? Мне не нужно спрашивать, где найти тебя, или Рорка, или даже арфиста Высшего – даже если вы вдруг понадобитесь среди ночи. Чем занимается Дет – это дело Высшего, но, если бы ты и Рорк так же много времени проводили, занимаясь насущными проблемами, сколько вы тратите, выбиваясь из сил и дежуря здесь, охраняя Моргона от призрачной опасности, я был бы спокойнее за судьбу Кэруэддина.
В ответ прозвучал холодный и сдержанный голос Астрина:
– Помимо той женщины, на которой ты женился, в этой стране хватает опасностей, и отнюдь не призрачных. Любой может сюда явиться с таким знакомым лицом, что никто из нас и не подумает, кто может под ним оказаться…
– Что же ты от меня хочешь? Чтобы я не доверял никому – ни мужчине, ни женщине – никому в своем собственном доме? Я видел, как ты на нее смотришь, как ты с ней говоришь. Что это значит? Ты что, настолько ревнуешь к ее нерожденным детям? Ты так сильно хочешь получить землеправление? Эти слухи до меня тоже дошли, но я никогда до сих пор в них не верил.
Астрин в упор глядел на него, молча и не двигаясь, его лишенное красок лицо походило на маску. Потом в этой маске что-то нарушилось, Астрин отвернулся и шепнул:
– Нам с тобой не понять друг друга. Я возвращаюсь на Равнину Ветров. Три дня тому назад эта женщина едва не убила князя Хеда у тебя в зале. Я не останусь тут наблюдать, как ей это, наконец, удастся. Следи за ней сам – ведь это ты женился на ней.
Он встал и вышел, Хьюриу замер у огня, молча глядя ему вслед. Моргон впервые заметил в глазах короля намек на неуверенность, когда тот последовал за братом.
Неразрешимый спор, безнадежные расспросы, тяжелые черные мысли о смерти родителей теснились в голове Моргона, мучая его, словно опухоль. Он попытался встать, застонал и снова провалился в полусон. В очередной раз он проснулся, когда дверь в его комнату снова раскрылась. К кровати подошел Астрин.
Моргон пожаловался ему хриплым голосом:
– Мне все снится эта ваза, которую я разбил, фигурки на ней двигаются в каком-то странном порядке. Это загадка, к которой я, кажется, вот-вот найду ответ – и тут он от меня ускользает, а с ним ускользают ответы на все на свете загадки. Зачем ты здесь? Я понял бы тебя, если бы ты уехал.
Астрин не ответил. Вместо этого он короткими и методичными движениями собрал с постели Моргона все меха, сложил их и изо всей силы прижал к лицу Моргона.
Крик удивления, вырвавшийся из горла князя Хеда, утонул в меховом кляпе. Тяжесть одеял, выделанных шкур, пледов окутала его, лишила возможности дышать. Он пытался бороться, силился встать с кровати, но кровь бросилась ему в голову, запела в ушах, и он погрузился в громадный водоворот тьмы…
Когда Моргон очнулся, он стоял на коленях на полу, хватал ртом воздух, всхлипывал, и при каждом вдохе и выдохе внутри его что-то грохотало, словно мелкие камешки. Рядом с очагом оказался Хьюриу, он вцепился в Астрина и прижал его к стене, а меч Рорка Умберского, точно язык пламени, касался его груди.
Моргон с усилием заставил себя подняться. Хьюриу и Рорк с ужасом разглядывали онемевшего Астрина. Рорк прошептал со свистом, как будто у него не хватало дыхания на нормальную речь:
– Я не верю. Не верю…
Моргон заметил какое-то движение на пороге. Он попытался заговорить, но голос ему не повиновался, и Моргон сумел издать только сдавленный хрип. Все находящиеся в комнате непонимающе взглянули на него.
– Хьюриу.
Король резко обернулся. В дверях стоял Астрин. С секунду ни он, ни Хьюриу не двигались. Затем глаза Хьюриу потемнели, и он сказал, словно предостерегая:
– Будь осторожнее. У меня нет твоего дара видения. Если я тебя с кем-то перепутаю, я никогда этого не пойму.
Рорк резким голосом позвал:
– Хьюриу!
Силуэт человека, к груди которого был приставлен меч Рорка, таял на глазах. Точно дым, проплыл он мимо них и неожиданно исчез. Но вместо него в комнате появилась, словно соткавшись из воздуха, белая птица – появилась и кинулась на Астрина.
Он замахал руками, птица ударила его клювом в лицо. Они закричали вместе – Астрин и птица; Астрин упал, зажимая ладонями глаза. Моргон первым оказался рядом с ним, схватил его голову, повернул к себе и увидел, как между сомкнутыми пальцами, закрывающими глаза, сочится кровь.
Позади них раздался грохот разбившегося оконного стекла, и в комнату со стоном ворвался ветер. Птица, словно услышав чей-то призыв, вылетела в окно.
Хьюриу подбежал к Астрину. Что-то шепча, нежно и бессвязно, он оторвал пальцы Астрина от его лица, глубоко вздохнул и приказал побледневшему пажу, который, не спуская с них глаз, стоял в коридоре:
– Приведи Анот.
Астрин, с закрытыми глазами, объяснил дрожащим голосом:
– Я действительно собирался уехать, но не смог. Тогда я решил вернуться в комнату Моргона, чтобы посмотреть, здесь ли вы все еще, и, когда проходил через зал, увидел… Увидел, как я сам вхожу в комнату – перед самим собой. Так что мне пришлось проделать нечто такое, чего я никогда не смог бы прежде. Я послал к вам зов сквозь камни, прямо в ваш мозг, я послал, впервые в жизни, чародейский зов. Сделать это было очень трудно, но вам нужно было доказательство.
– Я понимаю. Лежи тихо… – Король умолк и после продолжительной паузы добавил: – Так давно это было… Эта белая птица…
Король снова замолчал, став на колени и склонившись над Астрином. Внезапно он вскочил на ноги, Рорк схватил его за плечо:
– Хьюриу…
Король оттолкнул его и зашагал по пустому длинному коридору. Моргон закрыл глаза.
Пришла госпожа Анот, мрачная и запыхавшаяся, чтобы наложить повязку на глаза Астрина. Рорк помог ему встать. Моргон подошел к окну, потрогал разбитое стекло. И увидел далеко за Кэруэддином разрушенный город на Равнине Королевских Уст, разбросанные камни, точно кости какого-то гигантского безымянного человеческого существа.
Моргон оделся, спустился в большой зал. Отблеск каминного огня слабо мерцал в звездах, на поверхности арфы. Моргон взял инструмент, перекинул через плечо украшенную самоцветами перевязь. Услышав позади чьи-то шаги, он обернулся и увидел арфиста Высшего. Он подошел и тронул звезды.
– Я был там, – сказал он тихим голосом, – я был там, когда Ирт мастерил эту арфу. Я слышал самую первую песню, которую на ней сыграли…
Арфист положил руку на плечо Моргона.
– Я хочу уехать, – сказал Моргон.
– Попрошу короля предоставить в твое распоряжение корабль и охрану. Если будешь осторожен, то все будет в порядке. Ты уже достаточно здоров, чтобы доехать до Хеда.
– Я не собираюсь на Хед. Я поеду на гору Эрленстар. – Моргон опустил голову и посмотрел на звезды, которые казались ему сейчас отражением собственного лица. – Я могу не обращать внимания на угрозу моей жизни. Могу не давать воли своему любопытству. Могу отгонять от себя мысль, что я сам себя не знаю. Но я не могу смириться с тем, что звезды на моем лице способны принести смерть моим близким. Так что я собираюсь на гору Эрленстар, чтобы спросить Высшего, что это значит.
Арфист молчал; Моргон не мог понять выражение его лица.
– Ты едешь морем?
– Нет, поскольку я хочу добраться туда живым.
– Сейчас уже осень. Поздновато для путешествия на север. Путь будет долгий и опасный. Еще много месяцев ты будешь вдали от Хеда.
– Ты что, пытаешься меня отговорить?
Рука арфиста сдавила плечо Моргона.
– Я три года не был на горе Эрленстар, не видел Высшего, поэтому я бы хотел направиться домой. Можно мне сопровождать тебя?
Моргон наклонил голову, потрогал арфу, и струны зазвучали нежно, слегка запинаясь, как будто он нащупывал начало какой-то великой песни.
– Буду рад. Но ты не будешь бояться путешествовать с человеком, отмеченным смертью?
– Если этот человек берет с собой инструмент арфиста из Лунголда, я ничего не боюсь.
Они вышли на рассвете следующего утра, так тихо, что только Хьюриу да Астрин знали об их уходе. Они проскакали верхом по Равнине Королевских Уст, длинные утренние тени неслись вслед за всадниками. Чайка, кружащая в холодном воздухе, один раз прокричала над ними, точно делая вызов, потом замахала крыльями и полетела сквозь яркое чистое утро к югу, над линией стройных военных кораблей с голубыми парусами, идущих при слабом отливе Тола в море.
5
Они не спеша продвигались через Имрис, избегая больших домов имрисских владетелей, находя ночлег после неутомительной дороги в маленьких деревушках, вольготно расположившихся среди широких полей или на изгибах реки. Дет платил за ночлег игрой на арфе. Прихлебывая горячий суп, который варили для него женщины, Моргон наблюдал, как усталые земледельцы и их дети собирались на звуки прекрасной игры Дета на арфе и его глубокого мелодичного голоса.
Без малейшего труда Дет пел своим слушателям любые песни и баллады – все, о чем они просили. Время от времени кто-нибудь приносил свою собственную арфу, на которой играли целые поколения в семье, и исполнял на ней любопытную балладу или вариацию песни, которую Дет умудрялся в точности повторять, прослушав ее всего один раз. Моргон, глядя на лицо без признаков возраста, склонившееся над отполированной дубовой арфой, восхищался талантом и памятью музыканта.
В полях среди скал и низких пограничных холмов Марчера, где деревни и отдельные хозяйства были редкими на неплодородной земле, они впервые ночевали под открытым небом.
Путешественники остановились на берегу студеного ручья под тремя дубами. Вечернее солнце выглядывало из-за красных гор и окрашивало траву на холмах золотом. Моргон, который разжег небольшой костерок, встал во весь рост и огляделся. Необработанная неровная земля поднималась к старым, усталым холмам, которые напоминали спящих людей. Моргон с удивлением сказал:
– Никогда я не видел такого безлюдного пейзажа.
Дет, разворачивая узелки с хлебом, сыром, вином, яблоками и орехами, собранными им в дорогу одним из деревенских жителей, улыбнулся:
– Подожди, пока мы не дойдем до Исигского перевала. Тут еще ничего.
– Какая большая страна. Если бы я так долго шел прямо и прямо через Хед, я бы уже неделю шагал по дну океана.
Моргон подложил в костер ветку, понаблюдал за тем, как огонь сжирает сухие листья. Тупая боль и усталость от лихорадки наконец отступили, на сердце стало легко, вернулось обычное для него любопытство, он наслаждался прохладным ветром и мягкими красками холмов. Дет подал ему мех с вином, и Моргон отпил большой глоток. Огонь, разгораясь, затрещал, и Моргон, охваченный воспоминаниями, медленно произнес:
– Надо бы мне написать Рэдерле.
Он не произносил ее имени с тех пор, как они оставили Кэйтнард. В памяти его рисовались непокорные огненные волосы, руки, сверкающие от золота и янтаря, янтарного же цвета глаза. Моргон подбросил в огонь сухих сучьев и ощутил на себе взгляд арфиста. Он сел, опираясь спиной о дерево, и снова потянулся за вином.
– И Элиарду. Торговцы, наверное, расскажут ему достаточно, чтобы он поседел от волнения, пока мое письмо до него дойдет. Если меня убьют в пути, он мне этого никогда не простит.
– Если мы обогнем Херун, ты, вероятно, не сможешь отправить письма до тех пор, пока мы не прибудем в Остерланд.
– Мне следовало подумать об этом раньше. – Моргон передал мех с вином арфисту и, отрезав себе ломоть сыра, снова уставился на огонь. – После смерти нашего отца мы стали так близки, что иной раз нам снятся одни и те же сны… Я был близок моему отцу как его земленаследник. Я чувствовал, что он умер. Не знал как, не знал почему и где, я только чувствовал в тот момент, что он умирает. И когда он умер, землевладение перешло ко мне. На мгновение я увидел каждый листик, каждое семечко, каждый корешок на Хеде. Я сам был этим листиком, сам был только что посаженным семечком… – Он наклонился, чтобы дотянуться до хлеба. – Не знаю, почему я об этом говорю. Ты, должно быть, слышал об этом сто раз.
– О переходе землевладения? Нет. Однако из того немногого, что я слышал, знаю, что передача в других странах проходит не так гладко. Мэтом из Ана рассказывал мне кое-что о различных обязательствах, которые требуют постоянного внимания землеправителей Ана, – обязательствах, накладываемых колдовскими книгами Мадир, обязательствах древних владетелей-бунтовщиков Хела, лежащих в могилах, и обязательствах Певена.
– Руд мне об этом рассказывал. Интересно, освободит ли Мэтом Певена теперь, когда корона у меня. Или, скорее, – добавил он с грустью в голосе, – теперь, когда корона Певена лежит на дне морском.
– Сомневаюсь. Королевские обязательства не так-то легко перечеркнуть. Так же как их обеты.
Моргон, отщипывая кусочки хлеба от ломтя, почувствовал, как его щеки загораются румянцем. Он посмотрел на арфиста и застенчиво произнес:
– Верю, что так. Но я никогда не стал бы просить Рэдерле стать моей женой, если бы для этого не было другой причины, кроме клятвы Мэтома. Я очень надеюсь, что небезразличен Рэдерле, но выбор за ней, а не за Мэтомом, а она может не захотеть жить на Хеде. Но если есть хоть какой-то шанс, я должен написать и сообщить, что через какое-то время приеду, если она захочет… ждать. – Он взял кусок хлеба с сыром и после некоторого раздумья спросил: – Как долго нам еще нужно добираться до горы Эрленстар?
– Если до наступления зимы мы дойдем до горы Исиг, на это уйдет у нас, вероятно, месяца полтора. Если же снег обгонит нас и выпадет на Исиг раньше, чем мы доберемся до него, то, вероятно, придется остаться там до весны.
– А не получилось бы быстрее, если бы мы обошли Херун с запада и поднялись по пустынным землям к Эрленстару, не проходя через перевал?
– С той стороны? Хм… Для этого надо хоть отчасти быть волком, чтобы выжить там в это время года. Я ходил тем путем всего несколько раз в жизни – но никогда не пробовал в конце года.
Моргон снова прислонился к дереву.
– Дня два тому назад, – сказал он, – я уже в который раз подумал, что, не будь тебя со мной, у меня не было бы ни малейшего представления, в каком направлении идти дальше. Ты так ходишь по этой земле, словно побывал здесь тысячу раз.
– Может, и тысячу. Я давно потерял счет.
Арфист подбросил в огонь сучьев, и жадное пламя отразилось в его спокойных глазах.
Солнце село, ветер гнал куда-то шуршащие сухие листья, они что-то шептали друг другу на никому не известном языке.
– Сколько лет ты состоишь на службе у Высшего? – спросил Моргон.
– Когда умер Тирунедет, я оставил Херун, и Высший призвал меня к горе Эрленстар.
– Шестьсот лет… А чем ты занимался до этого?
– Играл на арфе, путешествовал… – Дет замолчал, устремив глаза на огонь, потом нехотя добавил: – Я одно время учился в Кэйтнарде. Но преподавать не захотел, так что ушел оттуда после того, как получил Черную Степень.
Моргон, поднимавший ко рту мех с вином, опустил его, не выпив ни глотка.
– Я и понятия не имел, что ты Мастер. Так каково же было в таком случае твое имя? – Как только Моргон задал этот вопрос, ему снова стало неловко, и тогда он поспешно добавил: – Прости. Я забываю, что иные вещи, которые мне хочется узнать, меня не касаются.
– Моргон…
Арфист не договорил. Некоторое время они ели молча, потом Дет взял свою арфу и снял с нее чехол.
– Ты еще не пробовал поиграть на той, твоей, арфе?
Моргон улыбнулся:
– Нет, я боюсь.
– А ты попробуй.
Моргон осторожно вынул арфу из мягкого кожаного чехла, который подарил ему Хьюриу. На минуту он лишился дара речи от красоты сверкающего золотого узора, белых вырезанных из кости лун и отполированного до зеркального блеска дерева. Дет тронул на своем инструменте самую высокую струну. Моргон откликнулся на тонкий, поющий звук – его струна безошибочно попала в лад. Дет медленно пробежался пальцами по струнам своего инструмента, все ниже и ниже. Струны сверкали и пели, и Моргон находил ноту за нотой так, чтобы они звучали в тон. Только дважды звук слегка разнился, и каждый раз Дет начинал подстраивать свою арфу.
Когда рука Моргона передвинулась к самой низкой ноте, Дет сказал:
– Струны такого тона у меня нет.
Ветер утих. Огонь костра, яркий в наступившей темноте, освещал своды черных спутанных веток, осенявших путников.
– Как она может оставаться настроенной после того, как миновало столько лет, а ведь она даже побывала в море? – удивился Моргон.
– Ирт настраивал струны по своему голосу. Во всех владениях Высшего нет подобной арфы.
– И ни я, ни ты не можем на ней играть.
Взгляд Моргона переместился на арфу Дета, ее поверхность сияла в свете костра. Она не была украшена ни металлом, ни самоцветами, но все дерево было покрыто тонкой резьбой.
– Ты сам сделал свою арфу?
Дет, застигнутый врасплох, признался:
– Да.
Он провел рукой по резьбе, что-то в его лице неожиданно изменилось.
– Я смастерил ее, когда был молодым, по собственным чертежам, после того как долго играл на самых разных арфах. Я вырезал ее из имрисского дуба возле ночных костров, в далеких безлюдных местах, где до меня не доносился ни один человеческий голос, кроме моего собственного. Я вырезал на каждой планке деревья, цветы, птиц – всех, которых повидал за время скитаний. В Ане я три месяца подбирал для нее струны. Наконец я нашел то, что мне было нужно, но за эти струны мне пришлось отдать свою лошадь. Они были сняты со сломанной арфы Устина Думского, который умер от горя после того, как Аум был побежден. Струны этой арфы были настроены по его печали, а дерево ее раскололось, как сердце Устина. Я поставил эти струны на свою арфу, долго подбирая ноту за нотой. А потом я настроил их на мою радость.
Моргон потупился, и арфист уже не мог видеть лица своего спутника. Долгое время Моргон молчал. Дет ждал, то и дело поправляя сучья в костре, отчего в черное небо взлетали снопы ярких искр. Наконец Моргон поднял голову:
– Почему Ирт поместил на арфу эти звезды?
– Он сделал ее для тебя.
Моргон возразил:
– Никто не мог знать обо мне. Никто.
– Возможно, – спокойно согласился Дет. – Но когда я увидел тебя на Хеде, я сразу подумал об этой арфе и звездах на ней и о звездах на твоем лице – они очень подходили друг к другу, составляя одновременно и загадку, и ответ на нее.
– Тогда кто… – неуверенно начал Моргон, но прервал себя на полуслове. – Я не могу делать вид, будто этих звезд не существует, – и не могу ничего понять. Но я ведь столько учился, я Мастер Загадок. Почему же я так ужасающе невежествен? Почему Ирт никогда не упоминал о звездах в своих произведениях? Что стоит за мной, выслеживая меня в темноте, и откуда оно появилось? Если благодаря этим сияющим звездам я могу оказывать влияние на судьбы могущественных людей, тогда почему чародеи ничего про эти звезды не знают? Я провел целую зиму в Кэйтнарде с Мастером Омом, ища упоминания о звездах в истории, поэзии, легендах, балладах и песнях всего Обитаемого Мира. Сам Ирт, описывая, как он делал эту арфу в Исиге, ни разу не упоминает о звездах. И все же мои родители погибли, Астрин скорее всего потеряет глаз, меня трижды чуть не убили – все из-за них. В этом так мало здравого смысла, что иногда мне кажется, будто я пытаюсь понять сон – разве что сон не бывает настолько смертельно опасным. Дет, я боюсь даже трогать их.
Дет бросил в огонь еще одну ветку, и вспышка высветила Моргона из темноты.
– Кем был Сол из Исига и почему он умер?
Моргон отвернулся:
– Сол был сыном Данана Исига. Однажды в подземельях горы Исиг его преследовали торговцы, которые хотели выкрасть у него бесценное сокровище. Он добрался до каменной двери в самой глубине подземелья, до двери, за которой лежали ужас и печаль еще более древние, чем сам Исиг. Он не мог заставить себя открыть эту дверь, которую ни разу не открывал ни один человек, – из страха узнать, что же может лежать там, за ней, в непроницаемой тьме. Враги застали его в момент нерешительности, и там он умер.
– А толкование?
– Повернись навстречу неизвестности, это лучше, чем повернуть назад, к смерти.
Моргон опять замолчал, пряча глаза, пальцы его пробегали по струнам, подбирая мелодию древней хедской баллады. Дет прислушался и узнал:
– «Песня о любви Жаворонка и Полета». Ты можешь ее спеть?
– Все пятнадцать куплетов. Но не могу же я играть на этой…
– Смотри. – Дет взял свою арфу. – Когда ты откроешь ум, руки и сердце тому, чтобы научиться чему-то, в тебе не останется места для страха.
Он показал Моргону аккорды и научил, как менять тональность на большой арфе. Они играли до поздней ночи, посылал в темноту звуки арф, точно птичьи песни.
Еще одну ночь они провели в Имрисе, потом пересекли древние холмы и повернули к востоку, огибая низкие горы, за которыми простирались равнины и скалистые пики Херуна. Снова начались осенние дожди, монотонные, непрекращающиеся, и путники молча ехали через пустынные земли, закутавшись в толстые плащи с капюшонами, защищая своими телами упрятанные в мягкую кожу арфы.
Они ночевали в горных пещерах, под сенью густых рощ, пламя их костров вяло трепетало на ветру и дожде. Если же дождя не было, Дет играл иногда песни, которых Моргон никогда не слышал, песни Исига, Херуна, Остерланда, придворные песни Высшего. Моргон пытался вторить игре арфы Дета на своем инструменте, звуки его отставали, спотыкались, а потом вдруг послушно шли за аккордами Дета, вторя им в лад, и голоса двух арф на некоторое время сливались, до тех пор пока Моргон снова не сбивался и, расстроенный, не прекращал играть. Дет только улыбался. И каким-то образом звуки их арф достигли ушей Моргол при дворе в центре Херуна.
Однажды они долго ехали по сырой скалистой местности и остановились, усталые, на ночлег поздно вечером. Когда дождь превратился в морось, а затем и вовсе прекратился, они развели костер, поели и расстелили сырые одеяла, чтобы лечь спать. Моргон то и дело просыпался, чтобы переменить позу и в который раз попробовать найти удобное положение на каменистой земле. В те минуты, когда ему все-таки удавалось заснуть, он видел во сне мили опустевшей земли, по которой неустанно барабанил дождь, и слышал сквозь барабанную дробь капель стук копыт. В очередной раз почувствовав под собой острый камень, он открыл глаза и в слабом оранжевом свете гаснущих углей увидел чье-то лицо, выхваченное из темноты. Острие копья неизвестного застыло над сердцем арфиста.
От ужаса во рту у Моргона пересохло, он схватил камень величиной с кулак и швырнул туда, в темноту, из которой появился незнакомец. Он услышал глухой стук, потом кто-то рядом непроизвольно охнул, и странное лицо исчезло. Дет вздрогнул и проснулся. Он сел, удивленно глядя на Моргона, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, камень, пущенный с большой меткостью из темноты, попал Моргону в руку, вытянутую для очередного броска.
Чей-то голос раздраженно проворчал из темноты:
– Неужели мы должны, точно дети, бросаться друг в друга камнями?
Дет, явно узнав того, кому принадлежит этот голос, воскликнул:
– Лира!
Девочка четырнадцати или пятнадцати лет шагнула к их костру, положила рядом с собой легкое, отделанное серебром копье из ясеня и присела, чтобы помешать тлеющие угли, а когда пламя вспыхнуло, бросила в костер охапку сучьев.
Ее тяжелая свободная накидка цветом не отличалась от пламени, темные волосы были откинуты назад и забраны в толстую косу, которая вилась вокруг головы. Девочка выпрямилась, потирая ушибленную руку. Моргон сел. Ее глаза скользнули по его лицу. Она взяла копье и ткнула им в его сторону:
– Ну что, кончил буянить?
– Кто ты? – вопросом на вопрос ответил Моргон.
– Я Лиралутуйн, дочь Моргол из Херуна. А ты Моргон, князь Хеда. Нам велено привезти тебя к Моргол.
– Среди ночи? – спросил Моргон. – И кому это «нам»?
Лиралутуйн подняла руку, и к костру из темноты вышли молодые женщины в длинных ярких богатых одеждах, с копьями в руках. Наконечники копий, поблескивающие в свете разгоревшегося костра, образовали вокруг Моргона и Дета неровный сверкающий круг. Моргон мрачно посмотрел на незваных гостей, затем перевел вопросительный взгляд на Дета. Тот покачал головой: